Главные герои

             Конечно, Анна Козневич, как и предвещала Дашка, перетягивала на себя все мужские взгляды. Во-первых, она опоздала, факт, специально, чтобы завладеть всеобщим вниманием. Во-вторых, вырядилась в сверкающее серебряное платье с офигительным вырезом. В-третьих, вошла и давай позировать, крутиться… И все, конечно, обратили внимание, что у красотки на спине появилась татуировка — весьма угрюмая птица, держащая в горбатом клюве колесо сансары. В-четвёртых, пошла всех целовать, оставляя на щеках однокурсников алый след. В-пятых… В общем, девчонки не слишком радовались её явлению. Они потом обсудили, что «губы перекачаны», «линзы её уродуют» и «бижутерия дешёвая».       Она уселась рядом с Вовкой Хохловым и тут же включилась в беседу. Вспоминали археологичку, слёт студотрядов на турбазе, смешные случаи на сессиях, костюмированный бал на день истфака на пятом курсе…       — Ты, Вовчик, конечно, всех уделал своими голыми ногами и торсом с тряпицей на жопе и крылышками. У преподов челюсти поотваливались от такого кудрявого Купидона со стрелами, — хохотала Дашка, — Адамчик, мне кажется, припух, когда ты его ещё и пригласил на менуэт. Только лук со стрелами мешали вам явно!       — Но-но, я это оружие неделю мастерил! — отозвался Вовка, пытаясь увести разговор от Адама Викторовича.       — А что он тебе с таким строгим фейсом выговаривал тогда? — Анюта возвращала тему препода.       — То, что это не исторический костюм, что герой мифический… — На самом деле Адам Викторович отчитывал его вовсе не за непопадание в тему, впервые за всё их «общение» в пределах универа говорил о Теме в другом смысле. Ругал. За оголение перед всеми. За то, что не предупредил. Велел быть сегодня… Велел быть готовым. — Так-то я не единственный был с голыми ногами! Виталя Меринов с четвёртого курса спартанцем же был!       — Нет! У Витали Меринова ноги в мышцы были одеты, он затем и вырядился так, чтобы предъявить результаты тренировок и потребления стероидов. И потом он щитом прикрыться мог, весь из себя царь Леонид. А ты, Вова, прости, был ходячий секас! — веселилась Козневич.       — Шикарная была Сонька! — тихонько толкнул плечом Макарониху Дорофеев.       — Это да! — воскликнула Вероника. — Прям мадам Помпадур!       — Особенно гармонично она смотрелась с красным командиром товарищем Дорофеевым! Галопом такие… оть… оть… оть… — угорал Юрец.       — Ну, знаете, Ритка тоже в кокошнике поверх фиолетовых волос и со штангой в брови! Когнитивный диссонанс!       — Капец! Фиолетовый, конечно, не мой цвет! — Ритка Солодовникова давно не украшала себя всеми цветами радуги, сняла весь пирсинг и выглядела теперь прилично, как и положено матери двойняшек.       — А Дрозд! Безумный парик, кафтан этот золочёный, чулки с панталошками? И ведь подлецу всё к лицу! Где он взял этот костюм?       — Это Воронов договорился в театре, вы же знаете, он любые двери открывал… Они только тиару для короля-солнца в общаге сами делали, — пояснил Черниченко.       — То есть Дрозда вырядили как Людовика XIV, а сам Ярик скучный фрак напялил…       — Ну не такой уж и скучный. Он был хорош, прямо Байрон!       — А вот у меня вопрос, — звонко обратилась ко всем Аня, — где они сами-то, Дрозд и Воронов?       — А Дрозд скоро будет! — объявил Хохлов. — У него самолёт — наверное, садится как раз сейчас. Он обещал сразу из аэропорта к нам.       — Е-е-ес! — обрадовался Дорофеев. Да и не только он…       — А Воронов никому не отвечает, не выходит на связь, — добавила Дина. — Может, Дрозд знает, где он…       — Это вряд ли… — серьёзно сказала Аня. — Что ж, подождём Олежу!       И река разговоров пронеслась с новой силой. Оказалось, что они соскучились, что рады видеть друг друга, что многое из прошлого их объединило намного сильнее, чем они думают. Обычно на курсе водораздел проходит между общагинскими и местными. Но у них всё не так. Хотя, конечно, пришли не все: из семидесяти их было всего человек двадцать.       У многих жизнь начала менять курс: один поступил на юридический, другой превратился в блогера, кто-то создал клуб исторической реконструкции в огосударствленном детском центре на Чёрном море, все отлично поняли, что Люся и Вероничка съехались… Кто бы мог подумать!       Посреди общей болтовни все заметили, что Дорофеев и Золотарёва исчезли. Заулыбались… Любовникам казалось, что о их тайной бурной связи мало кто знал…       — Любовь, однако! — лыбилась Вероника.       — Да, только им об этом никто не сказал, что это так называется, — подтвердил Славка.       Все уже много раз поменялись местами. Залили селфи в инсту для тех, кто не смог приехать. Помянули профессора Александра Степановича. Тостонули за будущего ребенка Богдана и Динки. Посплетничали об археологе Борисовиче, который, оказывается, вновь женится — и опять на аспирантке. Именно на обсуждении археолога в зал влетела Макарониха:       — Та-да-а-ам! Кто к нам прилетел?       — Уа! — зашумели все, и перед ними предстал Олег Дрозд.       — Вот ведь как хорош, сволочь, — прошептала Дашка, за что получила выгнутую бровь мужа. Но, похоже, все с Дашкой были согласны. Олежа, как всегда, само обаяние и позитив.       — Опережая вопросы, я без дури, без тюльпанов и без селёдки! — крикнул он толпе. И побежал навстречу. И ведь уверен, что все тоже примут, обнимут, расцелуют… даже Анька Козневич.       Олег был весь какой-то иной. Качественно другой. Незнакомая одежда, странный цвет загара, новые жесты и слишком правильная речь, отвыкшая от актуального сленга. И вроде счастливое лицо, но каким-то ненастоящим, суррогатным счастьем светится.       Начались разговоры по второму кругу, всем было интересно, как там? Скучает ли? Помнит ли? Тот ли это Дрозд?       Он был тот.       Он всё ещё создавал вокруг себя атмосферу невесомости и безответственности, генерировал даровую энергию. Он находил слова, он избегал штампов, он помнил все нюансы и всех любил… Новые тосты, новые темы, новые воспоминания. Потом включили музыку. Были танцы. Все, кроме Богдана с Динкой и Вовки, изрядно выпили… И никто не собирался расходиться. Даже Дорофеев и Золотарёва больше не покидали их компанию.       Дзинь-дзинь! Это Анюта Козневич постучала по бокалу:       — У меня тост! — и неестественно широко и пьяно улыбнулась: — Садитесь! Он будет долгий!       — Ань! Только не гневи наши яйца! — Юрец, видимо, уже был на пределе своих алкогольных возможностей.       — Друзья! — Аня не обращала на пошляка внимания. — Выпьем за любовь! И за того, кого я не то чтобы просрала… кого я подставила. Внимание, сейчас будет каминг-аут!       — Ань, давай просто за любовь, без аутов… — попытался усадить её Дрозд.       — Нет! Я, можно сказать, ради этого пришла! Ф-ф-ф… С чего начать… Я влюбилась в Воронова с первого взгляда! — Все вдруг замолкли. — Да с хуя ли, вы это и так знаете! Я больше шести лет его преследовала!       — За Ярика! — поднял бокал с минералкой Хохлов.       — Нет. Стоп, — остановила всех Аня, и стало понятно, что она совсем не пьяна. — И я виновата перед ним. Поэтому его здесь нет. Впрочем, ему не повезло не только со мной…       — Ань, не надо, — потянул её вниз Вовка.       — Надо! Помните, тогда на психологическом практикуме была игра в гляделки на Валентинов день? Ярик мне тогда признался, что он… ну, в общем, никогда не полюбит меня, — она обвела всех горящим взглядом и остановилась на побледневшем Олеге, — что у него есть кого любить. Он сказал тогда, что… что… у него есть… д-девушка. И он никогда… её… — ощущение, что Аня преодолевала какие-то никому невидимые препятствия, — …её не предаст. И я не поверила! Я же вся такая охуительная! Разве кто-то может передо мной устоять? Даже если это честь и совесть курса! Разве кто-то может со мной конкурировать? Вот Олежа не даст соврать… это был чистый харассмент. Я поехала за ним в археологичку, потом в стройотряд — варить трудягам кашу, я преследовала его на каникулах, когда он уезжал в свой Красноярский край, я добилась быть с ним в одном архиве на практике. И да, я порой не выдерживала и зажимала его в нашем чудном уголке на шестом этаже, рядом с курилкой. Ни разу я не получила по морде. И даже мата в мою сторону, вы же его знаете... интеллигенция! Но и ни разу он не предал свою любовь…       — А кто она? Мы её знаем? — вдруг спросила Вероничка.       — Знаете.       — Мне кажется, что лучше не называть имен, — вдруг вмешался Дорофеев и нахмурился, что-то припоминая.       — Так вот, тогда, на выпускном… Я понимала, что это последний шанс. Что потом у Яра будет легальное право меня не видеть, не знать, не провоцировать. Что он тупо исчезнет из моей жизни. И я была зла — на себя, на него, на эту его беспросветную одержимость. Поэтому я решила их поссорить. Вернее, не так… Подставить Яра. Сразу, как вы все поехали в общагу, я ринулась вслед. Дождалась, когда Воронов будет один в комнате, — все оглянулись на Дрозда, ибо помнили, что тогда Олег был инициатором каких-то диких плясок в коридоре на третьем этаже. Дрозд же пристально смотрел на холодный кусок стейка. — И тихонько зашла. Разделась. Не будет же он бить даму. Тем более ту, что влюблена как кошка, что целует его, не может насытиться, лезет в штаны, обещает отсосать…       Даже присвиста ни у кого не вырвалось. Все бокалы поставлены. Вилки положены. Музыка заглохла. Официанты где-то заблудились…       — И я не только обещала. Он в какой-то момент расслабился, и я толкнула его на диван. Я думала, что мой рот и рот любого… любой другой будут иметь одинаковый эффект. Хотя хрен знает, думала ли я! Тупо хотела его как сучка! Хотела трахнуть, привязать, сломать сопротивление. И, возможно, я бы поступила так и сейчас. Я должна была попробовать. Но была ведь и другая цель. Я знала, что дверь открыта. Что в любую минуту войдёт т-т-та, кого он любит… И она вошла! Как раз вовремя. Как раз, когда я вбирала в себя его член до основания. Да, я сука! Но она… Получилось даже круче, чем я ожидала. Она увидела, попятилась и выскочила вон. И что значит та любовь, когда ты не можешь услышать своего человека? Когда умело созданная картинка заставляет тебя наплевать на их отношения, на его настоящие чувства, на его попытки просто объясниться… Видимо, любил только он.       Общагинские вдруг вспомнили, как Воронов кого-то искал тогда, стучал в двери, но все были пьяны и счастливы…       — Она его бросила? — зло спросила Сонька Золотарёва.       — Да. Они даже больше не виделись. Никогда.       — Значит, она общагинская? — прищурил глаза Городецкий. Явно высчитывал, кто бы это мог быть.       — А ты чего добилась? — презрительно дёрнула губой Люся Лейхнер.       — Ничего. Только того, что он остался один и его ломало.       — Он уехал в Сибирь? — подал голос Богдан.       — Нет. Он в городе. И у меня есть его телефон и адрес. Вы же понимаете, что я продолжала преследовать его и дальше… Я ведь решила, что победила эту его страсть и теперь он будет точно мой. Приезжала, унижалась, разбила о его голову бутылку, просила прощения, сожгла все его фотографии этого… этой... его любви, пыталась его напоить, соблазнить, угрожала, умоляла…       — А он?       — А он по-прежнему любит, кого любил. И это… — она показала на себя, — всё ещё не я.       — Что же он не боролся за свою любовь? — похлопала стразами на ресницах Вероника.       — Он пытался почти год: звонил, писал, добивался встречи. Но ему не дали шанса, и думаю… он устал, сдался. — И вдруг переменив тон на водевильный: — Ведь мы, девочки, страшно эмоциональные существа, мастера выносить мозги. Как вбили себе в голову, так ничем не выбить… И я, и та его великая любовь! Правда, Олежа? Эх! Выпьем за Воронова! Насколько я знаю, он никому из вас плохого не сделал!       — То есть ты ему говорила о нашей встрече? — вдруг ожил Хохлов.       — Да.       — И он не пришёл, — констатировал факт Дрозд.       — За Воронова! — крикнула она, и все выпили как-то по-дурацки, не чокаясь.       Да и концовочка вечера получилась какая-то смятая. Всё из-за речи Козневич. Сама она очень быстро напилась. Потащила танцевать Дрозда, обвила его всем телом, пряно дышала в шею, что-то шептала. Поцеловала в губы под кульминацию. Олег благодушно терпел. Как и все.       Потом ещё обменивались адресами, фоткались. Вероника с Анькой потребовали ехать в караоке. И все поняли, что пора и меру знать. Первыми уезжали Вовка и Олег: ведь Хохлов изначально пригласил приятеля пожить у него. Многие вышли их провожать.       Уже бросили на заднее сиденье чемоданчик, захлопнули дверцу зубастого «майбаха», и машина приятно зашумела, как Хохлов спросил:       — Я правильно понимаю, что ты едешь сейчас не ко мне?       — Да. — Олег не смотрел на Вовку.       — Она дала тебе адрес?       — …И телефон, когда мы танцевали…       Вдруг к машине подбежала Люся, постучала в окошко. Опустили стекло…       — Олег, передай ему спасибо. От нас с Вероникой!       — Э-э-э… Хорошо.       — Пока, Люсь! — И Хохлов тронулся с места.       Дрозд непривычно молчал. Всегда приветливое, улыбающееся лицо сделалось чужим и незнакомым.       — Не парься. Никто не догадывался. Правда, — уверил Хохлов, — да и сейчас в башке дважды два сложилось только у самых ебанутых. Анька вон как свою речь вывернула. «Она», «любовь», «страсть»… Я, например, просёк потому, что прекрасно помню, как ты прятался тогда у меня в комнате, а он тебя искал.       — Улица Авиаторов, он там живёт… — просипел Олег. — Она права… Я действительно как мудак поступил. Я знал, что Анька влюблена, и она меня даже предупреждала, что уведёт, что такой, как она, не отказывают… После того случая я его заблокировал по всем точкам доступа. Я был, видите ли, оскорблён. На самом деле я просто его предал… И понял это только через пару лет, в Голландии. И даже пытался связаться, исправить всё, но… Слушай, разбить бутылку о голову — после этого живут?       — Думаю, что живут в больничке некоторое время… оба. Звони ему. Если, конечно, ты намерен вернуться, а не просто обнять в знак примирения. Вдруг его нет дома или он справедливо пошлёт тебя… в Амстердам. Тогда мы поедем сразу ко мне, так я хоть напьюсь…       И больше не разговаривали. Вовка ведь понимал, что Олегу нужно не только собрать слова и мысли в кучу, что нужно переварить всё услышанное и справиться с эмоциями. На повороте на улицу Авиаторов он остановился, включил аварийку…       — Ф-ф-ф… — выдохнул Дрозд. Набрал номер по бумажке. Гудок. Гудок. Гу...       — Алло…       — Яр? Это… это Дрозд… Яр?       — У тебя что-то случилось?       — Случилось то… что я мудак. Я понимаю, что прошло три года… Что ты в праве послать меня. Но я еду к тебе.       — …зачем?       — За тобой. Я устал быть без тебя.       Молчание.       — Яр?       Молчание.       — Я никогда тебе не говорил этого… Яр, я тебя люблю.        Молчание. Ещё более долгое.       — Яр? Ты слышал меня? Я серьёзно...       — Авиаторов, дом 60, корпус 3. Первый подъезд…              Окраина города. Человейник посреди не вполне благоустроенной территории. На ступеньках первого же крыльца, опираясь на новенькие изогнутые хромированные перила, стоит Ярик, растрёпан, растерян, напряжён. Он в спортивках и в толстовке с логотипом универа, напечатанном когда-то в конторе Хохлова…       Ярик выпрямился, увидев выскакивающего из навороченной машины Олега. То, что вышел ещё и Вовка, не заметил или не успел… Дрозд, такой прежний, совсем не изменившийся, налетел, стиснул, поцеловал. Всё та же привычка ерошить ему волосы, тереться, как кот, лбом о лоб и гудеть ему в губы… От этого до сих пор не забытого чувства томительно и сладко заболело в груди. Ярик с трудом отлепил от себя Дрозда и старался не смотреть на его лицо.       — Постой, не нужно этого…       — Яр, прости меня. — Олег вновь попытался обнять, но тот отстранился.       — Собственно, не за что, у меня всё нормально. И у тебя тоже.       — Ненормально. Ни у тебя, ни у меня. — И обхватил лицо Ярика ладонями, повернул в свою сторону, чтобы смотрел, вспоминал, оттаивал. — У меня без тебя ничего не получается, я стал как унылое говно… И с кем-то с другим ничего не получается. Ты мой спешл эдишн. Поэтому ненормально, что мы не вместе. Я смогу всё исправить!       — Ты совсем не изменился… — Слышал ли Воронов, что ему говорили? Он жадно впитывал черты такого родного лица.       — Изменился, я понял, что люблю тебя, только когда потерял. Понял, что всегда вёл себя как скотина: обижался, истерил, испытывал, шутил, блядь, искромётно, принимал твои чувства как должное, а сам ничего не давал взамен… А так нельзя. Ведь я хожу благодаря тебе — после долбаной археологички. И, кстати, Богдан вполне здрав и хотел тебя видеть... Я даже средние века сдал Адамчику и по-английски шпарю только твоими стараниями. Ты заразил меня путешествиями и хорошими книгами. Я теперь другой…       — Хм… Ты мне благодарен... здорово.       — Яр! К чертям благодарность! — Дрозд легко заводился. По-прежнему. — Я стал другим!       — Я тебя любил таким, какой ты есть.       — Эй! Не прокатит это прошедшее время! Ты типа в завязке? Хочешь сказать, что вылечился от меня?       — Я надеюсь на это.       — И не надейся! — Олег ещё раз поцеловал Яра, теперь чувственно. — Мучайся! — Губы Воронова дрогнули. — Мы три года… потеряли из-за меня! Три года! Не будем больше терять ничего… — И Воронов сдался, ответил, прижался.       — Три года — это целая жизнь... Я тоже их потерял... Надо было быть настойчивее.       — Даже бесит, какой ты идеальный! — прошептал Дрозд. — Хоть бы врезал мне по шее, что ли, мне бы полегче было...       — Нет уж, мучайся...       Их прервал Вовка, который подошёл и поставил рядом сумку.       — Брейк! Успеет ещё врезать. — Он протянул руку Ярику. — Здорово, Ворон!       — Привет, — ответил тот рукопожатием. — Значит, ты про нас знаешь…       — Полагаю, что теперь не только я, но и ещё несколько человек.       — Я тебе всё расскажу, — пообещал Олег.       — Короче, передаю тебе птичку обратно в клетку, приезжайте в гости.       — Это только дня через три, не меньше, — подмигнул Дрозд. — Ну, веди меня — в клетку, так в клетку! — Дрозд подхватил сумку и подтолкнул Ярика к двери.              Хохлов вернулся к машине. Закурил. Достал смартфон. Покрутил в руке. Задумался. Посмотрел на окна дома… Нерешительно выбрал контакт и нажал «позвонить».       — Алло. Простите, что я так поздно. Это Хохлов… Мы можем встретиться?.. Да, я хочу этого… Я понимаю, что три года... Я согласен… Да, вы в праве... Завтра… Помню… Спасибо, Адам Викторович.       Отбой. Вовка выдохнул в небо и усмехнулся:       — Зря Дрозд говорит, что не признавался в любви раньше... Где-то эта майка валяется... «Я твоя сучка, любимый», надо найти. К завтрашнему...