*
Приторный запах дешевых духов неприятно щекотал нос Эрвина. Он брезгливо поморщился. А дурацкая головная боль с каждой чертовой секундой становилась всё сильнее. «Не хватало бы ещё здесь застрять, » — невесело подумал про себя Эрвин. И, словно повинуясь его мыслям, лифт вдруг резко встряхнуло, и он остановился. Лампочки почти потухли - только одна продолжала робко мигать сверху. Зашибись. Невысокий парень покачнулся и, не удерживая равновесия, завалился на мужчину. У него на ногах были женские ботфорты с тонкой, неустойчивой шпилькой. Эрвин на рефлексе приобнял его, удерживая. — Простите, — виновато произнес парень, запрокидывая голову вверх и испуганно заглядывая в лицо высокого мужчины, будто тот сейчас побьет его. Хотя учитывая внешний вид… Это было оправдано. В этих краях мало кто будет толерантно относиться к проституткам. Особенно к таким, позорящим пресловутую мужественность. У паренька, кстати, оказались очень красивые глаза. Серые, но в то же время с каким-то синим отблеском в глубине. А длинные неровные ресницы, с которых на голубоватые веки осыпалась черная тушь, имели форму стрелки на уголках. — Ничего, — хрипло отвечает Эрвин и, не понимая, что им движет, наклоняется ближе к бледному лицу. Губы у парня шершавые и в то же время липкие от жира дешевой и, судя по запаху, просроченной помады. Однако, даже несмотря на это, они всё равно удивительно приятные на ощупь. Мягкие, теплые. Он послушно приоткрывает рот, пропуская во внутрь. Отвечает отчаянно, но делает это как-то неожиданно неумело, робко, будто боясь сделать что-то не так. Но Эрвин в этот момент не хочет заострять на этом внимание. — Ты чистый? — шепчет мужчина и нетерпеливо целует уже в светлую шею. — Да, — выдохнул парень и зарылся тонкими пальцами в светлые волосы. Слегка отросшими ногтями приятно царапает кожу черепа. — За сколько? — Давайте с вами договоримся после, — удивительно вежливо отвечает он и запрокидывает голову, доверчиво подставляясь под чужие поцелуи, что уже превращались скорее в требовательные укусы. Наверняка, на бледной коже после них остаются темные следы. Однако сейчас, в маленькой кабинке застрявшего лифта, это невозможно было разглядеть. Пряжка собственного ремня звонко щелкнула, а тяжелая рука паренька легла на пах — там уже заметно оттопырилась ткань затертых, рабочих джинсов. Парень осторожно двинул рукой, и из груди мужчины вырвался несдержанный то ли стон, то ли рык: — Снимай штаны. Тот послушно кивнул, повернулся спиной, как по команде, и абсолютно неэротично, непрофессионально спустил узкие брюки. Не до конца. Они застряли и остались висеть где-то на уровне середины черных ботфорт, которые сейчас так изумительно резко контрастировали с цветом кожи. Облокачиваясь руками о грязную стенку лифта, парень расставил ноги шире — как только можно было сделать это в таком неудобном положении. — Есть презервативы и смазка с собой? — свой собственный голос Эрвин слышит словно издалека, оглушенный бешеным стуком сердца. — В кармане куртки, — отвечает тихо парень, а Эрвину на секунду кажется, что видимый из-за темных волос кусочек щеки смущенно краснеет. Хотя, возможно, просто так падает тень. Вынимая содержимое чужих карманов, Эрвин приспустил джинсы немного вниз и достал уже болезненно стоящий член. Одним движением развернул резинку по всей длине. Затем зачем-то полез холодными, слегка подрагивающими от волнения пальцами парню под куртку, с удивлением отмечая, что под ней ничего нет. Холодно ведь. Ладонью провел по впалому животу. Спустился ниже. Осторожно взял в руку член парня. Почему-то тот факт, что у него стоит, обрадовал. Хотя, казалось бы, какое Эрвину дело. Он же платит не за чужое удовольствие, а за свое собственное. Вернее заплатит. От каждого не очень аккуратного и ласкового движения парень вздрагивал, трогательно приподнимался на цыпочки в своих неудобных ботфортах, чтобы продлить сладкое соприкосновение. Только через пару долгих минут Эрвин понял, что слишком увлекся этим процессом, совершенно позабыв о себе. Он убрал руку от уже влажного от смазки члена. Парень в ответ протестующе хныкнул, но потом, опомнившись, послушно опустил голову, наклонился ещё сильнее, прогибаясь в пояснице. Эрвин одной рукой раздвинул чужие ягодицы, открывая для себя. Внутри было гладко, ни одного волоска, но кое-где виднелись неосторожные тонкие порезы от лезвия. От мысли, что парень только недавно стал заниматься этим, как-то странно кольнуло сердце. Первый смазанный палец прошел очень легко, словно мышцы были уже растянуты. Сам. Или, может, с кем-нибудь недавно спал. От этой мысли Эрвину стало нехорошо. Не хотелось делиться. Не хотелось, чтобы чьи-то грубые руки ещё касались этой мягкой, бледной кожи, чтобы чужие глаза не смели смотреть на эти угловатые плечи и острые лопатки, виднеющиеся из-под съехавшей курточки. Когда уже три пальца стали свободно проталкиваться внутрь, Эрвин приставил головку к припухшей розовой дырке. Направляя себя пальцами, он медленно вошел внутрь наполовину. Собственные колени грозили подкоситься в любой момент, и он уперся руками в стену. Зачем-то переплел свои пальцы с тонкими прохладными пальцами парня. — Тебе не больно? — спросил Эрвин, не понимая сейчас откуда в собственном прокуренном голосе взялось столько заботы и беспокойства. — Всё хорошо, вы можете продолжать, — запыхавшись ответил парень и сам подался чуточку назад, насаживаясь. Эрвин хмыкнул. Уткнулся в темные волосы, вдыхая, странную смесь сладких духов и хозяйственного мыла: — Перестань обращаться ко мне на вы. Просто Эрвин. — Простите. Ой, то есть прости.*
Куртка упала на пол, открывая изящную спину. Плечи у парня заметно дрожали каждый раз, когда Эрвин резким движением входил во внутрь. А звуки бьющихся друг о друга тел пошло разносился по маленькой кабинке. Интересно уже кто-нибудь из добропорядочных жильцов вызвал службу? Хотя в это время вряд ли кто из вменяемых людей будет гулять. Около четырех часов ночи. Разгар рабочей недели. Как же было приятно сейчас вбиваться в это теплое, податливое тело под собой, ощущать, как по нему проходится судорога в те моменты, когда удается задеть простату. Если бы у Эрвина сейчас спросили, как его зовут, то он скорее всего не смог бы ответить. Перед глазами плыли яркие искры, вспыхивающие неожиданно из темноты. Собственные пальцы бездумно двигались по гибкому чужому телу, бессовестно щупали его, оставляя после себя следы. — Ты невероятный, — стонет Эрвин куда-то в изгиб шеи и продолжает бешено двигать бедрами, чувствуя, что его хватит ещё буквально на пару движений. Вдруг парень, всё это время только глухо скулящий сквозь сжатые губы, отчаянно и громко всхлипнул. Выгнулся, беспомощно хватаясь за бедро Эрвина. Мужчина замедлился. Поддаваясь своему какому-то извращенному желанию, он собрал капли семени и поднес к губам парня. — Оближи, — приказывает он и завороженно наблюдает за тем, как тот послушно открывает перемазанный в помаде рот, одним движением глубоко заглатывает длинные узловатые пальцы. Еще несколько толчков в мягкую, судорожно сжимающуюся после оргазма глубину, и ещё пара движений шершавого языка на пальцах, и Эрвин чувствует, что срывается в пропасть. В ушах звенит, ноги подкашиваются. Он понимает, что наваливается неподъемным грузом на худую спину, но ничего не может поделать. Только в самый последний момент удается сохранить равновесие и позорно не грохнуться в обморок. Давно у него не было столь сильной разрядки.*
Они молча приводят себя в порядок, не находясь, что сказать друг другу. Через пару минут, как по волшебству, лифт начинает двигаться — хотя они никого так и не вызвали. Он останавливается на седьмом этаже, темное табло с яркой цифрой надоедливо мигает сверху. Однако Эрвин медлит. Только когда двери начинают уже вновь закрываться, он делает неровный, неуверенный шаг вперед. — Сколько я тебе должен? — Эрвин успевает остановить закрывающуюся створку. Та жалостливо скрипнула от такого грубого обращения. — Не надо, — мягко отвечает парень и улыбается ему. У него белые зубы, со слегка выступающими вперед верхними клыками. Эта деталь кажется такой трогательной Эрвину, что перехватывает дыхание, и внутри что-то сжимается от болезненной нежности. — Вот моя визитка, — протягивает парень обычный клетчатый листок бумаги: — Прощайте. Ой, то есть пока. Я, кстати, Леви. Просто Леви. Он заправляет темную прядь челки за ухо. А Эрвин убирает руку, позволяя дверям лифта закрыться, и остается один в темном коридоре, пахнущем всё так же затхлой плесенью и сыростью. Но голова уже не болит.