Розы ранят, розы любят вроде Но розы вянут, Розы падают на Гроб Господень Их топчут на полу, один вопрос: Они когда и как Приняли грехи? За что все розы попадают в ад? Pyrokinesis
Стук собственного сердца бешеным гулом отдавался в ушах. Адреналин, кажется, подскочил до высшей точки и придавал ногам немыслимую скорость, несмотря на пульсирующую в коленях боль; Жоан бежала по больничному коридору так быстро, как только могла — и более не оглядывалась. Ударная волна от взрыва барьера, учинённого Эринией, ощутимо толкнула её в спину, но падения на пол, слава Богам, не спровоцировала. «Chambre du personnel» — поприветствовала металическая табличка на нужной двери. На миг прикрыв глаза от облегчения, Жоан толкнула створку и влетела в помещение, нервно осматриваясь. Рабочие столы по периметру комнаты, пара шкафов, настенная доска с какими-то алхимическими схемами и рецептами, зеркало, кадки с цветами, лимонный диван, широкий журнальный столик, полки с зельями и порошками, два больших окна. Узкая балконная дверь — аллилуйя! — за которой и должна располагаться спасительная пожарная лестница, ведущая на пару пролётов вниз. Более не тратя время на изучение обстановки, Жоан принялась торопливо устанавливать несложные защитные чары на вход: они задержат наёмницу на какое-то время. Лезть на внешнюю лестницу госпиталя сразу же было опрометчиво — Эриния «снимет» жертву одним точным попаданием заклинания сверху, если войдёт в ординаторскую. Спуститься быстро на достаточное расстояние Жоан не успеет — а значит, окажется предельно лёгкой мишенью. Снаружи Сан-Бурлона заварушку, безусловно, заметят и на неё отреагируют… Вот только для новоявленной покойницы иметь значения это уже не будет. Закончив с запирающими заклинаниями, Жоан стремительным шагом направилась к балкону. Обернувшись, она на всякий случай рывком левитировала диван к входной двери: дополнительная физическая преграда не лишняя. Оглушительный взрыв с левой стороны одним внезапным, мощным ударом оторвал Жоан от земли. Подлетевшее в воздухе тело швырнуло в сторону журнального стола. Упав кулем точно тряпичная кукла, Жоан по инерции проволочилась боком несколько метров по белой плитке. Во рту остро засолонило, рёбра сковало резкой болью. По губе на подбородок стекала кровь, в ушах громким «бом-м!» звучало эхо взрыва. Чудом не ударившись виском об острый угол низкой столешницы — то был бы однозначный конец, — Жоан рефлекторно откатилась в сторону, ударом ноги перевернув журнальный столик навроде естественного укрытия. Остроту слуха сбивал назойливый пронзительный звон в ушах, перед глазами мельтешил алый калейдоскоп. Вокруг медленно оседала поднявшаяся от разрушений бетонная пыль. Жоан с трудом соображала, что конкретно произошло. Забаррикадированная входная дверь располагалась с правой стороны, взрыв — настиг с левой. Эриния не пошла через дверь?.. Снесла стену соседней комнаты и решила нагнать добычу сквозь проход? Виски ломило так, словно голова вот-вот лопнет надвое. Нижнее ребро наверняка было сломано, по всему телу ныли ушибы. Запоздало проверив наличие и целостность волшебной палочки в руке, Жоан стиснула зубы и активировала новый щит. Убедившись, что тот устойчив и готов выполнять свою функцию, — приподнялась на нетвёрдых ногах, оглядываясь. Каменная пыль развеялась, устлав неровным слоем пол и мебель. Через проход в стене, не спеша перешагивая изувеченные обломки бетона, в ординаторскую действительно скользнула наёмница. На Эринии по-прежнему была надета серая летняя мантия Мишеля. Бездушная усмешка исказила грубые черты; прозрачные, неживые глаза неестественно выделялись на фоне тёмной кожи и излучали стальной, почти что мертвенный холод. — Я же сказала, что сегодня ты сдохнешь, маленькая лживая сука, — пообещала Эриния вкрадчиво, почти напевно, заметив Жоан. Её ласковая полуулыбка выглядела сущей издёвкой в сочетании с хищным, немигающим прищуром убийцы. Жоан не была человеком в глазах наёмницы — лишь целью для уничтожения. Бравировать в ответ было нечем, хотя и хотелось. Стой Жоан чуть ближе к неожиданно взорванной стене — и она была бы уже мертва. Её бы попросту разорвало вместе с уничтоженным бетоном или завалило его многочисленными обломками. Проход к балкону и пожарной лестнице оказался отрезан. Прямиком наружу Жоан теперь было не выбраться. И тем не менее, побороться за ставшее в один миг крайне зыбким выживание всё ещё стоило. Её подгоняли злость, отчаяние, упрямство, неутолённая жажда мести и кое-что ещё — наиболее для Жоан важное и мотивирующее. Кристин очнулась лишь сутки как. И очнулась она не для того, чтобы похоронить последнего оставшегося у неё в живых близкого человека. Не говоря уже об отце, который и так потерял слишком много. Жоан не имеет права умирать. Не сегодня. — Беготня и щиты не спасли овечку? — заботливо осведомилась Эриния, поднимая палочку для атаки. — Вот и узнаем, — парировала Жоан вежливо, в три росчерка укрепив свой магический барьер в воздухе. Привкус металла на языке и зубах храбрости не способствовал, как и подрагивающие, ослабленные ранениями конечности. Но храбрость здесь и не требовалась… Только чёткость и собранность. Холодный расчёт без эмоций. В голове постепенно зрел, оформляясь, новый план. У неё ещё был шанс спастись. — Конфриго! Дисендио! Экспульсо!— Эриния атаковала, обрушив на щит Жоан три взрывающих заклинания подряд. Два из них растворились, успешно затушенные магическим барьером. Одно — отскочило, разлетевшись горячими искрами справа от головы наёмницы и едва не коснувшись пламенем белоснежно-пепельных прядей, змеившихся сплетёнными нитями по крепким плечам Эринии. Резко уклонившись, ведьма негромко выругалась и в раздражении покрепче перехватила волшебную палочку. Спустя пару секунд — вновь перешла в нападение. Но взрывать чем-то серьёзным в ограниченном пространстве Эриния более предусмотрительно не рисковала: понимала, что ударную волну с щита Жоан может лихо отбросить обратно в её сторону. Новые заклинания Эринии — рассчитанные уже на точечные глубокие порезы и серьёзные телесные повреждения противника, — Жоан отбить также удалось. Однако кроме поддержания основного магического заслона ей дважды буквально чудом пришлось воспроизвести ещё и параллельное Протего, чтобы её не задело. Активная рука начинала предательски уставать: действовать в условиях реального динамичного боя Жоан не привыкла. Как не привыкло к подобной нагрузке и её ощутимо потрёпанное тело, которому сегодня уже знатно досталось и которое ранее никогда не участвовало ни в каких боевых тренировках. Знать о себе оно давало глухой пульсирующей болью с периодическими саднящими нарывами. В воздухе пахло палёным: один из рабочих столов колдомедиков обуглился и дымился, покорёженный казённый стул валялся рядом. Кадка с цветущей драценой упала набок, влажная земля уродливо рассыпалась по белому полу. С ускорением отправив истончившийся барьер в сторону наёмницы — пусть теперь сама отобьётся, — Жоан сделала три широких шага правее, чтобы окна госпиталя оказались в поле её зрения, и воспроизвела новый щит. Старый, не поддерживаемый более магией создательницы, Эриния в два движения исполосовала режущим заклинанием. Магический барьер вмиг рассыпался золотистыми искрами посреди изрядно повреждённой комнаты. — Ты правда считаешь, что бесконечно продержишься на своих убогих фокусах? — сардонически, практически с жалостью поинтересовалась Эриния, усмехнувшись, и швырнула под ноги Жоан смертельно опасное в текущей ситуации Инкарцеро. Пришлось неловко и откровенно нелепо отскочить в сторону, уходя от скользнувших по щиколотке Жоан связывающих пут. — Наши навыки в бою даже сравнивать бессмысленно. К чему эта убогая суета перед неизбежным? — А бесконечно мне и не потребуется, — отозвалась Жоан почти дружелюбно, волевым усилием скрывая за маской невозмутимости душащий её липкий страх. — Проблема ведь лишь в том, что нас здесь только двое? — через силу улыбнулась она наёмнице. Глаза Эринии в обрамлении белых ресниц сверкнули льдом и яростью. — Тутела Максима! Спекулум Супефице! — отчётливо выговорила Жоан. По магическому щиту пробежали рябь и салатовое сияние; барьер в секунду разросся в размере в два раза, параллельно изменив свою полупрозрачную сверкающую текстуру на плотную зеркальную. Сейчас Эриния могла видеть лишь отражение самой себя и окружавших её предметов в щите, а не укрывшуюся за искусственным зеркалом Жоан. Жоан же, воспользовавшись неожиданностью произведённого эффекта и заминкой наёмницы, стремительно отвела палочку из орешника в сторону от заслона, подхватила заклинанием ближайший металлический стул и быстрым движением швырнула его в окно. Тот с громким звоном выбил стекло на улицу и глухо упал на козырёк третьего этажа. Осколки от броска посыпались ровно туда, где, по логике, должны были находиться голова и спина Эринии, — со злым удовлетворением отметила Жоан сквозь собственную нарастающую боль во всём теле. Пока наёмница не успела разбить её импровизированную зеркальную стену, Жоан, с неимоверной для самой себя силой и скоростью, отправила во второе окно валявшуюся рядом кадку с цветком. Кажется, то был фикус. Пронзительный, режущий слух звон осыпавшегося стекла не услышал бы только глухой. Поняв, что времени у неё не осталось — зеркальный щит протяжно зазвенел и стал разрушаться под атаками Эринии — Жоан послала вслед кадке и стулу несколько цветных сигнальных вспышек-салютов. Те беспрепятственно пролетели в пустую оконную раму и весело взорвались мелкими искрами, будто бы приглашая окружающих отмечать какой-то радостный праздник, а не отбивая тревожный ритм заходящегося в отчаянной истерике сердца Жоан. …Теперь кто-нибудь снаружи наверняка заметит неладное и догадается отправить на изолированный этаж людей. Возможно, даже авроров. Ведь те должны были прийти на дежурство к палате Кристин как раз в районе обеда… Вопреки сделанному, от страха Жоан было физически сложно дышать. И страху этому ни в коем случае нельзя было давать места во время боя. Забрав в свои лапы её сознание и волю, животный ужас убьёт Жоан за секунды. Моментально сдаст врагу в качестве лани на заклание. Жоан отчётливо понимала, что находится одной ногой на краю могилы. И шансы не завалиться в объятия смерти у неё не то чтобы очень велики, с учётом всех вводных. К ней могут не успеть прийти на помощь. Она может не справиться с очередной атакой Эринии — а та была сильной боевой ведьмой и опытной убийцей. У Эринии может обнаружиться любой туз в рукаве — она ведь не в первый раз пошла устранять цель и, в отличие от Жоан, подготовилась заранее. В конце концов, Жоан может запнуться и упасть на ровном месте — управление телом из-за боли заметно сдавало позиции, как и навык обращения с палочкой. На чистых инстинктах Жоан молниеносно переместила вперёд себя доску с рецептами со стены, боковым зрением и каким-то неимоверным чудом заметив зелёную вспышку слева. Будто сквозь толщу воды до слуха запоздало донеслось: — Авада Кедавра! Доска разлетелась вдребезги. Жоан рывком отшвырнуло к стене. Эринию — к противоположной. С силой приложившись спиной и головой о бетон, Жоан рассеянно отметила, что щепки от разбитой доски летят ей вслед. Спустя секунду она почувствовала, как мелкие осколки раскалённым жалом впиваются в открытые участки её кожи. Тело в нескольких местах пронзила острая, обжигающая боль; Жоан закричала, из глаз потоком брызнули слёзы. Один из наиболее крупных обломков метко и глубоко вошёл ей в бедро, разрезав тонкую ткань брюк. Второй — попал в область немногим ниже сломанного ребра. На миг ей показалось, что сейчас она попросту отключится от болевого шока. Но этого нельзя было делать ни в коем случае. Ни при каком раскладе. Её палочка — слава Мерлину, всё-таки целая, — лежала в полуметре, вылетев из ослабевшей руки при падении. Закусив губу и щёку, стараясь не обращать внимания на изнеможение, боль, кровоподтёки, ранения и многочисленные ссадины, Жоан с усилием дёрнулась в сторону. Подрагивающие пальцы крепко сомкнулись вокруг знакомого древка. И вовремя. Оправившись от столкновения со шкафом, Эриния уже твёрдо встала на ноги. И, судя по свирепому, безжалостному выражению лица и бесчеловечному холоду в глазах, была всерьёз намерена заканчивать весь этот фарс. — Ты и тебе подобные — грязные блохи на теле общества, Дю Белль, — выплюнула Эриния с ненавистью, прожигая Жоан взглядом насквозь, точно зачитывала приговор. — Вы паразиты, которые, на первый взгляд, всего лишь не несут окружающим ничего полезного. Потребляют себе и потребляют, с рождения и до смерти, — тёмную кожу возле крупного рта прорезала циничная, жестокая насмешка, полная презрения. — Но всё гораздо хуже, дорогуша. Вы как кровососы. Несёте обществу сплошной вред. Ненасытные, алчные, жаждущие больше богатства, больше крови, больше власти, больше магии… Сверкающие друг перед другом статусами и бриллиантами, как будто это что-то значит. Сделавшие свои состояния на несчастьях других. Кичащиеся ими и считающие, что имеют какие-то особенные права, привилегии, — на последнем слове глухой голос наёмницы понизился. — Но у вас нет ни особых прав, ни отдельных привилегий. И у тебя — тоже, лживая ты двуличная тварь, — припечатала Эриния с отвращением, вновь поднимая палочку. — Сдохнешь ты как все смертные. Вся её отповедь звучала настолько необъяснимо, иррационально лично, словно они с Жоан были близко знакомы и имели какие-то давние персональные счёты. Но Жоан понятия не имела, кем являлась эта женщина и почему пришла с вендеттой именно за ней. — Так ты в моём лице всех богатых наказывать собралась, мстительница? — не сдержавшись, сквозь боль рассмеялась Жоан, и тут же скривилась, поморщившись: все её раны и повреждения костей, органов точно калёным железом обожгло. — Нашла, кого… — зло выдавила она сквозь зубы, вновь чувствуя во рту солёный привкус крови. — Считаешь, что не заслужила? — вопросила Эриния с нежностью, демонстративно поглаживая древко своей палочки. — Моя семья во многом приумножала свой капитал через вложения в социально значимые проекты, идиотка, — несмотря на абсурдность ситуации, огрызнулась Жоан. — Они инвестировали в новые формулы лечебных зелий, магические исследования и гранты для талантливых учёных, создание заповедников для редких растений и животных… Полученные артефакты, ингредиенты и зелья, само собой, дорого продавались. Но бизнес Дю Беллей всегда был с пользой для людей. И это не считая многолетней благотворительности моей матери! — Твоя семейка снабжает деньгами подонков и убийц, — грубо оборвала монолог Жоан наёмница, сделав несколько шагов вперёд. — И вливает средства в укрепление авторитарной власти чистокровных. Включая и безнаказанный геноцид, и подчинение магов иного статуса крови — притом в масштабах целых стран. «Это она о Волдеморте и Пожирателях?.. — на миг мелькнуло искреннее удивление в сознании Жоан. — Но откуда бы этой дряни знать подобные детали о штабе, его существовании и подпольной деятельности? Тёмного Лорда спонсируем я и отец, и только в последний год. И о том практически никто не в курсе, включая наших родных…» — Так что да, дорогуша, именно такие, как вы, стоят за литрами пролитой крови и искалеченными жизнями. Даже если сами своих белоснежных ручек вы не марали, — со злой издёвкой резюмировала Эриния. — Вы не убиваете напрямую, но чистоплюйно приплачиваете тем, кто сделает всё за вас. Чтобы вы и дальше беззаботно жили на всём готовом, уверенные в своём достатке и крепком положении в обществе. — «Литры пролитой крови»?! — гневно выплюнула Жоан, ощущая, как в висках начинает пульсировать нечеловеческая ярость. — Скажи это своим дружкам, сжёгшим моих родных заживо! — рявкнула она. Если бы не зелья Шаболя, путь Эринии — и всех остальных в Сан-Бурлоне — закончился бы здесь и сейчас. — Без суда, без вины, без какой-либо причины… — от охватившего её бешенства Жоан практически задыхалась. — Много ты знаешь о причинах и предпосылках, я погляжу? Как и о своём семействе? — протянула Эриния насмешливо, высокомерно. — Может, стоит изучить биографию рода получше? Хотя ты вряд ли успеешь это сделать за оставшиеся тебе минуты… — Ты больная мразь, которая оправдывает других больных мразей и массовый террор больной же идеологией! — процедила Жоан, прикрывая подрагивающей ладонью кровоточащий бок и осторожно посылая в него целебную и обезболивающую магию. Без палочки сильного эффекта ждать не приходилось, но хоть что-то. — И это ты и твои уродцы устраиваете геноцид по принципу крови! Когда считаете, что можете заявиться на благотворительное мероприятие и уничтожить всех собравшихся там лишь потому, что вам так захотелось и они вам не нравятся! Выносите и осуществляете приговоры, точно вы боги! Про мёртвых детей в Косом переулке, убитых Аманатидисом в прошлом августе, стоит напомнить? Кровь и положение у них были самые разные, уж ты-то об этом явно знаешь! — Не смей даже всуе поминать Его Имя!.. — разъярённо прошипела, точно взбешённая кошка, Эриния, вскинув палочку и отточенным движением направив её на Жоан. На кончике опасно вспыхнуло багряным. — Ты понятия не имеешь, какую ношу он взял на себя! К какой великой цели идёт, какое значимое дело совершает для всего магического мира! Не ожидая ни признания, ни понимания, ни благодарности… — Полагаю, почти сотня трупов, треть из которых — дети, и впрямь — внушительная ноша… — отозвалась Жоан желчно. — Как вы все себя только выносите?.. Против воли в сознании всплыли изуродованные, задушенные магией Волдеморта мёртвые мракоборцы в Каталонии. Иссиня-бордовые лица, искажённые смертельным ужасом, покрасневшие от нехватки кислорода глаза, вздутые вены на шее и руках, запах палёной плоти… Чем Волдеморт, в сущности, был лучше Аманатидиса? Тем, что обещал Жоан головы греков и покой отмщения?.. В остальном — он также фанатично шёл к своим целям, не считался со средствами и моралью, не щадил и не жалел жертв, если те мешали ему на пути. Рабастан по его указке в той же Каталонии убил и сжёг тела безобидных и доброжелательных супругов Медрано. И сама Жоан, в сущности, в той или иной степени теперь шла той же дорожкой, жила той же философией. Где значимая цель — оправдывает любые средства. Как справедливо (хотя и неприятно для её задетого эго) Волдеморт подметил во время их ночной аудиенции в беседке. И, что самое досадное, сейчас Жоан без раздумий отдала бы всё своё многочисленное состояние разом лишь за то, чтобы именно Тёмный Лорд — аморальный подонок, безжалостный мерзавец, душегуб, сама Смерть в облике человека — каким-то чудом оказался в Сан-Бурлоне… Чтобы Жоан Дю Белль могла просить его покровительства. Защиты. Волдеморт уничтожил бы Эринию мучительно и гарантированно — Жоан это знала. А возможно, он уничтожил бы ещё кого-то. По дороге, походя. Волновало бы её это, если бы чьи-то чужие смерти приблизили Жоан к её целям? Мордред его знает… Так посмотреть — все они получаются моральные ублюдки. Ищущие каждый своей выгоды, идущие по трупам ради личных амбиций, какими бы возвышенными причинами они ни прикрывали всё это снаружи. И Рексенор с Эринией… И Жоан с Волдемортом. В какой момент она вообще записала себя с ним вместе?.. Мысль не задержалась в голове — в лицо Жоан уже летела багровая вспышка. Вот и поболтали… Стремительно откатившись в сторону и тихо взвыв от пронзившей всё её тело острой боли, Жоан прошипела: — Протего Максимум! Багрянец взорвался, испепелив ближайший стол какого-то колдомедика и вдребезги разбив высокое узкое зеркало у одного из шкафов. Две полки с порошками и зельями также рухнули вниз; комнату заволокло едким цветным дымом и разномастными запахами трав, ягод, гнили, земли, химии, пороха, медикаментов. Порошки разлетелись в воздухе, поднялись вверх бетонная пыль и пепел. Жоан машинально зажмурилась и задержала дыхание. Отравиться парами зелий или разъесть себе слизистые в случае их разлива — являлось делом нехитрым… — Воло Респирар! Анапнео! — взмахнув палочкой, она создала вокруг своей головы небольшой прозрачный купол, наполненный чистым воздухом. Обычно такая магия подходила для недолгого ныряния под воду… Но и в подобной ситуации оказалась кстати. Обзор сделался чуть хуже: с внешней стороны пузырь мерцал и искрился голубоватым, в глазах рябило от этого блеска. Однако, судя по сдавленному кашлю Эринии где-то левее спереди, наёмнице без подобной защиты пришлось куда более несладко. Внезапно слева — оттуда, где, по логике, должна была оставаться запертая входная дверь ординаторской, — раздался низкий мужской голос: — Импервиус Аэро! Сальвио Лютум! Люмос Максима! Приподнявшись на локте, Жоан сощурилась и с усилием вгляделась в царивший вокруг хаос; ей в глаза бил яркий свет чужого заклинания. Шар Люмоса высветил из фона развалов крепкую мужскую фигуру — невысокую, но коренастую. Темноволосый незнакомец уверенно взмахнул рукой и произнёс: — Патет Спатиум! Воздух ординаторской пришёл в движение. Пепел, пыль, витающие кругом порошки и цветной дым от разбитых зелий последовательно втягивались в палочку мага; комната стремительно очищалась. Не прошло и четырёх секунд, как нормальный обзор в пространстве практически полностью вернулся. От разбитых окон потянуло свежим сквозняком. «Аврор», — с облегчением заключила Жоан, про себя отметив, как молниеносно волшебник подбирается, как встаёт в позицию готовности к атаке, как настороженно осматривается вокруг. Впереди мага переливался полукругом полупрозрачный щит. Жоан была готова разрыдаться от облегчения. Спасена! Она была спасена!.. В стороне от мракоборца топтался обеспокоенный сверх меры целитель Лоран. Лекарь ошарашено озирался по сторонам и, вероятно, оценивал ущерб и подсчитывал убытки Сан-Бурлона. Подле Лорана с донельзя удивлённым лицом неверяще качала головой та же тощая медиведьма, что буквально получасом — или сколько там минуло времени? — ранее поила Кристин зельями. Эринии, на первый взгляд, в комнате более не наблюдалось. Дезиллюминационные чары? Или сбежала через окно? — Будьте осторожны, — прохрипела Жоан сипло, предупреждая аврора о потенциальной опасности. — Мы здесь не одни. Пристальный взор мага вперился в окровавленную, распластавшуюся на полу Жоан. Брови мракоборца вопросительно взлетели вверх. Медиведьма хотела было броситься к Жоан, но аврор жестом приказал женщине остановиться. Теперь здесь командовал он. — Мадемуазель? Что здесь происходит? — строго поинтересовался он на чистом французском. — Вы ранены? Здесь есть ещё люди? Откуда эти разруше..? — договорить мракоборец не успел. Оглушающее заклинание Лорана прилетело аврору точно в спину и отбросило его на несколько метров вперёд. Мерцающий щит, закрывавший мага спереди, робко полыхнул в последний раз — и исчез. Мужчина упал без сознания. Худосочная медиведьма поражённо вскрикнула, прикрыв рот ладонями, и в ужасе воззрилась на начальника. Лоран стоял с абсолютно непроницаемым, будто чужим лицом и вяло смотрел куда-то в стену. Внутри у Жоан всё разом похолодело. Скрывающие чары исчезли, обнажив текущее местоположение Эринии. — Молодец, послушный мальчик, — радушно бросила она Лорану. Тот никак не отреагировал. — Петрификус Тоталус! — поражённая заклинанием Эринии, парализованная медиведьма упала подле колдомедика на испачканный пол. Лоран даже взглядом не повёл, словно в действиях наёмницы — как и в факте её присутствия в госпитале — не было ничего особенного. Жоан, полулёжа в пяти метрах от обездвиженной колдуньи, сквозь боль одним движением подняла свою палочку вверх и начала возводить новый щит. То, что здесь ей больше никто не поможет, стало кристально ясно в один момент. Отчаяние затопило скоропалительно, безжалостно, снося вместе с растаявшей вмиг надеждой всю и без того порушенную внутреннюю устойчивость. Ей стало по-человечески страшно. Так, как, кажется, не было страшно ещё никогда. Так Лоран что, всё это время был в одной лодке с Эринией? По доброй воле? Или под чарами? Или в связи с каким-нибудь шантажом, угрозами? И Лоран ли это в принципе? Или кто-то в его облике? Насколько этот человек опасен? Справится ли Жоан с атаками двух магов, если и с одной Эринией у неё получалось так себе?.. Ответ на последний вопрос не потребовался — наёмница негромко повторила своё незамысловатое заклинание и парализовала совершенно не сопротивлявшегося Лорана вслед за медиведьмой. Тот послушно дал себя уронить и в целом производил впечатление механического манекена. Ни живого ума, ни воли, ни амбиций в одном из ведущих колдомедиков Сан-Бурлона сейчас не наблюдалось. «Видимо, всё-таки Империус…» — прикрыв глаза, вздохнула Жоан. Выдох отозвался резью в рёбрах и груди; спина также ныла и болезненно нарывала в особенно повреждённых местах. Крови вокруг — крови Жоан, не чьей-то ещё — к удивлению, оказалось немало. Пугающе немало. Ситуация складывалась хуже некуда. — Компания нам двоим ни к чему, — Эриния отправила последней оставшейся в сознании жертве благожелательную улыбку. В глазах её — светлых, практически стеклянных — Жоан, тем не менее, прочла нескрываемое бешенство. — Давно пора с тобой заканчивать. «Ага, да как же…» — ощерившись, внезапно для самой себя подобралась Жоан. Умирать не хотелось совершенно. Внутри зрел какой-то безрассудный, отчаянный, самонадеянный протест. Заклинания они выкрикнули одновременно. — Аква Эрукто Дуо! Чем атаковала Эриния, Жоан не услышала. Только отметила, что заклинание наёмницы отлетело в сторону, и где-то левее раздался противный визгливый скрип, как если бы по доске резанули ножом. В ноги же Эринии из палочки Жоан вырвалась мощная струя воды — такого объёма и напора, что даже при своём крепко сбитом телосложении колдунья заметно пошатнулась и едва удержалась в вертикальном положении. Жоан было нечем целенаправленно нападать. У неё не было никакого адекватного арсенала для атаки, никакой боевой магии в запасе. И это ввергало в отчаяние, в ужас, в бессилие. Но она всё ещё могла защищаться. И использовать остатки находчивости, хитрости и любые подручные средства в качестве оружия. При желании и смекалке — и скрипкой можно забить гвоздь… Правда, конкретно этот гвоздь в лице Эринии угрожал заколотить крышку гроба на похоронах самой Жоан. — Импервиус! — мстительно рявкнула наёмница, мокрая по колено; серая мантия Мишеля потяжелела и прилипала к накачанным ногам. Поток воды одномоментно сменил направление на противоположное, с угрюмой насмешкой возвращаясь к создательнице. Магический щит Жоан не мог остановить стихию. В секунду стало ясно, что быстро подняться с пола она не успеет — не при таких ранениях. Вскрикнув, Жоан почувствовала, как тяжёлая, неумолимая струя сносит её в сторону. Тело несколько раз перевернулось, в рот и в лёгкие хлынула жидкость с гадким привкусом бетонной пыли и бог весть знает какими зельями, разлитыми по полу — не разъело бы органы… Спутанные волосы застилали обзор, закрывая лицо. Палочка куда-то выпала из безвольной руки. С трудом откашлявшись, с усилием выплюнув премерзкую грязную воду, Жоан отчётливо осознала, что это конец. Изувеченная, слабая, физически немощная, без палочки — она не могла больше ничего. И рассчитывать ей было не на кого. И не на что. Зрение сделалось мутным, дышалось тяжело. Моргнув несколько раз и попытавшись вернуть себе чёткий обзор — самой не ясно, зачем, — Жоан с усталостью подумала, что в её текущем состоянии смерть — это даже некоторое облегчение… Никакой больше боли, никаких страданий. Рай. Лишь бесконечно жаль, что боль и страдания останутся отцу и Кристин. А на счету греков появится ещё один хладный труп. Но Мерлин свидетель — она сделала всё, что могла. И даже больше. Из нерадостных размышлений Жоан вырвал холодный смех. Жестокий. Многообещающий. Подняв голову, она на несколько долгих секунд оторопела. Натурально примёрзла к месту, ощутив, как всё тело сковывает хтонический, первобытный ужас. Вдох сделать не получалось. Выдох — тоже. Ибо сверху вниз, одетая в серую мокрую мантию, с высокомерной, безжалостной ухмылкой на Жоан смотрела её мать.***
Ему кажется, всё на земле пахнет пеплом, А её след — словно утром цветы Green Apelsin, «Парфюмер»
Его негромкий шаг тихим шелестом стелился по пустому светлому коридору Барфорда. Одинокие гипсовые бюсты, замершие у стен, взирали на гостя этого крыла со сдержанным любопытством — заходить сюда в обычное время ему не было нужды. По крайней мере, ранее. Приближение к её комнате ощущалось загодя: пространство коридора на подходе заполнялось смесью ароматов каких-то мудрёных масел, цветочных вод, парфюмов, благовоний и бог весть чего ещё — композиция, сшибающая с ног, но уже засевшая в подсознании прочной ассоциацией с бедовой и лживой девицей. Этой спальне Барфорда не требовалась именная табличка: кто тут живёт — было понятно без дополнительных пояснений. В спину толкало, настойчиво подгоняя, не какое-то одно чувство, но целый бурлящий котёл: агрессия, досада, жажда мести, голодный интерес, алчность, остервенелое стремление докопаться до истины, недобрая подозрительность, раздражение — и что-то ещё, зудящее совсем на краю ощущений и остающееся неуловимым. На двери мерцало несложное запирающее — больше формальность, чем серьёзная защита. Она явно умела лучше, но нужным укрывать место своего временного обитания не посчитала. Безалаберность? Нечего скрывать? Или она настолько самонадеянна и так наивно уповает на этикет всех собравшихся под крышей штаба, что не допускает, что кто-то вероломно вломится в её жилище? Ей пахло всюду. Казалось, шагни внутрь гостевой комнаты — и оттуда на тебя выпорхнет, изящно взмахивая руками и улыбчиво что-то щебеча, вихрь из красок, блеска и ароматов, именуемый Жоан Дю Белль. Фикция. Ложь. Обман зрения. Умело выстроенная сверкающая ширма, за которой не разглядишь главного. Кулаки и челюсти против воли сжались от гнева. Она лгала ему и всем вокруг каждый клятый день всего этого клятого года. Выдавала наружу лишь то, что сама считала подходящим, попутно умело припрятывая за блестящим фасадом всё то, что могло оказаться действительно важным. Не врала откровенно, нет. Умалчивала. Очень по-женски. По-сучьи. Хитро. Зайдя в спальню, он первым делом распахнул окно настежь. Огляделся. Кресло у дамского столика выдвинуто — хозяйка прихорашивалась совсем недавно, не сочла нужным поправлять. Покрывало на кровать наброшено небрежно — не до конца и криво. Эльфов она тоже не пригласила убраться. И живётся же этой чумной в её хаосе… Ночная сорочка — атласная комбинация, но не та, что была в беседке, а ещё короче и жемчужно-светлая — брошена на подушку. Кружево сбилось неровными складками набок, обнажая глубокий разрез подола на бедре. Моргнув, он отвернулся, сцепив зубы. Слишком легко представлялось, как совершенно нагая Дю Белль ныряла в бежевый шёлк перед сном, как жемчужная ткань послушно стекала по изгибам голого тела, на деле мало что скрывая от наблюдателя. Как утром девчонка непринуждённо сбрасывала ещё тёплую ото сна одежку, плавно шагая в ванную, как сорочка свободно соскальзывала вниз по округлым бёдрам, оставаясь растопленным перламутром на полу — ведь Дю Белль было плевать, что у неё что-то где-то валяется. То было очевидно по заполненным всякими дамскими безделушками поверхностям. И по пустой тарелке с остатками пирога на журнальном столике, Мерлин помилуй… Резко отвернувшись, он напомнил себе, зачем пришёл сюда, и направился к комоду. Ящики выдвинулись сами собой — даже палочки не потребовалось. Не пытаясь скрыть следов своего присутствия, он начал методично просматривать содержимое. Не знал наверняка, что именно ищет. Но то, что здесь должно обнаружиться хоть что-то более конкретное про новоявленную «Жаклин Дюбуа» — догадывался наверняка. Нижние отсеки комода были пусты. В среднем — пальцы наткнулись на шёлковые чулки и сложенные рядом разномастные пояса для них; рука невольно дёрнулась. Скривившись, он отвернулся, усилием воли отгоняя видение, навязчивый морок образов, как изящная тонкая резинка смыкается на обнажённом женском бедре, заигрывающе прячась затем вместе с застёжкой пояса под очередным нарядным платьем. Подол которого, стоит полагать, вечерами в этой спальне задирал Лестрейндж, ныне лежащий вторые сутки без сознания. Как удивительно и своевременно его верный слуга предложил Господину свою кандидатуру на корте… Ящиком выше оказалось нижнее бельё — в таком количестве и ассортименте, как если бы будуар принадлежал женщине полусвета, а не воспитанной в чистокровных традициях аристократке. Он мысленно присвистнул. Девицы со Слизерина подобного однозначно не носили; в Британии в целом не было моды на замысловатое неглиже всех мастей. Зато во времена его путешествий в Японии он многое узнал о том, как искусны бывают женщины в вопросах плотской любви и украшений при её подаче. Закрыть этот отсек комода сразу ему не удалось. Вопреки всей поднявшейся ярости и подобию иррациональной, нелепой неловкости за вмешательство в предельно интимное женское пространство. Картины того, как всё это могло бы выглядеть на раздетой Дю Белль, хлынули в сознание сами собой, разогревая холодный и ясный ум до температуры бурлящего вулкана. Представить, что своенравная девица ежедневно, бродя по Барфорду, скрывает этакое под весьма приличными повседневными одеяниями, далось непросто и отозвалось уже знакомой — и от того не менее бесящей — реакцией в паху. Убить за которую Дю Белль хотелось ещё отчётливее. Впрочем, возможно, воспользовавшись девчонкой и её красивым телом перед смертью… Если полезной, вопреки его предварительным догадкам и прогнозам, она не окажется. От мыслей о том, как лицемерная паршивка ластящейся кошкой льнёт в подобных нарядах к старшему наследнику Лестрейнджей по ночам, поднялось тошнотворное отвращение и такая странная, противоестественная ненависть, лютая злоба, необъяснимая ему самому, что оставшиеся ящики вмиг захлопнулись со звучным грохотом; по верхнему из них пошла глубокая трещина, а примостившаяся на комоде декоративная ваза из многочисленной коллекции Друэллы упала на пол, разлетевшись вдребезги. В два порывистых шага он подошёл к большому резному столу с зеркалом. Стол служил и косметическим, и письменным, и каким угодно, судя по крошкам на поверхности. Здесь же располагались тьма флакончиков и склянок всех форм и размеров, косметика, подставки для украшений, щедро увешанные драгоценностями. Отдельно валялись броши, ювелирные заколки и ленты, пустые свитки пергаментов, листы бумаги, скреплённые папье-маше в виде головы павлина, изысканные перья ручной сборки для письма, несколько гребней для волос, чернильница, две пары летних светлых перчаток… Моргана, если всё это Дю Белль возит с собой в путешествия — страшно представить, на что похож её постоянный дом. Фыркнув, он поочерёдно разворошил шкатулки — ничего интересного, — покопался в расшитых гобеленовых косметичках — также ничего необычного, — и добрался до ящиков. Тех было всего два. Один из них был под завязку забит всё той же девичьей чепухой. Зачем вообще женщине нужно столько разномастной дури, ему оставалось неведомо. Аскетичный порядок, минимализм и отсутствие визуального шума казались куда более предпочтительной прерогативой. Второй же ящик выглядел куда более перспективно: во-первых, на нём стояла значительно более внушительная и многоуровневая защита — с отпиранием пришлось повозиться шесть минут, — а во-вторых, порядок там царил безукоризненный. И содержимое, по итогу, заметно отличалось от всего остального в спальне: бумаги, документы, личная и деловая переписки. Прекрасно. Он предвкушающе, жадно улыбнулся. Пальцы скользнули по листам. «Драгая хзяйка, в паместьи всё в парядке…» — кривые скачущие буквы, неграмотный текст… Записка явно от домовика. Вот только которого? Ведь у Жаклин Дюбуа тоже имелся свой отдельный дом в Париже. Не только Жоан Дю Белль располагала поместьем и эльфами в услужении. Обратного адреса в письме не содержалось. Прискорбно. — «Преслаю почту хзяйки, мдам Валуа хтела вас…» …Мадам Валуа. Подруга Дю Беллей? Клиентка Дюбуа? Ниточка к Жаклин — или не более, чем очередная рандомная аристократка из Франции? Отбросив это письмо, он принялся за следующие. Часть из них лежали скреплённой стопкой. Перебрав подшивку, он только досадливо выдохнул сквозь зубы: переписка с Сан-Бурлоном об этой полудохлой подружке. Одно и то же из письма в письмо — «Ещё не очнулась, следим за состоянием, ведём наблюдение…». И надо оно Дю Белль? Усыпили бы уже эту свою Кристин, чтобы никто не мучился. Только деньги зря тратят на её содержание вместо спонсирования его штаба. То, что девчонка в итоге очнулась, лишь случайная ошибка фатума, не более того. Следующая подшивка. Старательно зачарованная. Ну надо же… Он недобро ухмыльнулся одним уголком губ, уделяя более пристальное внимание бумагам. Адрес отправителя был указан штампом: клиника доктора Шаболя. Однако имя получателя и текст всех писем оказались накрепко скрыты. Зло сощурившись, он извлёк палочку и начал методично проверять наложенные чары, ища лазейку. Вот уж чьи письма ему бы дали немало ответов на все имеющиеся вопросы. Не больше, чем сама девчонка, само собой… Но с ней он вскоре поговорит с глазу на глаз. И лучше бы ей начать сотрудничать сразу же и как следует. А заодно достоверно убедить его в своей полезности, если они с папашей не хотят встретить мамочку и братца в ближайшее же время. Её подружку он отправит за ними следом. Спустя десять минут бесплодных попыток, он раздражённо бросил письма на столешницу. Проклятье! Что бы он ни пробовал сделать — ни текст, ни адресат не желали проявляться. Ведомый холодным бешенством и чистой интуицией, он наобум произнес заклинание, проявляющее чары печати Крови. Вряд ли кто-то в здравом уме будет использовать подобное для конфиденциальности переписки, но всё же… Тёмные брови удивлённо взлетели вверх, когда бумага утвердительно вспыхнула золотом. Немыслимо. Письма от Шаболя и впрямь защищала кровь. А значит, никто кроме непосредственного получателя не смог бы прочесть содержимое ни при какой возможности. Просто потому, что писались строки буквально кровью адресата, используя для шифровки его собственные жизненные силы и магию, отданные добровольно и безвозмездно в свободное пользование другому человеку. Рудольфус упоминал, что и на бумагах в архиве клиники о Жаклин Дюбуа стояла аналогичная печать… «А ты умеешь скрывать свои секреты», — одобрительно хмыкнул он себе под нос. Желая в этот миг лишь одного: чтобы его пальцы сомкнулись на тонкой шее дряни, перекрывая ей кислород, а затылок Дю Белль приложился о ближайшую стену с характерным треском ломающейся кости. Он ненавидел не получать желаемого. Ненавидел испытывать неудовлетворение. А источником его неудовлетворения сейчас была она. И за каждую минуту его неведения, за каждый миг его разочарования — ей придётся расплачиваться сполна. …Если только она не предложит ему что-то по-настоящему ценное, поистине уникальное. Шанс на то был столь призрачен, что близился к невозможному. Но кто знает, вдруг он случайно вытянул счастливый билет, заполучив Дю Беллей в штаб. И если он прав, если его гипотезы верны, то девчонка решит массу его проблем в будущем. Если же нет… Он окинул гневным взглядом все разбросанные по комнате личные вещи Дю Белль, против воли вновь задержавшись на атласной сорочке. Если он ошибся, та станет ей саваном в последний путь. Отшвырнув письма от Шаболя в сторону, он начал хладнокровно перебирать оставшееся. Пальцы его задержались на дорогой плотной бумаге с гравировкой в углу: JDB. Ноздри хищно раздулись, уже предчувствуя удовлетворение аппетита охотника. Выдернув примечательный лист из-под остальных, он вперился взглядом в написанное на французском. Её почерк. «Здравствуй, Дерек! Я знаю, что мадам Валуа искала со мной встречи и что у её внучки близится официальная помолвка — о том трубили все крупные светские газеты ещё во время моего путешествия в Каталонию. Полагаю, что кроме кольца её жених хочет преподнести ей ожерелье или брошь — в общем, что-то памятное и уникальное, — и именно потому мадам Валуа жаждет пообщаться лично. Текущий ассортимент наших украшений точно не удовлетворит такой запрос, но возможности вернуться во Францию у меня пока нет. Расспроси, пожалуйста, мадам, что именно она и жених её внучки хотели бы видеть. Покажи им каталоги с ювелирными украшениями прошлых лет, чтобы я понимала, на какой стиль мне стоит ориентироваться. Самое главное, выспроси, какие камни, металлы и цветовую гамму они рассматривают. Если получится договориться таким образом, я сделаю для внучки мадам всё необходимое на расстоянии и пришлю в лавку. Не думаю, что у Валуа будут правки к моей работе: обычно их семье нравится всё, что я создаю. Если же без меня договориться не выйдет, я что-нибудь придумаю и свяжусь с ними сама. Главное, успокой их, чтобы они не поднимали шуму в свете и в прессе. Внимание к моему длительному отсутствию во Франции ни к чему. Как идут продажи имеющегося товара? Справляешься ли ты с делами в лавке? Я на связи, Жаклин» Казалось, кровь ударила в голову с такой силой, что её могло бы разорвать на месте. Под носом. Всё было у него под носом. Она проделывала чёрт знает что прямо в Барфорде. В его Барфорде. Работала над инвентарём для штаба, уединяясь где-нибудь в многочисленных комнатах Мэнора в одиночестве, и попутно — обстряпывала свои делишки. Свои. Не согласованные с ним. Не озвученные ему. Вела никому не известную деловую переписку. Принимала какие-то заказы. Раздавала указания помощнику, о существовании которого также никто не знал. Договаривалась о переговорах с людьми, которых никогда не упоминала в праздных беседах. Он, кажется, даже не дышал от бешенства. Дело было вовсе не в ювелирных изысканиях. Бизнес и рабочие дела «Жаклин Дюбуа» не касались его примерно никак. Слуги могли заниматься чем угодно в свободное время, особенно если это приносило деньги. Однако сам факт того, что какая-то неведомая «Жаклин» существовала как полноценная отдельная личность под крышей его штаба и вне него, не заявляла о себе и своих параллельных действиях никоим образом, а сам он — также ничего не знал об этом целый год, приводила его в лютую, мало контролируемую ярость. И то, что в который раз именно она позволила себе неповиновение, именно она втихую за его спиной вела непонятную игру, имела какие-то секреты, сознательно умалчивала о чём-то очевидно значительном и важном, заставляло представлять картины её многочасовых пыток так ярко, так наглядно и так живо, что даже палочка обожгла кожу сквозь карман мантии алыми искрами, чувствуя настроение своего хозяина. Он хотел увидеть ужас в её глазах. Послушание, покорность, осознание. Раскаяние. Мольбу. Чтобы она извинялась многие часы, пока он потрошил бы её голову, извлекая оттуда всё ранее скрытое. Для Жоан Дю Белль было уготовано новое постоянное место в штабе — на коленях, с запрокинутой головой и умоляющим взглядом, подле его ног. И да, замысловатые наряды из её комода для этого отлично подойдут. От последней мысли внутри что-то жарко и жадно полыхнуло. Он сморгнул и резко дёрнул подбородком, возвращаясь в реальность. Убрал письмо в карман. Преодолев в три шага расстояние до платяного шкафа, распахнул створки. Надушенные ткани заигрывали с гостем буйством красок и текстур. Шёлк, шерсть, лён, хлопок, твид, жаккард… Много однотонных вещей. Зато охватывают целую палитру. Что именно искать здесь — он также не знал. Но вдумчиво, неторопливо перебирал бледными пальцами многочисленные ткани, пропитанные запахом аромамасел, парфюмов, цветочных вод и тела женщины. Тела одной лживой, обалдевшей от безнаказанности непокорной дряни. Взгляд наткнулся на нечто инородное. Ничего особенного, и всё же… Нахмурившись, он протянул руку к кедровой вешалке в глубине гардероба. Платье на ней было абсолютно чёрным. Чёрным и каким-то… Старомодным. Он видел подобное на женщинах лет двадцать назад, если не больше. Специфичный крой, рассчитанный на определённый образ. Обилие кружева, объёмный волан на открытом рукаве… Она не носила подобного. Слишком вычурно. И требовательно ко всему остальному — от обуви и украшений до макияжа и укладки. И запах… От платья не пахло ни цветами, ни сладостью. Ничем узнаваемым. В тёмную ткань въелся какой-то гораздо более тяжёлый, древесный, смолянистый аромат. Терпкий, горький, агрессивный. Властный. Молодая девушка никогда не нанесёт на себя такое. Взрослая статусная дама — возможно. Было в платье нечто ещё странное. Размер. Дю Белль была стройнее. И ниже. Он успел рассмотреть. Сложно было не увидеть в беседке. Это же платье шилось на более крупную женщину. Или на женщину, магией изменившую габариты своего тела. Медленно выдохнув, он развернул наряд. Осмотрел. Кончики пальцев зацепились за маленькую нашивку в районе спины. Прищурившись, он вчитался. Внутри вновь разливалась гремучая смесь удовлетворения от удачной охоты и бешенства от осознания того, как же долго под его носом скрывалось нечто необъяснимое. Золотой нитью на чёрном было вышито некрупное: JDB.***
Само рождение — грех Погибает красный закат И за шипы в конце Все розы попадают в ад Pyrokinesis
Нескольких ударов сердца она не yслышала — их попросту не было. Казалось, внутри разом замерло всё: кровь, дыхание, мысли, чувства, мимика и движения. Жоан абсолютно парализовало в один миг — парализовало настолько, что язык примёрз к нёбу, а кислород будто перестал попадать в лёгкие. Ибо лицо её покойной матери — живой, дышащей, шагающей навстречу, — на расстоянии нескольких метров в одной с Жоан комнате ощущалось чем-то запредельно сюрреалистичным. Фантомным, нереальным, совершенно не могущим быть по эту сторону мира. Но факт оставался фактом. Из серой рабочей мантии Мишеля Де Вержи на Жоан смотрело лицо Матильды Дю Белль. Красивое, благородное, нежное, знакомое до последней чёрточки каждой морщинкой и родинкой. А сама мантия была надета на тело Матильды Дю Белль. Его женственные контуры без труда считывались сквозь лёгкую ткань. «Матильда» шагнула ещё ближе; палочка наёмницы сверкнула в материнской ладони. — Что ты… Как ты… — сдавленно прошептала Жоан, неверяще взирая на этот оживший кошмар, мрачную фантасмагорию: мать, которая намеревается её убить. — Это мой подарок для самых особенных людей, — лицо Матильды озарила благодушная, жизнерадостная улыбка — приветливая, точно мама разливала жасминовый чай на летней террасе их дома. — Есть нечто совершенно уникальное в том миге, когда человек покидает этот мир и переходит в мир иной. Из лона могилы — в могилу лона… «Что?.. Какое лоно?.. Она бредит?..» — сознание малодушно отказывало Жоан. Всё внутри сковал ужас; тело накрыли тошнота и паралич от противоестественности, ненормальности всего происходящего. — Вернуться к матери через очищение божие, через гибель от нежной руки её — высшая благость… — как ни в чём не бывало продолжал напевно звучать голос Матильды. Жоан остекленела, не в силах шевельнуться. — Ведь ты так скучаешь по мне, да, милая? — обратилась мать к ней. Лицо Матильды подёрнулось искренним сочувствием, сопереживанием. — Я всё понимаю, родная… Ты так ждала нашей встречи… И скоро она обязательно случится… Я подарю тебе её… Внутрь потекло мягкой патокой тёплое растопленное масло — сливочное, сладковатое, обволакивающее. Дурман нежных материнских объятий, первая колыбельная, молочный запах кожи у маминой шеи… Жоан казалось, что она падает куда-то вглубь, в огромный космос, которому нет ни конца, ни края. И всё, что её там ждёт, — это чистая, искренняя, беззаветная и согревающая любовь… Та, которую умела дать только Матильда Дю Белль. Та, которой так мучительно не хватало Жоан в эти душераздирающие несколько лет… Голова кружилась, сопротивление падало с каждым сантиметром приближения фантома к Жоан. Руки и ноги окончательно обмякли, и на расстоянии двух метров Жоан, кажется, даже почудился негромкий аромат маминых духов. Как интимно… Неужели именно сейчас всё закончится? Вот так?.. Сквозь полуопущенные ресницы Жоан оглядела женщину напротив. Тёмные вьющиеся локоны, кошачий разрез глаз с насмешливым прищуром, длинная аристократическая шея — даже возраст её не испортил, — чуть вздёрнутый нос — Жоан унаследовала такой именно от матери… Матильда Дю Белль была так близко. Столь живая, столь похожая на себя в каждой мелочи, до кончиков прядей… Вот только выражение лица этого существа Матильде Дю Белль не принадлежало. Сердце, опомнившись, наконец сделало рваный удар. Мотнув головой, Жоан встрепенулась. Туман в один миг схлынул из головы. В глазах матери Жоан никогда не было подобной смеси безразличия, безжалостности и циничности. И никогда не было убийственной ненависти к своей единственной дочери. Это же создание, имея лик столь знакомый, столь значительный, — от встречи с которым внутри Жоан всё разом пронзительно сжалось и замерло, — источало вокруг себя лишь лёд и гнев. Всепоглощающую неумолимую смертоносность, а не тепло, безопасность и любовь. Это не мама. Матильды Дю Белль здесь нет. Здесь есть лишь та, что желает Жоан смерти. Расцарапанная ладонь осторожно нащупала где-то за спиной вылетевшую при падении волшебную палочку — оставалось лишь надеяться, что всё ещё исправную. Выбросив окровавленную руку вперёд опрометчиво стремительным движением — предплечье будто пламенем обожгло от пронзившей его боли, — Жоан хрипло процедила: — Проксима Дефенсис! Упругий, плотный щит ближнего боя вырвался из палочки лимонно-жёлтым пузырём и физически оттолкнул тело опасно приблизившейся «Матильды» на два широких шага назад. Из облика фантома вмиг схлынули напускные забота и ласка; знакомое до боли женское лицо исказила несвойственная ему чужая ярость, а любезную улыбку в секунду сменил мстительный, свирепый оскал. Это монструозное чудовище являлось словно выходцем из худших ночных кошмаров: мать, намеревающаяся убить своё дитя… Наёмница прошипела что-то нецензурное, быстро восстановив координацию от столкновения с барьером. Она была чрезвычайно опасна в текущем состоянии. Безжалостна. И ведь отлично подготовилась, хитрая и продуманная дрянь… Взяла с собой приличное количество Оборотного на все метаморфозы, — запоздало осознала Жоан. Где Эриния умудрилась раздобыть волосы, слюну или ногти её покойной матери — даже думать не хотелось. Да и времени на размышления и анализ Жоан никто радушно не предоставлял. — Ты минёшь в небытие от её руки, — холодно уведомила голова Матильды. Отвращение и гнев от столь непотребного, мерзкого обращения с телом покойницы волной накрыли Жоан. Но все эти чувства сейчас никак не помогали: тело её было изувечено и измотано, магия и способность постоять за себя — существенно ограничены, дееспособных помощников вокруг как-то не наблюдалось, и как вообще выбираться из этой безрадостной передряги — для Жоан оставалось решительно неясным. Озвучив свой финальный приговор, «Матильда» уверенно наколдовала в замкнутом пространстве небольшое, но мощное торнадо. Потоки воздуха, подчиняясь палочке в её руке, закручивались всё быстрее, вбирая в себя обломки мебели и инвентаря ординаторской. Ураган сформировался сбоку от Жоан и под немигающим взглядом создательницы стал надвигаться прямо на жертву. Защищаться от стихии Жоан было нечем — ветер её не убьёт, конечно, но лишит последней возможности на сопротивление, перевернув пару-тройку раз в воздухе. Переместить же щит в сторону — значило беззащитно открыться спереди прямо под Убивающее заклинание наёмницы. Ситуация становилась патовой. Жоан запаниковала. Её магический барьер неуверенно замерцал, почувствовав страх и растерянность хозяйки. Виски внезапно пронзила тупая ноющая боль, как если бы её голову сжали с двух сторон стальные тиски. Разум Жоан помутился, серая пелена отрезала весь внешний мир, оглушив и ослепив на миг. Среди заполонившего голову тумана вдруг проявилась насмешливая мордашка юной белобрысой ведьмочки. В ушах сам собой зазвучал тонкий издевательский голосок: «Главное, вовремя бросай и беги, бедолажная…» Видение, хихикнув, тотчас же растворилось. А Жоан перевела неясный взгляд на собственное окровавленное запястье. С него, подмигивая уродливыми цветными бусинами, на неё всё ещё глядел чудом уцелевший во всей этой кутерьме аляпистый и неказистый браслетик, выданный ехидной Цильдой. Вихрь торнадо неумолимо приближался, как и миг потенциальной смерти. Времени на раздумья не оставалось. С силой дёрнув за нитку, Жоан швырнула браслет на землю и — на всякий случай — зажмурилась и задержала дыхание. Раздался громкий хлопок. Даже сквозь закрытые глаза Жоан увидела ослепительно яркую белую вспышку, после которой шум торнадо в комнате в один момент стих. Не жмурясь больше — в том, кажется, всё-таки не было нужды, — Жоан оглянулась и поражённо обнаружила, что урагана в комнате более не наблюдалось. Обломки мебели, перемолотой в пыль, сиротливо валялись на полу под тем самым местом, где ещё секунду назад их кружил магический ветер. Очень достоверный двойник Матильды Дю Белль, замерев с палочкой наизготове, настороженно и зло косился на случившееся. Никто из пребывавших в сознании в ординаторской так и не понял, что и почему сейчас произошло. Браслет вдруг выплюнул вторую вспышку — мятного цвета — и та, вырвавшись из артефакта пульсирующим переливающимся шаром, стремительно понеслась к Жоан. Секундный испуг не успел оформиться в полноценный страх: незнакомая магия влетела Жоан в область солнечного сплетения и растеклась по всему телу чем-то прохладным и свежим. Вся боль моментально схлынула, будто бы заморозившись. Кровь перестала сочиться из открытых ран и царапин; ссадины затягивались. В области ребра раздался негромкий хруст. Вскрикнув, Жоан запоздало поняла, что её сломанные кости Мерлин знает каким чудом разом встали на место. Тело наливалось силой и здоровьем, как будто в израненные, уставшие от боли конечности наконец вливали не меньше, чем живую воду. Эриния в облике Матильды отреагировала на неосторожный вскрик Жоан; материнская рука с зажатой в ней чужой палочкой атаковала дочь Экспеллиармусом. Оберегающего щита между ними уже не находилось — Жоан перестала держать концентрацию на питании барьера своей магией — и потому её многострадальная палочка молниеносно вылетела из ладони и отскочила на несколько метров в сторону. Удержать магический инструмент в ослабленных пальцах никак бы не получилось. Как и добраться до него теперь… Внутри Жоан всё сжалось от вновь затопившего ужаса и мелькнувшего исполненного безнадёжности «Это конец…» В неё мчалось следующее заклинание. Рефлекторно бросившись вбок, Жоан неловко и как-то нелепо откатилась куда-то в сторону по грязному полу, прикрыв руками голову и вновь болезненно царапаясь кожей об разбросанные тут и там обломки. Зашипев, она кое-как приподнялась на локте, быстро озираясь вокруг. Но никаких вспышек заклинаний в неё почему-то больше не неслось. Дважды моргнув, Жоан не поверила своим глазам. Она что, всё-таки умерла? Или окончательно сходит с ума от стресса и напряжения?.. Но нет. Ей не показалось. Вся комната по неведомой причине была заполнена от пола до потолка каким-то странным, мерцающим потусторонним сиянием, чёрным дымом. Его клубы неторопливо завивались в спирали, устилавшие всё свободное пространство ординаторской. Тёмные завитки игриво поблескивали, перетекали друг в друга и, вызывая у Жоан смутную тревогу, кожей ощущались как нечто практически живое. Парадокс был в том, что, несмотря на одномометно захвативший помещение дым, — плотный, непроницаемо густой, пульсирующий незнакомой магией, — Жоан продолжала всё отчётливо видеть. Сквозь. Словно лично ей он никак не мешал. Вот поблескивают осколки разбитого зеркала. Вот лежит без сознания неизвестный мракоборец. Недалеко от него — будто манекены сложены Лоран и медиведьма. Лимонный диван сломан напополам. Рабочие столы местных колдомедиков тоже разбросаны и порушены. Напряжённая Матильда Дю Белль в серой мантии стоит посреди этого хаоса и, щурясь, хищно озирается по сторонам. Осторожно шевелит руками, пытаясь нащупать что-то вокруг себя. У неё нет ясности обзора как у Жоан?.. «Бросай и беги…» — повторил в голове настойчивый издевательский голосок. Не думая ни о чём и не тратя более времени, Жоан инстинктивно пригнулась и тихонько скользнула к выходу из комнаты, стараясь не наступать сандалиями на скрипучие обломки и осколки стекла: слуха наёмница в этом дыму лишилась вряд ли, в отличие от зрения… Вывалившись наконец за дверь проклятой ординаторской, чуть не ставшей ей могилой, Жоан глубоко вдохнула. Так же глубоко выдохнула. Убрала с лица намокшие и испачканные склеенные пряди. И, не оглядываясь, побежала по светлому коридору прочь.