Мельница

      ― Знаете, Маргарита Алексеевна, ― не дав Рите рта раскрыть для ответа, произнёс Николай Фёдорович, ― я уже лет двадцать наблюдаю печальную тенденцию: экспедиция окончательно становится командировкой, работой, и перестаёт быть образом жизни. Когда я был ребёнком, а потом студентом и молодым специалистом, люди проводили в археологических, геологических и биологических экспедициях два, три, даже по пять или шесть месяцев каждый год на протяжении десятилетий! Они чувствовали, по-настоящему понимали, что значит жить в поле, в лагере. И эта жизнь требовала выработки определённых правил. Откуда, молодые люди, вы думаете, появился профессиональный фольклор? А, Илюш? ― Алабаев испытующе посмотрел на Илью, успевшего затаиться в тенях вместе с гитарой.       ― Правила надо было соблюдать, ― отозвался Илья, смело ответив на взгляд Николая Фёдоровича. ― У нас на Качурке, на стойбищах, а тем более во время аргиша, без соблюдения обычаев и правил — смерть. А ещё я слышал, что у альпинистов есть персонаж, наказывающий негодяев. Но мне никто про него подробно не рассказал. Вы знаете историю про этого героя, Маргарита Алексеевна?       Рите захотелось прикрыть глаза и тяжело вздохнуть. А ещё лучше покурить. Сегодня вечером все уже по многу раз обратились к ней, а ответить не давали.       ― Если вы позволите мне вставить словечко, я вам всё расскажу. ― Рита отложила гитару, чувствуя, что петь уже не придётся. ― Понимаете, рассказы про «чёрного альпиниста» ― это не просто байка у костра для запугивания новичков. Это профессиональная история о тяжёлом труде. Потому что восхождение в горы ― это не шашлыки на даче жарить. ― Она на миг замолчала. Подмывало взять гитару и всё же наиграть пару бессмысленных мелодий. Просто перебирать струны, создавая особую атмосферу вечерних историй. Так она делала во всех лагерях, куда ездила в детстве.       ― Есть две версии того, откуда взялся «чёрный альпинист». ― Рита с некоторым удовольствием отметила, что Илья тоже отложил гитару и подсел чуточку ближе, поманив за собой Инессу. ― По одной из версий некий альпинист заплутал в горах и умер от голода. Это к тому, что ходить в одиночку опасно. Все в группе должны быть на виду. ― Она строго посмотрела на Илью, который пожал плечами. Типа: «Ваше мнение учтено. Но следовать ему я, конечно, не буду». ― По другой версии его бросил отряд, чтобы не делиться припасами. Когда мне рассказывали эту историю, то уточняли, что альпиниста бросили, потому что он подвернул ногу. В другом варианте «чёрный альпинист» начал падать в пропасть, а его напарник, с которым он шёл в связке, перерезал верёвку. А как умирал «чёрный альпинист», это вообще отдельная песня. От мгновенной смерти от удара о камни из разряда: «Он упал и разбился в лепёшку!» до садистского смакования подробностей, как «чёрный альпинист» сломал обе ноги и пытался ползти, страдая от сепсиса, гангрены и питаясь мхом. Что он кричал, но его не слышали, потому что крик уносил ветер. Вот вы усмехаетесь, Адам Евгеньевич, а девчонки на посвящении у нас рыдали! ― Рита повернулась к Антонову, который весь её рассказ качал головой и бросал тихие, но прекрасно различимые замечания о бредовости этой побасёнки. Рита знала Адама поверхностно, но в прошлые встречи и даже парочку совместных поездок он не вызывал желание набить ему морду.       Похоже, такие же чувства испытывал и Илья. Рита видела, что парень вот-вот скажет Адаму что-то в ответ, поэтому продолжила рассказ:       ― В любом случае, «чёрный альпинист» ― это не привидение. Он всегда является во плоти и мониторит альпинистов на профпригодность.       ― А вы сами встречали «чёрного альпиниста»? ― Илья явно старался не выглядеть заинтересованным, но по его осипшему голосу и пристальному взгляду Рита поняла, что ему не терпится узнать ответ. Но готова ли она рассказать о том, что было?       Рита вздохнула и провела ладонью по волосам. После своей первой летней практики она стриглась коротко, и Жене через столько лет разлуки очень нравилась её причёска. Для свадьбы Рита немного отрастила локоны, но с рождением Евы волосы стали больше выпадать, поэтому снова пришлось перейти на короткие варианты.       Рассказать о «чёрном альпинисте»… Илья, сам того не понимая, подкинул ей интересную задачку. Она ведь никому не рассказала про тот случай. Даже Жене. И вот теперь поведать о странном, с ноткой отчётливого безумия происшествии этим, кроме Ярославы, малознакомым людям? Только Каргина её точно поймёт. Потому что сама порой выдавала такое, от чего даже у закалённой полями Риты волосы вставали дыбом.       Илья продолжал прожигать её взглядом, словно бросал в душу Риты раскалённые угли. Она понимала, что он хочет услышать ответ. Ему это важно. Как будто он хочет прикоснуться к миру, который от него скрыт. Почувствовать себя частью чего-то большего. Влиться в компанию. Рита отлично понимала Илью, потому что сама была такой же. Вот и стала на годы Ритка-Два-Стакана. Наверное, с таким анамнезом можно рассказать про ту встречу в горах.       ― Да. ― Рита посмотрела Илье в глаза, поймав искры бушевавшего в них пламени. ― Я встретилась с «чёрным альпинистом» лишь однажды. Это было моё седьмое восхождение и третье ― на гору Актру, самую высокую вершину Северо-Алтайского хребта. Там же находится самый большой ледник той системы.       Перед глазами, словно наяву, встали величественные заснеженные горы Алтая. Чёрно-бурые, отливающие синевой, закованные в густые облака вершины манили, казались такими близкими. Руку протяни — и коснёшься скальных выступов, ощутишь под ногами твёрдый ледяной наст, вдохнёшь жидкий, пронзающий горный воздух. Сколько ни дыши им, а всё мало.       ― Сам по себе подъём несложный для тренированного и опытного человека. Вот зимнее восхождение ― другое дело, но мы отправились летом. Даже удивительно, что начальство разрешило мне сходить в отпуск в августе. ― Рита усмехнулась. За неотгулянные отпуска она получала столько же, сколько за статьи во втором квартиле. ― Мы отошли от альплагеря и остановились на ночёвку. Так получилось, что в том году никто из нас в горы не ходил, вот и тренировали себя потихоньку, чтобы не схватить горняжку. А то головокружение и прочая прелесть от нехватки кислорода и перепадов давления ― так себе удовольствие.       Рита вспомнила, как первый раз оказалась в горах на второй практике. Сдуру не тренировалась, а потом всю первую ночь не сомкнула глаз, боясь не проснуться. Организм не адаптировался к низкому проценту кислорода, сердце стучало, как сумасшедшее, а короткие сонные отключки напоминали маленькие смерти.       ― Мы как раз разбили лагерь возле Голубого озера. Цвет у него насыщенный, практически бирюзовый, а вода холодная до жути, не выше двух градусов. Группа отправилась окунуться, а я осталась приготовить ужин. Вы все были в поле и знаете, какими вкусными бывают простые трапезы после долгой дороги или тяжёлой работы. А в деревне мы ещё разжились фаршем из мяса яка, поэтому все согласились на макароны по-флотски. Вы не ели яка? Зря. Обязательно попробуйте: у его мяса насыщенный вкус, точно специй положили. Я сидела, помешивала на сковородке фарш, слушала тишину.       Как в городе Рите не хватало этой тишины. В горах, тундре да и вообще в экспедициях она словно возвращалась в прошлое. Откатывалась туда, где было так хорошо. Наверное, все эти годы она стремилась вернуться в степи Приазовья, где Женя, тогда грозный Евгений Николаевич, раскапывал трогонтериевого слона.       ― Возле Голубого озера альпинисты часто останавливаются на ночёвку. До восхождения, как мы, или после. А спортивные группы совершают радиальные маршруты для акклиматизации. Поэтому я и не удивилась, когда меня окликнул человек. ― Рита говорила, а волоски на руках вставали дыбом. Она не вспоминала об этой встрече долгие годы, но сейчас словно наяву увидела высокого подтянутого мужчину неопределённого возраста.       ― В горах всегда принято здороваться, да и вообще очень развита взаимовыручка. Да и от озера маршруты расходились веером, так что было бы странным не встретить никого. Я поздоровалась в ответ и предложила незнакомцу присесть.       ― Еда почти готова. ― Я указала на шкварчавший фарш и уже сваренные макароны. ― Если вы голодны и немного подождёте…       ― С удовольствием. ― Незнакомец улыбнулся тонкими обветренными губами. Он был бронзовый от загара и явно давно не мылся в бане: дух вокруг него стоял будь здоров. Я постаралась сесть против ветра. ― Как вам маршрут? Первый раз здесь?       ― В третий. Первое восхождение в этом году. Завтра собираемся подняться на Актру.       ― Я положила в запасную тарелку макароны и горячий фарш. Некстати вспомнилось, что именно в эту миску мы клали еду для сами-знаете-кого. Можете потешаться, Адам Евгеньевич, но альпинисты верят в него всерьёз, ― произнесла Рита, глядя на скривившего козью морду Антонова. Желание всыпать ему по первое число никуда не ушло.       ― Сыпуха там подвижная в этом году. И ледники ходят. ― Незнакомец посмотрел на меня, и стало как-то неуютно. Не могу объяснить, но было ощущение, что он видит что-то то ли за моей спиной, то ли во мне.       ― Спасибо, что предупредили. ― Крутые скалистые склоны освещало высокое солнце, пахло фаршем, но ощущение странной нереальности не проходило. ― Мы будем осторожны.       ― Я подстрахую. ― Он вернул мне тарелку и легко поднялся, закрыв собой солнце. ― Спасибо, Маргарита. ― Незнакомец уверенной походкой направился по тропе, а я так и осталась сидеть. И вдруг поняла, что он так и не назвался. И что я тоже не представилась.       Рита замолчала, не в силах совладать с севшим голосом. Она понимала, что история для не-альпинистов выглядит байкой, но по сосредоточенному взгляду Ильи поняла, что он внимает каждому слову. Ярослава смотрела на неё с земли и казалась вороной, присевшей в тенях.       ― В этот миг я почти была уверена, что знаю, кто поел из тарелки, которая ему предназначалась, но всё ещё отказывалась верить. Я кинулась по тропинке за успевшим скрыться из виду незнакомцем и… никого не увидела. Он пропал. Ни лагеря, ни тени, ни силуэта вдалеке. Никого. Как будто его и не было. Но испачканная миска говорила об обратном.       В тот вечер Рита ни с кем не разговаривала и отвечала невпопад. Только курила одну «Marlboro» за другой и смотрела в небо. Рассеянно помыла тарелку и убрала подальше: сегодня оставлять еду не было смысла. Он уже поел.       ― А на следующий день мы поднимались по леднику. ― Рита потёрла пальцы, наяву ощущая дыхание холода и обманчивый солнечный свет. ― Группа разбилась на две связки, и мы шли потихоньку: на ледниках много скрытых трещин, заметённых снегом. В одну такую я и провалилась. ― Она на миг прикрыла глаза. Даже в свете костра ей мерещился звук оборвавшейся верёвки и разрывающее нутро чувство падения. ― Я не могла ни за что зацепиться. Ледяные стены далеко, сколько падать ― неизвестно. Не скажу, что у меня жизнь пронеслась перед глазами, я вообще не понимала, что происходит. Даже когда меня подхватил порыв ветра, неизвестно, откуда взявшийся в расселине, я не могла ничего сообразить. Будто кто-то схватил за верёвку и поддержал меня. А потом понёс наверх.       ― Лети, птица, выше мне тебя не забросить! ― провыл ветер голосом безымянного сотрапезника.       ― Я висела на обрывке связки ни жива ни мертва. И остальные в четвёрке были не лучше: бледные, напуганные, хоть и бывалые. Не знаю, слышали ли они голос, но то, что видели, как меня подняло порывом ветра на снег, на который я легла, это знаю точно. Мы не обсуждали тот случай ни разу после восхождения. Не сговариваясь сделали вид, будто ничего не было. Но я знаю одно: в тот день Маргарита Алексеевна едва не вступила в клуб «Двадцать семь».       ― Красивая история, ― произнёс Адам. За рассказ он успел пару раз выпить. ― Но, при всём уважении, Маргарита Алексеевна, это ерунда и вполне объяснимо с научной точки зрения. Не бывает такого, чтобы являлись привидения, а тем более как-то спасали живых. Оставьте эти байки для восторженных новичков.       ― А я вот думал раньше, что не бывает такого, когда посланный за водкой человек выпивает всё один, ― вдруг усмехнулся Николай Фёдорович. ― Помните, как в монгольской экспедиции отправили вас за живой водой? Сами же говорили, что «Чингисхан» пьется, как вода, вот вы, Адам Евгенич, и не заметили, как оприходовали целый ящик!       Адам поперхнулся очередной стопкой спирта, а Илья заржал в голос. Антонов, явно стараясь реабилитироваться в глазах ухмыляющихся коллег, набросился на парня:       ― Посмейся ещё тут, сопляк! Никакого уважения к старшим, и как только тебя воспитывали…       ― А вы мне не отец, чтобы указывать, как себя вести. ― В голосе Ильи клокотала ярость, Рита видела, как он сжимает кулаки. Показалось даже, что тени за его спиной стали гуще или просто последние сполохи заката исчезли за горизонтом. ― Мои родители умерли, когда я был маленьким. И воспитывали меня в детском доме. А уж как — перевоспитывать поздновато.       Илья произнёс это и как будто сразу потух. На его плоское лицо набежала тень. Он явно готов был спорить до последнего, но Рита чувствовала, что слова дались парню нелегко. Зато это многое объясняло: нелюдимость, желание доказать свою самостоятельность и испорченные вещи. Илья расковырял кружку, чтобы никто на неё не покусился и не присвоил новенький подарок.       Рите не то чтобы было жаль Илью, просто часть его странностей встала на свои места. Адам явно хотел что-то ответить и на это, но его опередил гортанный голос Ярославы:       ― Пацана нэ понять, эсли сам чэрэз такоэ нэ прошёл. ― Она села, глядя то на Адама, то на Илью. При свете костра её глаза казались темнее ночи, а две косы подчёркивали азиатские черты круглого лица. ― Когда тэбя бьют за то, что ты нэ такой, а ты эщё сильнэй бьёшь в отвэт. В посёлкэ, гдэ я жила в дэтствэ, нэ было школ. Поэтому всё врэмя, кромэ лэта, мы ― шорскиэ дэти ― жили в интэрнатэ. А с двэнадцати лэт я вообщэ туда пэреехала. Другие остались в посёлкэ ― продолжать сэмэйноэ дэло охотников, а моя мать Айнура отправила мэня учится дальшэ. «Учись, Ярэ», говорила она. «Учись всэму, что даёт мир».       Ярослава в упор посмотрела на Илью, и Рите на миг показалось, что они удивительно похожи, словно были матерью и сыном. Она моргнула, и наваждение пропало, а Илья произнёс:       ― Вам не идёт меня защищать, Ярослава Ростиславовна. Я в защите не нуждаюсь. ― Он поднялся и направился к своей палатке.       ― А, пусть уходит, ― махнул рукой Адам. ― Наташенька, куда ты собралась? Не надо возвращать его. ― Он взял за руку Наташу, которая, судя по измученному лицу, просто хотела пойти спать. Нехлюдова с выражением неописуемого удивления и даже разочарования посмотрела на Адама и убрала руку. Рита прикрыла глаза: эти двое сегодня явно будут громко ссориться.

***

      Наташа вернулась на биостанцию вспотевшая, с полными сапогами воды, но довольная. Она целый день бродила по озёрам-старицам и нашла большую популяцию краснокнижного водяного папоротника ― сальвинии. Наташа промокла, пока лазала в озеро, и знала, что завтра с непривычки у неё будет болеть всё тело. Но чувство выполненного долга будоражило, заставляло нестись в «Лосиную Курью», как на крыльях.       Наташа перекладывала гербарий под мерное тарахтение генератора возле дома Горыныча и слушала скрип коростелей, бродивших по пойменным лугам за Курьинкой. Надо бы сходить туда, пока отряд на биостанции: старые карты говорили, что именно там шли интенсивные вырубки. Значит, теперь здесь богатая вторичная флора, а на экотонах вообще можно обнаружить хоть чёрта с рогами.       Адама Наташа не видела целый день и успела соскучиться. Вчера на костре он хоть и выпил, но вёл себя прилично. Не считая падения в костёр после песни Громовой. Но Наташа и сама была не в себе, поэтому не осуждала Адама.       Он ждал её в тени домика, когда она закончила с гербарием и решила пойти к остальным. Наташа уловила его особенный запах: табак, смешанный с рекой, банным мылом и ноткой спирта. Поцелуи Адама отдавали мятой, когда он завёл Наташу за домик и заключил в объятия.       ― Нас увидеть могут, ― пробормотала, борясь с хихиканьем и возбуждением, Наташа. Она прислонилась спиной к нагревшейся за день бревенчатой стене, и теперь шершавое дерево врезалось в лопатки. Наташа запрокинула голову, пока Адам целовал её шею и поглаживал бёдра в сгущающейся тьме. ― Адам, ну серьёзно. ― Он уже не просто ласкал её, а собирался продолжить прелюдию. ― Давай после костра. Они все лягут, а мы с тобой уединимся. И вообще, ― ох, как она боялась услышать ответ, ― ты поговорил с моим папой? Что он сказал?       ― Что мы ― люди взрослые и неженатые, поэтому можем делать, что вздумается, ― отозвался Адам, проведя ладонью по волосам. Чувствовалось, что этот разговор ему не очень понравился. ― Ничего против не сказал. Но и рад особо не был.       ― Ну вот и хорошо. ― Наташу немного, но отпустило. Папа не против, и замечательно. Скандалить и портить жизнь не будет. Наташа и не ожидала этого, но опасалась, ведь всяко бывает. Улыбнувшись, она подалась вперёд и поцеловала Адама, вложив в прикосновение всё своё «спасибо». ― А теперь пойдём.       ― Как скажешь, Наташенька. ― По Адаму было видно, что ему хотелось продолжения, но он явно постарался скрыть досаду. ― Этим алкоголикам лишь бы нажраться и песни поорать.       ― Почему ты их постоянно ругаешь?       ― Я говорю, как есть. ― Адам провёл по волосам и посмотрел на мелькавшие возле костра на берегу тени. ― Пойдём, а то они сейчас весь спирт выпьют!       Как оказалось, весь спирт был не прочь выпить сам Адам. Наташа много раз бывала с ним на выездах, но никогда Адам не пил так много, и не цеплялся ко всем подряд. Вот и сейчас, после колоритной, но мерзковатой песни Ильи, он то и дело порывался начать скандалить. Наташа сидела на скамейке, ноги не доставали до земли, и это ощущение провала расползалось на всё происходящее. Наташа не могла при всех одёрнуть Адама, это было бы невежливо. А когда он подсаживался особенно близко, лаская в темноте её спину и ягодицы, и вовсе хотелось отодвинуться от него. Наташа не понимала, что нашло на Адама.       Рассказ Маргариты Алексеевны она слушала, затаив дыхание. А когда Адам вновь начал высказываться, тихо прошептала:       ― Адам, ну пожалуйста, хватит.       ― Наташенька, но это же чушь несусветная! Я не ожидал такого от Маргариты Алексеевны! ― горячо зашептал Адам, дыхнув выпитым спиртом. ― И чего вас всех потянуло на чертовщину?.. Будто сами не знаете, чем это обычно заканчивается. ― Он отвернулся, выпил ещё стопку, налил следующую, и тут в разговор вступил Николай Фёдорович со своим водочным разоблачением.       Наташе захотелось фейспалмнуть. Чёрт возьми, зачем Адаму понадобилось обманывать? А папе ― сообщать об этом. Пьянка приобретала всё более неприятный оттенок, и Наташе хотелось уйти. Она бы и ушла, как раз Айвазов удалился, но Адам остановил её. И с чего-то решил, что она хотела остановить парня.       ― Я устала и хочу спать. ― Наташа высвободила руку, которую сжал в горячей ладони Адам. ― Я сегодня набегалась по пойме. А ты только советы по федеральным законам давал и квас пил.       ― У нас на биостанции существует примета, ― неожиданно произнёс Баринов, на которого Наташа совершенно не обращала внимания. Она о нём попросту забыла. ― Если кто-то говорит, что надо поставить квас, вскоре начинается дождь. Поэтому мы не произносим слово на букву «к». ― Баринов усмехнулся в бороду, а Адам пренебрежительно фыркнул:       ― Ещё один сказочник.       ― Я не накликаю беду с квасом, Илья Николаевич, ― поспешила успокоить Баринова Наташа.       Она чувствовала себя так, будто ей плюнули в душу. Быстро развернулась и пошла в домик, поймав напоследок быстрый, но внимательный взгляд Елены ― той самой телеутки, имя которой Наташа вчера не запомнила.       Уже в домике она сбросила одежду, ругнулась, пока стаскивала резиновые сапоги, и забралась в спальник с головой. Неясная обида клокотала в душе. Адам вёл себя отвратительно, напился, как свинья. В сущности, какое Наташе дело, но, чёрт возьми… Когда он так пренебрежительно отзывался о необычных историях и приметах, Наташе казалось, что Адам оскорбил её лично, а также всю её семью.       Она почти задремала, когда у домика раздались нетвёрдые шаги, а в дверном проёме возник Адам, принеся запах реки и перегара.       ― Я с пьяным спать и целоваться не буду, иди к себе! ― яростно произнесла Наташа, путаясь в спальнике, но всё же подходя к двери, выбравшись из мешка. ― Адам, веди себя прилично и иди проспись!       ― Я не мог на трезвую голову слушать эту чушь, ― невнятно произнёс Адам, пошатываясь и опираясь о дверной косяк. ― А ты им ещё веришь… Врут они всё. Меня надо слушать, меня…       ― Не нажрался бы ты, послушала, ― отрезала Наташа. ― Адам, пожалуйста, отправляйся к себе.       ― Наташенька. ― Адам прижал её к себе, так, что она даже вдохнуть не успела. ― Умоляю, не слушай их…       ― Кто-то идёт. ― Наташа с трудом отодвинула от себя икнувшего Антонова и как раз вовремя: на тропинке показался Баринов. ― Илья Николаевич! ― Она поняла, что вот оно ― спасение. ― Адам Евгеньевич домиком ошибся, заберите его, пожалуйста, он же ваш сосед. ― Впихнув совершенно потерявшего равновесие Антонова в мощные руки Баринова, Наташа отступила, наблюдая, как Илья Николаевич тащит Адама в домик, а тот что-то горячо и неразборчиво ему втолковывает.       Она захлопнула дверь и вздохнула. На душе скребли кошки.