май, 2022 год, Низкий кряж
Островки болотной калужницы кусочками солнца рассыпались по подтопленному логу. Задумчиво поглядев на первоцвет, Наташа осторожно спустилась по крутому склону. Резиновые сапоги хлюпнули прохладной водой. Брызги упали на пожухлую прошлогоднюю траву, из которой выглядывала молодая зелень и росли вперемешку ветреницы с медуницей. На поляне, в которую переходил лог, между сосен и рябин с осинами цвели краснокнижные сибирские кандыки. Майское солнце припекало через камуфляжную куртку, собранные в пучок волосы холодили шею влагой. Опустившись на четвереньки, Наташа потянулась к калужнице. И как только ладони коснулись заболоченной травы, земля ответила радостным весенним напевом. Точно горный хрусталь камнепадом спустился с Низкого кряжа и засверкали в ручьях блеском самоцветы. Кучка ярко-жёлтых цветков на тёмно-зелёных стеблях сама собой выпорхнула из воды и улеглась в ладонь Наташи. Затаив дыхание она провела кончиками пальцев по мясистым кружевным листьям и заложила гербарий. Аккуратно переложила калужницу стопкой газет и хотела сесть, но побоялась. В тот поздний вечер двадцать шестого марта Наташа родила дочку так быстро, что на столе в родовой ей даже бахилы не успели надеть. А вот с сыном пришлось повозиться, Наташе подсобили, после чего она две недели не могла сидеть. Да и сейчас как-то побаивалась. При мысли о детях Наташа невольно улыбнулась. Эта вылазка на природу стала для них первой в жизни, а для Наташи — в этом году. Надо бы выбираться из лога, а то она копается здесь целую вечность. Наташа подхватила гербарную папку и полезла наверх, как вдруг сапоги заскользили. Наташа закачалась, выругалась, и тут же её подхватили сильные руки, поставив на твёрдую землю. Рядом плюхнулась папка, из которой выпала калужница, тут же заползшая обратно. — Цела? — Адам придержал Наташу за плечи. — Вот бы мне лини так же в мордушку заплывали, — он кивнул на устроившуюся среди газет калужницу. — Я попрошу водяного, — улыбнулась Наташа, щурясь от солнца. Она поглядела на Адама и поправила воротник его тёплой красной рубашки. Надо же, до сих пор не обстриг отросшие после эвенкийского обряда волосы... А что Адам вообще здесь делает? — Где дети? — всполошилась Наташа, бросая гербарий и порываясь бежать на поиски. — Ты же с ними сидел? — С ними Ярослава Ростиславовна, не волнуйся. Малышей я бы одних ни за что не оставил. — Адам поймал Наташу в объятия и прижал к себе, зарываясь лицом в её растрепавшиеся светло-русые волосы. — Она же с похмелья. — Наташа повернулась и прикоснулась щекой к пахнущей солнцем и хвоей рубашке Адама. — Она давно оклемалась, — отозвался Адам. — Я проверил. — У тебя есть встроенный алкотест? — усмехнулась Наташа, потихоньку выбираясь из объятий. — Пошли, что ли. Она с трудом оставляла детей, хоть и очень уставала от них. С самого рождения Есении и Елисея Наташа нормально не спала. Сын родился в полночь, как шутили акушерки: «Когда зачали, тогда и на свет появился». При этой фразе Наташа сразу вспомнила объятую голубым Кощеевым пламенем «Лосиную Курью». Сколько всего они пережили... Все. В роддоме Наташа спала плохо, дети требовали внимания, а она, даже при всём объёме прочитанного и просмотренного, без опыта терялась. И тут на помощь пришли берегини. Калина и Малина заявили, что они: «Вынянчили Евдокию Панкратовну, Ефросинью Петровну, Екатерину Фёдоровну, так что с Есенией Адамовной как хошь сдюжим». И на маленького Елисея хватило заботы домашних духов. Детям едва исполнился месяц, и Адам, видя бледное лицо Наташи, вытащил всю семью на природу. За ними увязалась Ярослава Ростиславовна. Она только вернулась из Лосевки: телеуты всей округой поминали почившего сорок дней назад старого кама. — Я всех покормил и уложил в теньке, — произнёс Адам, когда они с Наташей шагали под руку по огромной поляне, уходившей на северо-запад от Низкого кряжа к Сибирской равнине. — «Столбиком» подержал? — Наташа доверяла Адаму, но всегда переспрашивала: кормёжка у детей была тем ещё приключением. — Конечно. — Адам шёл, а Наташа уже всеми мыслями была у двух плетёных корзинок, где спали, закутанные в вязаные пледы, Есения и Елисей. После того, как Наташа вернулась домой с детьми, Адам взял на себя малышей. Вставал к ним ночами, купал, кормил. Наташа не могла нарадоваться, но всё равно подрывалась следом, не могла расслабиться, а порой в темноте, нарушаемой только светом ночника, прислушивалась, все ли спящие дышат. И во всей этой круговерти Наташа почти забыла, что так и не простила Адама. Не сказала ему этих слов-заклинаний... — Вам послэдниэ мэсяц-два осталось в потолок плэвать, — поведала Ярослава Ростиславовна, сдвинув на лоб солнцезащитные очки-авиаторы. — Потом наслэдники начнут пэрэворачиваться и почти пэрэстанут спать днём. Каргина лежала, подперев рукой голову, на деревянном крыльце старой мельницы, спрятавшейся за перелеском вокруг Кедровки. Деревня «б/н» ушла под землю ещё в прошлом сентябре, когда Кощей забрал всё причитавшееся ему с давних времён золото. — Злоехидная ты, Ярослава Ростиславовна, — улыбнулся Адам и присел на ступеньку крыльца, которое методично чинил. Адам пододвинул к себе корзинку со спящим Елисеем. Есению покачивала одной рукой Каргина. — Вран на нырищэ, как говорил наш почивший от сибирской язвы профессор Кулэбякин, — отозвалась Ярослава Ростиславовна. — Был наполовину тэлэутом, а зэмли под разрэзы продавал. К Эрлику эму и дорога. — Ты сама по открытому листу шурфы копаешь для промышленников, — заметил Адам. — А ты работаэшь в Дэпартамэнтэ охраны природы, но стэрэжёшь только бюджэт рэспублики, — беззлобно парировала Каргина. — Наслышана, как ты, Адам Эвгэнич, разворошил осиноэ гнэздо унивэровских ботаников. Римма Альбэртовна ругалась с Мартой, а Цикориэв убэжал к сэбэ в кабинэт. — Они муниципальные округа всё ещё районами называют. Координаты ненастоящие ставят, устаревшей классификацией пользуются, — заметил Адам. — Наташ, не выходи туда из декрета. Они — аморальные циники и воры. — Ага, наши в Балясненском Департаменте как будто были лучше, — возразила Наташа. Она распустила влажные от пота волосы, рассыпавшиеся по плечам светло-русыми волнами. В этот момент в своей корзинке завозилась Есения. Наташа наклонилась к ней и поймала взгляд изумрудных, совсем как у бабы Даши, глаз дочки. Есения потянулась, вытащила кулачки и зевнула. Наташа покачала корзинку и взяла ладненькую, одетую в вязаный комбинезон дочку на руки. — Зэмля поёт малэнькой хозяйкэ колыбэльную, — произнесла Ярослава Ростиславовна. Она взглянула через плечо Наташи на Есению и улыбнулась малышке. — Дэржи наслэдницу поближэ к Кряжу. — Это — её земля, — отозвалась Наташа. — Я в детстве тоже с бабушкой ходила по деревням и лесу. А потом как-то сменились интересы... Наташа порой думала, почему так вышло, что она, внучка Евдокии Нехлюдовой, не пошла по бабушкиным стопам. Наташе было десять лет, когда умерла ведунья Низкого кряжа. Школьные друзья, станция юннатов — новые впечатления захватили Наташу. Да и папа с мамой особо не настаивали, не говорили об этом. Постепенно ездить в пригород Тополинский Наташе стало лень. А баба Даша, когда начала сдавать, только приговорила, что земля своё возьмёт, а Натуня выставленную цену заплатит. Цена... От этой мысли Наташа поёжилась. Солнечный день словно померк, а решётчатые деревянные крылья мельницы, уходившие ввысь, на миг взрезали небо остриями золотых клинков. Точно разверзлась бездна, и из неё выглянул Кощей, требуя оплату. Постаравшись взять себя в руки и рассеянно покачивая дочку, точно в шаманском трансе, Наташа поглядела на Адама. Тот спорил с Ярославой Ростиславовной о грантах и загребущих кафедральщиках. Сейчас Адам выглядел даже моложе в целом «безвозрастной» шорской шаманки, и смутное чувство, нет-нет, да не дававшее Наташе покоя, всколыхнулось в душе. У любого чародейства есть своя цена. Нельзя просто так взять и что-то получить. Они не в сказке. Да и в легендах это работало с трудом и подвохом, точно заумный контракт с подпунктами мелкими буквами. Адам сказал, что духи во время обряда ничего с него не взяли. Но откуда-то же взялась молодость, ушла алкозависимость. И Ярослава Ростиславовна как-то слишком спокойно глядела на Адама. Точно приняла что-то случившееся. Понимая, что если не спросит сейчас, то не решится никогда и будет терзаться всю жизнь, Наташа осторожно положила Есению в корзинку, укрыла пледом и произнесла: — Ярослава Ростиславовна, ради Матушки-Земли, скажите, что взяли духи с Адама? Вы ведь знаете.***
Сегодня ночью ей приснился Айу. Ярослава ждала его на седьмицу, но он пришёл только после сороковины. Айу улыбнулся Ярославе своей тихой белозубой улыбкой и произнёс: — Я уже у истока родовой реки. Всегда мечтал потрогать звёздное небо. Живи, Ярэ, долго и по возможности счастливо. Воспитывай чародеев. — И распался сияющей пылью Млечного Пути. Ярослава проснулась с гулко бьющимся сердцем и чугунной с похмелья головой. Помянуть старого кама Айу, наказавшего продажных гадов, собрались едва ли не все телеуты Карасукской республики. Выпивая стопку за стопкой ядрёного самогона на молоке, Ярослава вспоминала, как кормила овсом закутанную в шали лошадь с лентами в гриве, которая везла гроб Айу. И его самого, обряженного в чёрный стёганный халат-сырмал, перехваченный поясом-кур. Спокойный, похудевший, тёмный от загара и прожитых лет, Айу теперь был надёжно защищён от бед. Ярослава честно плакала сыгыт с другими женщинами, но её сердце было спокойно. Она с самого начала чувствовала, что Айу не сможет вернуться в срединный мир после того, что сотворил: проклял участвовавших в расхищении земли профессоров и чинуш. Анфиса в своей избушке-на-курьих-ножках только подтвердила мысли Ярославы. Айу наказал несправедливость, но заплатил свою цену. Выкупил землю своим здоровьем. И не только землю. При мысли об этом Ярослава повела плечами, возвращаясь в реальность, и поглядела на шагавших по полю из лога Наташу и Адама. Перед глазами встала трёхрукая шаманка Авани с крылом из-за плеча, произносящая: «Выкуп получен». Знала бы в тот миг Ярослава, что это значит... Чтобы не думать об этом, она покачала корзинку с Елисеем. Крепенький малыш, похожий на Наташу. Кровь от крови сибирских стрибогов. Страшно представить, что было бы, не вмешайся в айнов ритуал Айу. Какую плату взяли бы духи тогда. А Адам похорошел. И даже стал меньше раздражать. После обряда Ярослава оставила его на автобусной остановке в Коноплёво, а сама поехала в лосевский дом Айу. Чувствовала: что-то не так. А потом на мережку тихо-тихо постучали: «Это был мой выбор, Ярэ. Я любил тебя. Отпусти». — И словно полоса тумана скользнула по сознанию, а Лена объявила: «Айу умер». Айу умер, а Наташа задавала вопросы. И, видит Ульген, Ярослава сама ничего бы не сказала. И так натерпелась девочка. А тут ещё знать такое... Выдержат ли отношения Наташи и Адама этот последний косяк? Хотя неизвестно, кто тут больше виноват — Адам или Ярослава? — Ты точно хочэшь знать отвэт? — Ярослава пристально поглядела на решительную волнующуюся Наташу. Адам странно посмотрел на жену: он что, тоже думал о цене обряда? Поди сказки в детстве читал, должен понимать, что к чему. — Да! — воскликнула Наташа и сама себе закрыла рукой рот: едва наследников не разбудила. — Ярослава Ростиславовна, я ведь жить спокойно не смогу, себя изведу, если не узнаю правду! Что там было? — За Адама заплатил выкуп тэлэутский кам Айу, — медленно произнесла Ярослава. — И за то, чтобы мэня нэ растащили к айнам за провэдэниэ нэположэнного дичку обряда — тожэ. Айу нэ мог умэрэть, и прэдложил себя в качэствэ платы. Сильный кам — хорошая сдэлка. — То есть из-за обряда умер человек? — прошептала Наташа. Её малахитовые глаза были полны ужаса и слёз. — Он полгода был в комэ, — отозвалась Ярослава. — Айу хотэл уйти, но нэ мог. У нэго осталось слишком много сил. Но нэдостаточно, чтобы вэрнуться к живым. Примитэ это, как приняла я. — Почему ты мне ничего не сказала? — Адам выглядел ошарашенным и напуганным. Даже озирался, опасаясь, что сейчас его утащат в посмертье разгневанные айны. — А что бы это измэнило? — покачала головой Ярослава. — Ты просил обряд, я провэла эго. Мы оба обнаглэли в край и надо радоваться, что нас нэ наказали по всэй строгости. Алагумни Катанэй в городе шаманов рассказывал, что бываэт с тэми, кто зарится на нэположэнноэ. Малюту Яхонтова вспомни. Мы живы, наши дэти здоровы, на родной зэмлэ мир. Цэнитэ это. Ярослава поднялась и кликнула тёсов. Ей ещё предстояло подготовить вопросы для экзаменов по погребениям, и вообще программы сами себя не напишут. — Что нам теперь делать, Ярослава Ростиславовна? — Наташа стала совсем понурой. Наташа украдкой поглядывала на Адама и пододвинула к себе корзинки с детьми. Приобняла нагретые на солнце ивовые прутья, поправила пледы. С такой матерью косуля и ветер не пропадут. — Живитэ. Это лучшэ, что можно сдэлать. — Ярослава оседлала тёса и взмыла в безоблачное небо. Она тоже будет жить. За Инессой, влюбившейся в какого-то заносчивого кретина с потока, надо присмотреть. Чтобы не наделала глупостей. Айвазов оставался на горизонте мрачной тучей. Но за этим хоть Сева приглядит. Вспомнив Севу, Ярослава улыбнулась. После шабаша в Балясне они переписывались километрами сообщений. Поправившийся после Битвы Ветров Стрый Невгорода хвастался, что заполучил в команду крутых стормеров, с которыми они уделают всех на предстоящих колдовских играх в Риме. И Сева настойчиво приглашал Ярославу заценить его самородков. И Ярослава собиралась согласиться. Сева — хороший мужик. Добрый, понимающий. С ним точно будет хорошо. А пока её ждали полёт и карасукское небо. И Наташу — тоже.