Smooth like butter

      — Ауч! — Джин дернулся от неожиданности, нахмурившись, а потом тут же разгладившись. — Хотя, бьет значит любит…       — Ты какого хуя здесь делаешь?! Сам придумал всю эту херову конспирацию, и сам же забил на нее... хуй!       Юнги ухватил его за расстегнутую куртку, втянув внутрь, и Джин потянул за собой дверь, которая тут же с громким стуком захлопнулась.       — Да я просто…       — Раздевайся. Я только что из душа, и не хочу замарать свой любимый халат.       Его голос звучал настолько строго и очень отстранено, что даже страшно, и Джин, как загипнотизированный, стал избавляться одновременно и от обуви, и от куртки, быстро оставшись в одних тренировочных штанах и обычной белой футболке. Будто он просто накинул поверх домашней одежды верхнюю, потом очень спеша и спотыкаясь, на встречу к Юнги.       — А теперь иди мой руки.       У Джина было ощущение, что Юнги собирался кормить его ужином, после того, как Джин отстоит треть жизни в углу за плохое поведение. И он был настолько удивлен, что ничего не мог возразить, молча направившись в ванную, пока Юнги просто развернулся, двинув куда-то вглубь квартиры. Это было не то, чего ожидал Джин, но спустя минуту послушно намыливал руки, тщательно их потом смывая. Юнги злился. Наверное, он просто злился на него, потому что переживал, и поэтому вел себя так странно.       — Как ты здесь оказался? — Голос раздался внезапно, и Джина передернуло прямо с полотенцем в руках, которое он неловко выпустил из рук в раковину, развернувшись. — Ты пробовал хоть раз в своей жизни подумать головой?       Юнги говорил почти шепотом, сцепив на груди руки и смотря куда-то Джину в район подбородка, как будто именно в этот момент проигрывал в голове страшные и достаточно неправдоподобные сценарии того, как могла бы закончиться их встреча, так и начавшись. А японская мафия, на минуточку, была намного более изощренной, жестокой и… Наверное, не время было об этом думать. Но это всё было из-за волнения.       — Я давно разучился думать головой.       И очевидно, волновался и страдал не только Юнги, и Джин первым сократил расстояние между ними до ощущения взволнованного выдоха, крепко прижав к себе Юнги. Все равно, даже если бы он не обнял его. Но Юнги обнял. Так крепко, как только мог теперь, лбом уткнувшись Джину в шею, затем вжавшись губами в ее основание, там где бешено бился пульс, торопливо вдыхая и выдыхая, будто желал убедиться, что это действительно был Джин. Его собственный Джин.       — Подумал, что если не увижу тебя — умру. И план созрел очень быстро. — Джин мягко взял Юнги за плечи, отстранив его, чтобы посмотреть в глаза. И Джин нахмурился. — Почему ты такой бледный? Где твои щеки? Что ты вообще с собой делал?       Он так искренне возмущался и кажется сердился, что Юнги улыбнулся, а затем обнял Джина за шею, прильнув к нему и к его... блядски пухлым губам. Всё это было знакомо и однажды испробовано вдоль и поперек, но ощущалось как будто в первый раз. То же волнение, возбуждение, которое не успело договориться с истинными и насущными желаниями, но всё равно уже что-то не то. Чего теперь больше хотел Юнги? Поговорить с Джином, потому что дохуя соскучился, или же потрахаться, по той же самой причине? Он не размышлял — ключевым элементом здесь был Джин. Но Джин начал его решительно отпихивать.       — Ты не ел ничего?! Скажи еще, что не спал, и я… — Он так убедительно ругался, что Юнги силой прижался к нему, при этом не постеснявшись чуть подтянуться, чтобы прижиматься не только с помощью рук. Но и ног, которые так хорошо и приятно обвили мужественно тонкую талию.       — Продолжишь меня отчитывать, и я стану называть тебя папочкой. — Юнги понимал, что теперь самое неподходящее время для засосов, потому просто скользил по уже успевшей зарумяниться от возбуждения и волнения шее губами и языком, наслаждаясь родным запахом и вкусом, в которых теперь всерьез планировал потеряться и забыться. Хотя бы ненадолго.       — Я тебя еще и отшлепаю… — Инициативу Юнги Джин явно оценил по достоинству, покрепче взявшись за его прикрытые серым пушистым мохером ягодицы. Пока прикрытые. — Где у вас тут спальня?       — Где надо там и спальня. — Юнги взял лицо Джина в свои ладони, пытаясь на него насмотреться и очень беспечно улыбаясь.       — Ээээ… Это очень романтично, но я могу случайно впечатать тебя спиной в одвирок или…. — Джин смотрел Юнги прямо в глаза, при это осторожно двинув туда, где предположительно, насколько он мог запомнить с того самого раза, была спальня.       — Правую руку мафии об одвирок спиной? Совсем страх потерял? — Юнги очень серьезно нахмурился, сцепив свои длинные пальцы на шее Джина, в очень забавной манере начав его душить, что вызвало у Джин смех, который прервался поцелуем. Который в свою очередь закончился на том, что Юнги ловко соскочил с его рук. — Пойдем.       И он потянул Джина в спальню, потому что теперь жизненно необходимо было перевести разговор в горизонтальное положение. Юнги вдруг почувствовал себя ребенком в магазине игрушек: он стоит перед витриной и может взять что угодно. А потом, чуть-чуть не дойдя до кровати, Юнги почувствовал как Джин притянул его за руку, до этого направляющую его, к себе, ладонями на затылке и большими пальцами на щеках притянув его к своим губам. И Юнги вновь почувствовал это однажды забытое ощущение. Блядски пухлые губы. Ну, разумеется. Они целовали все так же вкусно, с какой-то неимоверной чувственностью, которая заставляла всё внутри дрожать, сокращаться и крутиться колесом. Только теперь к ощущениям добавились чувства, которые больше не нужно было держать на поводке ума и сомнений. И от этого всё становилось… приятнее? Слишком мелкое и невзрачное слово для того, что теперь испытывал Джин, наконец, дорвавшись до любимых губ, которые, и теперь он очень ясно понимал это, он мог бы целовать вечно. Даже без языка, даже без намерения возбудить. Просто нежить эти маленькие пухлые губки, которые так часто недовольно дуются, выпуская из себя что-то матерное или сердитое… А теперь они лишь рвано выпускают воздух, стремясь впустить язык. Чтобы вновь и вновь чувствовать вкус.       — Ты не представляешь, как я скучал… — Джин оторвался от губ, но до сих пор не мог оторваться от Юнги, теперь беспорядочно целуя его лицо. Слишком непосредственное проявление нежности для такого взрослого и умудренного опытом мужчины, но Юнги ничего не мог с собой поделать, просто улыбаясь, прижимаясь к Джину как последний раз в жизни.       Они давно могли бы оказаться на кровати, раздеваться и самозабвенно придаваться любви, но внутри было слишком много тоски, чтобы теперь не позволить себе эту… нежность. Нежность всегда является показателем чувств. Трепет, который идет из сердца и наполняет каждое твое даже малейшее касание смыслом и приятно пробирающим каждое нервное окончание током.       — Представляю. — Юнги не хотел открывать глаза, хотя знал, что Джин теперь смотрел на него, потому что он аккуратно, едва касаясь пальцами, перебирал его волосы. — Я перестал спать и есть.       — Значит, умереть от тоски рисковал не только я. — В голосе Джина слышалась серьезная задумчивость, и Юнги открыл глаза. — Я… люблю тебя.       Было ощущение, что он говорил это впервые, и, возможно, это так и было. Кровь стучала в висках, и широко раскрытые глаза Юнги, которые уставились на него теперь, совершенно забыв как моргать, совсем не способствовали тому, чтобы сердце перестало стремиться покинуть его бренное тело, подкатывая к горлу. Он не знал, что будет так волноваться. Не предполагал, возомнив себя достаточно сильным и смелым, но теперь он чувствовал себя школьником.       — Что… ты? — Юнги, разумеется, догадывался о том, что его собственные чувства были взаимны, но он не знал, что услышать устное свидетельство и доказательство этого будет так… волнительно. Возможно, еще потому, что Юнги редко говорил такое вслух. И не так часто слышал. А теперь слышал отчетливо.       — Ай, я не буду повторять! — Джин вдруг покраснел и отвел глаза. Маэстро соблазнения и гуру мошеннического очарования теперь краснел перед ним, дуя свои и без того пухлые губы.       — Знаешь, что делает мафия, когда в ее присутствии… не хотят повторять? — Юнги чуть опустил голову, чтобы теперь смотреть угрожающе, но Джин явно не так понял этот посыл, схватившись за пояс его халата. — Пытают. С осооообой жестокостью.       — А если я окажусь очень терпелив и буду отказываться говорить? — Джин развязал пояс, сразу проникнув двумя руками под халат, ощутив тепло его нагретого после душа тела и круглую упругость ягодиц, которая заставила его закатить глаза от удовольствия, а затем побудить Юнги сделать шаг к кровати.       — Придется стонать. — Юнги пожал плечами, затем собравшись обнять Джина за плечи и со всей своей мафиозной самоотверженностью поцеловать, но Джин опередил его стремление, очень решительно подтолкнув в сторону кровати, от чего Юнги, столкнувшись с деревянной перегородкой, ограничивающей матрас, неловко сел, успев подставить локти, прежде чем опуститься спиной на простыни.       — Тебе. — Джин, очень многообещающе улыбаясь, стянул с себя футболку, а затем, под явно голодным взглядом Юнги, который теперь не знал, за какую часть Джина ему стоило покрепче ухватиться пока только глазами, спустил с себя штаны вместе бельем и носками. — Всё так же хорош?       Он дождался, пока Юнги примет сидячее положение, и нагнулся к нему, обхватив ладонями шею, потянувшись к его губам, которые стал дразнить своими, иногда проходясь по ним самым кончиком языка, не давая Юнги в нормальной для половозрелых людей мере насладиться поцелуем. Но Юнги знал рычаги давления, и в следующее мгновение его ладонь обхватила вставший член Джина, вынудив его нетерпеливо втянуть в себя воздух.       — Скучал по нему больше, чем по тебе. — Юнги самодовольно улыбался, обхватив головку члена пальцами, чуть сжав ее, чтобы затем заскользить ими вниз, очень чувствительно оттягивая крайнюю плоть.       — Однако меня ты поцеловал, а вот… — Джин почти заворожено проследил за своим пальцем, которыми теперь он сминал приоткрывшиеся в готовности пуститься в отчаянные ласки губы, а затем вдруг задумался. — Мы же на кровати...       — Серьезно? — Юнги закатил глаза, а когда прикатил их обратно, заметил на себе хитрый взгляд Джина. — Что?       — Ну-ка подвинься. — И он тут же залез на матрас, под недоумевающим взглядом Юнги, который сместился к краю, в то время как Джин расположился чуть ниже подушек, которые отложил в сторону.       — Вообще, предполагалось, что у нас будет страсть, а не…       — Иди сюда. — Джин, как-то очень многозначительно улыбаясь, поманил к себе Юнги.       Он явно ожидал, что теперь, озвучив это предложение, очень Юнги смутит и будет наблюдать за тем, как он краснеет и мнется, но Юнги почему-то слишком легко и без каких либо подсказок и дополнительных побуждений занял место на его лице, уже схватившись одной рукой за его член.       — Вау… — Джин на самом деле был удивлен, двумя руками теперь наглаживая круглые ягодицы, не потеряв надежду смутить, чуть раздвигая их в стороны, уже примиряясь к будущим стонам Юнги в свой член.       — С самого начала мечтал посидеть на твоем лице. — И Юнги без объявления взял член Джина в рот, нетерпеливо скользнув губами к основанию, затем сразу поднявшись, будто сверяясь со вкусовыми ощущениями.       — Ну как? — Джин продолжал наглаживать его, иногда игриво прикусывая мягкую гладкую кожу.       — Ты можешь прист…       Паясничать тут же расхотелось, и вместо этого Юнги с первозданным рвением принялся за член, ощущая с каким энтузиазмом за ласки взялся Джин, теперь на кончике проворного умелого языка выражая всю испытываемую им до этого скуку и сексуальный голод. Потому что Юнги был слишком вкусен. Особенно теперь, когда взяв член на всю длину, сам сжимался вокруг языка Джина, явно давая понять, что ему нравилось. Нравилось настолько, что когда он выпустил изо рта член, чтобы сделать вдох, вместе с выдохом вырвался сдавленный стон. Он уронил голову Джину на бедро, прогнувшись и чуть подав бедра назад, чтобы попытаться поглубже и тщательнее насадиться на язык, и Джин больше раздвинул его ягодицы, чтобы обеспечить языку лучший доступ. Теперь было самое время краснеть и стесняться, но… Это, наверное, давно перестало работать с Джином.       Но вдруг Юнги достаточно резко ушел от откровенных ласк, сместившись Джину на грудь. Он затем развернулся к нему лицом, усевшись на живот и потянувшись к прикроватному столику, пока Джин поднялся, чтобы занять губы его сосками.       — Даже не надейся, что я кончу раньше тебя. — Взяв все необходимое, Юнги склонился над вновь вернувшимся на спину Джином, поставив предплечья по бокам от его довольно улыбающейся головы. И все только ради того, чтобы целовать.       Наконец-то целовать так, как хотелось. Горячо и напористо, эгоистично языком пытаясь забрать весь поцелуй себе. Запустив пальцы в волосы, направляя голову так, чтобы вновь и вновь языки сладко сплетались, перебивая друг друга в желании выплеснуть накопившееся желание… Чувства, разумеется, чувства. Юнги был откровенно плох в их словесном выражении, поэтому оставалось только целовать. Не прерываясь даже тогда, когда Джин ловко перевернул его на спину, своим телом вдавливая в кровать. Так хорошо…       — Кажется, ты скучал, или мне показалось? — Джин оторвался от губ, чтобы посмотреть на Юнги. Он теперь даже насмотреться не мог, забыв о том, что болезненно вставший член требовал разрядки. Просто насмотреться на самое красивое лицо. С полуприкрытыми кошачьими глазками, розовыми щеками, с торчащим посреди них носиком и губами, которые теперь ловили воздух, вместе с губами Джина.       — Показалось. Я всего лишь… тебя люблю. — Юнги произнес это так, как будто это было что-то само собой разумеющееся, и теперь нельзя было сказать наверняка, из-за чего дрожал его низкий вкрадчивый шепот, от возбуждения или же смущения.       Что можно ощутить, когда вдруг осознаешь свои чувства взаимными? Счастье? Которое вдруг начинало отдавать щекочущим покалыванием на кончиках пальцев, которыми Джин продолжал бессовестно ерошить и без того взлохмаченные волосы. Умиротворение? Будто буря закончилась, выглянуло солнце, и ты, раскинувшись на траве и глядя в безоблачное синее небо, кажется, смотришь в светлое будущее. Джин улыбался и ничего не мог с собой поделать. Нет, он мог. Целовать. Потому что поцелуи — это что-то сокровенное. Потому что он всегда был уверен, что будет целовать только того, кто будет откликаться в сердце. И теперь, когда такой человек был в его полном распоряжении, он мог дать волю чувствам. Целовать. Бережными губами нежить бледную кожу, пока на ней не начинал проступать румянец. Джин теперь был жадина. Он один хотел целовать Юнги, не давая ему возможность отвечать. Подождет.       Секс между ними всегда был не просто секс. Не выброс энергии, адреналина, не выплеск скопившегося стресса, который всегда трусливо отступает, пусть и ненадолго, вместе с тем, как опадает удовлетворенный ласками член. Нет. Это был такой секс, когда ты вовсе забывал о члене, просто прислушиваясь к находящемуся в твоей власти телу. В твоей любви, стремлении заботиться, ласкать, доставляться удовольствие без оглядки на себя. Дарить, а не получать. Любить, а не просто подставляться под чужие чувства и эмоции, в стремлении к удовольствию. Любить каждый вздох, каждое движение навстречу и каждое бессильное в предвкушении разрядки прикосновение. Это кажется слишком просто. Клише, но не тогда, когда ты чувствуешь такое. Впервые. Впервые осознаешь, принимаешь и оставляешь в себе, чувствуя, что по-другому не могло быть.       — Еще…       Юнги бессильно уткнулся губами в предплечье Джина, заглушая беспомощные стоны, пока он, свободной рукой крепкой сжимая поясницу, резкими глубокими толчками вбивал его в простыни, всем весом, не давая вздохнуть и поднять голову, буквально топя в удовольствии. Которое разгоралось внутри, перестав терзать жаждой долгожданной разрядки только член. Во всем теле, от пяток и до…       До потери пульса. Теперь Джин прижимал его к себе двумя руками, уткнувшись носом в его затылок. Это было настолько хорошо, что казалось болезненным.       — Останься. Пожалуйста. — По голосу Юнги было слышно, что он не верил в то, о чем просил. И даже то, что Джин теперь целовал его плечи, то и дело подбираясь своими горячими губами к его шее, не вселяло надежду.       — Я не уйду.       Даже если бы очень было нужно, даже если бы Джин не успел оставить для себя возможность задержаться, он бы тянул до последнего. Для чувства самосохранения и рассудка внутри не осталось места. Только не теперь. Теперь было слишком хорошо и нужно, чтобы думать о чем-то другом. И Джин перекатился на спину, сразу потянув на себя Юнги, который обнял его за шею и прижался к его груди, прильнул, будто в этом заключалась одновременно и потребность, и спасение. Нельзя было не любить. Невозможно. Противоестественно. Нельзя было себе представить, что Юнги на такое способен, а теперь, когда не только представил, но и в полной мере смол прочувствовать... Невозможно было не любить.       — Я тебя люблю и я никуда не уйду, даже если будешь выгонять. — Джин звучал строго, пальцами скользя по голой спине Юнги, и он поднял голову. — Ты сегодня спишь со мной. Понял? Господин великий мафиози. И я буду обнимать тебя всю ночь. И мне все равно что ты об этом думаешь.       — Ты не посмеешь. — Юнги улыбнулся, а затем вновь изо всех сил прижался к Джину. — Или ты думаешь, что если я тебя люблю, тебе все можно?       — Скажи еще раз. — Джин улыбался, и Юнги мог сказать это, не поднимая головы, но он поднял. — Ну, скажи!       — Я люблю тебя. — Юнги произнес это, так серьезно и так невозмутимо, что, поняв, насколько это теперь выглядел нелепо, сам заулыбался, обнажив ровные зубки и розовые десны. Такой счастливый, такой довольный… Джин определился с тем, что хочет видеть его таким всегда. И сделает для этого всё возможное. И даже попытается невозможное.       И примерно на этой мысли, их обоих начало клонить в сон. Настойчиво. Так настойчиво, что не заботясь больше ни о чем, Джин, не отпуская Юнги, накрыл их одеялом, наугад стянув под голову подушки. Это будет самый крепкий и самый хороший сон…

* * *

      — Ай, мне жааарко… — Юнги, который не собирался пока открывать глаза, сонно хрипел, сопел, возмущаясь, но как только Джин, который был ближе к пробуждению, но все равно недостаточно, чтобы открыть глаза, попытался его отпустить, Юнги вцепился в него двумя руками. — Придумай что-то другое.       — Ты сам горячий… — Джин с аппетитом зевнул, открыв один глаза. — И красивый. Когда ты успел стать…       Назвать Юнги красивым мог теперь только самый влюбленный в него мужчина. Хотя бы потому, что Джин видел только его взъерошенный затылок с залежавшимися за ночь волосами. Но когда Юнги повернул к нему голову, силой воли чуть разлепив заспанные и припухшие глаза, на лице Джина появилась самодовольная улыбка.       — Мне до сих пор жарко. — Юнги нахмурил брови, которые на фоне его надувшихся щек и губ казались просто… очаровательными.       — Слушай, я… — Джин заглянул под одеяло, заметив там утренний привет от своего молодого и здорового мужского организма. — Могу тебя только трахнуть. А потом мы можем вместе пойти в душ. Охладиться.       — Ты думаешь, это поможет? — Юнги вновь повернул к Джину голову с таким задумчивым выражением лица, что Джин, не дожидаясь приглашения, притянул его к себе, затем, добавив немного скольжения с помощью облизанных пальцев, направил полностью готовый к любви член между его ягодиц. Просто. Без стремления попасть внутрь, дразня и настраивая на игриво эротический лад.       — Ленивый утренний секс… — Джин аккуратно двигал бедрами, пока Юнги, не сразу оценив то, что он делал, положил свою голову под вовремя подставленное предплечье, сплетя их пальцы и прикрыв глаза. — Никогда не практиковал, и теперь… Самое время попробовать что-то новое!       — Я не понял… — Джин, который, освеженный утренним душем, теперь стоял напротив холодильника в том, в чем пришел, с недоумением обернулся на Юнги, который уже с удовольствием, но по привычке потягивал свежее сваренный для него Джином кофе. — Ты поссорился с едой, и она ушла от тебя? С вещами? Где еда, Юнги?       — А ты голоден? — Он серьезно нахмурился. — Я же вроде покормил тебя двадцать минут назад…       Джин смотрел на него прямо, пока по лицу Юнги расплывалась мечтательно довольная улыбка, и не собирался отвечать ему тем же.       — Это не шутки. Еда это жизнь, а судя по тому, как впали твои щеки, ты об этом забыл. — Джин закрыл холодильник, поняв, что там ничего не появится. — Да, я знаю, что я в этом виноват, но…       — Но я тебя уже простил. — Юнги вальяжно поднялся, а затем очень решительно обнял Джина, прижавшись лбом к его щеке, говоря теперь куда-то ему в шею, пока Джин со всей своей любовью обнимал его за плечи, прижимая к себе. — Что ты хочешь на завтрак? Мы можем воспользоваться доставкой.       — Завтрак, обед и ужин, потому что я планирую у тебя задержаться. — На этих словах Юнги поднял на Джина полные удивления глаза, и Джин самодовольно улыбнулся. — Да, у меня очень хороший и надежный план. Я быстро расправился с делами Енсу и выторговал себе у японцев немного тишины и покоя. И да, я все проверил, когда шел к тебе. И да, мне ничего не угрожает. И да. — Джин стал с небывалой для себя нежностью убирать от сосредоточенного лица Юнги темные мокрые волосы, затем остановив пальцы на его щеке. — Я был готов на все, чтобы тебя увидеть. Не хотел, чтобы ты обижался на меня, после того разговора…       — Я не обижался. — Юнги закатил глаза, затем серьезно посмотрев на Джина. — Просто слишком много эмоций, и я очень быстро устал. Не знал, как справиться по-нормальному. Знаешь, я вообще слишком редко влюблялся по-настоящему, может, только в школе или в универе, и теперь, когда стал взрослым… Это как ветрянка: в детстве — почти легко, а когда взрослый — потенциально летально.       — Котик… Ты такой сладкий котик! — И Джин изо всех сил прижал Юнги к себе за плечи, затем тут же отстранив. — Даю тебе слово: после того, как все закончится, будет только приятно. Когда мы сможем видеться в любое время. В любое время спать и просыпаться вместе… Черт подери… — Джин задумчиво отвел глаза. — Хорошее будет время…       — Но мы сегодня не говорим о деле! Только о тебе, обо мне, о нас и о… Ты знал, что Зайка встречается с мамой Ючи? Не знал, потому что я не говорил. — Юнги многозначительно и очень хитро улыбнулся, пока Джин выкатывал из орбит удивленные глаза. — Да-да, мы тоже были в шоке. Я, потому что дядя Хан не в курсе, кто такой Ючи, но все равно очень рад за друга.       — Охренеть… Вот это… Вот это новость!       — Да, но давай займемся едой. Остальное — потом. И… — Юнги поцеловал Джина в шею, задержавшись на ней. — Кажется, я тоже проголодался. Это всё твое влияние!

* * *

      — Мама умерла, когда мне было чуть больше шестнадцати. Четвертая степень рака. Дядя Хан очень помогал с лечением, обеспечивал все самое лучшее, даже предлагал отвезти маму в Германию, но… Она устала. — Глаза Юнги заблестели, но он улыбнулся, чуть больше прижавшись к Джину, у которого уже, кажется, вечность провел под боком, и мог провести столько же. И Джин стал мягко гладить его по плечу, прижавшись щекой к его макушке. — Она сдалась. Мы с отцом сначала не понимали ее, а потом… Тяжело добровольно отпускать человека, которого любишь больше всего на свете, но еще тяжелее смотреть на то, как этот человек, который ни за что на свете не заслужил боль, мучился от нее. Это чистой воды эгоизм — пытаться лечить, подвергая новым страданиям, человека, который устал и просто хочет отдохнуть. И мы отпустили ее. Да, это было тяжело. Особенно Тэхену, который на тот момент был поменьше и не мог понять, почему мы так легко согласились с тем, что мама умрет. У нее было такое огромное сердце, что… Она хотела умереть дома. В тишине, покое, зная, что рядом только родные и любимые люди. Тетя Тэен, мама Тэхена, почти постоянно была с ней. Она делала всё, чтобы ее лучшая подруга улыбалась, несмотря ни на что, при это успевая заботиться о нас с папой. Знаешь… — Юнги поднял на Джина глаза. — Если бы мы были одни на тот момент, точно бы случилась какая-то трагедия. Но вместе было проще. И маме было лучше. Она всегда говорила, что бог успел наградить за всю ее жизнь, дав большую и дружную семью. И мы все внушали себе, что ее уход это не трагедия. Она отмучилась. Она получила заслуженное избавление от боли. Она заслужила покой. Не могу сказать, что с этими мыслями было легче, но… За мной следила тетя Тэен вместе с Тэхеном, а за папой — дядя Хан. И мы пережили. А потом в папиной больнице, спустя пять лет, появилась Соа. — Юнги улыбнулся с теплотой, вновь прижавшись щекой к груди Джина, обхватив его рукой. — Отец зарекся, что в его жизни больше не будет женщин. И влюбился. Пять лет ходил с заколоченным сердцем, а потом… Я сразу заметил, что с ним что-то не так. Он стал выбирать одежду, ходить со мной в спортзал… Я подозревал, что появилась какая-то женщина, и знал наверняка, что отец испытывает чувство вины. А еще я знал, что мама бы хотела, чтобы он был счастлив. И я хотел, чтобы папа был счастлив. Счастливый папа лучше чем несчастный. В общем… Я поговорил с ним на чистоту. Он выслушал, покивал, согласился со мной, а потом сказал, что Соа не отвечает ему взаимностью. Точнее, не замечает или не хочет замечать, как она ему нравится. Большая разница в возрасте тоже смущала всех, кроме Соа, как потом оказалось. Она очень хороший специаист, анастезиолог-реаниматолог. Действительно хороший, грамотный, и до сих продолжает учиться и участвовать в научных конференциях и лекциях, постоянно пополняя свои знания. Она умница. Без преувеличения. Ты, я думаю, знаешь уже, что я не говорю просто так. И я стал помогать отцу, по мере сил и фантазии. И спустя восемь месяцев они сыграли свадьбу. Соа с первого взгляда приняло все семейство Ким. Потому что она… замечательная. Не знаю, как сказать, но в ней много тепла. Простого, человеческого тепла. Она очень ласковая. Я одно время совершенно не приемлил ласку, но она смогла растопить даже мое сердце. Примерно как ты. — И Юнги поднял голову, сразу попав под пухлые губы.       — Я еще тогда, когда ты лежал с аппендицитом, заметил, что она относится к тебе с особой нежностью, и, что было более удивительно, ты отвечаешь ей взаимностью.       — Люблю ее. Просто за то, что она такая, и что с ней отец снова начал жить, а не доживать. И я уверен, что моя мама, если бы могла высказаться по этому поводу, тоже бы порадовалась за папу. Он же не перестал ее любить. Просто эта любовь теперь согревает его, а не пытается убить тоской. Так что, вполне себе счастливый получился финал.       — И кто знает, может теперь твоя мама вместе с моей смотрят на нас откуда-то из лучшего места и умиляются… — Джин улыбался, и Юнги, который в другое время посчитал бы что-то подобное озвученное нелепостью, тоже улыбнулся мечтательно. — Было бы неплохо, правда?       — И твой папа.       — И мой папа. Всегда хочется думать, что они, покинув этот мир, обрели счастье и покой в другом. Это очень воодушевляет. Я и Соль всегда учил этому. — И Джин вдруг замолк. — Ох я бы ее сейчас потискал…       — Или она тебя. — Юнги улыбнулся. — Завтра заберу ее от Тэхена. И мы с ней вместе будем тебя ждать.       — Мои самые дорогие люди. Не считая Енсу. Который теперь думает, как получше организовать слежку за своими парнями, которых отправил японцам на съедение, и которые, разумеется, не знают, какая на их глазах разыгрывается подстава.       — Мы разберемся с этим. Прямо чувствую, что развязка скоро. И ты будешь появляться здесь намного чаще. А может, даже будешь жить, потому что пижаму для тебя я уже купил, а это самое главное… — Юнги сосредоточенно рассуждал, пока Джин мягко взяв его за подбородок, поднял на себя его взгляд.       — Ты хочешь, чтобы мы жили вместе? Серьезно?       — Поговорим об этом после того, как проводим японцев в аэропорт. — И Юнги вновь опустился Джину на грудь, прикрыв глаза и пытаясь как можно усиленнее насладиться и запомнить эти ощущения. Он совершенно точно нашел свою любовь и никогда ее не потеряет. Не позволит себе. Не позволит Джину.

* * *

      — Привет, Юнги! Я готова ехать! — Соль, открыв для Юнги дверь, тут же схватилась за пальто, пока Юнги пытался собраться с мыслями, испытав на себе какой-то даже болезненный энтузиазм.       — А где Тэ? Подожди, ты рано одеваешься. — Он закрыл за собой дверь, начав избавляться от ботинок, а потом поднял на Соль задумчивый взгляд. — Или ты куда-то спешишь?       — Я? Я не спешу, нет. Просто… — Девушка, остановившаяся по пути во второй рукав своего пальто, задумчиво смотрела себе под ноги. — Я думала, ты спешишь.       — Ох, я давно настроил свою работу так, что почти в любой момент времени могу позволить себе не спешить. — И Юнги, окончательно расправившись с обувью, легко и непринужденно стянул с плеч пальто, которое затем оставил на вешалке. — Угостишь меня кофе? Уже почти на правах хозяйки. — Юнги многозначительно улыбнулся, позволив себе пройти на кухню без особого приглашения, почти как к себе домой. — И да, где Тэ?       — Я… не знаю. — Соль, которая пошла за ним как будто на автопилоте, опустилась на стул, полностью положившись на стол, руками прикрыв голову. И Юнги тут же заподозрил неладное.       — Что между вами произошло? — Он остановился напротив Соль, внимательно наблюдая за ее реакцией, потому что она всегда была красноречивее слов. Но девушка теперь не собиралась поднимать голову.       — Ничего. Между нами… ничего не произошло.       Ничего не произошло, потому что Ким Тэхен тогда резко остановился, пожелал ей спокойной ночи и закрылся в своей комнате. Потом он закрывался в кабинете, потом…       — А где он тогда? — Юнги понимал, что «ничего не произошло» в их случае значило явно что-то достаточно катастрофическое, и он невольно начал перебирать в голове варианты.       — Он уехал куда-то с самого утра. Я не останавливала, потому что… — Боялась посмотреть на него, не говоря уже о том, чтобы подойти. — Потому что знала, что ему с сегодняшнего дня разрешено покидать квартиру. Поэтому… Я не знаю, где он.       — Ну, сейчас узнаем. — И Юнги взялся за телефон, чтобы набрать своего куда-то вдруг запропастившегося друга. — Выключен.       Услышав это, Сольджи резко подняла голову, испуганно округлив глаза.       — Это моя вина. Я… Я просто позволила себе лишнего, и… Это моя вина.       — Ага… Ясно. И что ты себе позволила? — В случае с Соль сложно было представить что-то настолько «лишнее», особенно, если учесть отношение Тэхена к ней, что могло привести к непоправимым последствиям.       — Мы… целовались. — И девушка вновь опустила голову, накрыв ее для верности руками.       — Ого! — Юнги не мог теперь скрыть свое удивление, даже если бы очень постарался. Но если они целовались, а Тэхен сегодня куда-то свалил, значит, он не успел умереть от счастья. — И как? Кому-то из вас не понравилось? Откуда у тебя внутри драма? Он тебя заставил что ли?       — Я... я его. — Девушка теперь звучало очень тихо, очень обреченно, пока Юнги пытался не слишком сильно показывать на лице завладевшее им удивление. Нет. Это был настоящий шок, и ему стоило прикрыть глаза, чтобы они случайно не выкатились. — И ему это не понравилось.       — Знаешь, Ким Сольджи, боюсь, у тебя неверные сведения. — Юнги взял себя в руки. — Я знаю своего друга-брата настолько хорошо, что с уверенностью могу сказать, что у тебя неверные…       На этом слове и не закончившемся утверждении, входная дверь открылась, а потом тут же закрылась.       — О! А вот и наш беглец! — Юнги потирал руки, пока Соль еще крепче обхватила руками голову.       Она успела за эти несколько дней столько всего передумать и так по-разному и изощренно себя пристыдить, что единственное, что ее могло теперь спасти — уехать. И постараться забыть. В конце концов… Лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, что не сделал. А она не будет жалеть. Потому что пусть она и не целовалась никогда, но этот первый поцелуй… Наверняка, он был самым лучшим. Пусть и последним.       — Соооооль! — Тэхен теперь наверно избавился от верхней одежды и барражировал по гостиной, пытаясь воззвать к своей принцессе. — Ким Сольджи!       Но Соль отказывалась откликаться, пытаясь теперь слиться с деревянной столешницей.       — Иди на голос, Ромео! — Юнги решил, что выходить к нему навстречу будет лишним, тем более, что Тэхен возник на пороге кухни спустя мгновение. — Где ты был?       — Соль! — Но Тэхен не обращал на него никакого внимания, сразу подлетев к Джульетте, которая теперь явно оплакивала их несвершившуюся любовь. — Посмотри на меня.       В его голосе нельзя было услышать ничего негативного, и Соль нерешительно, все еще сомневаясь, убрала руки, а затем подняла на Тэхена глаза.       — Выходи за меня! — Он полез в карман, достав из него черную бархатную коробочку.       — Воу-воу-воу, полегче! — Юнги сразу заметил, что если до этого Соль была на грани какого-то неведомого ему отчаяния, то теперь вполне возможно это отчаяние могло обратиться инфарктом или чем-то еще, от чего молодым противопоказано умирать. — Ты бы хоть как-то…       — Соль. — Тэхен, усевшись на стол рядом с девушкой, которая выпрямилась, смотря на него стеклянными, как будто от ужаса глазами, взял ее за руку, отложив ненадолго коробку. — Извини меня. За то, что я повел себя не как рыцарь. Точнее… Я успел вовремя остановиться, чтобы остаться рыцарем, но ты не представляешь, каких сил мне это стоило… — Кажется, на грани инфаркта теперь был и Ромео Тэхен, и Юнги уже приготовился в случае непоправимого оперативно вызвать неотложку. — Я никого и никогда так сильно не хотел. Не мечтал, не любил, не думал и не грустил. Будь моей женой, пожалуйста. Пожалуйста.       Он забыл про кольцо, теперь двумя руками взяв похолодевшую женскую ладошку.       — Ты… шутишь? — Она пару раз тряхнула головой, будто пытаясь прогнать странный сон. — Я думала…       — Не шучу. — И Тэхен вновь схватился за коробочку, открыв ее. — Вот! Я ездил за кольцом. Вообще, я должен был сделать это предложение раньше, на следующий день, но у меня не было кольца, а я не знал, как смотреть тебе в глаза, потому что мне было очень стыдно. Я нарушил собственные принципы. Но ничего не мог с собой поделать.       Соль смотрела на него широко раскрытыми глазами, а потом вдруг смущенно улыбнулась. И внутри Тэхена тут же просветлело.       — Я тоже не могла с собой ничего поделать. Ну… — Она густо покраснела. — Я бы не жалела ни о чем, даже если бы… Я… — Она вновь подняла на него растерянный взгляд. — Согласна. Стать твоей женой. — И вновь на ее лице появилась улыбка. — Нужно быть полной идиоткой, чтобы отказать такому как ты. — Услышав это, Тэхен как будто напрягся, но Соль не обратила внимание, теперь полностью погрузившись в свои размышления. — Я никогда не думала, что мне встретится мужчина, с которым мне будет настолько комфортно. Ты же… Чуткий. Такой чуткий и внимательный, что… Я, правда, никогда с таким не сталкивалась. Мне теперь даже стыдно от того, что я думала о тебе по началу. — Она надула губки, пока Тэхен как завороженный уставился на нее, в ожидании продолжения. Пока Юнги решил, что звонить в неотложку явно не придется, а вот придумывать причину, почему он не пойдет на мальчишник, можно было начинать уже сейчас. — Ты меня покорил, но сделал это настолько… Я сама покорилась. Вот. И знаешь... — Соль вдруг гордо подняла подбородок, решительно и прямо смотря на Тэхена. — Это был самый лучший первый поцелуй! Да, мне не нужно лучше!       Соль поднялась и со всеми своими эмоциями и переживаниями обняла Тэхена, без оглядки прильнув к нему, прижавшись, будто пытаясь раствориться в сильных, но нежных объятиях. И Тэхен, а Юнги страшно было представить, сколько чувств он теперь испытывал и, главное, какой силы, обнял ее в ответ, бережно, уткнувшись носом ей в шею.       — Ты станешь моей женой. Очуметь… — Тэхен, все еще не прерывая объятий, говорил прямо в Соль, и девушка, ощущая щекотку на коже, улыбалась. — Миссис Ким. Госпожа Ким. Моя жена. Я ведь… Мечтал об этом с нашей самой первой встречи!       — Подтверждаю. — Юнги решил подать голос, смирившись с тем, что на него никто теперь не обращал внимание, но он был слишком рад за Тэхена. Рад настолько, что почти готов был прослезиться. Почти. Все же он не успел дойти до той степени сентиментальности. Но глаза на всякий случай все же потер.       — А я никогда не мечтала, что выйду замуж. Решила, что мне не нужен муж, пусть и пыталась набиться в жены к Енсу. Думала, что никому не буду доверять из мужчин, столько видела козлов, а ты… — Ее голос дрожал, и Тэхен мягко отстранил ее, пальцами бережно обрамив розовую от смущения щечку. — Ты слишком хороший. А вдруг это неправда? А вдруг… Ты не такой, как я думаю, и…       — Он такой. Можешь мне поверить — я знаю этого пиздюка больше двадцати лет. Он такой. Он весь в своего отца, а я мало видел мужчине достойнее чем он. — И на Юнги впервые обратили внимание, что заставило его смутиться и опустить глаза. — Все, замолкаю.       — Я попрошу твоей руки у Джина и Енсу. — Тэхен теперь был очень серьезен, всем своим видом демонстрируя и серьезность своих намерений. — И дам им свое слово, что буду заботиться о тебе и оберегать от всего-всего-всего. И познакомлю с мамой и папой! Сегодня же! Мы поедем к ним, и я представлю тебя как свою будущую жену. — Увидев, что на этих словах, о знакомстве с родителями, девушка начала стремительно бледнеть, Тэхен крепче и надежнее прижал ее к себе за талию. — Они замечательные. Уверен на миллион процентов, что ты им очень понравишься. И они тебе понравятся так, что ты еще не захочешь от них уезжать! Мама, папа, это Ким Сольджи, моя невеста… — И теперь голос Тэхена дрогнул, и он расплылся в улыбке. — Соль, нет, ну ты представляешь?! Ты теперь моя невеста!       И девушка, на слово поверив заверениями своего будущего мужа по поводу будущего знакомства с родителями, звонко рассмеялась, обхватив счастливое лицо Тэхена своими теперь горячими ладошками.       — И ты можешь дальше учить меня целоваться. У тебя теперь есть полное право!       — Знаешь… — Тэхен, заворожено смотря в глаза теперь наверняка своей будущей жены, перестал улыбаться. — Судя по всему, это мне стоит у тебя поучиться.       — Ай, ну ты обманываешь! — Сольджи забавно нахмурилась, а потом поцеловала Тэхена в губы. С нежностью, очень ласково, мягко. — Наверное, я тебя люблю, да?       — Хорошо бы, потому что выходить замуж за нелюбимого это… ну такое, знаешь… — Тэхен поджал губы, на которых вновь оказались губы Соль. — Кольцо!       Он быстро взял коробочку, на которую до этого никто не обращал внимание, и достал от туда невообразимой красоты перстень, с крупным, даже без прямого света (из-за своей невообразимой чистоты) волшебным образом переливающимся на идеальных гранях камнем, который затем оказался на пальчике Соль.       — Тэ… Это…. — Она смотрела на свою руку и как будто не могла поверить. — Оно… такое шикарное…       — Пустяки. — Тэхен самодовольно улыбнулся. — Я могу купить тебе еще пару таких.       — А мне? — Юнги скрестил на груди руки, а затем, когда заметил, что Тэхен оставил Соль наедине с кольцом, угрожающе двинув к нему, выставил их вперед. — Спокойно! Я очень рад за вас, но…       — Я самый счастливый человек на земле! — Тэхена было не остановить, и он изо всех сил сжал чуть вяло сопротивляющегося Юнги в своих объятиях.       — Но я то в этом не виноват! Все претензии к ней! — Юнги пытался отпихиваться, затем все же сдавшись и прихватив Тэхена за талию. — Но я очень рад за тебя. И за Соль. И мне теперь очень хочется увидеть лицо Джина, когда он узнает.       — Джин! — Соль вдруг подскочила к Юнги с очень непонятным нетерпением на лице, причину которого Тэхен распознал сразу, отпустив Юнги и взяв за плечи свою будущую жену. — У меня встреча с курьером через пару дней!       — С каким курьером? — В один момент Юнги упустил и сентиментальность, и радость, и все приятные предвкушения, сосредоточенно нахмурившись.       — Мы вышли на курьера для японцев через одного человека, с которым Соль общалась на выставке в центральной галерее. — Тэхен тоже старался быть серьезнее, но в его взгляде, который должен был принадлежать Юнги, но то и дело обращался к Соль, которая теперь обнимала его двумя руками за талию, при этом очень сосредоточенно смотря на Юнги... было слишком много любви. — Я не светился, можешь не переживать. Соль тоже не рисковала, потому что я об этом позаботился. Но факт в том, что у нее будет встреча с курьером, который принесет препарат. Расплата наличными, а значит, он эти наличные понесет японцу, в любом случае. А даже если не японцу — мы в любом случае можем взять его под наблюдение. Судя по всему, у него много работы.       Юнги не мог теперь возмущаться. Это был отличный шанс. Это был… Они, наконец-то, смогут быть вместе, без оглядок, конспирации, и Джин наконец-то сможет спокойно вздохнуть… Он не упустит этот шанс. И Юнги решительно сцепил на груди руки.       — Мне нужны детали.