Долго ли, коротко ли

Но где же всё это время были богатырь и его меченосец, спросите вы? В цыганском таборе, разумеется! Покуда мелконечисть пакости чинила, а Василиса с главным ворогом делишки тайные проворачивала, Дубыня с Агашкой коня торговали. — Ай, драго́, смотри, какой скакун! — надрывался молодой ромал, безуспешно пытаясь подтолкнуть богатыря к тщедушному саврасу, стоящему среди таких же невзрачишей. — Огонь! Себе взять хотел, но для тебя от сердца отрываю! — Ты бы, нехристь черномазая, под ногами не путался… — басил Дубыня. — Неровён час наступлю, потом Агашке полдня сапоги в ручье отмывать! И лошака своего забери! Мне богатырский конь нужен, смекаешь? Ну или полубогатырский, на худой конец! — Есть такой! — парень осклабил давно нечищенные зубы. — Я его третьего дня увё… выменял, то есть! Вон там стоит, за шатром, куда только уважаемым людям можно, идём скорее! — Ну смотри, ежели снова некондицию подсунуть задумал… — витязь сунул под нос прохиндею внушительный кулачище. — Всех прибью, один останусь! Буйствовать, однако, не пришлось. На лужайке возле расписной кибитки меланхолично щипал травку невысокий конёк изабелловой масти с голубыми глазами. Агашка его как увидел — так и заскакал вокруг богатыря. — Дубынюшка! Этого хочу! Смотри, красивый какой! — Да, красивый, хороший, забирай за недорого! — закивал цыган. — Сто монет всего! — Агаш, иди к Угольку. Мы тут с дяденькой взрослые беседы вести станем! — Дубыня нахмурился и дождавшись, пока меченосец скроется за шатром, грозно уставился на торгаша. — Ты бессмертный никак? Обмануть меня задумал? Да за сто монет я весь твой табор куплю, с тобою вместе! — Сто? Кто сказал сто? — парень оказался сообразительным. — Пятьдесят же! С учётом распродажи и чёрной пятницы! — Среда нынче! — сурово покачал головой богатырь. — Двадцать! — Тридцать пять! И то потому что проезжим героям у нас специальное предложение! — А коли герой вот с такой булавой? — Дубыня тронул шипастое навершие. — Тогда двадцать пять! — со вздохом признал цыган. — Практически по себестоимости! Сзади раздалось громкое ржание, потом душераздирающий вопль. — Это что за эпидерсия? — нахмурился богатырь. — По голосу на Уголька смахивает! Это ж вы что, ироды, на коня моего позарились? А ежели и мальчишку тронули, я вас… Бросив на вжавшего голову в плечи ромала яростный взгляд, Дубыня развернулся и споро зашагал туда, где кто-то продолжал истошно верещать. Навстречу уже бежал почему-то хохочущий Агашка. — Дубынюшка! — восторженно кричал он. — Ты столько всего пропустил! Представляешь, я на минутку отвлёкся, загляделся на орла, в небе парящего, а тут Уголёк как заржёт! Оказалось, вон тот бородатый дяденька решил твою котомку уволочь! Схватил её, и тика́ть! Да только далеко не убежал, кааак шмякнулся головой об вон ту низкую ветку! А потом каааак полетел кувырком! Встать попробовал, и каааак грохнется обратно! Ну и теперь вон валяется и вопит, не иначе ногу поломал! — Я ему сейчас вторую поломаю! — хмуро сообщил Дубыня, приближаясь к незадачливому воришке. — Ты пошто же, окаянный, сумку мою трогал? — Ой, не губи, добрый молодец! — ещё пуще заорал тот. — Бес попутал! — И вовфе я не беф! — обиженно ответила сумка. А потом оттуда вылезло взъерошенное и очень заспанное Лихо. — А будеф обжыватьфя — ещё получиф! — А ты тут откуда? — изумился богатырь. — Ты ж в лес сбежало? — Не сбежало! — виновато потупилось Лихо. — Я ф тфоей фумке фпряталофь! Но ефли ты протиф, я тут офтануфь… — Нет-нет-нет! — горячо запротестовал подоспевший молодой ромал. — Мы тут уж как-нибудь сами! А вы забирайте того коня, бесплатно забирайте! Только Лихо своё с собой увезите! — А и увезём! — кивнул Дубыня. — Нам оно самоим пригодится! Хорошее Лихо на дороге не валяется! Так вместе и уехали. Богатырь с меченосцем каждый на своём скакуне, а одноглазо-шепелявое — в полюбившейся котомке. — Сумка ж у меня заговорённая! — пояснил Дубыня Агашке, когда табор остался за поворотом. — Всё, что в ней лежит, мне вреда причинить не способно. Зато ворогам моим — сколь хошь! И кажись, на нечисть это правило тоже действует! Смекаешь, к чему клоню? — Ох, смекаю, Дубынюшка! — рассмеялся мальчишка. — Ну, держись теперь, Хельсин!