Гнев. Эту простую, яркую эмоцию хоть раз в жизни испытывал каждый человек. Но гнев бога в разы страшнее. Юнги ненавидел проигрывать, пусть этот проигрыш и был лишь в одной битве. Столько дней, месяцев, лет он шёл к тому, чтобы просто взять Тэхёна за руку, а наглый идиот Чонгук сделал это всего за три дня. Даже меньше! Нельзя сравнивать, разумеется, военную битву и битву за сердце Луны, однако поражение в последней отозвалось куда более уязвленным самолюбием. Война медленно обводит взглядом свои владения, присаживаясь на корточки перед небольшой клумбой, созданной его собственными руками с огромным трудом. Ни одни семена не хотели приживаться, ни одно растение не цвело. Теперь ещё и всё заново.
— Проклятый Чонгук… — тихо ругался альфа, когда земля под его руками не просто не шевелилась от бурного роста цветов, но становилась только суше.
Не оставляя попыток, Юнги вновь помещает ладони над клумбой, но мысли его далеко не о цветах и даже не о том, как бы их вырастить. Ухмылка, голос, глаза
Чонгука — всё это раздражало сильнее, чем мольбы умирающих людей оставить их в живых.
— И какого неба он только появился тут? Кто-то звал его? Или его эго уже даже небеса не вмещали? — продолжает диалог с невидимым собеседником Юн, резко, гневно убирая руки от земли.
Червь подозрения закрался к нему в душу, и альфа, решая проверить свою догадку, подковырнул пальцем землю, чтобы проверить семена. Тихий вздох-смех, перерастающий в злобный рык, раздался в этой тёплой, но тёмной комнате. Все семена, которые ещё минуту назад были свежими, скукожились и сжались, сгнив. Придётся вновь просить Чимина о помощи, унижаться, придумывать нелепые отмазки на вопрос, зачем это Богу Смерти понадобились какие-то там цветы.
Однако верная и преданная часть Юнги времени даром не теряла. Гиюн, выполняя приказ, всего за несколько минут добрался к городку, на его окраине из ворона становясь миловидным юношей с черными гладкими волосами по лопатки. Слегка узковатые плечи скрывали яркие узоры на ткани его свободной одежды. Гиюн будто и не появлялся из воздуха, а был частью этого места, причём был всегда, с самого своего рождения — так похож он был на местных юношей, поддающихся песням алкоголя и привлекательных омег. С уверенностью, свойственной только коренным горожанам, юноша проскальзывает по узким улочкам, в которых потеряться не просто легко, но даже необходимо. Кивая людям, которых Гиюн видел впервые, так, словно они были старыми приятелями, оборотень проходит в один из кабаков. В нос в это же мгновение бьет запах сырой древесины пола и острой капусты. А ещё запах лилий — хита среди самодельных парфюмов у омег.
— Привет, я подсяду? — спрашивает Гиюн и тут же присаживается за столик к незнакомцам, улыбаясь столь лучезарно и ненавязчиво, что отказать ему просто язык не повернется.
— А ты кто та… — пытается возмутиться один из юношей, по виду самый наглый и пробивной.
— И всем зеленого диля за мой счёт, — всё с той же ослепительной улыбкой добавляет Гиюн, перебивая.
Подкуп сработал даже лучше, чем оборотень предполагал — самый дорогой и самый приятный на вкус напиток кого угодно задобрит и выведет из скверного расположения духа.
Спустя менее чем полчаса всех находящихся в небольшой компании Гиюн с легкостью мог назвать своими друзьями. Уровень пьяного доверия достиг таких высот, что, когда подошел официант, чтобы забрать пустые кружки, тот самый наглый парень рассказывал, как переспал в каким-то омегой прямо у дверей в спальню его родителей.
— …закрываю ему рот рукой, ну, чтобы не стонал громко…
— Могу забрать Вашу кружку? — тихо спрашивает официант, стараясь не вникать в суть рассказа.
— Да-да, забирай давай быстрее, — нервно махнув рукой на кружку, альфа кивает, намереваясь продолжить. — Держу ему рот, а он мне руку изнутри как начал лизать, да ещё…
После этих слов официант собрал кружки в разы быстрее, торопливо отходя от столика придурков-извращенцев. И почему именно за его столиками всегда что-то подобное? То деды какие-то, то подростки со спермотоксикозом…
— Ну а ты? Есть что рассказать? — усмехаясь, герой-любовник поворачивается в сторону Гиюна.
— Вообще-то есть. Конечно, не такое грандиозное, как у тебя, но… — с тихим добрым смехом оборотень подвигается к столу ближе, прочищая горло. — Гуляю я буквально вчера по лесу, никого не трогаю…
— А в лес ты чего поплелся? — парнишка, больше по виду напоминающий страницы его любовниц — такой же тонкий и сухой — поправил очки с треснутой левой линзой.
— А? В лес? Проветриться, — не придумав ничего лучше, Гиюн отмахивается от парня, как от мухи. — Да это не важно. Иду я, иду, вдруг понимаю, что какая-то тишина подозрительная, будто мёртвая…
— Технически тишина не может быть мёртвой, она же и не была жи…
— Да помолчи ты, — шикают на него другие, и зануда, нахмурившись, замолкает.
— Тишина. Поворачиваю я голову влево, а там…— Гиюн вдруг замолкает. Как ему сказать смертным так, чтобы те точно всё поняли? А не приняли за идиота, сказав, что это просто парочка в кустах целовалась?
— А там?.. — в нетерпении торопят рядом сидящие.
— А там… — Гиюн, не выходя из образа, хитро улыбается, будто действительно тянет интригу. — А там стоят двое, омега и альфа. И альфа так парнишку к себе прижимает, видно, что держит силой…
— Пф, тоже мне, новость, — даже несколько разочарованно фыркает нагловатый. — Ты пойди в бордель, там и не такое встретишь…
— А вокруг них, — невозмутимо продолжает Гиюн, — свет такой потусторонний, как будто лунный или солнечный… или вместе и тот, и тот…
Как и предполагал оборотень, упоминание солнца и луны вместе сотворило чудо. Пусть даже в контексте сплетни-видения, эта мысль вызывала тревогу в сердцах и умах простых смертных, живущих столетие с мыслью о том, что Солнце — хорошо, Луна — плохо.
— Да не, тебе показалось, — усмехаясь, один из парней качает головой, но слышно, что смех его напускной. Ему совсем не смешно.
— Говорю тебе. И омега бледный весь такой, как простынь, если не белее… — добавляет Гиюн таким тоном, будто хочет убедить, что рыба несвежая, потому что жабры у нее тухлые.
Даже всезнайка не встревает. В его разуме, напичканном науками, сосуществовали рядом легенды и поверья, согласно которым встреча Солнца и Луны не сулит ничего хорошего.
— Только тихо. Никому не говорите, что я рассказал, — просит спустя пару минут Гиюн тихо, прекрасно зная, что парни уже гадают, кому бы первому рассказать.
— Хорошо, никому, — говорят они едва ли не хором.
Разговор после такого признания особо не клеился. Слишком сложно было думать, кого первым посвятить в тайное знание, и одновременно поддерживать беседу. Все остальные сплетни уже не казались такими заманчивыми, как Солнце, удерживающее Луну в своих объятиях насильно.
— Ох, я засиделся совсем! — вдруг будто неожиданно для самого себя встрепенулся Гиюн, — у меня же дела ещё на сегодня!
— Тебя проводить? — тут же с участием предлагает нагловатый, выдавая своё нетерпение поскорее избавиться от нового друга.
— Нет-нет, сидите. Счёт я оплачу, — вставая из-за стола, оборотень пожимает всем руки, растворяясь после в толпе.
Компания выждала буквально минуты три. Нетерпение разрывало их на кусочки.
Юнги, посылая Гиюна с такой вестью к людям, не ошибся: ещё не рассвело, как весь город уже знал, что Солнце решил уйти с небосклона, потому что Луна приманил, приворожил, отмщая так людям за то, что они его не почитали. Чем дальше полз слух, тем большими подробностями он обрастал: уже и дети у Солнца и Луны были, некоторые даже видели маленьких босоногих ребятишек с невероятной светящейся кожей у реки. Кто-то даже утверждал, что вместе Луна и Солнце хотят свергнуть Небо, но в эту невероятную сюжетную линию уже почти никто не поверил. Впрочем, Юнги было достаточно и того, что от этой новости город жужжал, как огромный улей. Невозможно было придумать исход событий, при котором слух не дойдет до Намджуна.
— Ты настоящий профессионал, — встречая своего слугу с усмешкой, Юнги поощрительно кивает головой.
— Рад служить, Господин, — кланяется в ответ Гиюн, которого от похвалы всегда окутывала будто вуаль смущения. — А Вы… куда-то собираетесь? — заметив только сейчас походную одежду темного цвета на Боге, оборотень слегка склонил голову набок в вопросе.
— Да. К Чимину, — бросает альфа, — будь здесь, охраняй.
— Слушаюсь, Господин, — вновь кланяется Гиюн, провожая Юнги к выходу взглядом.
Едва альфа скрылся, юноша вздохнул, покачав головой. Опять Смерть всё время убьёт на выращивание глупых цветов…
Каждое утро Намджуна начиналось с того, что он выходил на балкон своей высокой крепости и проверял, на месте ли Солнце, ушла ли Луна, счастливы ли люди и приветствуют ли они своего главного бога. Новый день не начинался, пока эта процедура не завершится, пока Небо не убедится, что всё идёт своим чередом. И исключения сегодня не было.
Едва касаясь босыми ступнями прохладного мраморного пола, Намджун проходит через широкий Зал Торжеств, панорамные окна которого выходят на город и горы вдали. Легкая, практически невесомая, сотканная заботливыми руками супруга Неба, ткань накидки колышется в воздухе от торопливых шагов. Чуткое сердце подсказывало уже давно, что что-то идёт не так, но мужчина упорно отгонял эти плохие мысли, думая только хорошем, как и советовали философы-мыслители. Не помогло. Бог вышел на балкон и сразу понял, что что-то произошло. Солнце ярко светило на небосклоне, луны не было и в помине, но зато у подножья башни бледнели горой накиданные пергаменты.
— Принести все прошения в мой кабинет, — голосом, не терпящим возражений, встревоженным, но по-прежнему властным, приказывает Намджун своим детям-ветрам.
Те засуетились сразу, поднимая в воздух бесчисленное множество бумаг, исписанных то ровным и аккуратным, то детским и корявым почерком.
Буквально через пару минут Небо уже рассматривал принесённые пергаменты, хмурясь с каждым из них всё больше и больше. Давно люди не обращались столь массово по какому-либо вопросу, но прочитать то, что было написано, Намджун даже не ожидал. План Юнги сработал идеально: люди, прекрасно понимающие, что связь Солнца и Луны хорошим для них не кончится, тут же обратились к своему главному богу с просьбой разрешить ситуацию. Желательно, конечно, устранить проблему в пользу людей.
Чего только не придумали жители, о каких только подробностях интимной жизни двух богов не писали, совсем, кажется, не стесняясь. Намджуну хватило десяти пергаментов, чтобы понять, что беда, которой он так боялся, наступила. Откинувшись на спинку высокого стула, альфа медленно растирал пальцами виски, пытаясь придумать мало-мальски действенный план. Небо никогда не отличался особой жестокостью или злостью, предпочитал решать вопросы путём разговоров и бесед. Это помогало почти всегда. Почти.
— Намджун, ты не зашёл ко мне после встречи нового дня. Что-то произошло? — раздаётся вдруг в звенящей тишине комнаты взволнованный голос Воды.
— Почитай сам. Я даже говорить об этом не хочу, — не открывая глаз, альфа выдыхает шумно, качая головой. Ни одного здравого действия в его голову так и не пришло.
Сокджин пробегается глазами по строкам, и руки его начинают дрожать. Его Тэхён, его прекрасный и любимый сын…
— Ты ведь говорил, что у Юнги на него грандиозные планы? — спрашивает вдруг Намджун строго.
— А ты говорил, что Чонгук сидит в своей пещере и не высовывается, — понимая, что муж хочет обвинить во всём Тэхёна, Сокджин быстро принимает оборонительную позицию.
Намджун делает вдох, чтобы продолжить спор, но вовремя понимает, что он ни к чему не приведет. К тому же, ругаться с мужем в его планы точно не входило.
— Значит, — говорит альфа после недолгой паузы, — виноваты оба.
— Оба, — помолчав, кивает и Сокджин. — И что… делать?
Небо прикусывает губу в задумчивости, пробегая глазами по столу, на котором разбросаны прошения. Быть справедливым и при этом удобным для всех у него не получится, значит, надо выбирать.
— Мне нужно подумать над этим не один день. Пока оставь это и не переживай, — наконец-то примирительно просит Намджун, подзывая к себе супруга.
Когда же омега подошел достаточно близко, бог усаживает его к себе на колени, обнимая крепко.
— Я поговорю с Тэхёном… — шепчет тихо Джин, — не может быть такого, чтобы он позволил себя вот так просто поцеловать…
— Поговори, конечно, — поощрительно кивает альфа, будто действительно верит в то, что беседы здесь помогут.
***
Омега прерывается, видя, что сын почти уснул. Его ласковая горячая ладонь касается детских мягких волос, поглаживая неторопливо.
— Так быстро уснул… — с улыбкой шепчет родитель, уже порываясь встать и выключить свет, как…
— Я не сплю вообще-то… — подаёт голос мальчик, открывая глаза. — Я просто слушаю…
— Правда? — видя эти сонные тёмные глаза, омега смеётся тихо. — Тогда я могу продолжить?
— Да, но мне кажется, что Небо ничего хорошего не придумает…— устраиваясь удобнее на боку, сообщает малыш. — Я ведь прав?..
— Не знаю, солнышко… — уклончиво отвечает омега, поправляя одеяло. — Послушай, узнаешь…
***
Солнце сияло ослепительно ярко только лишь потому, что его хозяин и сам светился от счастья и какого-то странного, ранее неизвестного чувства. Прелесть желанных губ до сих пор чувствовалась совсем близко, тонкий, словно лавандовый аромат и сейчас окутывал, опутывал. Чонгук закрывал глаза и представлял, как обнимает Тэхёна вновь, как целует его подбородок, шею, ключицы и плечи, оставляя алые следы, расцветающие на бледной коже неведомыми цветами. Рядом с Луной сердце не билось в истерике, не скручивало от нервов живот. Было спокойно, даже умиротворенно. Было так, как должно было быть всегда.
— Прошения…
— Злой…
— Много бумаг!.. Чонгук прислушался, вылезая нехотя из раковины фантазий. Братья-ветры, словно дразня, говорили как-то загадочно и тихо.
— Кто злой? — прерывает их игры Солнце, слезая с большого плоского камня, подходя ближе к обрыву.
— Отец злой… очень злой… — по-прежнему говоря лишь малую часть, отвечали ветры.
— Какие бумаги? — продолжая допрос, Чонгук смутно догадывался, почему отец мог гневаться. Но неужели он узнал так быстро?!
Ветры разлетелись, ничего не ответив. Они всегда так делали, когда дело было или важным, или серьёзным.
Чонгуку не оставалось ничего, кроме как вернуться к камню, коротая время до ночи в раздумьях и фантазиях, к которым, однако, теперь примешивались неясные догадки о причине злости отца-Неба. Верховный бог нечасто бывал разгневан, но уж если злость просочилась в его вены, то можно было подписывать смертный приговор. Но долго в неведении Чонгук не выдержал. Пусть к Луне ему нельзя было сейчас, но к Чимину уж точно можно! Спускаясь легко с гор, альфа даже не представлял, кого он может встретить у друга в гостях…
***
Тихое сопение заставило омегу остановиться. В этот раз сомнений не было: драгоценный ребёнок уснул крепким сном, увлекаемый в мир необыкновенной истории. Тихонько, чтобы не разбудить, омега вышел из комнаты, выключив за собой свет.
— Быстро он сегодня, — заметив супруга в дверях спальни, альфа отложил книгу.
— Устал за день. Они в садике готовили утренник, — омега снимает одежду, выключает свет и ложится рядом, тут же чувствуя тепло любимого тела.
— А я тоже устал… расскажешь и мне сказку? — раздается над ухом вкрадчивый шёпот.
— Только если утром в садик нашего сына будешь собирать ты…
— Как скажешь, мой сказочник, — шепчет альфа вновь, после нежно, но настойчиво целуя супруга в губы.
