Sparire, Coraline

Я помню нашу с тобой первую встречу. Проходишь кафе, в котором сижу я и останавливаешься. Моего лица не видно. Его закрыла воздушная сахарная вата и я вся липкая. Чуть смеёшься, смотря на меня за стеклом и заходишь внутрь. Только сейчас замечаю, какой ты красивый. Мой взгляд скользит по заполненными тату рукам и поднимается выше. Меня цепляет массивная цепочка, за которой все равно виден кусочек загорелой кожи, а затем я вглядываюсь в твое лицо. Неярко выраженные скулы, нос с горбинкой, зализанные назад темные волосы, из которых выбивались локоны и закрывали глаза. Я неловко встаю, забыв на миг, что все моё лицо испачкано ватой, и делаю нерешительный шаг в его сторону. Мне хотелось посмотреть в его глаза. Даже через локоны было заметно, что его взгляд прожигает меня, а такие соблазнительные губы искривляются в лёгкой усмешке. Но он не двигается с места, будто ожидая, что я придумаю. Я на миг задумалась. Я ведь ещё даже не сказала ни одного слова. А, пофиг. Подхожу ближе. Где-то внутри встаёт странное чувство. Все тело приятно дрожит. Я уже решительнее поднимаю руку и касаюсь его виска. Поднимаюсь ко лбу, и убираю раздражающую меня прядь волос. Аккуратно перебираю прядь в пальцах и оставляю ее покоиться на его затылке. Он всё ещё стоит на месте. Его усмешка стала шире, а взгляд блеснул в желании посмотреть теперь на меня, но сделал он совсем другое. Даже не назвав своего имени, он потянулся к моим губам и оставил там несколько влажных отметин. Я вздрогнула от неожиданности, но уже в следующую секунду прикрыла глаза от удовольствия. Меня пленили ещё тогда. Ха-ха… Зачем я сейчас это вспоминаю? Мне не нужны больше эти моменты. Я размазала по лицу ненавистную подводку и оглянулась, тяжело дыша. Дотянулась до тумбочки. Мои худые пальцы держат тяжёлый нож. Практически не дрожат. Глаза темнеют в порыве подступающей тошноты. Я сижу в комнате, словно в вакууме, где мои воспоминания заполняют каждый уголок и медленно душат меня. Ещё один знак, что пора заканчивать. Я бросила нож на пол и кое-как встала. Мои руки затряслись в попытке открыть стеклянные двери шкафа. Из глаз вновь брызнули слезы. В этом вакууме становилось все труднее находиться, поэтому я ускорилась, не желая ни минуты больше находиться в этом гребаном мире. Стекло поддалось только тогда, когда из моих ладоней хлестала кровь от стекла, которое я разбила. На пол без конца падали бумажные коробки с таблетками. Я упала на пол, кажется, сломав себе ребро, и схватилась за коробки. Я уже не разбиралась в их цветах. Мои глаза различали лишь множество пятнышек, которые в следующий миг уже оказывались в моем желудке. Звёздочки лишь быстрее забегали перед зрачками, заполняя собой весь мой разум и подчиняя себе моё тело. Мои пальцы вновь схватились за нож и сделали последнее движение. Нужная артерия удивительно быстро нашлась и поддалась всему, что я делала. Все. Так и закрылся занавес моей жизни. Так и замолкли все мои крики. Высохли мои слезы, померк последний огонёк в моих глазах. Перестало биться моё сердце, всеми истоптанное и раненое, совсем потеряло надежду. Он тут же подошёл, но его крики тут уже были бесполезны. Утонули в этом же вакууме и сразу затихли. Он понял всё. Дамиано, который представился мне лишь на вторую встречу. Настолько необычный, со своими принципами и фетишами. Такой грубый, а иногда эгоистичный и немногословный. Но такой нежный. Такой заботливый и неповторимый. Человек с удивительным сочетанием в себе всего самого грязного и развратного и всего самого благородного и уникального. Всего самого в этом мире дорогого. Он ушел с моих похорон, положив лишь помятый букет из еловых веток к холодному камню могилы и не сказав ни слова. Он так и не убрал стекло, которое я разбила в последние минуты жизни. Не стёр с него ни одной капельки моей крови. Знакомься, Дамиано, я теперь лишь образ. Та самая Коралин, которую ты воспеваешь в своей песне. Собственной персоной. Ты можешь писать мне письма, и я могу ответить. А могу растворить их в воздухе и оставить тебя ни с чем. Ты можешь думать обо мне перед сном, умоляя меня вернуться. Но я могу и не услышать. Ты в любом случае меня не найдешь. Не различишь во тьме моего шёпота, если не прислушаешься. Дурак, я знаю, что ты напишешь. Ты не сможешь без хрипоты моего голоса и звучания моего смеха. Ты напишешь, потому что больше тебе не с кем поговорить. Напишешь мне, выкуривая вечером последнюю сигарету в пачке. Напишешь, выпивая третий бокал вина на рассвете. Напишешь, когда устанешь петь песню обо мне. А когда устанешь писать, мой образ не вылетит из твоей головы ни на секунду. Я убила себя, но я всё ещё с тобой. Как иронично, правда? И ты пишешь в пустоту, потому что больше никак не можешь. Дорогая Вик, Вот уже месяц у меня нет тебя. Мы выпустили новую песню. И я представляю, какая ты счастливая, Какой ты была бы счастливой. Ты просто знай, что я не могу без тебя. Ты просто знай, что меня душит запах ёлки на твоей могиле, ведь я не могу осознать, что эта могила твоя. Меня заставляет кричать и медленно убивает всё, что связано с тобой, потому что тебя в это момент нет. Я не знаю, что ещё сказать, но просто знай, что я не смогу себе простить… Не получается. У тебя ничего не выходит, и ты это знаешь. Может, если бы писал Коралин, вышло бы лучше. Все равно уже поздно. Ведь ты пришел домой, уселся у того самого шкафа, и открыл сумку. Вновь не притронулся ни к одному кусочку стекла. И не притронешься уже никогда. Направляешь в лоб тяжёлое, беспросветное дуло пистолета и издаёшь последний звук. И вновь этот пол медленно впитывает кровь. И вновь комната погружается во тьму. Коралин, хоть ты не исчезай. Вернись ко мне. Ты все, что у меня осталось.