Мельница

      ― …Ярослава Ростиславовна у нас любит встречать иностранные делегации, особенно немцев и чехов. Одну команду она традиционно возила по экскурсиям, осуществляла вино-водочное представительство, а когда холодало ― шли дожди всё лето ― предлагала немцам выпить «по чуть-чуть». И когда они в следующий раз приехали, то приветствовали её возгласами «О, По-Чуть-Чуть»! — Инесса похоже передразнила немецкий акцент.       Ярослава дёрнулась и резко села. В домике Горыныча было накурено, будто его хозяин на самом деле был волшебным змеем. Дымил он и правда за троих.       После костра, закончившегося небольшим скандалом, Ярослава осталась с Горынычем и Леной, упустив из виду Инессу. А та видимо, уже давненько обсуждала с кем-то мать.       ― Она их встречала в национальном костюме? ― Ну конечно, как без Айвазова. Ярослава прислушалась, с изумлением и вспыхнувшим подозрением уловив металлическое позвякивание и сухой перестук костей.       ― Ой, нет. Хотя показное камлание она устраивала. Тупизм.       ― Я представляю, как это было! ― гортанно засмеялся Айвазов и произнёс, подражая говору Ярославы: ― Духи-помощники и Эрлик, помогитэ нам выпыть вэсь кафэдральный спырт!       ― Ты бы, Айвазов, нэ шутил про Эрлика. Хозяин нижнэго мира нэ любит тэх, у кого ума нэту, один овёс в головэ. ― Ярослава едва ли не ветром вылетела на крыльцо и, перегнувшись через перила, в упор посмотрела на Инессу и Айвазова.       Эти двое расположились на безопасном расстоянии от собак Горыныча и забавлялись, примеряя Ярославин шаманский костюм. Видимо, дочь притащила его из домика. Сейчас Айвазов напялил шабур, подпоясав его неправильно ― на левую сторону, и старался пристроить на большой голове шапку, которая явно была ему мала. Инесса рассеянно постукивала по бубну-тууру. Хорошо хоть посох не нашла, коза.       ― Мам… ― Дочь явно растерялась, и Ярославе стало даже приятно от удивления на бледном, так непохожем на её собственное, лице. ― Уже утро?       ― Инэсса, ну ты жэ нэ отслэживаэшь измэнэния окружающэй срэды! ― Ярослава спустилась с крыльца и сдёрнула с Айвазова свою шапку. ― Как тэбэ костюмчик? Сидит?       ― Тяжёлый, ― зыркнул на неё Айвазов.       ― А ты думал, быть шаманом лэгко? ― усмехнулась Ярослава, наблюдая, как пацан стягивает шабур. ― Кам кеби у шорского шамана шестнадцать килограмм весит.       ― Стирать его не буду, он чистый, ― упрямо произнёс Айвазов, отдавая Ярославе костюм. Она видела, с какой жадностью пацан рассматривает вышитый ракушками-каури воротник, перья беркута на плечах и бусы из кости сохатого.       ― Стирать ты будэшь кое-что другоэ, ― отозвалась Ярослава. ― Ты жэ говорил, что карты ― нэ для тэбя и хочэшь покопать. Вот и поэдэшь с Михаилом Михайловичем и Маргаритой Алэксэвной к писаницэ ввэрх по тэчэнию, к истоку Мельничихи. Будэшь искать нэотмэчэнныэ на старых картах фрагмэнты. И ты, Инэсса, тоже поэдэшь. Послэ завтрака. ― Она едва сдержалась от ухмылки, глядя, как Айвазов и дочь не знают, радоваться им или огорчаться. ― Эсть полэвая, стэпная, городская и дачная археэология. Вы займётэсь полэвой.       ― Я не поеду! ― возмутилась явно больше для вида Инесса. ― Я пока даже не археолог! Только документы подала.       ― Покатаэшься на лодочкэ. И осторожно: там мэсто нэхорошэ, ― Ярослава недобро усмехнулась. ― Догадаэтэсь потом, почэму. Почувствуэтэ сэбя в моэй шкурэ, когда вокруг ничэго нэ понимающиэ дички, а вы ― их эдинствэнный шанс.       При упоминании «дичков» Инесса потупилась, а Айвазов впился в Ярославу взглядом. И в гляделки, и на гитаре пацан играл отлично. Глазки не ломал о взрослых и пальцы не резал о струны.       Рановато они все начали ругаться, всего третий день экспедиции пошёл. А ведь опытные полевики, знают, что к чему. И не месяц же в глухомани. Ярослава закурила, войдя в аил. Склоки, Нехлюдовское шатание в пойме Курьинки в первый же вечер, беременная Лена ― происходящее не то чтобы не нравилось, но настораживало. И духи-помощники как назло молчали, словно напуганные чем-то. Или кем-то. Ярослава надеялась, что всё это ― паранойя, а не ведовское чутьё.       Она пробовала посмотреть на Наташу через мережку и видела туман, полную луну, слышала скрип деревянного колеса. А ещё ругань и плеск воды. Картины были размытыми, словно через мутное стекло, а Риту Ярослава вообще не могла уловить. Впрочем, как и Айвазова.       Перед глазами встало печальное лицо Инессы, когда Ярослава затронула тему дичков ― обычных людей, не обладавших колдовскими и ведовскими способностями. Она старалась не употреблять это слово, ведь её дочь, как ни крути, была почти дичкой. Слабенькие способности, ни тени шаманской болезни что в детстве, что в юности, пустая тонкая мережка и полная нечувствительность к родной земле.       Ярослава, затянувшись, вспомнила, как старалась пробудить в дочери силу. Постоянно проводила с ней время, брала на работу, в экспедиции, водила в садик только когда совсем не могла остаться с Инессой на весь день. Они вместе собирали травы, в которых дочь более-менее разбиралась, учили активные точки человеческого тела, но дальше Инесса не могла продвинуться. Духи словно не замечали её, а земля и горы едва отзывались на присутствие младшей Каргиной.       «Надо было оставить всё, как есть. Не Инесса, так её дочь будет моей наследницей. ― Ярослава сжала привычно наливавшиеся болью виски. ― Дала бы ей идти своим путём. Айна, поздно спохватилась!»       Инесса под присмотром закончила школу, а потом взбрыкнула и наотрез отказалась идти по стопам Ярославы. Со скандалом уехала в Новосвирьск и вела там, судя по Инстаграму, где она пыталась заблокировать мать, разгульную жизнь. Студенческие вечеринки, общажные пьянки, малоприятные парни и мужчины постарше. Инесса развлекалась два года, а потом в меде началась биохимия. Дочь на ней завалилась и отчислилась, вернувшись домой и через губу согласившись поступить на археолога.       «Покатается с Романовым и Ритой, ума хоть наберётся, ― подумала Ярослава, глядя на тёмные воды обмелевшей без дождей Карасу. ― Непонятно, как они пойдут с таким мелким фарватером, но да ладно. Потаскают лодку ― тоже полезно. Бурлаки на Волге, архи на Карасу. Ещё и Рита им споёт».       При мысли о пении Риты Ярослава нахмурилась и прикурила вторую сигарету. Сибирские шаманы за десять минут камлания достигали такого транса, который мастера дзен добиваются после шестичасовой практики глубокой медитации. Переиграли и уничтожили, ха-ха. Но смех смехом, а хотела бы она знать, что такого делает Громова, что все от её голоса входят в транс за тридцать секунд?

***

      Коренной берег Карасу, сложенный из базальта, поднимался отвесной величественной скалой над гладью обмелевшей реки. Рита стояла по колено в воде и, запрокинув голову, смотрела на уходящие в небо плиты, испещрённые петроглифами. Прохладная вода сжимала ноги сквозь резиновые сапоги, а речной воздух заставлял дышать глубоко и беспричинно улыбаться. Рита оглянулась на Мишу Романова, который с помощью Ильи вытаскивал лодку на крохотный галечный берег, затянутый ивняком.       ― Инесса, ты разбираешься в наскальных рисунках? ― Рита посмотрела на стоявшую рядом младшую Каргину.       До поездки Рита не оставалась с Инессой надолго и не могла внимательно рассмотреть её. Теперь же точёное лицо, глубокие серые глаза и улыбка казались ей знакомыми. Точно она видела кого-то, удивительно похожего на Инессу. Быть может, Рита знакома с её отцом? Ярослава никогда о нём не рассказывала, даже вскользь не упоминала.       Хотя очень «шорское», нелепое отчество Инессы Генриховны навевало мысли об археологе Мише Генрихе, который в девяносто шестом году был у Евгения Николаевича на посылках в экспедиции и честно старался не бухать. А еще в двухтысячном Ярослава с Генрихом так двусмысленно переглядывались под медовуху...       ― Приходится, ― пожала плечами Инесса. И в этом жесте Рите почудилось узнавание. Она точно знала человека, который делал так же. Генрих подобным образом показывал, что пьёт только в поле. Тупизм, о чём Рита только думает! ― Четвёртый век до нашей эры, неолит. Ярослава Ростиславовна говорила, что сначала эти рисунки наносились охрой, а затем уже выбивались резчиком. Поглядите, зеленоватый изнутри камень отлично обрисовывает очертания. ― Младшая Каргина указала на самые нижние петроглифы, которые, судя по всему, даже в прошлом не затоплялись при половодье. ― Нам бы подняться повыше…       ― У меня есть снаряжение. ― Илья бесшумно возник за спиной Риты. ― Полезете, Маргарита Алексеевна?       ― Да. Подстрахую тебя.       ― Правило есть правило, ― отозвался Илья. ― Хоть в страховке я не нуждаюсь.       Рита закрепилась на страховочной системе и внимательно следила, чтобы Илья, выбравший для исследования самые труднодоступные участки писаницы, никуда не терялся из поля зрения. Он стоически вытерпел, пока Рита проверяла его крепления и карабины: она обязана была убедиться, что парню ничто не угрожает. На скалах он вёл себя опасно и вызывающе, Рите казалось, что в любую секунду Илья может сорваться, но он, казалось, совершенно не боялся разбиться.       Глядя на него, Рита не представляла, что будет, если Ева выберет профессию геолога или палеонтолога. Она и сейчас, наверное, излишне переживала за дочь. На связи они не были всего три дня, а Рите уже казалось, что прошла целая вечность. И она ― свободная птица Рита Громова ― парит возле древних рисунков и ни о чём не думает.       Рита мало разбиралась в археологии, просто рассматривала писаницу, подмечая то летящую птицу, выбитую резкими линиями и покрытую мелкими насечками, то бегущего лося, то людей, вскинувших руки, словно они радовались или приветствовали кого-то, то полную людей лодку. Рита помнила, что старый археолог Сергей Сергеевич, с которым она познакомилась на своей первой практике, говорил за рюмочкой коньяка, что древние люди использовали писаницы для гадания. Наверное, всё то, что заметила из нарисованного Рита, это хорошо. Интересно, что же увидел Илья?       Она обернулась и, прищурившись, разглядела, как Илья сосредоточенно фотографировал группу бежавших вверх по скале лосей и… чёрные кресты. Что-то нехорошее, будто туча, шевельнулось в груди, и Рита поспешила отвести взгляд. Конечно, Илья просто выполнял поручение, но чем-то эти кресты ей не понравились. Даже смотреть на них не хотелось. Как жаль, что этот реликт в обозримом будущем уйдёт под воду, если строительство водохранилища возобновят.       Рита не стала спрашивать у Ильи про кресты, и чем они его так заинтересовали, что он крутился возле них с полчаса. Просто заметила, что стоит сворачиваться и разбивать лагерь. Илья кивнул, быстро, словно белка, спустился вниз и, вытерев пот с лица ― солнце нещадно припекало — стянул рубашку через голову.       ― В тайге клещи, закусают, ― заметила Рита. Илья освежался, а она неожиданно обратила внимание на резкие чёткие линии, покрывавшие его, спину, грудь и плечи. Рисунки складывались в причудливый этнический орнамент, и на секунду Рите показалось, что она понимает, о чём они говорят. ― Интересные татуировки.       ― Меня не закусают, ― мотнул головой Илья. ― А это ― защитные знаки, у эрси такие делают. Мне их дед из соседнего стойбища наколол, когда я был маленьким и жил с семьёй.       После вчерашнего признания о сиротстве, Рита не стала расспрашивать Илью о его семье. Видела, что парень пока не готов об этом говорить. Но всё равно про себя удивилась, как ребёнок выдержал нанесение стольких татуировок. Учитывая, что делали их, насколько она помнила, с помощью нитки, натёртой углём, которую пропускали под кожей. Илья вообще постоянно подкидывал загадки, оставался вдали от всех, но Рита чувствовала, как он тянется к народу. По крайней мере, к ней самой и Инессе с Ярославой. Хоть последняя и не особо его жаловала, скорее испытывала.       В тайге было жарко, но приятно пахло растениями и хвоей. Рита, Романов и Инесса обливались потом, но не снимали энцефалиток: получить укус клеща никто не хотел. Илью же, казалось, совсем не заботили энцефалит и боррелиоз. Он шёл, деловито заглядывая под смешанную с листвой хвою: искал маслята. Рубашку Илья всё же надел, но Рита была уверена, что парень нацеплял с десяток кровососов.       Июльские сумерки упали быстро, заполоняя лес косыми тенями. Решено было остановиться на ночлег на небольшой поляне, выходившей к Карасу. Рядом приветливо журчал стекавший с хребтов Подковы ручеёк, а синицы пели в кронах.       Пока Рита и Илья ставили палатки, Романов и Инесса насобирали хвороста. И тут чёрт, не иначе, дёрнул Инессу обмолвиться, что совсем недалеко, Ярослава Ростиславовна говорила, есть поляна маслят.       В тот миг, когда Илья и младшая Каргина скрылись за переплетением осин, черёмухи и елей, на Риту навалилась странная тоска. Даже не тоска, а зуд между лопаток, предчувствие, что не стоило отпускать детей одних. Да, идти недалеко, ребята воспитаны улицей и полем, но ощущение тревоги, надвигающейся опасности не хотело отпускать.       ― Здесь много медведей? ― Рита обернулась к Романову, чистившему картошку для супа.       ― Выше на хребтах у истока Мельничихи хватает, ― отозвался Романов, поднимая на Риту взгляд. У него оказалось простое широкое лицо и щербина между передними зубами. Крепкий и загорелый, с короткими мощными руками, он сам в какой-то степени походил на медведя или росомаху, но при этом Рита ощущала рядом с ним уверенность. ― А вы тоже это чувствуете?       ― Что? ― Рита не хотела признаваться, что поняла.       ― То. ― Не отвлекаясь от картошки, Романов продолжал: ― Эту поляну я знаю, идти недалеко. Но мимо Холодного Плёса. Про него рассказывал Алабаев ― там воздушная могила чёрного шамана. И я бы туда не пошёл ни за какие шиши… ― Его прервало тихое угуканье, раздавшееся в кронах. Рита резко повернулась, жалея, что не переложила в карман куртки «Осу». С другой стороны, какой толк от ракетницы против… этого. На ветвях пихты покачивалась разнопёрая кукша и рассматривала людей тёмными глазками.       Сердце замерло, а всколыхнувшаяся память подкинула подробности рассказа Николая Фёдоровича. Тут же вспомнился ветер «чёрного альпиниста», старый нож, полетевший в пылевой вихрь годы назад, и давящее на виски ощущение, что было что-то ещё, но вот вспомнить не получалось.       Рита глубоко вздохнула и сжала кулаки. Это место «плохое». Кабинетные любители бюрократии и ковыряния в носу всегда только посмеивались над подобными заявлениями полевиков, но Рита точно знала, о чём говорила. Хорошо, что они здесь на одну ночь.       Вопль дурниной и отборная ругань заставили обернуться и, распознав голоса Ильи и Инессы, ринуться им навстречу. С ребятами Рита столкнулась на полдороге. Оба выглядели бледными, Инесса тяжело дышала. Илья пытался казаться невозмутимым, но был весь перепачкан то ли в земле, то ли в золе.       ― Что случилось? ― Рита незаметно завернула за спины ребят и пошла следом.       ― Набрали грибочков! ― Инесса с досадой потрясла пустым пакетом. ― Они то ли не выросли, потому что дождей нет, то ли мы не туда вышли. А может, обманули, что тут грибное место. ― Она недовольно засопела, намекая на мать. ― Илья предложил пойти дальше, мы вышли к сосняку. Ну как сосняку, три сосны стоят в середине круга голой земли. И тут Илью потянуло к деревьям. А там гроб. Блядский берестяной гроб, про который дед Алабаев рассказывал!       ― Я посмотрел, что в гробу, ― вдруг произнёс Илья. ― Забрался на сосну, но, наверное, от тряски гроб накренился, и на меня из него высыпался какой-то чёрный прах.       ― Поэтому ты весь чёрный, будто в саже измазался? ― Рита внимательно посмотрела на Илью, который ответил ей неожиданно испуганным взглядом расширившихся глаз. Ни говоря ни слова, он побежал к ручью умываться.       Отправив Инессу в лагерь ― сообщить Романову, что грибов не будет — Рита осторожно последовала за Ильёй. Тот стоял возле ручья на коленях и с остервенением оттирал прах, который, точно смола, растекался по его коже, будто мылился и не хотел отмываться.       Рита хотела уже предложить Илье мыло, но тут её взгляд упал на искажённое отражение парня в воде. Всё тот же Айвазов, только старше, и не в энцефалитке и рубашке, а в шаманском обрядовом костюме. И, судя по куче костяных фигурок на шапке и бубне, для путешествия в нижний мир. Это было настолько странно, что Рита смогла только тихо спросить, плохо соображая, зачем это делает:       ― Илья, что это значит? ― И указала на воду.       ― Сам не знаю, ― глухо отозвался парень. Прах, наконец, отмылся, и с каждой каплей странное отражение мутнело и превращалось в обычного Айвазова. Илья ничего не говорил, Рита не спросила, но отчётливо почувствовала, что здесь и сейчас парню очень и очень страшно. Вот что значит побывать в шаманской шкуре.