«Дорогой Джин-хён, это срочно, боюсь, времени совсем не осталось».
Они не виделись друг с другом примерно десять лет, а само расставание даже сейчас сложно назвать теплым или хотя бы близким к тому. В день их последнего совместного празднования Чусока Чонгуку было около шестнадцати лет: в нём кипела кровь юношеского максимализма, его когда-то тощее мальчишеское тело входило в период пубертата и взросления, а сердце наполнилось мятежным духом. Когда-то послушный хвостик «Красивого Хёна» всё меньше походил на милого донсена. И как быстро Чон рос в мышцах, так же быстро причудливый Хён терял свой авторитет в его глазах. Чона больше не восхищали рассказы о «связях» природных элементов, больше не интересовали совместные поиски таинственных камней и кристаллов. Но крайней точкой кипения стало не внезапное безразличие к интересам Джин-хёна, а брошенные в спину старшего едкие замечания, которые к концу Чусока превратились в самые настоящие оскорбления. Джин всегда чувствовал себя не таким как все, но он не был одинок. Рядом смеялась, ругалась, плакала, защищала и слушала его мама. Ночью она бережно утирала его слезы и обрабатывала ранки, синяки, оставленные на мальчишеском теле после очередной неравной драки с соседскими детьми дворянских семей. Она была рядом, рассказывала необычные истории полные магии и чудес, раскрывала тайные свойства волшебных камней, позволяла помочь сварить эликсиры от всех болячек мира. И Джин никогда не сомневался в их действенности, даже когда помешивал вкусно пахнущую розовую воду для «спасения разбитого сердца», которую заказала у его мамы молодая Госпожа дома Чхве. В свою очередь, он стойко держался каждый раз, когда приходилось отстаивать честь своей «чокнутой ведьмы». Именно из-за подобных язвительных выкриков Джин и возвращался домой, чтобы разбить своим изуродованным палками и кулаками видом материнское сердце. Но в какой-то момент всё изменилось, абсолютно всё. Наступил долгожданный покой, в их с мамой жизни появился Советник Чон и его маленький, но смышленый не по годам сын Чон Чонгук. Джин долгое время не мог привыкнуть к тому, что кого-то восхищает его личная странность, что-то кто-то слушает его «бредни», буквально заглядывая в рот. После второго совместного празднования Чусока Чонгук ввязался в драку, выступая в роли рыцаря для своего «красивого хёна», так он его звал. Это был первый раз, когда Джин вернулся домой счастливым, без единой царапины. Джин плакал всю ночь, наконец-то, звёзды услышали его молитвы, они послали ему того самого, который был на его стороне, несмотря ни на что. Сейчас, уже в возрасте тридцати лет Джин снова ощутил, как этот мелкий донсен врывается в его жизнь. Искренне и ярко, как мог бы только Чонгук. А Джин даже толком не может разобрать рад он или очень рад видеть своего рыцаря вновь. Былая обида, глушившая его на протяжении нескольких лет, отступила сразу же, как только Чон влетел на своем скакуне в ночной дворик Джина, смертельно перепугав всех слуг и самого хозяина. Тот выбежал в своём ночном платье с катаной, чтобы защититься от неожиданного гостя, которая тут же выпала со звоном из рук, стоило ему увидеть прекрасного мужчину, коим стал его маленький умный Чон Чонгук. На лице донсена четко читалось отчаяние и страх, от такой болезненной палитры Джин и сам погрузился в пучину неизвестного ему внутреннего разгрома. Чону нужна помощь, и Джин готов на все, чтобы вернуть долг за спасенное детство. Вот, почему сейчас он стоит у ворот неизвестного ранее господского дома Ким. Вот, почему последние пол года он посвятил изучению свойств таинственного «Меркурия» и поиску его противоядия. Сам Джин был далек от дворцовской жизни, поэтому история маленького короля не тронула его в тот вечер, когда Чонгук вторгся в его дом. Но его абсолютно точно тронули слезы донсена при упоминании своей вины перед этим «хрупким», «драгоценным», «красивым», «милым» Королем. Чонгук тогда корчился от разрывающей боли сожаления и умолял спасти его «маленького мальчика». Тот трепет нежных слов заставил Джина поклясться, что сделает всё возможное, а после примется за невозможное. И вот, он стоит, предвкушая встречу с этим таинственным сокровищем бесстрашного дракона, боясь переступить порог дома Господина Намджуна, только потому, что тревожится оказаться бесполезным. Глаза бегают по дорого украшенным ставням ворот, в руках трепещет пожелтевший пергамент с отчаянным «Дорогой Джин-хён, это срочно, боюсь, времени совсем не осталось».«Мне тоже больно: не улыбайся так, не сияй для меня».
Различие Химии, Алхимии и Зельеварения. Разница между этими науками заключается в том, что Химия является точной наукой, действующей по своим законам (правилам соединения элементов и т.д.), в то время, как Алхимия — это своего рода поиск каких-либо реакций, часто противоречащим этим законам соединения. — Нет, Гук, ему не становится лучше. Зная тебя с пеленок, уверен, что сейчас моя безопасность под угрозой, но я действительно не знаю, что делать. Я впервые встретился с отравлением «Меркурия», и даже не представляю с чего нужно начать. И ты совершенно не облегчил мне задачу, Чонгук. — Джин-хён, пожалуйста, он — всё что у меня есть. — Чонгук разбит и потерян, а такая комбинация ему совершенно несвойственна. Джин видел его в разных обстоятельствах, и тот всегда смотрел Смерти в глаза с фирменной дерзкой ухмылкой. Даже на похоронах своего отца он оставался собранным, будто уже тогда анализируя возможный исход внутреннего переворота. — Боже, Чонгук, вот скажи мне, где была твоя голова, чем ты вообще думал, когда устроил своему «малышу» марафон любви? — Чонгук виновато прячет взгляд, в нем плещется сожаление, обсидианы светлеют от скопившихся слез. — Я не знаю, я просто… — Зато я знаю, прекрасно осознаю, чем ты думал! Неужели, тебе всё еще нужно объяснять такие элементарные вещи: секс — это огромный стресс для организма, и абсолютно не важно насколько ты хорош в этом, потому что как бы сильно твоему Королю тогда не понравилось, сейчас он… Чонгук, прекращай смотреть на меня так. Я правда не могу поверить, что ты поступил так опрометчиво. — Джин вздыхает тяжело, злясь не меньше самого Чонгука. Обвинять того в его проступке тяжело, но иначе у Джина просто не выходит. Он столько сил и времени потратил на попытку спасти Чимина. Но как только пришло время приступать к реализации, его глупый донсен всё испортил. — Ты можешь дуть свои очаровательные губки, сколько душе угодно, можешь пытаться испепелить своим взглядом и так далее, но это всё бесполезно и никак не оправдывает твою тупость, а главным образом, не решит созданное тобой же осложнение. — Хен, что же мне делать теперь? Боже, сколько можно? — Чон опрокидывает голову, но слезы успевают скатиться. — Это происходит каждый сраный раз, хен, каждый грёбаный раз. Я так больше не могу. — Чона трясет, истерика овладевает им моментально. — Каждый раз, когда я оказываюсь рядом, то причиняю ему вред. Это проклятие какое-то, почему из всех живущих на планете именно он мучается, почему именно я его мучаю? Ты прав, я самый большой тупица, я не думал вообще, когда целовал его, когда прижимал ближе, я потерял себя в нем, просто хотел, наконец, быть счастливым, быть с ним искренним, быть самим собой. Не нужно было приезжать, боже, я знал это с самого начала. Знал, что мне стоит держаться подальше от моего сокровища. Ты прав, я такой слабак и тупица, и я совершенно не представляю, что мне теперь делать, Джин-хен. — Тише, Гук, я… прости, я переборщил, но и ты… — Хён, я уйду сразу же после него. — Гук, что ты несешь? — но когда Джин обратился к нему, осознав смысл небрежно брошенной фразы, того уже в комнате не было, — Чон Чонгук……
Время близится к сумеречью, но Чим еще не проснулся. Обратный отчет запустился неожиданно даже для Короля. Пошли вот уже как четвертые сутки с тех роковых пор, как Чон отдался чувствам и заснул на одном ложе с крепко прижатым к себе любимым Королем. На удивление Советника их пробуждение после «примирения» было пропитанно обилием нежности и поцелуев. Король позволял Советнику всё, чего хотелось, а хотелось многого. Он позволял оставлять собственнические цветные следы на своей длинной лебединой шее, одобрительно извивался под трепетной силой больших ладоней в самых интимных местах, несдержанно стонал от горячего сладкого шепота в покрасневшее от смущения и счастья ушко. Он принял все слова сожаления, подарил прощение и ответил взаимным тихим признанием на исцеляющие три слова. Они нежились в объятиях друг друга несколько часов, после чего желудок Чонгука начал бить тревогу. Мин капризничал и умолял его остаться, но Чонгук был непреклонен. Если Советник проголодался, значит Чимин должен быть смертельно голодным. Надутые обидой скорой разлуки губки снова были атакованы неспособным противостоять столько милому созданию Чонгуком. Этот день был самым лучшим в жизни обоих, но всему приходит конец. Всё навалилось одним большим трагическим комом расплаты: под влиянием двухлетнего систематического травления Чимин в мгновение потерял зрение, оно ухудшилось настолько, что он едва мог разобрать облик близстоящего человека, слух был следующим шокирующим сюрпризом, но самое страшное произошло, когда Король не узнал никого из нового окружения, включая Чонгука. Он просто забыл его, потерял память. Врожденная неуклюжесть достигла своего апогея, Чимин не мог удержать стакан с водой, постоянно промахивался мимо рта при приеме безвкусной пищи. Чон решил кормить его самостоятельно, он умывал его словно драгоценную фарфоровую куклу, раздевал и одевал, обтирал махровым полотенцем, не отходил даже, когда Чимин просился в туалет. Однажды Чимин назвал его «Хён», — Чонгук удивился, но большого значения не придал. Пока из нечленораздельной речи не понял, что Чимин принял его за старшего брата: Чон ухаживает за ним, кормит с ложки, называет «малышом» или «маленьким мальчиком», засыпает с ним в одной постели, целует в лоб и говорит о любви перед сном. Наивный Мин сложил пазл в общую картинку и пришел к весьма логичному на его взгляд выводу. Он спрашивал у «брата», что с ним случилось, почему ему больно, почему тот плачет, когда думает, что Чимин спит. Мин будто не осознавал своего положения и свою болезнь, стал совсем беспомощным и потерянным. Как бы эгоистично это не звучало, Чонгук не стал скрывать правду. Он принял решение сразу же развеять созданный искаженным сознанием Короля мир. Чонгук в этот же вечер признался, что они не братья. А потом задумался на долгие минуты, когда совершенно не ожидавший такого поворота Чимин спрашивает, кто же они друг другу. Он завис в поисках нужного слова, но продолжил гладить напряженного мальчика по растерянной головке, прижимая другой рукой к своей груди. — Я люблю тебя, вот, кто я для тебя — мужчина, который любит тебя. — А йа? — Чимин старается шептать ровно, но внутри всё скрутилось от страха перед неизвестностью. — Йа тыожи тебьйа лулулюбю? — Я расскажу тебе сказку, хорошо, про прекрасного маленького принца и его грозного глупого дракона, а потом ты скажешь мне, любишь меня или нет. Чимин воодушевленно кивает, заметив в голосе болезненные нотки, искусно прикрытые напускным весельем и легкостью. Но засыпает так и не дождавшись конца их сказки с «Открытым финалом». А Чонгук до самого рассвета сторожит своего временами дрожащего от холода и внезапной боли Принца. Ему нечем порадовать или хотя бы обнадежить свое окровавленное сердце, поэтому Чон тихо скулит в подушку побитым псом.…
Чонгук врывается в покои, любезно предоставленные Господином Кимом для Короля. Маленькое тело тонет в обилии одеял и подушек, Чимин выглядит ребенком лет десяти. Дав себе две секунды, чтобы выдохнуть отравляющие мысли и эмоции, Чон размеренным шагом приближается к спящему мальчику. Будто на автомате его рука взлетает в попытке коснуться сонного холмика, а потом неожиданно задерживается и пару секунду парит над тельцем. Жуткие, очень страшные мысли забираются в голову Советника: Чимин страдает, ему больно, каждую секунду его малыш страдает. Поступает ли Чон эгоистично, доведя его до подобного, продолжая требовать бороться? За что и ради чего? Чимин не может самостоятельно есть, пить, выполнять бытовую часть жизни, да ему даже дышать порой сложно, но Чонгук не может его отпустить. Он никогда бы не подумал, что однажды в его голове возникнет мысль «освободить» Чимина. Чон нервно отпрыгивает от кровати, сбивая своим массивным телом лекарственные наборы, посуду и вазу с цветами, которую сам Советник обновлял каждый день. Он падает на пол со звуком разбившихся стекляшек и собственного сердца. Когда Чон поднимает свои растерянные и напуганные глаз, то видит свое отражение в зрачках Короля. Неожиданное вторжение напугало Чимина, из-за чего он проснулся, но вид порезавшегося об стекла Чонгука пробудил что-то глубокое: — Чонгук, что случилось, ты-ты в по-по-порядке, — он снова начинает заикаться, но речь звучит ровнее и чище. — Прости-прости, я напугал тебя, — Чон пытается спрятать наведенный беспорядок за спиной и даже не замечает, как режет свои кисти еще сильнее. — Гуки, оо-становись, что ты-ты делаешь? — Чим даже умудряется распахнуть одеяло, чтобы попытаться встать и помочь своему мужчине. Но стоит худым оголенным ножкам свиснуть с кровати, как Чон моментально спохватывается и оказывается подле Короля. — Как, как ты назвал меня, Мини? — Чон неверяще жмется к маленьким ножкам, заглядывая глубоко в глаза. — Чонгуки, твои руки, что-что-что-что ты наде-делал? Ну-нужно об-об-обработать… — Чим теряется в окровавленных ладонях, аккуратно приближая их к своему лицу, чтобы лучше разглядеть их. — Я в порядке, не переживай, Малыш, — Чонгук чувствует, что вот-вот расплачется. Он так давно не чувствовал этот трепет в глазах напротив, он успел позабыть, как выглядит влюбленный взгляд его Короля. — Сейчас сбегаю к Джин-хёну… — К нашему волшебнику Джин-хёну, — Чим трогательно прерывает его, разглядывая ранки своими хмурыми глазками, — да, это пр-пр-правильно, он-он-он поможет тебе, Гуки. — Чим кивает сам себе и абсолютно очаровательно поджимает губки. Чон выразить не может, как сильно любит эту его привычку «соглашаться» с собственными мыслями и решениями. — Мини, тогда отдохни немного, я скоро вернусь, договорились? — Чимин кивает часто, но сильные израненные руки не выпускает, смотрит внимательно в них и продолжает кивать. Чонгук тонет в подаренном светлом моменте и совсем не вырывается, сидит перед Чимином на коленях и наслаждается их близостью. Сердце вновь собирается по кусочкам, будто Чимин услышал ранние сомнения Чонгука и подарил мгновение, за которое Чон готов бороться дальше. Руки немного щиплет, но холодные ладошки словно тот самый антидот от всего: бальзамом и на руки, и на сердце.…
Джин стоит в центре холла еще долго после ухода Чонгука. Он наговорил всякого, четко осознавая, что сможет надавить на больное, но не ожидал подобной реакции. В голове крутятся скупые мысли о том, как поступить дальше: переждать или извиниться прямо сейчас. Но основная головная боль, — как помочь спасти любовь своего донсена. Его стенания прерывает страстный разгоряченный вихрь. От былой обиды и отчаяния не осталось и следа. Чон выглядит счастливым, впервые за все время их воссоединения, Чон улыбается, сияет, буквально светится. Он накидывается своими медвежьими объятиями на Алхимика, и только когда Джин обнимает его в ответ, то замечает кровь. — Чон Чонгук, что это такое, Мэрлинова борода? — теперь Джин напуган тем, как светится Чонгук, совершенно не обращая внимание на впившиеся в него осколки. — Джин-хён, тише, ахах, всё хорошо, просто замечательно. Пожалуйста, помоги мне, хм… — виновато и абсолютно счастливо улыбается донсен, Джин засмотрелся на какое-то мгновение и чуть не сошел с ума. Перед ним вдруг предстал его мелкий «братец», словно тому снова пятнадцать, он снова нашкодил и прибежал к нему, ища защиты в любимом красивом хёне. — Я тут… поранился слегка, мне бы обработать. Хотя стой, лучше достань осколки, а обработаю я сам. Да, точно, так будет лучше. — Чонгук, я сказал тебе объясниться. — Джин непоколебим, серьезен, но уже вовсю занимается делом, аккуратно извлекая кусочек за кусочком. — Подожди, Король, он в порядке? — Прежде чем ответить, Чон мечтательно выдыхает, мысленно возвращаясь к тому нежному взгляду. — В порядке, Джин-волшебник-хён, мой мальчик вернулся, поэтому, пожалуйста, поторопись. Я боюсь времени у нас немного. Я хочу успеть побыть с ним, пока и он хочет быть со мной. — Как только Советник замечает, что руки освобождены от следов бывшей вазочки, то вырывает их, намереваясь вернуться в покои Короля. — Хей, Гук, ну-ка стоять, дай хотя бы обработать раны спиртом! — Джин пытается надавить своим хёновским авторитетом, но Чон заливается румянцем, чего-чего, но такой реакции Джин не ожидал. — Я-яя — Чон заикается словно влюбленный подросток, — мог бы ты, хён, одолжить мне бинты, спирт и… что там еще нужно? — Гук, ты не доверяешь мне, я могу сам?! В конце концов, я — врач, я только что извлек стекло из твоих рук! — Нет-нет, я верю тебе, но я хочу, ладно, я просто хочу, чтобы Он обработал их мне. — Если до этого Чон был смущен, то теперь он пылает огнем. — Чонгук, ты сейчас серьезно, мне одному кажется, что это не романтично? — Хён, просто… я пошел. — Чон Чонгук, — теперь звучит иначе, мягче. А Джин лишь улыбается в ответ, и почему этот малец вырос таким славным?«За рассветом близится Вечное лето».
— Привет, Малыш, — Чон прижимает его к чистой, покрытой дорогим расписным шелком поверхности стены темного коридора. Он говорит прямо в раскрытые горячо желанные губки и снова возобновляет поцелуй. Руки не позволяют себе никаких пошлостей, они бережно, но крепко держат Короля в объятиях. Стоя на носочках, Чимин то и дело норовит соскочить, потеряв баланс. Прямо в этот миг они занимаются любовью: по-прежнему одеты, штаны на месте, рубаха так же не тронута, но каждое прикосновение между ними — и есть любовь. Хочется ли им большего, нет, не сейчас. Сейчас и этого слишком много. Чонгук привез Чимина в собственный недавно выстроенный специально для его сокровища дом, который возвел недалеко от владений своего причудливого хена Алхимика. Тайное поселение инакомыслящих людей нового времени таких, как и сам Джин, было спрятано высоко в горах среди крепких деревьев и быстрых холодных рек. Чонгуку не пришлось придумывать оправданий и объяснений, чтобы одним утром самолично забрать спящего слишком долго и глубоко Чимина. Он, наконец-то, принял реальность такой, какой она предстала пред ними. Осознав, что они загостили у добросердечного Господина Кима, Чонгук понял, что теперь пришло время вернуться домой. Ни на мгновение его не посетила мысль, чтобы отвезти Чимина в прогнивший лицемерием и страхом дворец, где в свое время не нашлось ни одного смельчака, который бы встал на спасение еще живого, но уже слабо дышащего Короля. Сердце до сих пор требует торжества справедливости: Чон до мозга костей убежден, что все из свидетелей тех спешных походных сборов на юго-запад знали, — Чимин больше не вернется, и Чон ненавидит их за это. Именно в тот момент, когда носилки были поданы, а лошади запряжены, Чон решил судьбу каждого равнодушного и уж тем более причастного. Он всегда мог точно определиться в своих желаниях и никогда не мог отказать себе в их исполнении. Простит ли его переживательный мальчик после этого, — вряд ли. Но, в конце концов, Король и не обязан знать то, что может его расстроить. Теперь никто и ничто не сможет причинить драгоценной королевской жемчужине боль. Теперь она спрятана в логове дракона под защитой рыцаря в одном лице. — Поговори со мной, котёнок. Расскажи мне, как ты себя чувствуешь, чем занимаешь, когда меня нет рядом. — Чон приезжает каждый день, хотя бы на пару минут, но он здесь, в своем уголке счастья и спокойствия, полном любви. Дорога заняла долгих три дня, во время которых, Джин буквально держал руки на пульсе, молясь, чтобы Король пережил путь «домой». Тэхен вызвался сопровождать путников, а позже выяснилось, что и он наконец-то вернулся в родные края. — Ничего особенного: процедуры занимают почти все моё время. — Мурлычет не без сожалений разнеженный Король. — Но ты обещал мне бороться, помнишь, Мини? — Тревожно прерывает Чон, его до сих пор мучает мысль, что подобная жизнь приносит его мальчику слишком много страданий, и он до смерти боится однажды вернуться в неожиданно опустевший дом на холме. Мин долго скрывал, что прописанное действенное лечение «вбрасыванием», как выражался Джин-хен, приносило адскую боль. Промывание больше не приносило пользы, поэтому приходилось искать новые методы лечения. Боролся Джин, боролся Тэхен, боролся Чонгук, поэтому и Чимин не мог позволить себе сдаться, несмотря на то, что на его теле не осталось живого места от регулярных инъекций. Чтобы провести своего рода искусственное удаление ядовитого «Меркурия» из организма и обезвреживание его последствий, Чимину три раза в день «вбрасывали» эликсир под названием «Таурус» с помощью шприца и пустотелой иглы. И король не станет отрицать, ему становилось лучше, он твердил это каждый раз, когда видел сияющие глаза Джина. Ему хотелось быть искренне благодарным за вечные поиски противоядий, которые Алхимик находил в удивительных вещах: например, однажды Джин принес сильно пахнущее вещество, которое получил из бычьей желчи. Алхимик тогда светился словно светлячок, что скороговоркой рассказывал про образование новых клеток мозга, связанных с памятью. Или спустя недели проведенные в курятнике, тот пришел к сумасшедшей идее — поглощать сырой яичный белок. Сложно поверить, но каждый раз Джин попадал в точку. Каким бы невкусным, омерзительно пахнущим или болезненным средство не было, Чимин верил своему лечащему волшебнику, и чудо вершилось на его глазах. В бой кинулся даже обычный кунжут, пожалуй, самое безвредное мероприятие, что переживал Чимин. Всё меню королевского питания превратилось в пищевой «цирк уродов», но каждое придуманное блюдо несло пользу. Чимин одобрил всё, но ежедневные уколы подрывали его рвение к выздоровлению. В одну из таких встреч Чон вел себя чуть грубее, несдержаннее. Нет, разумеется, реальной боли он не причинял, но объятия были слишком сильными, движения рук рваными и дерганными. Чимин сразу понял, что во дворце дела идут не так гладко, как ему бы этого хотелось, поэтому никак не акцентировал на подобные изменения. Но в какой-то миг страсти Чон сжал Чимина за измученную иглами ягодицу слишком сильно, и Чим, не сдержавшись, вскрикнул от болезненного прикосновения к коже с нисходящими синяками. Чон решил, что из-за своих темных мыслей о предстоящей коронации причинил боль своему Королю, поэтому тут же начал извиняться и оглаживать ушибленное место. Но когда и на мягкие манипуляции Чимин реагировал неоднозначно, то Чон потребовал объяснений. Тогда под натиском темных глаз Чимин сознался, что даже сидеть не может из-за своего «лечения». И Джин-волшебник не виноват, он пытался сделать иглы максимально тонкими, но они переставали выполнять свою основную функцию из-за узости тела, переставали вводить детокс от «Меркурия». В этот же вечер под гнетом Советника Джин совершил невозможное, как и обещал когда-то. Он придумал новый способ наполнения организма чистым кислородом и противоядием. Как говорится, клин клином вышибают. Поэтому, когда Алхимик узнал от самого «провинившегося» и главной «причины» гнева Чонгука, как яд поступал в организм, то его настигла гениальная по его нескромному мнению идея: если «меркурий» отравлял организм своими парами, значит пар противоядия так же действенен, как и внутримышечное и внутривенное введение. Алхимик обозвал своё изобретение «Инхало», что по его мнению означало — вдыхаю. С тех самых пор метод введения лекарства изменился, он основывался на вдыхании дыма летучего вещества с помощью трубок. Позже судьба наградила изобретателя «чудо-машины», превращающей водный эликсир в пар еще одним сюрпризом, оказалось, что такое введение уменьшает время всасывания, при этом обеспечивая более эффективное воздействие антидота через дыхательную систему. «Инхало» позволяло оказывать воздействие на весь организм в считанные минуты. Теперь вместо болезненных уколов Чимин пять раз в день «дышал» в трубочки на протяжении пятнадцать-двадцать минут.…
— Однажды, маленький беззащитный Принц попал в страшную беду: злые колдуны навели порчу на него, и тот заболел смертельным космическим недугом. Шли годы, ему становилось всё хуже и хуже, а колдуны лишь смеялись над умирающим принцем. Он и не надеялся, что его сможет спасти даже дюжина благородных рыцарей, ведь никто не знал с чем им придется сразиться. И тогда Принц сбежал из того Королевства в процветающие владения огнедышащего могучего Дракона, в этом ему помог храбрый рыцарь с гор. Только вот на удивление и страх колдунов огонь крылатого Дракона подарил Принцу спасение. Вместе с добрым чудаковатым Волшебником он освободил Принца от проклятия. И сама Смерть приклонила колено пред Великим Драконом. В знак своей вечной преданности и благодарности Принц пообещал любую награду, любое сокровище, которое только пожелает Дракон. — Мхг, хорошая сказка, и что было дальше? — Чон вплотную прижимается к покрасневшему Королю, ведет носом по румяной розовой щечке, оставляя легкий трепетный поцелуй. — Что же пожелал тот могучий Дракон у бесповоротно влюбленного в него Принца? — Хм, когда Принц пришел к Дракону с дарами, тот захотел обладать горячо желанной, единственной в своем роде «Золотой Розой» династии Пак, потому что прекраснее и драгоценнее этого цветка не было ничего и никого. Потому что за этот цветок тот был готов сжечь до тла всё на своем пути, готов был победить саму Смерть и стать правителем Преисподней. — Чон не мог больше сдерживаться при виде своего смущенного и тронутого таким ответом будущего мужа, перебирающего сплетенный для Дракона венОк из цветов Дикой Вишни. — И Принц согласился? — Да, он сказал да! — Чимин первым целует своего разгоряченного мужчину, буквально запрыгивая к нему на руки. Король обливается слезами, но с недавних пор, они блестят словно звезды в его небесных глазах, пухлые сочные губы растянуты в самой широкой улыбке, которая теперь пряталась с изгибе крепкой шеи коронованного цветочной диадемой Советника. — Я люблю тебя, мой Дракон.Торжественный Финал.
«Бойся желаний своих, мечтам свойственно сбываться».
«Всё вокруг поглотила мертвенная мерзлота. Природе совершенно не важно какого цвета кровь течет в твоих жилах. Ее совсем не интересует сколько тебе лет, есть ли у тебя семья или планы на будущее. Мимо нее проходят чувства и переживания, как и в целом вся человеческая жизнь»*. Звучит величественная традиционная музыка, в мягко звучащем исполнении военного оркестра. Словно предшественница, она летит вперед самой важной персоны Великого Королевства. Оповещает каждого на главной площади о начале процессии, о начале конца. Долгожданная коронация самого жестокого, сильного и желанного короля за всю историю государства — Великого Чон Чонгука. Сердца трепещут, а их стук обращается в удары барабанов. Дворец засыпан красными цветами, вокруг летают бумажные драконы, музыка звучит всё громче, воздух крепчает под силой страха и возмездия. И, наконец, на галерею медленными уверенными шагами вступает их долгожданный защитник и опора. Величественная фигура источает власть, всё, как они и хотели. — Возрадуйтесь, господа министры, пред вами стоит ваш новый Король. — Чонгук не может скрыть злой иронии каждого слова. Ядовитая ухмылка расползается по красивому, лишенному в данный судьбоносный момент человеческих черт лицу. — Мы с вами долго боролись за то, чтобы мечта стала реальностью. И сегодня, стоя в этой проклятой короне, я лично хочу поздравить каждого из вас, каждого, кто непокладая рук, прокладывал мне путь к трону. Чон Чонгук медленно разводит руками в стороны и отхлопывает ровно два раза, потому что число три всегда ассоциировалось с чем-то божественным, а перед ними возвышается сам Дьявол. Из толпы слышится влетевший в кулак обреченный всхлип одной из жен министров. Их отпрыски не скрывают детских надрывных слез, но это словно музыка для Чонгука. Ничто не растопит его сердце, ничто из увиденного не станет «достаточным» для помилования. — Спустя три года после последней коронации, — голос искажается, будто бывшему советнику противно даже говорить с этими людьми о его Короле, — после того, как вы лично посадили на трон невинного мальчика из династии «Золотой Розы», мы снова собрались здесь, чтобы вершить судьбы. В честь этого, я клянусь всем святым, что во мне осталось: сегодняшнее утро войдет в историю, как урок для каждого будущего «шахматиста», который решится посягнуть на жизнь Короля. Чон ловит себя на скребущей сердце мысли, что его драгоценному мальчику сильно не понравился бы подобный фарс, но Его здесь нет. Он больше никогда не переступит границ этих жестоких земель, а значит Чон закончит начатое. Возможно у этих мерзавцев был бы шанс, будь у Чона проблемы с памятью. Но нет, она злостно подкидывает воспоминание за воспоминанием. Чонгук леденящим взглядом плывет по обреченным лицам министров, и в голове всплывает личико, которое, наконец, вспомнило Чонгука. Спустя целый день подробных рассказов «о них» Чимину удаётся «полюбить» Советника вновь. Чон вспоминает стыдливые слезы раскаяния, вспоминает, как Чимин винит себя за то, что позволил своему потрепанному ядами сознанию вычеркнуть из жизни самого близкого человека, Советника. Вспоминает каждую сцелованную слезинку бедного малыша, который ни в чём не виноват, и лишь крепче твердеет в своём правосудии. И пусть совесть с лицом Чимина припоминает ему роковую ссору оКазнить нельзя помиловать! — что ж, Чон Чонгук давно расставил знаки препинания своей совести.