Твои девятнадцать лет

Ёнджун снова прогулял занятия и молился всем богам, чтобы отец не узнал. А пока счастливая ухмылка не сходила с лица, он схватил скейтборд и наклеил на него новый стикер. На доске места живого не было, но именно этого и добивался Джун. В комнате, обвешанной постерами с «Атакой на титанов», с собственными рисунками над кроватью и коллекцией винтажных кожаных курток, все до единой купленных в секонд-хенде, Ёнджун нашел прекрасное место и для проигрывателя виниловых пластинок, что томились под кроватью и на рабочем столе. Отец отчитывал сына за беспорядок, но продолжал покупать пластинки, даже проигрыватель притащил, чему Джун был несказанно рад. Мама много работала в больнице, часто брала ночные смены, чтобы быть ближе к больным, а Ёнджун привык оставаться один на один с собой. Наверное, поэтому он достал где-то в барахолке цветные мелки и покрасил волосы. Наверное, поэтому пытался выделяться из толпы, бунтовать и рисовать граффити. Наверное, поэтому у него было не так много друзей: только Кай и Хисын. Они и занятия вместе прогуливали, и к тестам готовилась (что, в принципе, редко бывало), и в музыкальном кафе до поздней ночи сидели, горланя любимые песни, хотя давно могли в караоке пойти, а не распугивать посетителей. Кай был солнечным, ярким мальчишкой с копной кудрявых от природы волос и широкой улыбкой. Он клеил на ногти стразы, громко смеялся и падал со стула, носил футболки с длинными рукавами, чтобы прятать в них замёрзшие руки. Хисын же пропадал в манге и видеоиграх, после занятий спешил к игровым автоматам и все карманные там спускал. Ли Хисын не спал до утра, смотрел уроки танцев и был жутким прилипалой, но являлся хорошим другом, за что Ёнджун и любил его. Джун предупредил их, что «раз проспал первый урок, то на остальные и смысла нет идти». Кай отправил палец вверх, а Хисын предложил встретиться в скейт-парке, чтобы «стать скейтерами и потом на жизнь себе зарабатывать, раз с учебой всё не ладится». Ёнджун, оглядываясь по сторонам, будто отец может быть ещё дома, выбежал из дома в чёрных джинсах, в одной из своих курток, белой футболке с неоновым логотипом какой-то фирмы и такого же цвета «конверсах», держа скейт под мышкой. Было почти лето, промежуточные экзамены на носу, а в голове у Ёнджуна лишь ветер да жуткое желание веселиться на всю катушку, аж чтобы дух захватывало. Проезжая на автобусе мимо школы, Ёнджун только злорадствовал, что не в числе тех зубрил и ботанов, которые тратят лучшие моменты жизни на учебу. «Мне же девятнадцать! – ликовал Джун. – Лучший возраст для лучших решений!». Он не сомневался, что сможет всегда оставаться таким молодым, что сможет навсегда сохранить этот огонь в душе и блеск в глазах. Конечно, сможет, а как же иначе? Разве может быть по-другому? Тогда Ёнджун ещё не знал, что потеряет себя. Не знал, что из радостного подростка превратится в серого взрослого. Но тогда, пять лет назад, он был по-настоящему счастлив. Джун мчался по скошенной траве, лавировал между клумбами, наконец выбежал на дорогу прямиком до скейт-парка и легко задышал. Прибежал он первым, как и всегда. Никого ещё не было, поэтому удалось занять самую лучшую площадку и немного размяться. Джун запрыгнул на доску, оттолкнулся и поехал. Полетел. Взлетел. Вспорхнул. Волосы растрепались, щеки налились румянцем, а в горле застряло чувство радости и полного счастья. – А я думал, что пришел раньше, — сказано тихо, но Джун все равно услышал, будто на это и было рассчитано. Это был парень, с виду ровесник Джуна, с копной темных пышных волос. Широкие джинсы и длинная футболка по колено – слишком просто и обычно. Незнакомец, видимо, тоже прогуливал занятия, потому что зачем ему нужно было здесь ошиваться в такой час? В любом случае, он заставил Джуна остановиться и пялиться несколько минут. – Можно присоединиться, пока твои друзья не пришли? – Как ты узнал, что я тут не один? Парень хмыкнул. – Одни здесь только одиночки или чудики. Браслеты на тонких кистях парня звякнули, когда он опустил доску на землю. Обычная серая доска для скейтборда навела на Джуна скуку, впрочем, как и наряд незнакомца. Он был хорош: и умело на доске скользил, и балансировал на одной из колёсных осей, и даже прыгал, оставляя скейтборд под ногами, чему Джун так и не научился. Кай тоже хорошо катался, но по сравнению с этим парнем ему было совсем далеко. – Я Бомгю, кстати, — представился тот, подъезжая прямо к Джуну. – Чхве Бомгю. – Чхве Ёнджун, — он потянул руку, и Бомгю не без спешки пожал её. Сухая, холодная ладонь коснулась Джуна – и того будто током ударило. – А вот и твои друзья, Ёнджун, — Бомгю показал в сторону дороги, по которой полчаса назад бежал Джун. – Спешу откланяться, как и обещал. Бомгю схватил скейт и рюкзак весь в брелоках и лентах и ушел так же тихо, как и появился. – Я просто Джун.

***

Чхве Ёнджун сдал экзамены почти на отлично, за что получил от родителей немного карманных и нагоняй за то, что «раньше готовится надо, а не оставлять всё на последнюю ночь». Джун, Кай и Хисын встретились в музыкальном кафе, поставили любимую песню – долго же им пришлось спорить, чтобы сойтись во мнениях, – и заказали огромный рожок мороженного. – Чхве Джун, да ты просто гений, — Кай с недоверием пялился на друга. – И как, даже не готовясь, ты снова нас обошел? Это какой-то твой трюк? – У меня хороший ангел-хранитель. – Болван, — засмеялся Хисын, и все подхватили его смех, – когда в следующий раз пойдем на скейте гонять? Кажется, я даже втянулся, так что не лишайте меня этого удовольствия. Пока не вышел последний том моей манги, я буду с вами, ребята. Ёнджун посещал площадку раза четыре в неделю, а остальное время тратил на рисовку скетчей и охоту за винтажными вещами. Слова Ли напомнили ему про Бомгю, который с их первой встречи так ни разу и не появился. Странно, но теперь Джун повысил навык и захотел посоревноваться с ним, показать, что тоже на кое-что способен. Когда Ёнджун спросил друзей о Бомгю, то те сказали, что никакого Чхве Бомгю они не знают и слышат имя впервые. Хрустящий рожок с мороженым опустел за две минуты и был тут же съеден, Кай поставил ещё одну песню, забросив в автомат последнюю мелочь, а Ёнджун наслаждался вечером. Скоро выпуск, а он только о скейте и думает. Если отец с мамой узнают, то прибьют его мгновенно, не дав даже и слова сказать. Он знает, что отец пророчит единственному сыну работу в офисе престижной компании, поэтому даже пробовать не стал о своих планах рассказывать. Все его увлечения по мнению отца – это пустая трата времени, в жизни стоит заняться гораздо более важными и прибыльными мечтами. Ёнджун вздохнул: «Зануда». Друзья разошлись в половине одиннадцатого. Поздновато для их обычных прогулок, но родителей дома всё равно нет, поэтому можно быть спокойным. Джун махнул раз-другой рукой на прощание и пошел на остановку, напевая надоедливую песню из кафе в полголоса. – Чхве Джун. И снова этот голос. Джун повернулся, натыкаясь на Бомгю. Тот повязал на лбу красную бандану и запрыгнул на мотоцикл. Теперь к браслетам на руках прибавились ещё и цепочки на шее. Ёнджун моргнул пару раз, чтобы понять, что это всё не сон: неужели этот мальчишка на байке гоняет? Но не сном всё это было, а чистой реальностью, от чего Джун напрягся ещё сильнее. – Запрыгивай, я подброшу тебя, — Гю кинул парню шлем и ухмыльнулся: – Ты же не боишься, да? Просто доверься мне. Джун запрыгнул, обхватив спину Бомгю руками, и крепко прижался к ней, когда мотоцикл рванул по трассе. От Бомгю пахло гелем для душа и чем-то сладким, одеколоном, наверное. Ёнджун пару раз сказал, куда свернуть, а тот и слова не промолвил в ответ, только последовал указаниям. Когда Гю притормозил возле нужной многоэтажки, Ёнджун внезапно произнёс: – Не хочешь зайти? Угощу выпивкой в благодарность. Бомгю снял шлем и запустил пятерню в волосы. Длинные рукава кофты почти закрывали пальцы. – Думал уже, что ты не предложишь, — мягко улыбнулся тот. Бомгю рассматривал гостиную Джуна, пока парень доставал пиво из холодильника. Отец сразу заметит пропажу и прибьёт его, но Джун старался не думать об этом, а наслаждаться моментом. Бомгю с благодарностью принял жестяную банку и сделал глоток. С пухлых губ стекала капля, и Гю облизал их, отставляя пиво в сторону. Ёнджун до конца так и не понял, что двигало им, когда он позвал незнакомого мальчишку к себе, да ещё и пивом угостил. Наверное, Чхве Ёнджуну не хватало в жизни проблем и он решил и правда жить последним днём. – Я могу принять душ? Ёнджун подавился. – Первая дверь прямо по коридору. Гю кивнул и побрёл по направлению к ванной, оставив красного Ёнджуна одного. Когда Чхве услышал плеск воды, то залпом осушил бутылку пива. «А он еле притронулся к своей», — подумал Джун и вспомнил про полотенце. Громко постучав в дверь и услышав хриплое «входи», Ёнджун увидел обнаженного по пояс Бомгю. Тот стряхивал с волос капли воды, на запотевшем зеркале красовался нарисованный смайлик – так не похоже на него. Взгляд Джуна упёрся в грудь Гю, в его руки, покрытые татуировками, в спину, разрисованную чернилами. Чхве замялся на полуслове и оставил полотенце на стиральной машине. – Возьми их. – Хочешь потрогать? – Бомгю не без труда поймал любопытный и сбитый с толку взгляд парня и добавил: — Некоторые совсем новые, набил недавно. Подойди ближе и дай руку. Ёнджун, под нетерпеливым взглядом Бомгю, протянул руку, и тот коснулся ею груди, заставляя почувствовать под ладонью тепло кожи. Он водил руку из стороны в сторону, словно очерчивал невидимые слова, пробежал по дорожкам татуировок, а потом переместил руку на спину. Провел вдоль позвоночника, где от него во все стороны бежали чернильные крылья, совсем новые. От прикосновений Ёнджуна Бомгю нахмурил брови – боль ещё не прошла, — и прикусил губу, чтобы унять её. Вскоре Бомгю повернулся, а рука Джуна все так же осталась касаться его спины, чертить круги и неизвестные иероглифы. – Есть ещё одна, но я не покажу тебе, если ты сам не попросишь. – Покажи, — и ещё более настойчивое: – Покажи мне. Тогда Бомгю спустил джинсы на несколько сантиметров и оттянул резинку «боксеров», показывая полоску светлой кожи. Он схватил кисть Ёнджуна и провел ею по бёдрам, почти опускаясь вниз. На бедрах были написаны китайские иероглифы, а Ёнджун как назло плохо говорил на нем. – Там сказано никогда не сдаваться, — перевел Гю, видя заблуждение на лице парня. – Я подумал, что это сможет вселить мне уверенности. Ёнджун опустился на корточки, чтобы как можно лучше запомнить написание иероглифов. По сравнению со светлой кожей Бомгю, пальцы Джуна, такие смуглые, казались слишком тёмными. Джун и не понял, в какой момент почти подобрался к выпирающей тазовой кости, коснулся пальцами кожи ниже пупка, спустился слишком низко. Чхве Бомгю испустил томный вздох, держась пальцами правой руки за раковину, и Джун выпрямился, как по струнке. – Может, и тебе такую татуировку набить? – предложил он, накидывая футболку и вытирая волосы полотенцем. Джун видел, как исчезают чернильные пятна под слоем одежды. – Наберёшься уверенности. Спасибо за пиво. Допей его, чтобы зря не пропадало. Ещё увидимся. Бомгю уехал, а у Ёнджуна так и не нашлось смелости, чтобы попрощаться. «Это всё алкоголь, — твердил Чхве, – и красивые татуировки».

***

Последующие дни Чхве Ёнджун ходил, как не свой. Хисын попытался вывести его в игровой клуб, сыграть пару партий, а потом вместе с Каем потусоваться у него дома, пока нет родителей, а холодильник забит едой, но Джун отказывался. Более того, он избегал друзей, пораньше уходил и запирался в комнате. Он рисовал, пачкая руки акрилом, изливал чувства на бумагу, а потом развешивал рисунки на стену. К концу недели стена была полностью заклеена, а последние слова Бомгю всё ещё плотно засели в голове. Что он имел в виду? Что хотел сказать этим? Ёнджун всё так же отчётливо, как и в первый раз, помнил прикосновение собственных пальцев к теплой коже Бомгю, помнил и выражение лица, и томный вздох. Так же, как и помнил всё то, что после сказал Чхве, как ушел, пропал и больше не появлялся. Иногда, проходя мимо кафе, Ёнджун думал о том, что вот, прямо сейчас, Бомгю подхватит его на мотоцикле и увезет далеко за чертоги Сеула. Но всё это были лишь навязчивыми мыслями. На самом же деле, Чхве Ёнджун серьезно влип. Хисыну кое-как удалось вытащить друга куда-то за пределы школы. Ли поймал его сразу после последнего урока, схватил за предплечье и повел на задний двор, где их уже ждал Хюнин с велосипедами. – И где ты их добыл? – с недоверием спросил Джун, рассматривая руль. – Совсем новые. – Одолжил, — Кай запрыгнул на свой и покрутил педали. – За мной. – Так вы притащили меня, чтобы пообсуждать любовные разборки? Джун обмакнул картошку фри в мороженое и запил всё большим глотком колы. Кай неловко заёрзал на месте, переводя взгляд со столешницы на друзей. Хисын ободряюще похлопал младшего по плечу и ответил: – Он мне уже весь мозг вынес, так что один я это терпеть не собираюсь, — Хисын глянул на Кая. – Выкладывай. И Кай рассказал про Вонён. Рассказал про то, как столкнулся с ней на школьном фестивале, как по нелепой случайности участвовал с ней в конкурсе, где партнёры лопали шарики, и влюбился. Кажется, это точно влюбленность, потому что не мог Кай говорить так оживлённо и краснеть с каждой минутой, стоило ему произнести её имя. Рассказал он и как они позже в коридоре пересекались, и как она внезапно принесла ему персиковый чай, и как нашла его профиль в Интернете. Кай клялся и божился, что никогда ещё не чувствовал себя одновременно так счастливо и глупо, а при виде улыбки Вонён и вовсе забыл, где находится, начиная вытворять нелепые вещи. Хисын пару раз в голос заржал, услышав, как Кай сравнивает себя с грациозной цаплей, а Ёнджун слушал внимательно, даже слова не вставил. – Так это Чан Вонён из параллельного класса? – Хисын внезапно хлопнул кулаком по столешнице, заставив людей рядом подскочить, а потом долго смеялся: – Ну ты и дубина, Хюнин Кай! Пригласи её на свидание – и всё. Здесь главное момент не потерять, а то всё упустишь. Подари ей цветов красивых, спроси, чего она хочет, сходите в кино. Всё же просто, да, Джун? – Думаешь, всё и правда так легко? – Чхве водил пальцем по столешнице, вспоминая узоры татуировок на спине Бомгю. – Нужно много решимости. «Там сказано никогда не сдаваться. Я подумал, что это сможет вселить мне уверенности». Ёнджун внезапно вздрогнул. С чего это он вдруг снова вспомнил это? – Если тебя правда тянет к человеку, то бездействовать нельзя, иначе будет слишком поздно. Разве ты сам никогда не влюблялся, Ёнджун? «Никогда, – подумал Джун, а потом повторил чуть менее уверенное: – Никогда».

***

Он увидел Бомгю на школьном дворе. В толпе в школьной форме Чхве Бомгю сильно выделялся своими широкими черными брюками и безразмерной футболкой со сверкающими браслетами на руках. Брюнет стоял в окружении выпускников из другого класса, иногда бросал заученные улыбки и почти ничего не говорил. Длинные волосы щекотали уши, Бомгю морщился и убирал чёлку со лба. Когда его большие, глубокие глаза встретились с глазами Ёнджуна, сердце последнего пропустило удар. «Не терять возможность, — повторял Ёнджун, двигаясь навстречу к парню. – Не терять возможность. Не терять возможность. Не терять возмо...». – Давно не виделись, Джун, — Гю тряхнул головой и поднял ладонь вверх. Ёнджун неловко дал «пять», а Бомгю задержал их пальцы дольше, чем следовало. – Хотел передать тебе это. Чхве Бомгю вручил тому листок, сложенный вдвое, и удалился к воротам школы, снова оставив Джуна одного. «Так он ждал меня? Пришел ради меня, чтобы вручить мне это?». Чхве развернул листок, наткнулся на сочетание цифр, написанных аккуратным извилистым почерком и обомлел: – Это координаты? Место, в которое привел его навигатор, оказалось полем. Большим, бескрайним, с колосьями пшеницы и запахом свежеиспеченного хлеба с поджаристой корочкой. Ёнджун долго озирался по сторонам, высматривал Бомгю, но вместо парня нашел растущие неподалеку ромашки. Сорвал, осмотрел и, не долго думая, забрал с собой крохотный букетик, сотканный из волшебных цветов и собственных мыслей. Когда Ёнджун поднял глаза, Бомгю уже стоял там, впереди, среди колосьев. В этот раз он сменил привычный стиль, оставшись в удобных льняных брюках и белоснежной рубашке, которая на солнце немного просвечивала, окрашивая тело парня мазками черной краски. – Мы совсем незнакомы, а ты пришел сюда, — Бомгю повёл Джуна через поле, вперёд, к журчащей реке. Ёнджун даже не знал, что в Сеуле есть подобные места, но последовал за Гю без лишних вопросов. – Я пришел, потому что ты написал мне записку. – И всё? Знаешь, встреч не бывает, если два человека не хотят этого, – Бомгю обернулся, через иссиня-черные волосы пробежал солнечный луч и отразился в глазах. Сегодня лицо Бомгю сияло, а уголок рта тронула улыбка. – Взгляни. Ёнджун увидел берег и реку, шуршащие деревья, что раскинули свои ветви прямо над водой, образуя своеобразный гамак. Бомгю закопошился, скинул одежду и прыгнул в воду – так стремительно, что Джун даже моргнуть не успел. Чхве присел на берегу и откинулся назад, опираясь на локти. Бомгю не заставил себя долго ждать: вышел через пару минут с копной мокрых волос и телом, что светилось на солнце. Джун сглотнул, а когда Бомгю плюхнулся на траву рядом, вручил ему сорванные цветы и неловко замялся. Сейчас он и вовсе ощущал себя Хюнин Каем, когда тот рассказывал про Вонён. – Нашёл на дороге. – А как же, — Гю засунул цветы за ухо и улыбнулся Джуну. Достал из карманов брюк фотоаппарат и навёл камеру на Джуна. Тот застыл с открытым ртом, не успев вовремя сообразить, а Бомгю рассмеялся во весь голос. – Эту я оставлю у себя. Давай ещё одну. Гю дотронулся до спусковой кнопки, немного надавил, а потом вклинился в кадр, стоило вспышке ослепить Джуна. Тот пихнул Бомгю в бок и рассмеялся. – Да кто так делает? – Чхве Бомгю, — сквозь смех ответил он. – Я не зря привел тебя сюда: здесь ты сможешь быть самим собой. Разве не прекрасно? В этом месте никого нет, поэтому и притворяться не надо. – Что ты имеешь в виду? Бомгю привстал и повалил Джуна на землю. Нависнув над ним, позволил каплям воды с волос капать на открытый лоб парня. Бомгю рассматривал лицо Джуна, стараясь запомнить каждую деталь, каждую родинку и даже то, как пухлые губы приоткрылись, заставив его ненадолго выпасть из реальности. В конце концов, Чхве провёл по губам Джуна пальцем, вытирая свалившиеся капли воды и произнёс так тихо, что лишь Ёнджун мог расслышать: – Разве тебе не хорошо здесь, Джун? Я бы хотел приходить сюда вместе с тобой, хотел бы купаться вместе в реке и чтобы только ты видел мои татуировки. Потому что ты нравишься мне, как и нравится сама мысль, что мы можем быть вместе. Я не жду от тебя ответа прямо сейчас, но ты можешь приходить сюда и знать, что я буду ждать тебя. Бомгю наклонился ещё ниже, к самым губам, а Джун задержал дыхание. Гю провел пальцами по волосам парня, внезапно оказался сверху и потянулся. Солнце слепило глаза, но Ёнджун видел, как прекрасен Бомгю, как прекрасно его тело и шелковистые волосы, как прекрасны губы и каждая татуировка. Ёнджуну так хотелось коснуться этого, хотелось снова ощутить на себе, но сама мысль пробрала до ужаса. «Я хочу поцеловать парня? Я правда хочу сделать это? Но это так пугающе!» — всё в нем противилось. Бомгю, видимо, понял это, потому что слез и, закрывая глаза ладонями, засмеялся, а потом достал из кармана маркер и что-то быстро написал на обратной стороне фотографии. – Мой номер. Позвони, если захочешь обсудить что-нибудь. – Бомгю... – Скоро стемнеет. Я отвезу тебя домой, хорошо? Бомгю отвёз Джуна до дома, как и обещал. В окнах на шестом этаже горел свет, и Джун не предложил зайти, да и Бомгю не настаивал. Сейчас Джун чувствовал себя загнанным в угол, чувствовал себя маленьким мальчиком, что не может отцепиться от маминых юбок. — Не гоняй так, — Ёнджун с огромным усилием выдавил из себя эти ничтожные слова. Бомгю лишь покрутил шлем в руках. – Это небезопасно. – Помнишь, при первой встрече я сказал про одиночек и чудиков? – Ёнджун утвердительно кивнул, и Бомгю продолжил: – Я чудик, Чхве Джун. Чудики часто совершают необдуманные поступки, но в своих словах уверены. Так что и я уверен в том, что сказал тебе. Сохрани фото и не переживай обо мне: мы с байком одно целое, никто из нас не разобьётся. Чхве Бомгю, ты всегда говорил от всего сердца. Ты всегда был слишком храбрым. Когда Джун переступил порог квартиры, отец уже ждал его внутри. За выпитые банки пива ему почти не влетело – всего-то пришлось драить отцовскую машину, — но сейчас пристальный взгляд отца заставил Ёнджуна съежиться. И вовсе он не пристальный был, просто Джун много надумал. – Твой школьный друг? – Знакомый, — поправил младший. – Мой знакомый. – Не езди больше на байке, Джун-а. Опасно всё это, а ты у меня мальчик впечатлительный. Это вместе с ним ты в прошлый раз пил? На тебя совсем не похоже. Джун замер в дверях комнаты. Правая рука дрожала, пришлось сжать в кулак. – Тогда что на меня похоже? Что в духе Чхве Ёнджуна? Отец не успел ответить, потому что Джун запер дверь комнаты и присел на кровать, тяжело дыша. «Сегодня мне впервые признались в любви... — Ёнджун сжал край футболки. – Признались, а я только и думаю о том, что не хочу этой любви. Не хочу признавать тот факт, что мне может нравится кто-то моего пола, — слеза скатилась из уголка глаза. – Какое же ничтожество!». Чхве Ёнджун был трусом. Трусом, который боялся признать собственное сердце. В конце концов, это и погубило его.

***

Всю прошедшую неделю Ёнджун не выходил за пределы квартиры. Перестал отвечать на звонки друзей, удалил социальные сети и пытался полностью понять себя. Смотрел видеоролики на Ютюбе, раздевался, вставал у зеркала, отыскал в кладовке журналы отца с обнаженными девушками на обложке. Но как бы Ёнджун не пытался, как бы не изводил себя, перед глазами стояло светлое лицо Бомгю, улыбка, предназначенная лишь ему, обнаженное тело и влажные волосы. Ёнджун порвал страницы, стиснул зубы и представлял нагих девушек, каждый изгиб тела в подробностях, пытаясь удовлетворить себя. Пытаясь удовлетворить Чхве Ёнджуна. Но Чхве Джун хотел только Бомгю. – Чёрт! – закричал Джун, оседая на кровать. Салфетки ему так и не понадобились, он швырнул их под кровать. – Ну твою мать! Я должен исправить себя, иначе... А что иначе? А что иначе, Чхве Джун? Ёнджун вышел на занятия в следующий вторник, отсутствовав полторы недели. Стоило ему появиться в классе, как Хисын в буквальном смысле перелетел через парту и надавал другу тумаков. Кай провёл с Ёнджуном весь день, даже в туалет за ним уцепился, ни на секунду не упуская из виду. Когда Джун перевел тему на Вонён, то друг отмахнулся, словно это самое последнее сейчас, о чем бы он хотел поговорить. Бомгю ждал его у ворот. Сверлил взглядом носки кроссовок, а потом бегло пробегал глазами по учащимся. Ёнджун заметил его сразу же – как же такого не заметишь! – и свернул за колонну. Да что он творит! Что за детские выходки? Но Чхве намертво прилип к камню, прижал к груди рюкзак, пытаясь унять дрожь сердца. В тот день Чхве Бомгю был особенно красив. Ёнджун всю жизнь будет винить себя за то, что не подошёл к парню и не признался. Вместо этого он решил отрицать свою сущность, отрицать свое сердце. Ёнджун сбежал. Сбежал от себя, сбежал от собственных чувств. Вспомнил рассказы Кая о Вонён и чуть не заплакал. «Я не могу... Как я могу любить его?.. Как я?..». Споткнулся, содрал кожу с ладоней, но продолжал бежать куда-то вперёд. Перед глазами мелькали сцены с того дня на реке, а Ёнджун стал лишь сильнее ненавидеть себя. Будет ли он счастлив, если останется с Бомгю? Как отреагируют его родители и друзья? Поддержат ли его в этом выборе? Ёнджун не знал. Он был трусом. Чхве Ёнджун готов был променять свою искреннюю любовь из-за страха быть отвергнутым обществом. Он пролежал в комнате весь вечер, уткнувшись в подушку. А когда мама, наконец придя домой после очередной смены, поставила на рабочем столе тарелку с нарезанными фруктами, что так любил Джун, парень еле сдержал слезы. «Потому что ты нравишься мне, как и нравится сама мысль, что мы можем быть вместе. Я не жду от тебя ответа прямо сейчас, но ты можешь приходить сюда и знать, что я буду ждать тебя». Ёнджун трясущимися и липкими от пота пальцами набрал номер Бомгю, который наизусть запомнил, долго рассматривая их совместное фото, но бесконечно длинные гудки продолжали давить на барабанные перепонки. В конце концов, Джун отправил голосовое сообщение: – Бомгю, это Джун. Я хотел... Хотел сказать тебе свой ответ. Я буду на том месте, возле реки. Приезжай, как только прослушаешь. Ёнджун должен признаться. Признаться в том, что струсил, что жалок и отверг чувства Бомгю из-за собственной боязни и ничтожества. Он знал, что будет ненавидеть себя. Чёрт, да он уже ненавидит себя. «Но так будет лучше, — думал Джун, натягивая толстовку через голову, — будет проще для меня». Так будет проще. Так всегда будет проще. Ёнджун прождал Бомгю несколько часов. Тот прислал короткое «Ок» и с тех пор не выходил на связь. Джун опустил ноги в воду, любовался закатом, пытаясь перестать дрожать. Вот-вот ему придётся сказать самую большую ложь в своей жизни, сказать слова, которые полностью перевернут его жизнь. Но Чхве Бомгю всё не приходил. Не появился он и тогда, когда солнце полностью скрылось за горизонтом, а звонки от родителей разрывали мобильник: Джун же рванул внезапно куда-то, даже ничего не сказав. Ёнджун пробовал звонить и отправлять сообщения, но те словно в воздухе растворялись. Чхве Джун вернулся домой в полпервого ночи с разбитым сердцем и связанными руками, пустым взглядом взглянул на родителей и заперся в комнате до утра. «Будет другое завтра», — с этой мыслью Чхве вставил беруши и уснул без задних ног. Другое завтра наступило следующим днём, рано утром, перед восходом солнца. Ёнджун проснулся, с трудом разлепил глаза и понял, что плачет. Слезы струились из глаз, а Ёнджун, не понимая, что происходит, яростно вытирал их. Потом проверил мобильник на наличие сообщений – пусто. Так же пусто ощущал себя Джун. Он вышел к завтраку не спеша, немного сутулясь, словно груз упущенных слов давил на плечи, и стараясь как-то скрыть опухшие глаза, специально зачесав волосы на лоб. – Нам нужно поговорить о твоих ночных вылазках, Джун-а, — сурово начал отец, ставя перед сыном тарелку с хлопьями. – Я бы предложил дождаться матери, но она снова взяла дневную смену. Джун, ты слушаешь? – Нет. Отец потёр переносицу и, садясь за стол, включил новости. Джун собирался возразить – дескать, лучше музыкальный канал включить, — но сдержался. Ложка выпала из руки, а ноги в одночасье стали ватными. Чхве выхватил пульт из рук отца и сделал громче, тяжело дыша. – Сегодня в четыре часа утра по местному времени было найдено тело девятнадцатилетнего Чхве Бомгю, учащегося выпускного класса старшей школы «Ёрим». Парень разбился на мотоцикле на автотрассе, в районе озера Аньянчон. К сожалению, тело учащегося полностью изувечено... — диктор новостей говорила громко и чётко, а Ёнджун давно забыл, где находится. Телевидение замазали изображение Бомгю, но он видел тот самый байк парня, видел его кисти, свисающие с носилок. «Он ехал ко мне! Ехал из-за моего сообщения!». Ёнджун бился в истерике, прикусил губу до крови, но продолжал слушать. – В кармане куртки погибшего был найден мобильник и фотография. Пожалуйста, приблизьте, — камера сфокусировалась – и на экране появилось изображение той самой фотографии, которую сделал Бомгю в день на озере. Та фотография, которую Гю решил забрать себе, чтобы вечно таскать её в кармане под сердцем. Лицо Джуна было замазано, но он-то всё понял. Дальше он не смог смотреть. Спрятал ничтожное лицо в ладонях и зарыдал. Судорожно всхлипывал, спина содрогалась от рыданий. Джун думал, что сейчас его горло, исцарапанное немыми криками и всхлипываниями, взорвётся. – Джун, что-то случилось? Ты знаешь его? Джун... Отец не знал. Не знала ни мать, ни Кай или даже Хисын. Никто из них не знал, что вместе с Бомгю погиб Чхве Джун. Вместо того, чтобы признаться первой любви, Чхве Джун уничтожил всё, чем дорожил. Так Чхве Джун перестал существовать.

***

– А через неделю Хюнин Кай понял, что со мной происходит что-то неладное. Он предложил мне пойти на свидание вслепую. Думал, что этим всё решится, – горько усмехнулся Ёнджун. – Это было пять лет назад. Свидание с тобой, Чэвон. Чэвон давно доела лапшу. Давно вытерла рот салфеткой, а крохотную слезу – в уголке глаза. Она видела, как весь рассказ Ёнджун сжимал и разжимал пальцы, крутил кисти и искусал губы до крови. Сейчас он вновь пережил момент своей юности. Вернулся в прошлое, в свои девятнадцать лет. Открылся, поведал о переживаниях и чувствах, что таил так долго. Именно сейчас, именно в этот момент, когда Чэвон чувствовала себя преданной и уязвимой. Именно сейчас для неё Ёнджун казался искреннее и честнее, чем за все эти долгие годы. За покрашенными в темный цвет волосы начала пробиваться розовая краска, а на губе вновь проступил пирсинг. Она будто увидела Ёнджуна активным подростком в безразмерных футболках и широких джинсах. Сегодня Ким Чэвон наконец узнала настоящего Джуна. Того Джуна, который погиб много лет назад. – Ты же знаешь, что скотина полная, да? – Спасибо за напоминание, – Ёнджун наконец поднял на неё покрасневшие глаза. Такой молодой. Такой искалеченный. – После моего рассказа, Чэвон, что я могу сделать для тебя? Я полный эгоист и всегда им был, поэтому выслушаю всё, что ты скажешь. – Снова сделаешь то, что скажу? И где же в этом справедливость? – Чэвон скрестила руки на груди. Она еле держалась, чтобы не рассыпаться в ругательствах. Он обманывал её так долго! Каждый день притворялся в постели, каждый раз улыбался наигранно, а она продолжала уверять себя, что дело в ней самой. – Просто скажи это. Глаза Ёнджуна превратились в два маленьких уголька, что сгорали при свете дня. Чэвон поняла, что все это время любила не того Ёнджуна. Любила его разбитым и несчастным, угнетённым под тяжестью собственной вины. Ты разбился, Чхве Джун. Разбился, чтобы обрести жизнь. – Я... — увереннее, Джун! Ну же, хоть сейчас не лги себе! – Я люблю тебя, Чхве Бомгю. Я люблю тебя, Бомгю. Я люблю тебя, Бомгю-чудик и одиночка. Я всегда хотел сказать тебе об этом. «Спасибо, Бомгю. Спасибо, что всегда был со мной. Спасибо, что спустя столько лет помог набраться уверенности».