amour sincère

опыт каждого считается простой истинной. мы все доверяем лишь тому, через что прошли сами, потому что такое кажется куда более надежным, естественным и, самое главное, правильным. от ценностей и традиционных норм, привитых нам ещё с молоком матери, тяжело будет отказаться. их верность сомнениям не подвергается, особенно когда всю жизнь никто и ничего сказать тебе не пытается, что жизнь такая — обычная тюрьма, а за пределами её есть что-то, что подобно раю на земле, зато близкие, как один, твердят, что свобода — грех, попытки жить так, как хочешь сам, приведут тебя к похоти, а отличающиеся взгляды есть признаки падения тебя, как личности. так что вне зависимости от того, являются ли все ценности и взгляды твои гуманными или нет, ты будешь считать их верными просто потому, что ничего другого и не видел. ты рос в подобной среде точно также, как и все близкие. ты привык к такой среде точно также, как и твои родители. и ты, вероятнее всего, передашь полученный опыт и своим детям, если, конечно же, в один из моментов не станешь твёрдо уверен в том, что всё это попусту неправильно, и перечеркнёшь столетнюю историю предков своих. если, конечно же, кто-то покажет тебе и, самое главное, докажет неправильность мыслей и уклада жизни, но такое бывает крайне редко: не каждый принимает с радостью что-то новое. и тем более не каждый пойдет на риск и откажется от чего-то привычного. с самого детства кевин не видел ничего, кроме насилия. он, кажется, за всю жизнь похвалу получал всего один раз, да и ту с такой долей сарказма, что напоминала она больше язвительное замечание, чем попытку похвалить. родители его людьми были жестокости, мнения парня не слушали и, по сути, и видеть его в семье своей и не хотели, ведь одного уже вырастили, им хватило. только вот нежелательную беременность прерывать никто не стал, ибо прошлое поколение всё ещё живет мифами средневековья и считает, что аборт — грех, за который ты точно попадёшь в ад. но производить на свет ребёнка, которого ты заведомо ненавидишь, грехом отчего-то не считают, и на сломанные судьбы ещё маленьких ничего не понимающих ангелочков никто внимания не обращает. главное себя от вечной муки спасти, а то, что будет с кем-то другим, никого волновать не будет. так что бедный кевин не жил, а выживал. изначально все было не так уж и плохо, ибо рядом был старший брат. понимающий, уже взрослый и мудрый, он часто прикрывал своего младшенького, старался гнев родителей забрать на себя и, кажется, желал кевину всего самого лучшего. до сих пор неизвестно, как в такой жёсткой семье вырос такой чуткий сын, но правда есть правда — старший брат был для него постоянной, твёрдой опорой, но рано или поздно любая опора рухнет под тяжестью обстоятельств или лет. и брат его не смог вечно оставаться в семье, ведь он уже давно не маленький мальчик, а его любовь к девушке была настолько сильна, что те, тщательно обдумав все свои решения, уехали в другую страну. канаду, кажется. кевин уже не помнил. не помнил, потому что все связи с братом резко оборвались, и он остался со своими кошмарами один на один. первые пару недель после переезда и свадьбы брата все было в полном порядке, потому что родители попросту забыли о кевине. практически каждый день они только думали и говорили о том, как могут обстоять дела у их старшего сына, составляли план поездок, покупок в его дом, созванивались со своим любимым чадом и со счастливой улыбкой вздыхали, то и дело перешептываясь друг с другом о том, как же хорошо они устроили жизнь ребенка. но со временем все покупки, которые могли бы сыграть пользу, были сделаны и отправлены, все темы обсуждены, нестерпимая радость высказана, и тогда кевин вновь стал для них главным героем пьесы их жизни. вернее, главной грушей для битья. он не был таким успешным, как брат. кевину с трудом давались даже основы многих предметов, так что если он когда-то получал плохую оценку в школе не из-за лени, а обычной неспособности что-то уяснить, то последующие пару часов он проводил в слезах за книгами, когда по левую руку стояла мать, глядящая на сына со всей присущей ей строгостью и явным недовольством, а по правую — отец, держащий в руках ремень, который недвусмысленно намекал на то, что ждет сына в случае, если он сдастся и промолвит одно лишь «не понимаю». учеба давалась ему с трудом, он налету, как многие, ничего не схватывал, так что все радости детства обошли его стороной: мальчик из дома лишний раз не выходил, только разве что в школу либо в магазин по просьбе кого-то из родителей, друзей у него не было, так что особых социальных навыков в нужное время приобрести он так и не смог, а претензий в его сторону было все больше и больше. он старался. правда старался. он гордился собой, когда приносил хорошую оценку. он гордился собой, когда помогал матери по дому или проводил часы с отцом в гараже. гордился собой, когда в школе его хвалили преподаватели и ставили в пример, догадываясь о том, сколько времени мальчик тратит на учебу. гордился, когда занимал призовые места на олимпиадах. гордился, когда все вокруг сулили ему большое и яркое будущее, причем описывалось оно так красочно, что кевин вскоре и сам стал верить в то, что чего-то добьется, ведь он прикладывает столько усилий. ведь родители, по сути-то, строгостью своей его лишь закалили, теперь он не привык сдаваться, теперь он готов идти до конца и добиваться того, чего только пожелает. ведь он столько умеет. столько знает. столько сможет! но в глазах отца и матери кевин старался недостаточно. четверка? замечательно, сын, ты мог бы поработать и лучше. первое место на конкурсе? молодец, тебя не за что хвалить, ты другого результата и не мог бы нам показать. оказал помощь? верно, твоя прямая обязанность, нечего здесь восхвалять. светлое будущее? нет, кевин, ты будешь таким же, как и мы: простым работягой. спустись с небес на землю, мальчик, ты ничем от нас не отличаешься. и поубавь свой энтузиазм. просто молча делай то, что должен. каждое слово медленно, но верно разрушали мальчика и его надежды. каждый удар по его совсем юному лицу заставлял горькие слезы литься по щекам кевина, а глупый вопрос «за что?» из раза в раз застывал на губах, так и не срываясь с них. он, еще глупый и маленький, не знал, что ему еще нужно сделать, дабы добиться расположения родителей. он не знал, как прыгнуть выше головы, чтобы хотя бы раз вместо удара по голове почувствовать, как его мягко гладят по волосам и с теплой улыбкой говорят о том, как же он, черт побери, хорошо постарался и как они им гордятся. он не знал, сколько еще заслуг он должен принести и показать родителям, чтобы его полюбили. но на самом-то деле для того, чтобы полюбить того, кого видеть не хочешь, нужно повернуть время вспять и сделать так, чтобы его в твоей жизни и не появлялось. родители кевина даже не пытались к нему присмотреться. они попусту сделали из ребенка куклу своих несбывшихся надежд, доводили его, возможно, сами не отдавая себе отчета, вымещали всю злость и обиду, прикрываясь добродетелью. они медленно, но верно уничтожали его. а все почему? потому что пару лет назад роковое решение было принято. сын родился. но сына еще до появления на свет обрекли на страшные муки, ведь видеть в семье его никто не хотел. затем внезапный глоток свежего воздуха. давно забытый брат снова приходит младшему на выручку, предлагает семье переехать к нему, и тогда, кажется, жизнь парня налаживается. кевину жизнь в канаде казалась сном. приятным сном, от которого просыпаться не хочется. его не били. над ним не издевались. ему позволяли свободу, которой, впрочем, забитый с детства он пользовался не особо умело: проводил дома за очередной книжкой, когда все его сверстники как минимум выбирались на улицах в небольших компаниях. но, как оговаривалось, кевин и ладить-то с людьми не умел, побаивался их и лишний раз избегал. в его сломанном и разбитом сердце вновь поселилась мечта на что-то хорошее, ведь другая страна и другие возможности дают свое, да и родители прекратили так терроризировать его. да и брат рядом. да и его жена вроде как хорошая девушка. здесь он точно в безопасности. здесь его точно смогут защитить. протянут руку помощи. однако его вновь ждало разочарование. мир рухнул в одночасье, стоило ему лишь узнать о том, что он не попал в университет своей мечты. а столько разговоров было! а столько раз родители хвастались своим друзьям о том, что их сынок настолько умен, что у него есть все шансы поступить в лучший университет страны. все лишь одобрительно кивали и не переставали хвалить отца и мать кевина. отчего-то все считали, что мальчик вырос таким умным лишь благодаря воспитанию. но воспитание таковым и назвать было нельзя, ведь угрозы и разрушение не есть попытка вырастить из человека личность. хотя стоило бы отдать должное самому парню, который столько ночей не спал, жадно глотая материал и пытаясь запомнить все, дабы не упасть в грязь лицом, но что-то пошло не так. объективно, что-то пошло не так еще с момента его зачатия, но парню напрямую никто не говорил о том, что ребенок-то он нежеланный, однако его эрудиция работала чудесно, подобное со временем начало казаться ему такой же простой истиной как и то, что трава зеленая, а небо голубое. только вот ошибка кевина дорого ему стоило. настолько сильно он разочаровал всех близких, что даже брат, его любимый и родной брат лишь скептически покачал головой и сказал то, что кевин от него слышать не привык. «ты мог и лучше. я ужасно тобой разочарован, кевин». кажется, парень будет вспоминать это всю свою жизнь. нет, на самом деле он уже привык считать себя разочарованием, недостойным жизни: не зря родители изо дня в день пытались вбить подобную аксиому в его голову, что получилось на удивление прекрасно. кевин знал. но он никогда в жизни не думал, что услышит такое от человека, который, казалось бы, всегда вставал на его защиту и оказывал поддержку. ведь он находился здесь с твердой уверенностью в том, что брат никогда и слова ему плохого не скажет. ведь он надеялся на него. ведь в глазах мальчика он был главным защитником, практически богом, способным одним взмахом руки или взглядом отвести от него все невзгоды. но и этот лучик света в жизни хёнсо погас. и именно в тот момент до парня дошло осознание: в мире он один. совсем один. и ничего с этим не поделаешь. близкие порой отворачиваются, предают, и парень усвоил жесткий урок жизни: кровное родство — пустой звук, о котором и думать даже не стоит, ибо оно не значит ровным счетом ничего. у парня и так было десяток поводов убедиться в этом до этого, но после своего грандиозного провала подобных поводов стало еще больше. взять, к примеру, срочный переезд обратно в корею. мать и слышать не хотела слова сына о том, что он поступит на следующий год либо же попадет с такими баллами в другой университет. мать не замечала его слез, когда он умолял остаться здесь, в канаде. ведь женщина знала: кевину здесь нравится. он и правда расцвел в этой стране. а ее дело, как настоящей матери, ростки, что дал сын, затоптать. так она и сделала. и так кевин, сломанный окончательно, вернулся в родную страну уже не помышляя о том, что когда-то сможет стать счастливым. так он и продолжал жить с матерью, которая его ненавидела уже в открытую и не стыдилась говорить об этом, пока отец работал в другой стране и содержал их семью. так он и убедился лишний раз в собственной бесполезности, но из-под крыла матери уйти не мог, получая ее упреки и тумаки каждый раз, когда до нее доходили плохие слухи о сыне. и кевину ничего не оставалось, как вновь вернуться к режиму мальчика-отличника, отсчитывая дни до того, когда он, наконец, выпустится из университета. или по крайней мере умрет. и второе было в разы вероятнее. в его голове слишком явно рисовались картины пережитого ужаса, который точно также преследовал его попятам и до сих пор. раны не заживали, напротив, поверх наносились все новые и новые, приносящие дикую, ни с чем не сравнимую боль, но ко всему в жизни ты привыкнешь, даже к самому ужасному. по этой причине в несчастье своем кевин вскоре перестал видеть что-то жуткое, напротив, лишь смирился и покорно отдался судьбе, пока все вокруг, в частности сону и эрик, пытались вытащить его из водоворота побоев и оскорблений, за что парень в глубине души был искренне благодарен друзьям за это, но все еще испытывал легкий дискомфорт, что вполне понятно. за столько лет он привык быть грушей для битья, но никак не достойным человеком. поэтому хорошее отношение друзей к себе вызывал в нем легкий дискомфорт. точно также, как и хорошее отношение матери джейкоба к сыну. как только парни пересекли порог дома джунена, их сразу же встретила дружелюбная женщина. она ярко улыбалась, копошилась и шуточно бранила сына за то, что он даже не предупредил мать о приходе гостя. женщина также огромное внимание уделила и самому кевину, в самых ярких выражениях описывая и то, что гость-то, видимо, твой друг, причем друг выглядит таким воспитанным и очаровательным, что ей даже жаль принимать его с практически пустыми руками. джейкоб нещадно краснел от матери, которая то и дело, что спрашивала сына, почему он не познакомил ее с таким милым мальчиком раньше, а кевин лишь мялся на месте и в смущении опускал взгляд, лишь изредка поднимая его, чтобы увидеть, как женщина мягким движением руки треплет сына по волосам и тихо спрашивает того о том, как прошел его день. — мам, кевину очень неловко, — едва ли слышно шепчет джейкоб, а мама его лишь качает головой и, подходя к парню, аккуратно проводит ладонью по макушке кевина, заставляя того приподнять голову и в удивлении посмотреть на женщину. в его глазах было столько теплоты, столько любви и заботы, которая относилась не столько к джейкобу, сколько к кевину, который стоял пред ней в ссадинах и с затравленным видом. кевин был готов прямо сейчас разрыдаться, как маленький ребенок, от ее ласковых жестов, но он стойко держался и даже натянул легкую улыбку. — не испытывай никакой неловкости, кевин. наш дом — твой дом, — высокопарно произносит женщина, слыша, как позади нее джейкоб тяжело вздыхает, но, впрочем, выглядит довольным от того, что говорит его мать. ведь кевину, очевидно, не хватало такого. джунен ведь не дурак, напрямую ничего не спрашивает, но глаза у него есть. и он прекрасно сопоставил некоторые факты в своей голове, но о них другу напрямую никогда не скажет. — все друзья джейкоба — чудеснейшие люди. даже сорванец хенджэ! ох, какой же он на самом деле льстец и как часто утягивал моего сына не пойми куда, но и тот само очарование! так что я верю в то, что и ты прекрасный человек, а прекрасным людям мы всегда рады. — слышал бы это хенджэ, он бы в привычной манере надул губы и спросил, за что вы с ним так жестоки, — с легкой улыбкой выдал кевин, который за пару дней знакомства с новыми людьми вполне себе уяснил характер джэхена. и его призрачная догадка подтвердилась смехом женщины, которая, кажется, готова была теперь пуститься к долгий философский монолог касательно уже хенджэ, но джейкоб легко переменил тему разговора. вернее сказать, попросту бесцеремонно взял кевина за руку и сказал, что они обсудят какой-то совместный проект у него в комнате, на что женщина лишь согласно кивнула и проговорила, что будет ждать, когда они спустятся к ужину, и сразу же убежала на кухню, продолжая, впрочем, бормотать себе под нос комплименты кевину, который покорил ее с первых же секунд. джейкоб не соврал. вернее, соврал, но отчасти. он правда отвел кевина к себе, но ни о каком проекте и речи идти не могло. в планах у парня было либо поговорить о чем-то, либо посмотреть какой-то фильм. и, если кевин разделяет его любовь к играм, можно бы пару часов провести за лигой легенд, конечно. в общем, вариантов и правда было много, джунен уже нарисовал в голове примерный план действий, как вопрос кевина выбил его из всяких раздумий. — у вас не принятно… я имею в виду… тебя мама не бьет при встрече? джейкоб, кажется, на пару секунд потерял связь с реальность. по хенсо нельзя было сказать, что тот шутит. нет, он явно говорил серьезно. его и правда интересовало то, что ответит джунен. и это, кажется, пугало последнего больше всего. прямо сейчас кевин выглядел, говоря честно, жалко. он мялся у самой двери, не решаясь пройти дальше в комнате, сминал меж пальцев рукава свитера и поджимал губы, исподлобья глядя на друга. но, благо, он вовремя заметил замешательство парня и поспешил исправиться, понимая, что вопрос его показался тому явно странным. — в шутку! просто моя мама всегда легонько то по плечу шлепнет, то еще что-то. вот, у нас такая степень проявления любви, и я… забудем, ладно? парень лишь кивает в ответ и отвлекается на кое-какие приготовления. включает компьютер, удобно отодвигает клавиатуру и ставит рядом второй стул, дабы кевин мог опуститься рядом. затем приоткрывает окно, дабы пустить немного свежего воздуха в душную комнату. все это заняло у джейкоба минуты три от силы, но за все это время кевин даже не подумал сдвинуться с места. он так и стоял на пороге, терпеливо наблюдая за тем, что делает джунен, и, видимо, с нетерпением чего-то ожидал. а джейкоб, вновь удивленный поведением друга, встал посреди комнаты и пару секунд удивленно смотрел на него. — чего не проходишь? — а можно? — ты еще спрашиваешь! — обычно я жду разрешения, поэтому… кевин фразу не заканчивает, зато джейкоб замечает, как он слегка дрожал, проходя дальше. он делает пару шагов, осматривается и словно не верит в сказанное джуненом. да и во все произошедшее в принципе. не верит в то, что здесь царит любовь, понимание, дружелюбие. не верит в теплоту атмосферы. не верит в реальность. разве так живут семьи? разве сына не должны встречать криками? разве он не должен спрашивать, можно ли ему сделать ту или иную вещь? разве за то, что он без спроса приводит домой друга, его не отчитывают прямо при этом же друге и не выгоняют последнего на улицу? нет, джейкоб, кажется, живет в абсолютно другом мире. и мир этот казался кевину диким, но до одури приятным. непривычным, но таким притягательным. словно огонь, к которому хочется прикоснуться. но как только пальцы касаются пламени, то по телу сразу же разносится дикая боль. сейчас же кевин и правда будто бы решил вступить в костер. он притягивает, но жжется сильно. точно также его притягивала и атмосфера в доме джейкоба и точно также обжигала его раненое сердце. однако от привычек отказаться он не может. поднимает вопросительный взгляд на друга, а затем смотрит и на кровать, застеленную пушистым покрывалом. джунен лишь улыбается, кивает в ответ и внимательно следит за тем, как кевин аккуратно опускается на мягкую кровать, причем на самый ее край, и сидит не двигаясь, боясь, видимо, сделать что-то не так либо помять то злополучное покрывало, пока джейкоб бесцеремонно плюхается рядом, ерзает и тихо посмеивается, вызывая улыбку кевина. простой жест, который последний предельно понял: джунен недвусмысленно намекнул на то, что сдерживаться особо не стоит. — кев, устроить марафон фильмов «марвел»? — никогда их не смотрел. — тогда какие фильмы ты любишь? — нет, ты не понял. я никогда не смотрел фильмы. «первый звонок», — думает джейкоб и хорошо скрывает свое удивление. удивление, впрочем, не особо приятное, ибо от откровенных ответов кевина картина в его голове начинает складываться, что парня совсем не радовало. — тогда игры. у меня есть последняя часть… — у меня не было компьютера. — а приставка? — выкинули на следующий день. «второй звоночек, но, может, все не так плохо», — мысленно джунен себя успокаивает. стыдит себя за то, что фактически устраивает хенсо допрос, но в благих целях. должен же он понять, что парню нравится. — но… как ты учился? — писал все от руки. мне говорили, что так лучше запомнишь информацию. «третий уже, получается», — в душе он тяжело вздыхает, продолжая задавать вопросы, но на все ответ один и тот же. кевину либо все запрещали, либо явно не приветствовали его попыток чем-то заняться. он, кажется, ничем, кроме учебы и не занимался. книжки читал, да, кевин сам в таком признался. на пианино еще играть умеет, но, судя по тому, с каким недовольством кевин все это говорил, воля заняться подобным была явно не его. и это, кажется, сломало джейкоба окончательно. он устраивается на кровати поудобнее, пялясь в потолок. мельком оглядывает комнату, в которой было абсолютно все, что нужно молодому парню: шкаф, до отвала наполненный одеждой; не особо новый, но игровой компьютер; удобная мягкая кровать, полки с различными книгами, ковер, светлое огромное окно, шторы и так далее. всегда джунен считал, что подобное нечто само собой разумеющееся. несмотря на цены, это не предмет роскоши, а предмет необходимости. даже тот же компьютер нужен был джейкобу не столько для игр (хотя поиграть он был охотником страстным), сколько для той же учебы. на кровати он спит. в шкафу хранит все свои шмотки. в окно проникает свет. все это — аспекты жизнедеятельности, все это нечто обычное, но так почему же кевин говорит обо всем с таким нежеланием? почему же его еще, очевидно, с самого детства лишали всех благ, так что сейчас он, кажется, и отдыхать никак не сможет. разве что книжку почитает, да и то наверняка научную. за что с кевином обращались так? джейкоб не знал. но знал, что сердце его неприятно щемило лишь от мыслей о том, через что он прошел и по какой причине прямо сейчас он сидит в синяках. — я не знаю, кто ты, — задумчиво начинает джейкоб, а кевин от звука его голоса вздрагивает и переводит на парня взгляд. — тогда, при первой встрече, ты показался мне вполне обычным парнем. таким же, как и я сам. а сейчас я уверен… я понятия не имею, кто ты такой. я не знаю, каким было твое детство. за исключением того, что ты жил в канаде. я не знаю, что сделало тебя таким, какой ты есть сейчас. но знаю одно — ты не заслуживаешь такого обращения, которое получал всегда. ты — мальчик, у которого впереди много чего. поверь, мама была права: я людей вижу. и я вижу, что ты добьешься всего, что захочешь. хенсо чувствует, как в уголках глаз собираются слезы. руки его крупно дрожат, дыхание спирает, а сам он то ли хочет уйти и не слышать всего этого, то ли остаться и дослушать мысль джунена, который, кажется, говорил и вовсе не замечал реакции кевина на свои же слова. все больше походило на монолог, нежели на диалог, но парень даже не стремился перебивать друга. некрасиво как-то. да и не в характере хенсо. — мне жаль, что ты проходишь через все это. без понятия, через что. но по твоим глазам видно: прошел ты через многое. ты не привык к хорошему обращению, я прав? ты не привык к тому, что тебе можно делать обычные вещи. ты считаешь их чем-то запрещенным. ты считаешь себя недостойным человеком. но, обещаю, я докажу тебе обратно. я докажу тебе, что ты достойнее всех нас. меня, хенджэ, сону, эрика. я покажу тебе, что ты больше, чем сломанный парень. ты — сокровище, кевин. ты заслуживаешь сиять, кевин, а не сгорать. ты заслуживаешь чего-то большего, чем побои и слезы. и я сделаю все, чтобы дать тебе это. к концу своей речи джейкоб, кажется, повышает голос. он говорит горячо, порой глотает слова, путается в мыслях и удобно присаживается рядом с кевином. берет того за руки и крепко сжимает его дрожащие ладошки в своих, смотрит в глаза серьезно, так, что даже кевин со своим недоверием и подозрительностью не может найти ни одной искорки, доказывающей, что джунен врет. потому что джунен не врал. он был искренен, предельно честен, и это, кажется, сломало цепи, сковывающие столько лет остатки от сердца кевина. он знал джейкоба совсем недолго. настолько недолго, что слушать такие речи от человека, знакомого тебе так мало, можно сравнить с сумасшествием. причем обоих: как говорящего, так и слушателя. но, кажется, и джейкоб, и кевин готовы были в таком случае признать себя сумасшедшими. во всеуслышание заявить, что с ними что-то не так, раз они так быстро почувствовали друг к другу непреодолимую тягу. они готовы были всему миру объявить войну, но от своих слов и мыслей они не откажутся. да и парням прямо сейчас было в открытую плевать на то, что происходит или может начать происходить вокруг. мир их сократился до маленькой комнатке, в которой сейчас слышались клятвы о защите. мир кевина сократился до горящего взгляда джейкоба, а мир джейкоба — до легкой улыбки кевина. — я верю тебе, джейкоб. нет, не так… я доверяюсь тебе. джунен его прекрасно понимает. понимает, почему тот исправился. потому что, нет. кевин не верит. кевин буквально доверяет всего себя в руки джейкоба, что значило гораздо большее, чем обычное доверие. и кевин был уверен в том, что джунен сможет защитить его. если, конечно, нужда появится. но никто из парней и не догадывался о том, что уже завтра джейкоб нужен будет кевину точно также сильно, как и глоток воздуха, потому что прошлое привыкло ходить попятам и напомнить о себе. причем не всегда в самом положительном ключе.