Главные герои

             — Наденешь эту рубашку… — Дина сравнивала две вещицы на вешалках. Рубашка серая в рубчик и джинсовая скини. — Серенькую…       — А Воронов будет?       — К ней, пожалуй, галстук нужен… Нет, давай джинсу! А? Что? Воронов?       — Да, ты нашла его?       — Нет. Он как уехал тогда, так и пропал.       — И Дрозд не знает?       — И Дрозд… А ты как думаешь? Эта или эта? — Дина показывала две рубашки.       — Неужели они не общаются? — Богдан игнорировал вопрос о собственном наряде на сегодняшний вечер.       — Хм… тогда серая! Но учти, тебе придётся вязать галстук! — Увидев его пристальный взгляд, Дина обеспокоилась: — Лекарство пил?       — Мама сказала, что не нужно лекарство. Дрозд и Ворон не общаются?       — Да я не знаю! Хохлов написал Олежке, но где Ярик, никто не знает. Мы думали, что он в Сибири, у себя… Но он не отвечает. Его Фейсбук молчит три года.       — А если с ним что-то случилось?       — То что я сделаю? — Динку начинали раздражать эти вопросы.       — И ни один из нас не сможет помочь, поддержать… просто вспомнить о нём?       — Я понимаю, ты обязан ему… — Она села рядом и обняла Богдана за шею. — Но, возможно, человек хочет побыть один? Возможно, он не отзывается не без причины… Возможно, у него новая жизнь, свежий ветер в лицо, сильные люди рядом…       — Вдруг он считает, что его никто не ждёт? Ведь хуже нет… Вдруг ему не с кем поговорить? И эти сильные люди рядом чужие и молчаливые?       — Богдан, я беременна… — Она, конечно, не хотела объявить об этом так, между делом, за разговорами об однокурсниках. Но Динка Идрисова видела, что Богдан боится этой встречи, которую она сама же и затеяла.       Как случилось, что она полюбила пациента своей именитой мамы? Это заслуга Воронова… Заслуга или вина? Её подруга говорила, что вина… А мама считала, что заслуга…       Это был сентябрь, и впервые Воронова не было на парах. Потому что с Богданом Костенко случилась беда. Олег Дрозд, сосед Яра по общаге, рассказывал, что ночью на такси привёзли Богдана, избитого и ограбленного. Что Воронов возвращался из дома с каникул и увидел парня, лежащего посреди вокзальной площади, прямо у обелиска. Когда он подошёл, оказалось, что это Богдан. Какие-то ущербные ублюдки напали на него. Запинали. Вытащили кошелёк, смартфон. И Богдан так и лежал, скрючившись на самом видном месте ремонтируемой в очередной раз площади. Из всех прибывших только Ярик подошёл к телу…       Воронов не просто довёз однокурсника до общежития. Он сообщил полиции. Известил деканат и даже позвонил маме Богдана. Что всё в порядке…       Но через некоторое время оказалось, что не всё в порядке.       — Алло, Дина? Это Ярослав Воронов. У тебя ведь мама психиатр?       — Да…       — Тут такое дело… Все ржут, конечно… Но мне кажется, что это серьёзно. Можно ли как-то организовать обследование Богдана Костенко через твою маму?       — Хм… Давай я у неё спрошу? Могу трубку передать.       — Передай.       Дина слышала весь их разговор.       — …мне как-то не кажется это смешным, Мирьям Ильясовна. Богдан говорит, что слышит голоса. Он стал медлительным и каким-то тупым…       — Что за голоса? — инспектировала мама.       — Какие-то из лампы с потолка. Типа он их боится. Все стебаются над ним, но ведь… это страшно… Он не был таким раньше, до избиения.       — Что конкретно он говорит?       — Что лампочки — это портал к кому-то… Что ему велят защищаться, не поддаваться, никому не верить!       — А тебе он верит? — профессионально-ласково спрашивала мама.       — С утра верил, а сейчас замкнулся... И у него галлюцинации. Мирьям Ильясовна, он не принимал наркотиков. Это точно! Я позвонил его матери. Она сказала, что её сестра на учёте у психиатра. Мне показалось, что матери всё равно. Что мне делать? Как помочь Богдану?       — Ярик? Тебя же Ярик зовут?       — Да.       — Завтра, с утра, поговори с ним. Если он вновь будет говорить о некоем портале, соври, придумай что-нибудь, типа надо «ехать на связь» или «спасать кого-нибудь». И вези его к нам, адрес знаешь?       — Да.       — Как он смотрит на тебя при разговоре?       — Никак. Он смотрит мимо, в какую-то видимую только ему точку. И с ней общается…       — Ярик, твоё дело его доставить вовремя. Сегодня шизофрению можно остановить.       — Ши-и… — он прерывисто вздохнул, — я сделаю всё возможное. Будьте добры, дайте ваш телефон, а не Динкин.       Так Богдан появился не только в маминой клинике, но и в Динкиной жизни. Что уж там наврал Воронов, она не знала. Но он доставил его с утра. И диагноз был малоутешителен.       — Мама сказала, что это шизофрения, что это классика, но надежда есть, — шептала она Ярику на переменке через день.       — Это будет дорого стоить?       — Нет. Ничего.       — Но ведь это частная клиника?       — Но я таки мамина дочь…       Богдан был странным изначально. Отстранённым. Странноулыбчивым. Заторможенным. Малообщительным. Словно строил не мосты, а крепости. Но в то же время он не был ни аутистом, ни изгоем. Студенческих движух сторонился, избегал политических споров, но зато был спортивным, занимался теннисом.       Динка пошла к однокурснику в палату в тот же день. Никогда раньше за три года учёбы они и не общались, она, признаться, не замечала его. Этих проникновенных карих глаз, подчёркнутых чернотой бровей, этих беспокойных выпуклых вен на руках, этих ровных зубов и притягивающих взгляд бёдер… Как бы ни старалась отвернуться, думать о другом, переводить взор на планшет… Не получалось.       — Дина, со мной что-то не так? — Богдан смотрел на неё как на богиню, без всякого сарказма… — Мне страшно. Твоя мама говорит, что нужно остаться. Но тут тоже есть порталы. Через них повсюду появляются тени. Они не могут говорить, но они проецируют образы… Мёртвые и живые. Мёртвые страшнее, они забирают силу, забирают здравый смысл… Живых мало. Вот ты, живая же?       — Я настоящая, потрогай! — Она протянула ему руку. Богдан робко задел её палец своим, указательным. — Настоящая… — И вздох облегчения. — Я так устал. Я думаю, мне вкололи успокоительное… — Дина знала, что это нейролептики, довольно сильные. — И я наконец засну… Я не спал туеву хучу лет… Потому что кругом враги.       — Кто они? Эти враги?       — Они живут там, в общаге, в каждой комнате. У Вероники и Маринки они прячутся в шкафу, такие длинные, длинные ноги, пахнут жареным луком. К Валиулину вообще нельзя. Ни в коем случае! Там тихо так тукает: тук… тук-тук! Тук… тук…       — Тебе страшно?       — Там да. Там кругом тени. Они падают сверху. А потом смотрят на тебя…       — И чего хотят?       — Высосать разум.       — А я не тень?       — Нет. — Он улыбнулся, и это было по-настоящему. — Ты не тень… Ты живая.       А Динка всегда считала себя тенью. Тенью своей значимой мамы, тенью своей сестры-вундеркинда, тенью своих подруг, умниц и красавиц, тенью своего первого парня, баскетболиста, у которого однажды снесло крышу и он устроил ей сотрясение мозга. К четвёртому курсу все уже обрели свой статус, Вероника вон — «гулящая». И это даже ярко, сильно, страдательно. Вовка Хохлов — тот, кто притягивает деньги. Весь из себя уверенный и облечённый властью, даже Адам Викторович любовался его кудрями со стороны и был к нему милостив… Дрозд… Тот просто секси с неоновым нимбом, логотип курса, у которого всё срасталось и сплясывалось. Люся — вождь всех униженных и оскорблённых… Анька — мисс универ, перед которой все пачками падали. Юрец — бесконечная жертва обстоятельств, что всегда против него. Эдакий русский Пьер Ришар в кедах от Converse. Ритка Солодовникова с запоздалым синдромом подросткового кризиса тоже не тень, её цветные волосы, меняющие колер каждый месяц, не позволяли причислить её к серости. Дашка Беглова, ей все завидовали, такая любовь… Её герой вытащил натурально из пропасти. Дашка светилась обожанием и счастьем. Говорили, что она беременна… И что ребёнка назовут Славкой или Владиславой…       — Я тень… Меня вроде видят, но не замечают… Безрадостная и безвредная…       — Нет! — Богдан привстал с кровати и подвинулся к ней очень-очень близко — так, что она заметила рыжее пятно на радужке глаза. — Тени, они не такие, они очень опасны. Они высасывают из нас волю к жизни. Вот у Вероники осталось на донышке! Вокруг неё тени, сосут и сосут. И Ритка… я видел, как какие-то шланги… или щупальца проникли ей в ухо и что-то искали в её голове. А ей казалось, что щекотно. Она хохотала! А потом она изменилась. Стала синей. Синий — плохой цвет… Хуже только фиолетовый. Вот увидишь, как только она будет фиолетовой, то не сможет дальше дышать, терпеть, прощать… Станет тенью.       — Что ей прощать?       — Я не знаю, кто вдруг стал тенью? Я раньше не замечал...       — Кто? — подыграла она ему.       — Ярик. Я видел, как он питался…       — В смысле? Ярик Воронов?       — Да. Я видел. Он выпивал из Олега жизнь. Жадно, неутолимо, большими глотками. Вот отсюда. — Богдан показал на шею… — Оттуда, где пульс. И изо рта. Он становился сильнее, а Олег умирал, тяжело дышал. Пойми, среди нас много таких. Как Олег. Мы доверяемся, а это фатально! Назад пути не будет. Ярик как отрава. И противоядия нет! Исцелиться нельзя! Надо Олега спасать!       — Но Ярик тебе помог и сюда привёз…       — Неправда! Когда? Меня привёз сюда Городецкий. А Воронов выпивал Олега, а тот таял. Как снег в марте. Сжимался и изнемогал. Он его уничтожал. Сначала мне даже показалось, что он источает нежность и любовь, но потом я увидел язык. Как нож! Вонзался и раздирал его плоть. И его пальцы отнимали весь сок, всю суть… Олег становился как выжатая пробка, как труха… Я думаю… — Богдан подвинулся ещё ближе, он говорил практически в рот, — что Олега уже нет. Он — это другая сущность. Яд в его венах и порах. Он отравлен, он зависим, он стал рабом…       — Тс-с-с… Мы его спасём, Олега…       — А Ярика?       — И Ярика.       — Разве так можно? Вернуть им разум и жизнь?       — Да. Сегодня медицина может всё…       — Дина, пообещай, что ты не будешь с ними общаться, пообещай!       — Обещаю.       Мама велела на всё соглашаться, верить в любые сюжеты и самые фантазийные истории. И Динка соглашалась и верила. Мама говорила, что Богдану повезло, что нашёлся тот, кто не стал веселиться над его возникшими странностями.       Да, Богдану Костенко повезло. Дважды. Первый раз, когда его однокурсник, тот самый монстр Воронов, обнаружил, лежащего на бетоне, обнимающего мусорку, слабо дышащего, улетающего в даль… Когда этот самый однокурсник стал орать на всю площадь, взывая о помощи, отрывать от рубахи край, чтобы придавить рану на затылке, а все проходили мимо… Только бездомная старуха сняла вонючий платок и подала Яру, чтобы тот остановил кровь. Он вызывал такси. Первый же водитель развернулся и уехал сразу, увидев неудобных пассажиров, но второй, таксист-таджик, помог. Подхватил под мышками, не побоялся грязи и крови на сиденье, не испугался мата клиента по телефону. Ведь Ярик тогда из машины звонил в полицию, скорую, коменданту, декану, ректору, в приёмную президента, богу… Никто ничего не гарантировал. Это не их функционал: жертва жива, в сознании, пусть сам едет, пишет заявление... тогда поможем. Таджик домчал и даже помог дотащить Богдана до комнаты… Воронов не запомнил имя. Не оставил чаевых по максимуму. Было не до этого.       Ну и во второй раз тоже повезло. Когда Воронов спустя неделю позвонил своей однокурснице Динке Идрисовой и спросил про её маму, именитого психиатра.       — Это шизофрения. Классический случай, можно статью писать, — рассуждала Мирьям Ильясовна за завтраком, — двадцать два года, тётка с диагнозом, испытал стресс, раз избили. Что за скоты живут рядом с нами, Диночка? Надо беречься. У тебя нетипичная внешность, не провоцируй ублюдков… Этот красивый мальчик с красивым именем сделал чудо, мы таки исцелим Богдана. Он очень вовремя позвонил. Однако этот красивый мальчик с красивым именем не женат?       — Мам!       — Диночка. Посмотри на него прицельнее. Если он таки не женат.       Дина вдруг вспомнила, как Богдан бредил тем, что Воронов высасывал жизнь из Олега Дрозда.       — Мамуль, а если этот красивый мальчик — вампир?       — Так что с того? Зато всегда молод и не требует первое, второе, компот!       Дина, конечно, присмотрелась к Воронову. Но только чтобы убедиться. Он не для неё. И не для Козневич, и не для Лейхнер, и даже не для Адама Викторовича… они все зубы обломают! Он как будто для другого мира. Бэтмен с родинкой под глазом. Только Дрозд, птичка певчая, не обжигает свои крылышки… Дина была реалисткой с реноме спасительницы. Она кинулась к тому, с кем был шанс, кто её видел и считал живой. Не к Воронову, а к Костенко. Спасать!       И всё получилось. И у неё, и у него. Стойкая ремиссия, если и не совершенное исцеление.       Богдан сдал госы только через год после однокурсников. И только потому, что на этом настаивала Динка. Корочка о высшем образовании ему совершенно не грела душу. Но тёща сказала, что «хорошо бы иметь», значит, надо постараться. Богдан сейчас совершенно не помнил те странные образы, что являлись ему в шизофреническом аду. Только острую боль в затылке и слепящий туман с передышками на сон. Он даже Воронова не помнил. Жена рассказала, как всё было.       И вот этого самого Воронова не будет на встрече выпускников… Зачем туда идти?       Впрочем… при чем тут Воронов? У него будет ребёнок!       — У нас будет ребёнок?       — Думаю, это будет дочь! — счастливо, потупив взгляд, сказала Динка.       — Такая, как ты.       — Какая?       — Светлая, настоящая, а не тень! — Динка тревожно всмотрелась в глаза мужа. Но он смотрел на неё, а не мимо. И он был счастлив. Прижал её к себе, поцеловал за ухом… Беспокоиться не стоит...