Твои девятнадцать лет

Сегодня впервые за долгое время Ёнджун почувствовал себя уставшим. Он выбился из сил, хотел закрыться в тесной комнате и кричать, сжимая голову, пока та не треснет, словно старая ваза. Раньше Чхве без труда мог загнать собственные чувства куда подальше, забыть, зачеркнуть, оставить в прошлом. Но почему-то именно сегодня, именно в этот несчастный четверг, когда дела в офисе наконец наладились и он даже пришел домой раньше обычного, чем очень удивил Чэвон, мысли не отпускали его. Возле подъезда Ёнджун расслабил галстук – тот сковал его, как змея вокруг шеи, — и, роясь в карманах брюк в поисках связки ключей, вспомнил, что Чэвон давно дома и, вероятно, сейчас смотрит телевизор. Ёнджун давно клялся отключить кабельное телевидение, срезать провода, выключить роутер и скинуть его с балкона, но всё руки не доходили. Да он просто боится снова поменять свою жизнь. Жалкий трус. Чэвон, закрутив челку на бигуди, лениво побрела в коридор, услышав звук открывающейся двери. Такая невысокая, ниже Ёнджуна на две головы, она прошептала что-то про ужин и пиццу, но парень не услышал ни слова. Он знал, что Ким Чэвон не любит готовить, не умеет и не будет – именно это она сказала на их втором свидании. Тогда девушка ещё носик мило сморщила, чем заставила Ёнджуна улыбнуться – так и повелось. Чэвон и Ёнджун. Ёнджун и Чэвон. Оба вечно тусовались вместе, прежде, чем наконец сойтись. Ёнджун не привык ухаживать, не знал, какие нужно дарить цветы и совершенно не разбирался в их значениях: никогда не дарил их, да и повода особо не было. Так, когда-то, несколько ромашек в поле, но это было уже давно и не считается. Сорвал по глупости и подростковой наивности, а потом... В прочем, Чэвон никогда и не жаловалась. Она терпеливо рассказывала Ёнджуну всё про отношения, а тот внимательно слушал – или пытался, — и делал пометки в голове. «Цветы дарить спонтанно, но не так часто, чтобы была интрига и стимул получить новый букет; покупать молочные коктейли и водить на кофе в милые кофейни; предложить сфотографировать у цветущей сакуры, отдать свой шарф в холодную погоду; снять куртку, если вдруг пойдет дождь, ещё, желательно, теснее прижаться для пущей романтики и во время поцелуя обхватить лицо ладонями, так?» — Ёнджун перечислил все, что смог запомнить. Чэвон удовлетворительно кивнула. «И про милые прозвища не забудь, — при взгляде на парня она прикусила губу и добавила: — хотя лучше не надо. Этого будет вполне достаточно». И встречаться они стали не так, как все парочки. Чэвон написала сообщение, что сегодня должен быть особенный день, забронировала место в ресторане с видом на реку Хан – слишком дорогое удовольствие! – и, глядя на Ёнджуна из-под длинных накрашенных ресниц, произнесла: «Мы перешли на новый уровень, Чхве Ёнджун. Я перееду к тебе завтра, а ты купи презервативы в аптеке». Ёнджун не возражал. Он никогда не возражал. Наверное, это и понравилось Чэвон, которая могла диктовать свои правила, а Ёнджун – подчиняться им. На следующий день после свидания, все липкие от пота, раскладывая последнюю коробку с вещами, Чэвон убрала непослушную прядь с лица и, тяжело дыша, стянула тонкий хлопковый топик через голову. У девушки была небольшая грудь, маленькая и аккуратная, с набухшими сосками. Она совсем не носила бюстгальтера, любила короткие и свободные вещи, а ещё ужасно любила прижиматься к крепкой спине парня, когда тот мыл посуду или ждал её возле дома. В тот день Ёнджун впервые видел её без одежды, впервые видел нагую. Словно вот она, его Ким Чэвон, которая ждала именно его, которая принадлежит только ему. Темные, покрашенные снова в прошлом месяце волосы, прилипли ко лбу. Ёнджун любил темные цвета, привык к ним, как ко второй коже. Забыл старые привычки, снял пирсинг, отдал предпочтение темным, как смоль, волосам. Видя, как парень медлит, Чэвон приблизилась к нему вплотную и, схватив за ладонь, приложила ее к груди. «Такие маленькие», — подумал Ёнджун, очерчивая пальцами силуэт. Кожа девушки горела. Она закинула руки за шею, коснулась волос парня. Ёнджун хотел верить, что после секса с Чэвон всё изменится. Он изменится. Изменятся их отношения. Но он лгал сам себе. «Можем попробовать секс втроём», — Чэвон лежала в постели, прикрываясь одним пододеяльником. Ёнджун только вышел из душа, капли воды ещё стекали по обнаженной груди и волосам. «Я просто устал», — кинул парень и вышел на балкон. Кого он пытается обмануть? Что пытается скрыть? Ёнджун бежал от самого себя, закрывался, закрашивал единственные яркие цвета, перестраивал себя от и до. Глядя на собственные пальцы, которые ещё недавно ласкали тело Чэвон, он почувствовал отвращение. Ёнджун ещё не знал, как может тошнить от самого себя. Шел четвертый год их совместной жизни с Чэвон и пятый, как они знакомы, но Ёнджун так и не смог привыкнуть. Не смог привыкнуть к её стонам и царапинам на спине, не смог смириться со свиданиями и совместными ужинами. Первое время он делал это машинально: машинально захватывал цветы после работы, машинально доставал презервативы из прикроватной тумбочки, машинально проводил языком за мочкой уха, как она любила. Но он знал, что это всё не то. Это лишь та жизнь, которой он хотел жить. Он корил себя за то, что не мог признаться себе и Чэвон. Видел же, как иногда она запирается в ванной и подолгу сидит там, а потом выходит с опухшими глазами. Видел, как она продолжала улыбаться на свиданиях, когда Ёнджун витал в своих мыслях. Видел, как старается помочь ему расслабиться в постели, пока он лежит, не издав ни звука. Первое время он правда пытался. Пытался соответствовать собственному навязанному образу, пытался понять себя, хотел сделать Чэвон счастливее. Этим вечером Ёнджун решился признаться в своих чувствах. Чхве скинул пиджак на спинку стула и откусил холодный кусок пиццы с огромным количеством томатов и сыра. Он насчитал три вида сыра, а потом чуть не подавился, поняв, что только что сделал. Кажется, он промычал это вслух, потому что Чэвон присела на барный стул напротив него и поинтересовалась: – Ты типа сырного сомелье? Откуда такие внезапные познания? Ни разу не видела, чтобы ты так делал. – Бесполезные знания, — от собственных слов стало противно. – Почему бы нам не заказать что-нибудь теплое? Как насчёт удона или чаджанмена? Я сегодня толком не ел: совещание затянулось. – Конечно, — Чэвон потянулась к телефону в кармане, когда внезапно вскочила, исчезла в спальне, а потом вернулась с чем-то в руках. Когда она положила предмет на стол, Ёнджун едва проглотил ком сожаления. – Нашла, когда убиралась на полках. Не думала, что ты до сих хранишь что-то со старшей школы. Ты никогда не рассказывал о ней, так что найти что-то о тебе в прошлом было неожиданно. Ты здесь такой... другой. Расскажешь? Ёнджун смотрел на себя из прошлого. Смотрел на покрашенные розовыми мелками волосы, нашел пирсинг в носу и на нижней губе, вспомнил те футболки с кричащими надписями и широкие джинсы. Тот Чхве Ёнджун был счастлив и беззаботен, словно завтра никогда не наступит. Он разрисовывал кроссовки акрилом, катался на скейтборде, всегда напевал что-то в книжных магазинах и только учился жить, вдыхая воздух полной грудью. Ёнджун крепче вцепился за снимок, словно тот мог вот-вот раствориться, и заметил ещё одно лицо на фотографии. Он помнил тот день, как и помнил, что этого парня вовсе не должно было быть на фото рядом. Но в последний момент мальчишка решил поиздеваться и влез, а Ёнджун, бедный Чхве Ёнджун, чуть со стыда не умер, пряча снимок последние пять лет. Сейчас он понял, что нашел великолепную возможность рассказать Чэвон правду о себе. О настоящем себе, а не об этой фальшивке. Чэвон всё поняла по глазам, поэтому только сказала: — Давай сначала дождемся доставку.