Higher than moon

Камень, совершив несколько рваных, длинных прыжков, падает вниз с обрыва, навсегда прощаясь со своими собратьями. Чонгук провожает его взглядом и тут же пинает носком кожаных туфель второй, чтобы предыдущему не было одиноко. Спускаться на землю не хотелось, а одиночество, которое вдруг бог ясно ощутил, разбивало изнутри, отнимая силы. И почему у него нет созданий, которые бы его любили? Разумеется, исправить это проблемой не было, но нужно ведь сначала придумать существ, которых будешь лепить из глины, как гончар лепит посуду! Как назло, все мысли из головы испарились. Все, кроме одной. — Так а напомни, зачем ты русалке помог? — Чимин, провожающий скучающим взглядом камень, подпер голову изящной рукой, вежливо интересуясь. — Просто так. Скучно стало, — буркнул в ответ Чонгук, уже не радуясь, что позвал давнего друга в свою небольшую обитель. Лучше бы спустился к людям и узнал какие-то новые сплетни, честное слово! — Ах, скучно… — Бог Природы участливо кивает, болтая ногой. — И теперь ты, должно быть, жалеешь о том, что это сделал? — Нет. С чего ты взял? — альфа оборачивается, отвлекаясь от казни очередного камня. — Потому что ты смурной и недовольный, — Чимин легко слезает с небольшого выступа в горе, на котором сидел до этого, и подходит к Солнцу, убирая ласковой рукой темные пряди чужих волос от лица. — Не жалею я… — отворачиваясь в сторону, опуская глаза Чимину под ноги, так же недовольно протестует Чон, хотя в голосе его уверенности столько же, сколько влаги в пустыне. — Конечно, конечно, — с легкой усмешкой щелкает парня Чим по носу, качая головой. Чонгук хмурится сильнее, отходя на пару шагов и тормоша волосы обратно пальцами. Он не хотел признавать, что помог русалке лишь для того, чтобы доказать непонятно что Тэхёну. Не хотел говорить о том, что омега не выходил у него из головы весь этот проклятый, бесконечный день. Бог Природы и без слов понимал абсолютно все. Когда он только-только начал оказывать Хосоку, покровителю ремёсел, знаки внимания, тот тоже сопротивлялся непонятно зачем. Конечно, многим омегам свойственно сначала ломаться, а потом давать согласие, но Хосок ломался очень уж долго. Если бы не колоссальное терпение Чимина, как бога Природы и альфы, он точно бы психанул и остался с носом. Зато теперь, проводя время в теплых, уютных объятиях любимого, Чимин мысленно благодарил себя за настойчивость и проявленную дипломатию. — Ты ведь понимаешь, — продолжает Природа, — что, пока ты отрицаешь нечто в себе, ты стоишь на одном месте или, что еще хуже, загоняешь себя в угол? Его мирный, успокаивающий тон, который обычно всегда помогал найти верное решение, сейчас действовал Чонгуку на нервы. Общение сегодня точно не шло в нужное русло. — Послушай, я ведь не спрашивал у тебя совета. Я всего лишь попросил побыть со мной какое-то время, — выходя медленно из себя, Солнце пинает очередной камень. Тот даже не успевает удариться о землю — сразу летит прямиком в пропасть. — Неужели ты думал, что я буду все это время молчать? — удивленно и наивно спрашивает Чимин, отслеживая траекторию полета. — Я вообще ни о чем не думал. Я хотел, чтобы… — закипая, Чонгук смотрит на альфу исподлобья, но замолкает вдруг, замечая прямо за спиной Природы прекрасный, большой, как небесное око, диск луны. Природа оборачивается туда же, куда устремлен взгляд Чонгука, и усмехается своим мыслям, которые оказались абсолютно верными. Промелькнувший в глазах Солнца огонек радости, светлой надежды и вместе с тем сомнения дал ясно понять, что причина плохого настроения не в помощи русалке или скуке, а в неумении объяснить свои действия. Чимин слишком давно и хорошо знал Чона, понимал, что проигрывать тот ненавидел, что привык всегда и везде быть первым, любимым и желанным. Не нужно быть умником, чтобы догадаться, что Тэхён стал исключением из этого правила. — Ты ведь понимаешь, почему ты злишься, — поворачиваясь обратно к Солнцу, смотря ему прямо в глаза, спокойно и уверенно произносит бог, складывая руки на груди, слегка качая головой. — И знаешь, что хорошим это не закончится. — Я ведь просил не лезть, — отрывая взгляд от бледно-зеленого диска, предупреждает альфа. — Что скажет Небо? А Вода? — Чимин, прекрати. — Останови это в себе, пока не поздно. Так будет лучше для всех, для Тэхёна и тебя прежде всего, — предчувствуя нехорошее, альфа делает пару шагов навстречу, хочет положить руку на плечо Солнца и подбодрить его, однако не успевает этого сделать. В мгновение ока Чонгук исчезает из поля зрения, скрываясь в неизвестном направлении. Чимин, оставшись в одиночестве, садится на выступ в горе, закрывая глаза, делая глубокий вдох. Конечно, приходя на зов, альфа догадывался о причине смятения в душе друга, но даже понятия не имел, что все настолько серьезно. Сложно залезть в чужую голову, в чужое сердце, сложно распутать клубок переживаний, эмоций. Но не просто сложно, а невозможно становится это сделать, когда дело касается любви. Кажется, что и сам бог прошел такие же этапы — отрицание, непонимание, злобу на самого себя, принятие и смирение — совсем недавно, когда впервые увидел Хосока, помогающего смертному сделать из глины кувшин, а после обжечь его в печи. Тогда Природа долго уверял себя, что проявленный интерес был чисто техническим, и куда больше понравился ему горшок, а не Хосок. Пора этой невероятной глупости, к чести Чимина, продлилась всего пару минут. Но ведь Природа и Ремесло не исключают друг друга, не убивают, как Солнце и Луна… Альфа прекрасно помнил, что даже на их с Хосоком свадьбу явился лишь Чонгук. То ли он первым пришел, то ли Тэхён просто не захотел приходить Домой ко всем, но свой подарок лунный омега подарил уже после, вручив его паре при личной встрече. В глубине души новоиспеченная пара была рада тому, что солнце и луна не встретились в небольшом праздничном зале Дома, потому что это было бы чревато ужасными последствиями для всех. Сколько знает себя Чимин, всегда Солнце и Луна были порознь, всегда, стоило появиться одному, уходил другой. Так что же случилось той ночью у реки? Неужели мир решил измениться, а привычный порядок вещей — нарушиться? — Так это что, правда? — раздается сбоку мягкий, текучий голос Хосока, который без своего мужа долго прожить уже не мог. Чимин был его небом, водой, воздухом и жизнью. Закон этот действовал и в обратную сторону. — Видимо, — кивает альфа, протягивая руки и, как только Хо оказывается рядом, обнимая крепко за талию, утыкаясь лбом в мягкую ткань шелковой одежд любимого. — Даже боюсь представить, к чему это приведет… — Ну, говорить с тобой он не захотел и вряд ли захочет вообще с кем-либо. Сначала будет отрицать и хорохориться, а потом… — Хосок запускает длинные пальцы в темно-каштановые пряди Природы, ласково перебирая волосы на затылке. — А потом посмотрим, может, перегорит. — Сомневаюсь, что перегорит. Видел бы ты его — взвинченный, нервный, хмурый… — Чимин прикрывает глаза, отдавая всего себя во власть супруга. Какое же все-таки сокровище ему досталось! На все руки мастер, так еще и в любовных делах просто кудесник. — Давай будем надеяться на лучшее. Ты ведь прекрасно понимаешь, что вместе им все равно не быть. Стоит Небу узнать, как… — Договоримся: если он и узнает, то точно не от нас, — просит тихо альфа, не открывая глаз, по руке в своих волосах, чуть сжавшей пряди, понимая, что Хосок разделяет позицию нейтралитета. По крайней мере, пока невмешательство не будет опасным. Оставаться более на вершине горы, где все ветры могли запросто залезть под одежды и лизнуть своим ледяным языком горячую кожу, смысла не было. Так же бесшумно, как и Чонгук ранее, пара удаляется в свои покои, расположенные глубоко в лесу, скрытые деревьями-великанами. Даже богам порой было сложно пробраться в гости к Природе и Ремеслу, о смертных же и говорить нечего. Искусством быть всегда на виду, но при этом оставаться незаметным, эти двое овладели в совершенстве. Несчастными камнями Чонгук не ограничился. Оставив Чимина одного, Солнце спустился на землю, по которой еще вчера ходил и едва не пел от радости. Теперь же от счастья не осталось и следа. Отпихивая с пути ветки, альфа решил пойти туда, где точно можно отвлечься — на большую городскую площадь, в сумерках пестреющую яркими нарядами, завлекающую веселыми плясками и смехом. Вполне справедливо Солнце полагал, что шумные смертные отвлекут от дурных мыслей, рассеют сомнения внутри, помогут вновь вернуться в прежнее расположение духа, легкое, дружелюбное, радостное. Кажется, что план почти беспроигрышный: влиться в толпу, подхватить какого-то приятного омегу в танце, послушать байки стариков и вдоволь насмеяться, окончательно прогоняя из души это странное, тягучее чувство. Ах, если бы все было так просто! Желто-оранжевые огни больших бумажных фонарей приманивали к площади людей, как мотыльков манит свет. Если в трактире народу было много, то на площади — в разы больше. В воздухе, переплетаясь в диком змеином танце, кружили ароматы благовоний, образуя над площадью настоящее туманное пахучее облако, из-за которого даже звезд не было видно. Повинуясь народной стихии, бог, не успев ступить на мощеный камнем пол, тут же оказывается в быстром потоке танца, который обычно танцуют в парах. Как по волшебству, в руки словно сам попадается приятный, даже очень красивый юный омега, следует послушно за Чонгуком и обнимает его за шею, улыбается счастливо и радостно. Его черные, отливающие синевой волосы разлетаются вокруг невероятным облаком, окутывают Чона ароматом хвойной чистоты и лавандовой свежести. Тонкий стан под руками словно плавится, принимая те изгибы, которые необходимы. — Я не видел тебя раньше! — с улыбкой замечает омега, смотря в глаза партнеру. — Как тебя зовут? — Ёлин, — врет, не задумываясь, Чонгук, подкидывая омегу вверх, легко ловя после и уводя в другую сторону, чтобы не мешать остальным парам. Беспокойные, густые волосы после прыжка раскинулись на плечах зыбкой рекой, блестя в свете фонарей еще ярче. Омега смеется тихо, крайне довольный тем, что ему достался такой смелый, сильный партнер в танцы. — Очень красивое имя! — юноше приходится говорить громче из-за громкой ритмичной музыки. — А меня зовут Шули. Приятно познакомиться! — Мне тоже, — с улыбкой отвечает Солнце. На мгновение альфе даже кажется, что образ Тэхёна в голове полностью заменяется танцующим омегой. Вьющиеся короткие волосы услужливо превращаются в эти длинные, струящиеся пряди, большие, темные, с проблесками звезд глаза Луны перетекают в эти медово-чайные, чуть раскосые. Однако стоит Чонгуку моргнуть, как образ Тэхёна насмешливо подмигивает ему, словно говоря, что его никто и ничто уже не вытеснит. Замечая темный огонёк, блеснувший в глубине ярких, бездонных глаз альфы, Шули хмурится. Его наивная, светлая, совсем детская еще душа заставляет сердце биться в беспокойных мыслях, как птица бьется в клетке. А вдруг он плохо танцует? Вдруг наступил в волнении на ногу? Вдруг вообще не нравится такому симпатичному, даже очень красивому парню? Ах, знал бы юноша, кто уже успел украсть сердце партнера… Никогда бы и близко не подошел. Музыка смолкает, и танец обрывается на горькой, с отзвуками мыла, ноте. Не успевает омега подарить неловкую, смущенную улыбку, как даже следа Чонгука не остается рядом. Шули, растерянно моргая, озирается, но видит вокруг только знакомых и друзей, объятых весельем и радостью, пьяным задором, любовью. Солнце сдаваться не собирался. Если какой-то смертный омега не смог вымести из головы образ Тэхёна, это еще не значит, что другие развлечения не помогут это сделать. Легко лавируя в толпе горожан, лишь чудом не сталкиваясь с некоторыми зеваками плечами и головой, альфа двигается в сторону уже знакомого заведения, такого манящего, красочного, душистого, вкусного. Бывают такие места, в которых чувствуется что-то родное, до боли знакомое. Кажется, что вся жизнь плавно текла где-то поблизости, что все важные события совершались именно в стенах этого уютного, пропитанного запахом еды и вонью перегара места. Не задумываясь, не осматриваясь, словно по инерции, двигаемся мы к столику, за которым сидели столетиями, заказываем то, что заказывали каждый вечер, киваем знакомым лицам, которые видим впервые. Как ни странно, но даже боги оказываются под влиянием данного чувства. Ассортимент блюд Чонгук словно знал заранее, хотя вчера успел пробежать глазами лишь парочку страниц засаленного по краям, в потертом кожаном переплете меню. Легко узнал альфа лицо того официанта, который подходил пару раз накануне, постоянно перебивая своим появлением увлекательнейший рассказ о боге Луны. Бог Луны… Снова в памяти прорезается строгий, полный непонимания и удивления взгляд, яркий блеск волос попадает в самое сердце, поселяясь в нем навечно, красивые, ягодного цвета губы так и манят к себе, зовут. Вот бы обнять крепко-крепко, закрывая ото всех, оберегая, поцеловать, да так, чтобы земля ушла из-под ног у обоих! Зарыться в эти смоляные кудри пальцами, сжать пряди на затылке, заставить простонать тихо, послушно, так, чтобы эту слабость услышал лишь Чонгук… — Молодой человек? — в идиллию, воссозданную в мыслях, врывается требовательный, недовольный голос официанта. — Вы заказывать будете? У меня еще куча других столиков, имейте совесть. Альфа с пару секунд непонимающе хлопает глазами. Где он? Почему от него что-то требуют, еще и хамят? Куда делся Тэхён со своими волосами и губами? — А… я… — мямлит Солнце, силясь вспомнить, что он тут вообще делает. Осознание бьет кирпичом по голове, а прекрасные губы Луны изгибаются в дьявольской насмешке. Чон снова злится, как тогда на площади, захлопывает меню и резко встает, едва не опрокидывая стол. — Не буду, — бросает он напоследок, выходя быстрыми шагами из трактира. Официант, привыкший и не к такому за несколько месяцев работы, поправляет меланхолично скатерть, забирает меню и быстрыми шагами удаляется к другому столику, где долгое ожидание уже сподвигло пьяных альф на небольшой бунт. Выбегая из трактира, Чонгук врезается в рослого, бородатого, явно хорошо поддатого человека, пол которого из-за кучи грязи и зловещей вони разобрать сложно. Вдвое крупнее Солнца, втрое тяжелее, бородач уже открывает рот, желая сразить то ли громким басом, то ли перегаром, однако один взгляд Чона, в котором таилась бесконечная сила, статность, уверенность, заставил громилу тут же захлопнуть челюсть и сконфуженно удалиться, даже не оглядываясь. Сверля глазами мощную спину, сжимая руки в кулаки, альфа понимает, что образа Тэхёна в голове нет. Быть не может! Неужели хотя бы агрессия помогла избавиться от этого кошмара наяву? Чонгук расслабляется тут же, вдыхает полной грудью и… чуть не давится воздухом, потому что буквально перед его носом прошмыгнул Тэхён, такой прекрасный в подпоясанном шелковом наряде по щиколотку. Не веря своим глазам, альфа моргает пару раз, и видение рассеивается. Наряд, конечно, остается, только красуется в нем совсем не Луна, а какой-то другой, бесконечно чужой омега, даже ни капли не похожий на бога. Досаде Чонгука не было предела; огонь потаённых желаний, который увидел в танце Шули, снова блеснул в омуте глаз. Сколько еще это будет продолжаться? Сколько этот черноволосый красавец будет мучить, истязать? Чем больше старался альфа не думать о Луне, тем яснее и настырнее был его образ; чем дальше пытался убежать, тем сильнее усмехался Тэ в голове, манил своим длинным пальцем и исчезал, словно и не было его никогда. Разум Чона прекрасно понимал, что ничем хорошим это тяготение не закончится, что Чимин с его предупреждениями абсолютно прав, и даже приближаться к реке не следует, но… Кто слушает крик разума, когда шепчет сердце?

***

Замечая задумчивый, нахмуренный взгляд ребенка, омега замолкает, обеспокоенно склоняя голову слегка набок, подвигаясь к сыну поближе. — Тебя что-то тревожит, радость моя? — спрашивает родитель тихо, бережно поглаживая малыша по густым темным волосам. Тот отрывает взгляд от пустоты, крепче сжимая игрушку, думая, стоит ли говорить папе о своих мыслях, а если и стоит, то как их лучше выразить. — Солнце… он что, хочет Луну съесть? — после минутного молчания спрашивает маленький альфа, смотря на папу с волнением. Родитель непонимающе хмурится. — Ну… тебя отец иногда тоже ест… вот так, — найдя в своей смышленой голове способ донести свою мысль, мальчик подносит обезьянку к своим губам и начинает делать вид, что действительно ест её. — Вот, вот так. Омега с пару секунд молчит. Нет, он прекрасно догадался, что сын говорит о поцелуе. Куда больше его смутило то, что ребенок видел больше, чем ему следовало бы видеть. Нужно определенно провести воспитательные беседы с супругом. — А… почему ты так решил? — стараясь держать спокойный, ровный тон, спрашивает омега. — Потому что он ничего не поел в том странном месте… значит, он хочет съесть Луну… — Какой ты догадливый, родной, — родитель снова проводит чуть прохладной рукой по макушке сына. — Это называется не «съесть», а поцеловать. Так проявляется любовь… Просто некоторые поцелуи короткие и скромные, а некоторые… другие. — Другие… — восторженно повторяет малыш, смотря теперь на папу по все глаза. — А какие — другие? Такие, какие у тебя с отцом, да? А почему другие? — Потому что…. Потому что другие поцелуи возможны только тогда, когда очень сильно любишь. И когда ты взрослый, — отвечает задумчиво омега, в голове уже прокручивая все, что он скажет мужу по этому поводу. И по поводу того, что тот ленится порой плотно закрывать двери в спальню. — Но… Луна ведь не любит Солнце… — вытирая с мордочки обезьянки влажный след, мальчик только больше путается. — И… — И вообще нам пора продолжать историю, потому что кому-то скоро спать. Или тебе достаточно того, что ты на сегодня услышал? Более действенных слов и придумать нельзя было. В тот же миг альфа укладывается обратно, натягивая одеяло до подбородка, послушно и внимательно смотря на родителя. В душе выдыхая, взрослый садится вновь прямо, продолжая историю тихим, приятно-низким, успокаивающим голосом.

***

Чем ближе был Чонгук к лесу и реке, тем быстрее билось его сердце, учащалось дыхание. Ладони предательски потели — пришлось уже несколько раз вытереть их о темные свободные брюки из плотной ткани. Никогда раньше бог не испытывал чего-то подобного, никогда даже не думал, что будет так уязвим. Лишь однажды он чувствовал себя в подобном положении: когда проспал и забыл появиться на небе, за что отец устроил такой разнос, от которого до сих пор мурашки по коже. Однако тогда волнение было совершенно другим, оно было следствием понятной причины, теперь же все обстояло иначе. Едва заслышав шум течения, альфа остановился. Сердце последовало заразительному примеру. Прямо из леса, ступая аристократично-бледными босыми ногами по прохладной земляной тропинке, шел он. Тот, от которого Чонгук не мог отделаться в своих мыслях почти сутки. Тени, отбрасываемые ветвями деревьев, вырисовывали на прекрасном лице мраморные узоры, скользили по губам, носу с очаровательной родинкой, волосам, которые на ощупь, должно быть, мягче шелка. Как же хотел альфа стать хотя бы на мгновение этой тенью, ощутить прелесть близости. — Чонгук? — удивленный, даже несколько испуганный голос омеги говорил о том, что Солнце так рано встречать он не собирался. — А я как раз тебя искал, хотел поблагодарить за русалок. Альфа не двигается с места, молча скользя глазами от ступней по ногам, поднимаясь плавно по талии, ощупывая мысленно плечи и шею. Тэхён тоже не двигается, хотя под этим взглядом стоять крайне неловко. — Не думай об этом. Я поступил так, как поступил бы и ты в случае чего. Верно? — с улыбкой отвечает бог, также пока что не делая шагов по направлению к омеге. И откуда взялась эта уверенность в голосе? И почему сердце теперь не бьется с утроенной силой, а спокойно перекачивает горячую кровь? — Да, я… конечно, да, — опустив на мгновение глаза, кивает Луна, переступая с ноги на ногу. Ситуация ещё более неловкая, чем вчера, только теперь в роли нашкодившего кота сам Тэхён. Почему-то. — Ты искал меня? Правда? — Я спрашивал у Чимина, но он отказался мне говорить. Еще и что-то вслед сказал, я не стал разбирать, — омега пожимает плечами, придерживая ладонями края светлой просторной рубашки навыпуск. — Да, искал. Я ведь уже это сказал. — А я захотел услышать это еще раз, — в голосе Чонгука нескрываемым огнем горит уверенность. Когда Тэхён не злится, он еще прекраснее… — Зачем? Чтобы в очередной раз самоутвердиться? Неужели людской любви тебе мало? — Тэ поднимает темные глаза на Солнце, рассматривая его лицо так близко, но так далеко одновременно. Красивый, нечего и говорить, но только эта красота для омеги убийственна. — А с чего ты взял, что сотни людских сердец стоят хотя бы одного твоего взгляда? Сердитого, как вчера, или удивленного, как сегодня? — Гук усмехается, рассматривает Луну не скрываясь. Тэхён ничего на это не отвечает, только качает головой и складывает руки на груди. И с каких это пор тот, кто получил совсем недавно, такой смелый? Не видя сопротивления, альфа делает еще один шаг в сторону бога, однако омега делает тут же шаг назад. Расстояние между ними по-прежнему такое же, какое было изначально. — Что ж, если тебе ничего не нужно взамен, то мне, наверное, пора, — уже холоднее звучит голос Луны, торопливее. Тэ уже собирается развернуться и поскорее скрыться в лесу, как требовательный, все с той же ноткой насмешки, тон Чонгука заставляет буквально прирасти к месту. — Разве я сказал, что ничего не надо? Я сказал не думать об этом, но насчет платы я не сказал ни слова. Или сам бог Луны решил сбежать, так и не отблагодарив? Ай-яй-яй… — цокая негромко, Гук качает головой, прищуриваясь. — Ладно. И чего тебе надо? — Тэ, смиряясь, вздыхает. В конце концов, что может попросить этот избалованный ребенок, у которого есть все? Чонгук молчит с минуту. Тянет интригу, как опытный актер, игра которого вызывает слёзы и восторг одновременно. Кажется, что эти секунды длятся вечность. — Итак, мое желание… — тихий голос альфы в ночном лесу звучит громче колокола. — Я хочу, чтобы ты закрыл глаза и не открывал их, пока я не скажу. Тэхён в изумлении поднимает брови, не веря в услышанное. Для чего это вдруг понадобилось закрывать глаза? Змейка сомнения скользит по венам вместо крови, но Тэ, выдыхая, послушно выполняет просьбу. Признаться, в компании Солнца лишаться зрения оказалось не слишком-то приятно; страх и неприязнь, который внушал годами отец-Небо, брали свое и заставляли покрываться тело крупными мурашками. Не видя того, что твориться вокруг, омега бросает все силы на слух, но и тот подводит. Даже лес смолк, затаил дыхание и раскрыл широко глаза, желая узнать, что же будет дальше. Солнце, дождавшись, когда же Тэ исполнит просьбу, бесшумно усмехается вновь, несколько секунд любуясь таким красивым, трогательным и беззащитным юношей. Кажется, что именно сейчас он совершает шаг, после которого пути назад точно уже не будет, но… Кому вообще нужен путь назад, когда прямо перед тобой стоит это произведение искусства?! Чонгук уж точно не подумал даже обернуться. Не шагая, но словно паря над землей, альфа подходит ближе, стараясь даже не дышать. По дрожанию век, трепету ресниц и нахмуренным бровям Гук понимает, что Тэхён пытается понять, чего от него хотят, но ничего не слышит и от этого волнуется, даже, возможно, злится. Чем ближе подходит альфа к Луне, тем быстрее бьется его сердце, тем больше рвется из груди прямо в бледные, прохладные руки бога. Гук прислушивается к себе, стараясь уловить боль от ожогов или что-то подобное этому, но ничего не происходит. Он еще раз осматривает свою одежду и оголенные участки тела, но даже покраснений не замечает, тем более — задымлений. Так странно, ведь отец всегда твердил, что даже приближаться к Луне опасно… — Что ты собрался делать? — не выдерживая, омега переступает с ноги на ногу, сглатывая тихо. Ответа не поступает, и Тэхён волнуется еще больше, пытаясь хотя бы приблизительно придумать, что задумал Чонгук. Разумеется, мыслей, мало-мальски близких к верному варианту, даже не возникло. Чтобы не выдавать того, что между ними осталась лишь пара шагов, альфа не подает голоса. Остановившись, Гук еще с минуту рассматривает бога вблизи, стараясь уловить каждую деталь его лица, изгиб губ, разрез глаз, почувствовать легкий запах миндаля и сандала, исходящий от волос и одежды. Неужели тот, кто стоит перед самым носом, и тот, о ком слагают ужасные зверские легенды, — один и тот же человек? Можно протянуть руку и уже коснуться этих завораживающих кудрей, сделать еще шаг — оказаться так близко к губам, что их тонкий аромат защекочет нос. И отказать себе в этом удовольствии Чонгук уже просто не мог. Не давая возможности отпрянуть или открыть глаза, устав ждать, альфа делает последний решительный шаг, оказывается совсем близко и, мысленно выдохнув, прикасается губами к таким невероятно бархатистым, ярко-ягодным губам Тэхёна. Шелест листвы, щебетание ночных птиц, журчание реки неподалеку — все остановилось, замерло вместе со временем. Земля под ногами начала медленно разрушаться, лишая твердой опоры, вместо этого даря легчайшую, тончайшую невесомость. Повинуясь инстинктам, чему-то внутреннему, ранее неизведанному, Чонгук прикасается горячей ладонью к бледной щеке омеги, второй рукой обнимая за талию уверенно и спокойно, чувствуя, как вздрогнул Тэ. Даже через рубашку чувствует альфа, как тонка талия Луны, как прекрасны изгибы его тела. Это лучше людской любви, кучи подношений и молитв. Это дает силу куда большую, чем что-либо. То ли от неожиданности, то ли от какого-то другого чувства, но Тэхён не думает даже оттолкнуть. Не понимая сначала, что произошло, он выдыхает тихо носом, интуитивно отвечая на поцелуй, прижимаясь ближе и не думая о том, что рядом с Солнцем находиться нельзя. Не один Чонгук парит в невесомости — ровно то же чувство невероятной легкости и гармонии накрывает с головой и Тэ, увлекает в бескрайнюю свою глубину. Никогда до этого омега не целовался, но внутренние знания, данные природой, подсказывали, что можно проявить чуть больше смелости, слегка укусить партнера за нижнюю губу, после зализывая ранку… Вдруг Тэхён распахивает глаза, будто очнувшись ото сна. В тот же миг щеку альфы обжигает звонкая, хлесткая, ядовитая, как укус змеи, пощечина. Не успевает Чонгук опомниться, отстраняясь, как и руку его, расположенную на талии, бесцеремонно скидывают. — Тэхён, неужели тебе не понра… — Закрой свой рот! Как ты посмел?! — мотнув головой, словно стараясь стряхнуть с себя все ощущения, а особенно вкус губ альфы, вспыхивает омега, гневно сверкая глазами. — Говоришь так, будто тебе не понравилось, — недовольно отзывается Чонгук, потирая ударенную щеку и языком во рту проверяя, целы ли остались после такого зубы. — Закрой свой рот! — злится еще больше Тэхён, сжимая руки в кулаки, смотря на альфу убийственно-холодным взглядом. — Тебе что, людей вокруг мало?! Или решил поиграть? — Тэхён, я… — Я не давал тебе слова! И не перебивай меня, имей хоть каплю уважения! — вытирая тыльной стороной ладони губы, окончательно стирая с них вкус недавнего поцелуя, Тэхён делает несколько решительных шагов по направлению к Чонгуку. — Ты знаешь кто? — И кто же? — не отступая назад, готовясь принять любую участь, спокойно спрашивает Гук, только сейчас отнимая руку от щеки. Тэ молчит с пару секунд. Только ноздри его раздуваются в такт тяжелому, гневному дыханию. По глазам альфа видит, сколько всяких мыслей, далеко не самых приличных, проносится сейчас в этой прекрасной голове. Омега уже, признаться, почти отказался от идеи что-либо говорить и доказывать, но усмешка, слетевшая с губ Чонгука, вывела из себя вновь. Юноша делает еще один шаг в сторону Солнца, снова оказываясь близко-близко. — Ты невоспитанный идиот, который считает, что ему все можно, потому что ему все сходит с рук. Ты ничего не знаешь об истинности чувств, о воспитании, о любви. И никогда не узнаешь, потому что уже давно обесценил все на свете, —голос омеги понижается до шепота, но Чонгук перестает усмехаться далеко не от этого, а от того, сколько неожиданной боли замечает в глазах напротив. Однако только он моргает, как тут же другая звонкая пощечина поселяется на второй щеке. Теперь алые следы ладоней выглядят симметрично. — Ах, — встряхивая ладонь, Тэ поправляет выбившуюся из общей прически темную прядь собственных волос. — Еще ты полный мужлан, Чонгук. — Почему мужлан-то… — потирая теперь другую щеку, хмуро спрашивает альфа, но ответа, разумеется, не получает. А чего он ожидал? Взаимности с первых секунд? Распростертых объятий? Глупости, честное слово… Но даже несмотря на боль, которая вновь пронзила будто все тело, альфа улыбается довольно, проводя языком по губам, слизывая совсем невесомый, едва ощутимый вкус Тэхёна. Невероятно сладкий, с легкой горчинкой, этот вкус был прекрасным, незабываемым, идеальным. Таким, о каком альфа мог раньше только мечтать. — Посмотрим еще… — произносит себе под нос Солнце, провожая взглядом удаляющуюся спину Тэ, петляющую между деревьев легко и ловко. Охваченный стыдом, негодованием и неверием, Тэхён, промывая рот у небольшого родника, только сейчас замечает нечто очень важное, необычное, необъяснимое: почему, когда Чонгук подходил, не было больно? Папа-Вода ведь твердил, что даже взгляд Солнца может быть губительным, а здесь целый поцелуй, причем далеко не секундный… Тэ задумчиво хмурится, обводя глазами траву вокруг, изумрудно-зеленую. Присев на небольшой прохладный камень, сложив ногу на ногу, омега подпирает голову кулаком, пытаясь дать ответ на этот неожиданный вопрос. Может, все дело в том, что он не знал о приближении Чонгука? Но папа говорил, что больно будет вне зависимости от ситуации. Всегда и везде. Неужели есть исключения? Но почему папа о них не сказал? — Странно, не правда ли? — спрашивает Тэ у луны, поднимая глаза наверх. Та безмолвно смотрит на своего хозяина, переливаясь бледно-желтыми боками. Юнги, в эту ночь решивший подготовиться как следует к серьезному разговору с Тэхёном, заявить ему о своих чувствах, роняет букет чувственно-красных тюльпанов. Ворон, которого послал альфа присмотреть за Луной, принес совсем не те вести, на которые рассчитывал альфа. — Чонгук… — то ли бессильно, то ли озлобленно шепчет Война, кусая с силой губы. Кипучая, яркая, подобная лаве злость закипает глубоко в сердце, плещется через край и попадет в кровь, усиливаясь в разы. Годы ждал Юнги подходящего момента, годы только мечтал о том, чтобы приблизиться, провести ладонью по волосам, обнять за талию и поцеловать, а здесь какой-то мерзкий идиот получает все это просто за сутки?! Ну уж нет. — Посмотрим, кто победит в войне… — сталкиваясь со своим отражением в зеркале глазами, недобро усмехается мужчина, велением руки поднимая рассыпавшиеся по полу цветы. Некоторые лепестки безнадежно помяты, нежные листья кое-где покрылись сетью темно-зеленых заломов. Этот букет уже никуда не годиться. — Гиюн, у меня для тебя новое задание, — щелчком пальцев превращая цветы в черный пепел, медленно падающий под ноги, Юнги закатывает рукава черной накидки. Ворон, до этого сидевший послушно на жердочке и рассматривающий хозяина внимательными глазами, тихо каркает и, слетая с места, приземляется на землю рядом уже ногами, склоняясь в покорном поклоне. — Да, мой господин, —молодой, черноволосый омега с ярко-янтарными глазами вежливо улыбается богу Войны, готовый исполнить любое его поручение. — Завтра пойдешь в город и случайно обронишь, что видел, как Солнце силой удерживал Луну рядом с собой, — голос Юнги такой холодный и злой, что Гиюн тихо сглатывает. — Ах да. Не забудь сказать, что это секрет и об этом никто не должен знать. — Слушаюсь, мой господин, — кланяется вновь омега, не смея поднять глаз на разгневанного повелителя. Ох, не следовало приносить эту плохую новость именно сейчас… Многие полагают, что воевать нужно открыто и храбро, но мало кто понимает, сколько ненужных при этом образуется рисков. Начинать всегда следует с малого, шаг за шагом разрушая мечты противника, разметая его стремления, превращая их в ничто. Нет и сомнений в том, что людская молва и тревоги быстро дойдут до ушей Неба, а там… лишь дело времени. Тихий шелест вороньих крыльев оповестил о том, что Юнги в своем подземном жилище вновь остался один. Рассматривая пепел, оставшийся от тюльпанов, альфа цокает, качая головой. Как же сложно было вырастить в этом царстве смерти и холода нечто яркое, красивое и нежное, под стать Тэхёну! И теперь все труды так легко разрушились… — Ничего. Твоя жизнь тоже разрушится легко, Чонгук, — проводя кончиком языка по своим губам, сверкает глазами бог, разворачиваясь круто на пятках и удаляясь в другую комнату, чтобы вырастить новые цветы. Пепел развевается полами темной накидки, не оставляя после себя и капли следа.

***

Малыш потирает ладошки в предвкушении, зевая сладко. Обезьяна, укрытая с головой одеялом, уже давно спит. — Кажется, у кого-то скоро будут проблемы… — мальчик трет глаза, борясь со сном. — Думаешь? — с улыбкой спрашивает омега, поправляя одеяло на сынишке и целуя его в макушку. — В любом случае, об этом ты узнаешь уже завтра, потому что… — Потому что сейчас поздно, а мне пора спать. Знаю, знаю… — грустно вздыхает ребенок, но послушно закрывает глаза. Каким бы ни был интересным рассказ, сон все же гладил уже своей мягкой рукой по темным волосам. — Умничка, — кивает родитель, встает с места и медленно уходит к двери детской, накрывая выключатель рукой. — Доброй ночи, бусинка. — Доброй ночи, папа… — сонно отвечает мальчик, закрыв глаза одновременно с тем, как потух свет.