Мельница

      Калужница повела себя как типичное околоводное растение, пропитав все газеты и подмочив образцы кандыка. Наташа осуждающе поглядела на распластанный побег и переложила его сухими газетами. Привычная, доведённая до автоматизма работа позволяла отвлечься от крутившихся поцарапанным диском мыслей.       За Адама умер старый кам. Пусть Айу, по словам Ярославы Ростиславовны, был не жилец, но всё же... Он отдал свою силу, чтобы Адам излечился от алкоголизма и помолодел.       Обернувшись, Наташа поглядела, как Адам укладывал Есению и Елисея спать. Выкупанные и сытые, прибавившие по килограмму, надышавшиеся свежего воздуха, дети только-только начинали гулить, и прорезавшиеся нестойкие агуканья заставляли сердце сладко сжиматься. Чёрно-белые мобили тихонько наигрывали колыбельные, а Адам, сидя к Наташе спиной, покачивал в полутьме обе кроватки.       Она смотрела на его прямые плечи, обтянутые домашней рубашкой, поджарую спину, спускавшиеся к лопаткам тёмно-русые волосы. Ярослава Ростиславовна ещё подкалывала, что скоро Наташа и Адам подстригутся налысо, когда наследники найдут свои руки и начнут хватать родителей за волосы.       Сколько же тайн хранила спокойная и непроницаемая шорская шаманка? Они с Айу любили друг друга, в этом Наташа была уверена. За чужого человека не платят выкуп собственной жизнью...       От этой мысли Наташа так и застыла. Словно в голове что-то щёлкнуло, и кубик-рубик с картиной происходящего собрался одним цветом. Айу отдал жизнь вовсе не за Адама, а за Ярославу! Спас от наказания. И Адам получил то, что получил, чтобы старания Ярославы не были напрасны.       Всё это стоило обдумать. Тихонько ступая по паркету, Наташа проскользнула мимо полуоткрытой двери спальни на балкон.       Вечер окутал Карасукск. Наполз с реки лёгким серебристым туманом, расцветил город огнями. Пахло яблоневым цветом и черёмухой.       Наташа распахнула окно и плотнее закуталась в длинную кофту. Внизу, у набережной Карасу, раскинулась красными угловатыми архитектурами Балясненская площадь. Надо бы завтра сходить поглядеть, а то Наташа туда так и не добралась после возвращения в Карасукск.       Вечерний ветер касался лица, точно успокаивал отеческой лаской. Глубоко вздохнув, Наташа тронула серьгу в ухе. Хозяйка земли Низкого кряжа, она ведь тоже в своём роде ветер.       — Красиво, правда? — Рядом с Наташей возник Ефим, переодевшийся в домашнее. — Я всегда любил летать над ночным Карасукском. Река сверху такая, что дух захватывает!       — А теперь я могу полететь? — Наташа вдруг оробела и смутилась.       Забытая в суматохе мысль о полёте подняла голову и мягко шевельнулась в душе. Ведь кровь древних сибирских стрибогов в жилах — не просто слова.       Полёт. Без конца и без края. Наяву, а не во сне.       — Конечно! — подбодрил её Ефим. — Прыгай и произноси: «Сат Нам»! «Сат» с санскрита — «истина», «нам» — «имя», дословно переводится как «истинное имя». В оригинале восточная мантра, то есть «семенная мантра». Точно так же, как в семечке содержится вся информация о дереве, которым оно может стать, в этой мантре содержится знание об истинной природе человека.       Наташа глянула на пятнадцать этажей до земли. Вдохнула прохладный воздух, затянула капюшон спортивной толстовки, которую надела под кофту. Как чувствовала. Затем приставила к окну табуретку и забралась на неё, оперевшись ладонями о раму распахнутого окна.       Просто взять и прыгнуть. Наташа вздохнула, и тут увидела в отражении на стекле полоску света из детской. Спустив одну ногу на пол, Наташа громким шёпотом позвала:       — Адам! Иди сюда!       — Что? — в тон ей ответил он, проскользнув на балкон и прикрыв за собой дверь. — Наташ, ты что делаешь? — Адам с опаской и непониманием поглядел на табуретку и оперевшуюся о раму Наташу. — А, как Малюта летать?.. — облегчённо выдохнул и просиял он.       — Ну не сигануть же с балкона. — Наташа коснулась ладонью щеки Адама и забралась на табуретку. — Придержишь меня?       — Конечно.       Адам крепко сомкнул руки на её талии. Воскликнув «Сат Нам!», Наташа шагнула вниз. В ладонях Адама остался лишь воздух. Наташа обратилась ветром.       Высоко-высоко, далеко, там, где кони крылаты, а ветры косматы над новостройками летела шаманка от крови стрибогов. Город расстилался под ней полем огней, а Наташа только и могла, что лететь, дышать и снова лететь.       Свобода. Ликующая, зажигающая в душе огни, подобные городским. Должно быть, так чувствовали себя развоплощённые морой чуди, когда наконец освободились. Вот и Наташа чувствовала: что-то долгое, наконец, закончилось. Её растянувшееся на годы посвящение в шаманы завершилось.       Наташа была ветром. Несла потоки над городом, ощущая себя частью и Неба, и Земли. Бесшабашная радость вымывала неудержимыми слезами горечь прожитых в страхе и сомнениях дней, оставляя всё позади.       Зависнув над покрытым неоновыми лентами университетом, Наташа развихрилась и опустилась на крышу второго корпуса, таившего в себе биофак и истфак. Тут же рядом возник широко улыбающийся Ефим и спросил:       — Понравилось?       — Не то слово! — вырвалось у Наташи, пока она старалась отдышаться.       — Вот научится Елисей ходить и говорить, тоже будет летать, — мечтательно произнёс Ефим, присаживаясь рядом. — А потом примет символ рода и Вийство.       — Вийство? — удивилась Наташа. — Как Валерий Берзарин получил пряжку после смерти Яхонтова? — Малюта казался теперь далёким сном.       — Да, — кивнул Ефим. — Я перед смертью, пока ещё мог летать, а вирус не разъел мне мозг, спрятал пряжку. Чтобы даже Евдокия не знала то место. На всякий случай. Никому город не достанется, кроме Малахитовых!       — И где пряжка теперь? — Наташа сглотнула комок. Сердце застучало быстрей. Вот последняя тайна. Вийство Карасукска.       — Я закопал её в ботсаду на окраине города, — сообщил Ефим. — Я там работал, мои яблоньки до сих пор растут и размножаются, проверял. Под самой старой яблоней надо искать. Долетишь?       — Долечу.       Наташа снова обратилась к своей истинной сути и стала ветром. Взмыла в воздух и понеслась к восточной окраине, где за спальными районами и пустырями раскинулся ботанический сад местного сельскохозяйственного универа.       Наташа летела на воздушных крыльях, прохлада майского вечера покалывала щёки. Сердце замирало от восторга, а быть ветром казалось так же естественно, как дышать.       Окраина города показалась незаметно, змеи панельных девятиэтажек уступили место гаражным кооперативам, а затем полям, спускающимся к Карасу. Взяв левее, Наташа перелетела редкий березняк, овраги и разглядела внизу зелёную решётчатую ограду. Снизившись, Наташа мягко приземлилась в казавшемся бесконечным поздним вечером саду.       Разнообразные ивы шелестели острыми ланцетами листьев, ели отсвечивали голубым, напоминавшим Кощеево пламя. Яблони росли стройными рядами, уходя в сторону теплиц и осиново-берёзово-тополиного перелеска.       В синем, почти чёрном сумраке на небе выцветали последние мазки малинового заката. Белоснежные, точно осыпанные снегом, яблони источали густой сладкий аромат.       — Я звал эту часть ботсада Ирием, — прошептал Ефим, хотя кроме Наташи его никто не слышал. — Вон та яблоня.       Старое высокое дерево с потрескавшейся корой раскинуло в стороны крону и корни. Округлые белые цветы усеивали ветки, а дивный запах окутал Наташу, оказавшуюся под яблоней, точно под спустившимся на землю звёздным небом.       Наташа с замиранием сердца коснулась ствола и почувствовала, как пела сила земли в могучей яблоне. Радовалась приходу родного, знакомого, но позабытого чародейства.       — Где у них тут лопаты? — прошептала Наташа. — Не руками же копать.       — Ты — ветер, Наталия. Я научу тебя обходиться без инструментов, — откликнулся Ефим. — Скажи «Мантас»!       — «Мантас»!       Наташа не стала ветром, но воздушные потоки послушно легли ей в руки. Взмахом ладони она раскопала землю, и в переплетении корней образовалась ямка. А оттуда Наташе подмигнула блеснувшая в свете дальнего фонаря железная пряжка.       Встав на колени, Наташа аккуратно извлекла находку, оттерев её от земли. Потускневший от воды и времени металл лёг в ладонь уверенной тяжестью.       Наташа провела кончиками пальцев по пряжке, ощущая треугольные элементы чеканки. Повернула находку к свету, да так и застыла, во все глаза глядя на пряжку. Ещё одна сторона кубика-рубика встала на место. На пряжке была отчеканена мельница.       — Сибирские ветрогоны всегда крутили мельничные колёса, — произнёс дед в ответ на немой вопрос. — Так я и познакомился с твоей бабушкой. Как видишь, это судьба.       — Теперь всё сложилось. — Наташа убрала пряжку в карман. — Полетели, дедушка, домой.       Ветер в голове напрочь выдул мысли, но яблоневый запах вернул всё на свои места. Дома дети. И Адам. А ещё, в довесок, духи.       И снова внизу проносился город. Наташа летела и чувствовала, что это всё — её.       Балконное окно осталось распахнутым, когда она ворвалась ветром внутрь. На подоконнике сидел поджидавший её Адам и курил.       — Ты полоумная! — шёпотом произнёс он, когда Наташа, расшалившись, увлекла его потоком на пол. — Полоумная. И замёрзла. — Адам взял в ладони лицо Наташи, вглядываясь в её глаза. — Куда летала?       — Забирала пряжку Вия Карасукска, — честно и без утайки ответила Наташа. — Это — наследие нашего сына.       — Я бы тоже полетал. — Адам поднялся с пола и сел, прислонившись к стене. Наташа потянулась за ним и устроилась в его объятиях. — Со студенчества не могу дойти до клуба парашютистов.       — А давай я тебя... В небо! — воскликнула Наташа, наполняясь азартом. — Полетели?       — Тебе тренироваться надо, я тяжёлый. Это опасно. — Адам сильнее привлёк к себе Наташу. — Ярослава Ростиславовна говорила, что есть спортсмены-ветрогоны, тренера. Найдём тебе через неё кого-нибудь проверенного. А потом — полетаем. В Карасукске же есть парашютисты?       — И планеристы, — кивнула Наташа. — Они за городом у реки обычно летают. Там поля.       — Значит, будешь мне в парус поддувать, — улыбнулся Адам и коснулся поцелуем растрёпанных волос Наташи. Она удобнее повернулась и поглядела на детей в кроватках, сон которых сторожили берегини.       Есения и Елисей. Косуля и ветер. Вот теперь все в сборе.