Главный прикол жизни Антона Шастуна

Арсений чувствует себя не в своей тарелке все те три с половиной часа, что Антона нет дома. Не то чтобы они были настолько привязаны друг к другу, что каждая разлука сравнима с потерей, но это первый раз, когда тот решил встретиться с отцом и в принципе вернуться в родительский дом. Антон возвращается тихо, можно даже сказать, незаметно, но когда все инстинкты направлены на поиск омеги, то пропустить ее невозможно. — Ну что? — Арсений пытается уловить в чужом поведении хотя бы намёк на то, что все пошло не так, как надо, но за пару часов не изменилось ровным счетом ничего. — Как поговорили? — Знаешь, вполне неплохо. Хотя не то, что мы раньше сильно общались — пансионы, все дела. Но он перестал играть в карты! — Антон радостно вскидывает палец вверх. — Правда, потом, конечно, добавил, что это был очень удачный расклад. Типа, иначе я бы ни за какой замуж не вышел, — он скидывает кроссовки и доходит до Арсения, прижимаясь. Возможно, он бы действительно никогда не завел семью, только сейчас думать поздно, потому что у него на шее метка, которая уже перестала болеть и осталась аккуратным шрамом. Антон воняет дедовской настойкой, что наверняка отпугнет любого альфу, так что всё, никуда не рыпнешься. Получается, что они теперь настоящая семья, а Антон реально замужем, что заставляет задуматься о некоторых последствиях. Цикл течки сбился из-за метки, но сейчас тело восстановилось и будет тянуться к альфе ещё больше. Природа не дремлет и явно считает, что уже бы неплохо обзавестись потомством — хотя эта долбанутая так с тех пор, когда ему стало четырнадцать, думает. — Арс. Арс, — он выпутывается из объятий и внимательно смотрит в глаза. — Мне, наверное, скоро действительно придется съехать на недельку, — любимый альфа это, конечно, замечательно, но Антон ещё не готов толстеть. Арсений паникёр, потому что осознание того, что Антон говорит о течке, приходит последним делом, а до этого он просто пялится в стену некоторое время, стараясь понять, что это за заявочки. — Да что ты всё время съехать-то хочешь? — закатывая глаза, спрашивает Арсений, потому что течка — не самое худшее, что он успел себе предположить. — Я понимаю, что там риск забеременеть больше, но если надо, то могу две резинки сразу надевать. Идея ужасная, и они оба морщатся, представляя, как это неправильно будет ощущаться. Арсений тянет Антона на кухню, потому что та стала для них неформальной переговорной. Ну, и поесть уже нормально хочется. — Было бы плохо, если бы у нас течка с гоном совпадала, а так я всё ещё буду в адекватном состоянии, хотя наш невероятный запах, безусловно, может любого свести с ума, — он хмыкает и начинает накладывать макароны в тарелку сразу с кастрюли, вываливая их почти полностью и смотря на это с испуганным лицом. Альфа с большой буквы. — Ты такая хозяюшка, милый. Только понимаешь же, что я терпеливостью не особо отличаюсь? И если у меня получилось вынудить тебя купить тот ковер, то и трахнуть меня без резинки убедить получится, — Антон приподнимает бровь и смотрит на тяжело вздыхающего Арсения. Опять-таки, надо думать, на ком метку ставишь. Кстати, метка тоже наверняка не поспособствует воздержанию. — Во-первых, ковёр просто подходил к тем шторам, которые, — он задумывается на пару секунд — ладно, которые мы тоже купили из-за тебя, но не сравнивай, короче. Арсений прикидывает в голове риски, смотря, как Антон пытается втянуть всю длину спагетти сразу. Разумеется, игра не будет стоить свеч, если по итогу устоять не получится, но он вообще-то никогда не проигрывал. — Во-вторых, уезжать каждую течку не вариант, а ближайшие несколько лет детей мы не планируем. Поэтому лучше попробовать довериться сейчас, чем не сейчас. Я же не навредил тебе во время гона. Антон понимает, что в одиночку будет в разы хуже, чем во времена течки без метки, сложнее, но контролировать себя придется именно Арсению. Конечно, ему хочется окружить Антона заботой и помочь ему так, как тот помог справиться с гоном. Вместо ответа — сосредоточенное лицо, и Антон залипает в стену минут на пять, пока, наконец, не опоминается. Разумеется, за это время он так ничего и не придумал, кроме фразы «Я не буду рожать!». Очаровательное решение. — Хорошо, я останусь дома, но я все равно считаю, что член ты можешь запихнуть только себе в задницу, — Антон сначала задумывается о том, как это будет выглядеть, и только потом о продолжении своей идеи: — Я могу остаться в своей спальне. Мне будет легче, если смогу ощущать тебя рядом, но спим мы все равно отдельно. Заходить ко мне сможешь несколько раз в день, просто, чтобы посмотреть, всё ли хорошо? Последняя фраза выходит вопросительной, потому что, на самом деле, вся его идея — это один сплошной вопрос. Он не уверен в этом решении, но уверен, что секса не будет. И все равно, ему нужно согласие Арсения, потому что иначе ничего не имеет смысла. Им обоим понятно, что сдержаться, когда Антон будет дрочить в соседней комнате и умолять Арсения взять его кажется невыполнимой задачей, но лучше так, чем никак — цитаты великих. — Хорошо, — вообще не хорошо. — Но, если что, я надеюсь на девочку, — Арсений подмигивает совершенно по-ублюдски, выливая в тарелку, кажется, половину соуса. Возможно, Антон всё-таки заметил его взбудораженность складывающейся ситуацией. — Успокойся. Вообще-то, это я тут чувствительный омега, который должен поддаваться эмоциям, и всё такое. Просто лучше найди ключ от моей комнаты, чтобы я ночью не залез на твой член, — Антон посмеивается, потому что пока что не видит в этой ситуации ничего страшного — зачем переживать сейчас, если нервные клетки понадобятся позже. Он спокойно ест, стараясь много не разговаривать, чтобы у Арсения не было поводов снова поднять тему, и размышляет на предмет того, нормально ли будет попросить оформить доставку вибратора на дом, или он, как и всегда, справится пальцами? А если вибратор облить настойкой? Нет, ладно, лучше любимая рука, чем ещё сильнее переживающий Арсений. К тому же, у них есть ещё немного времени. * Нескольких дней хватает, чтобы постепенно приспособиться к меняющемуся запаху, поэтому начало течки не становится каким-то неожиданным. Просто в один момент, лёжа в чужих объятиях на диване и пересматривая последнюю часть «Сумерек», потому что «да там не было этого момента, блять», Арсений резко из сонного состояния переключается в возбужденное. Антон сжимает бедра, напрягаясь всем телом, но в нос всё равно сразу ударяет терпкий запах смазки, а пальцы невольно стискивают чужое плечо. Арсению нужно выдохнуть пару раз и вспомнить, что ближайшие дни ему придётся думать не членом, а головой, и вроде жить можно. Он мягко снимает чужие пальцы со своей руки и спрашивает: — В ванную? — вряд ли Антону сейчас до этого, потому что его взгляд направлен на чужую ширинку, но тот предупреждал, что первостепенное желание лучше остудить, пока он ещё в практически адекватном состоянии, и только потом уже отправлять в кровать. Поэтому, Арсений подхватывает Антона под ногами и спиной, чтобы при ходьбе смазка не размазалась по всему дому, и несёт в общий душ. Учеба в закрытом пансионе вместе с кучей других возбужденных подростков научила Антона думать, но, конечно, не настолько, чтобы прямо сейчас сказать, мол, «всё окей, иди, отдыхай, я норм». Хотя всё-таки выдержки достаточно, чтобы вполне себе осознавать ситуацию и на автомате делать всё по проверенному алгоритму. В душ Антон Арсения не пускает, бросая короткое «За дверью», и идет мыться сам, хотя «мыться» слишком громкое слово для обливания прохладной водой. Температура тела уже повысилась, но совсем незначительно, и даже смазка почти не течет по бедрам. Может быть, Антон в некоторых ситуациях и бывает непроходимым тупицей, но точно не сейчас: когда речь заходит о собственной безопасности во время течки, он выверяет каждое движение. Ему нужно отодвинуть Арсения в сторону, а потом проскочить до своей двери, не дав тому даже ступить на порог — ничего не должно напоминать о том, что альфа был в комнате. Антон один, и он предоставлен сам себе. Ничего лишнего. Дверь резким хлопком закрывается перед чужим носом, и он замирает в ожидании звука проворачивающегося ключа, а после и отдаляющихся шагов — пускай Арсений всё-таки досмотрит Сумерки и убедится, что был неправ. Сейчас самое важное — освободить голову от лишних мыслей и желательно сосредоточиться на чём-то наименее связанном с сексом, а лучше вообще постараться уснуть. Антон на память проговаривает текст «Поэмы о Родине» Хаски, стараясь не представлять, как бы та звучала, читай ее Арсений. На седьмой раз все же получается свернуться клубком и заснуть. Арсений приносит еду, оставляя ту на комоде возле входа, и забирает грязные простыни, как они и договаривались. Он старается вообще не контактировать с Антоном — благо, он просыпается в принципе гораздо раньше, так что принести завтрак до того, как за дверью послышится шум, а запах станет невыносимым, представляется ему лучшим решением. Проблема заключается в том, что есть Антон вообще не хочет — его сил хватает только для того, чтобы стянуть простынь, а потом просто бросить новую на матрас. Все. Дальше его внимание переключается на ползущую по бедрам смазку и ее вкус, отдаленно напоминающий Арсения. Как бы они ни старались, но запах альфы все равно заполняет комнату из раза в раз, отчего Антон просыпается со звоном в ушах и ватной головой. Иногда он не выдерживает и просто кричит чужое имя, то ли пытаясь позвать, то ли надеясь получить облегчение от одного сочетания букв — не метод, а хуйня. Что обнаруживает для себя Антон, так это то, что его пальцы оказываются непозволительно коротки и тонкими — хотя он вообще-то может удержать три апельсина в одной руке. Метка на шее горит и чешется, и это всё сводит с ума, но Антон с упорством барана трет простату и играет со штангами на груди — опять же, ни черта не помогает. В минуты просветления он звонит Эду, потому что поговорить с кем-то надо, а с Арсением точно нельзя. Эд рассказывает тупые истории из тату-салона, про то, как какой-то красавчик набил себе крылья на трицепсах, а в конце всегда все равно становится серьезным, советуя не забывать есть, хоть немного заботясь организме. Но Антон просто не может. — Блять, Антон, — шипит тихо Арсений, когда уже третий раз заменяет нетронутую еду на новую. Он прекрасно слышит и скулёж, и своё имя, выкрикиваемое во время оргазма, но все равно держится. На удивление для самого Арсения, течка Антона проходит легче, чем он думал. Возможно потому, что Арсений обращает внимание только на факт, что тот совершенно ничего не ест. Он помнит, что в гон Антон тоже буквально впихивал в него еду, но тогда можно было касаться. Сейчас нет. Только тщательно выстроенные барьеры все равно рушатся, когда Антон не забирает даже свои любимые маленькие сосиски с ублюдскими макаронами в форме ракушек. Арсений поставил их прямо перед носом, но Антон лишь утомленно смотрел на него, кусая губу и сжимая бедра. — Так не пойдёт, — цокает Арсений и заворачивает Антона в одеяло, чтобы тот не отвлекал его, и сажает перед собой, накалывая на вилку сосиску и тыча ею в чужой рот. — Я не уйду, пока не съешь. Трогать все равно не буду. — Буду только из рук, — планы Антона раз за разом становятся только лучше, но последние сутки оргазм не приносит никакого облегчения, а метка горит так, что хочется выть. А тут Арсений весь такой привычный и домашний, что хочется обвить всеми конечностями и завалить на кровать, но тот отшатывается, стоит только протянуть руки. У Антона в голове абсолютная пустота, и мозг различает только желания, игнорируя любые сторонние мысли — только «Любить» и «Быть любимым». Антон смыкает губы сильнее и отворачивается — у Арсения и так в голове лишь стойкий запах течной омеги, а перед глазами выглядывающая из-под одеяла метка. Он сглатывает, а после берёт сосиску руками и мягко перебирает волосы на затылке, чуть удерживая. Антон аккуратно обхватывает одними зубами кругляшок и медленно жует, один привкус мяса во рту вызывает желание выплюнуть все, но ему так сильно хочется угодить, что приходится проглатывать раз за разом, борясь с рвотным рефлексом. Ему не хочется никаких сосисок, а только держащие их пальцы, и раз он не может получить их на своем теле по доброй воле, то возьмет просто так. Забирая очередной кусочек, Антон проглатывает его даже не прожевав и тут же проводит языком между пальцами. Он обхватывает их губами и аккуратно насаживается, прикрывая от удовольствия глаза — он чувствует, как меняется запах Арсения. — Пожалуйста. Арсений зажмуривается, ощущая, а до этого неокрепнувший член начинает упираться в ткань штанов. Одна рука с силой сжимается на собственной ноге, чтобы немного отрезвить, а пальцы, которые Антон уже буквально сосет, как можно мягче отбираются. Он непроизвольно слизывает чужую слюну с них, ловя поплывший умоляющий взгляд, но держится. Или нет. Протянутая макаронина тоже тонет во рту, а Антон проделывает то же, что и прежде. Арсений глухо рычит от этой картины, вынимая пальцы и целуя. Хочется кусаться, сжимать бока и оттягивать штанги на сосках, но это окончательно сорвёт им обоим голову, а Антон и от поцелуя изгибается и стонет так, что перспектива беременности кажется не такой пугающей. — Я просто помогу и уйду, хорошо? — отрываясь от чужих губ и гладя свою метку, говорит Арсений вопросительно, с надеждой на то, что Антон не будет выглядеть настолько разбито. — Уйдешь? — он совсем не понимает. Арсений здесь всего минут десять, куда ему надо уходить? Хотя, это сейчас неважно, потому что в голове горит слово «помощь», а Антон нуждается в ней как ни в чем другом, и он только кивает как болванчик, тут же выпутываясь из одеяла. Майка застревает на голове из-за нескоординированных движений, и Антон хнычет, потому что просто не может. Член, прижатый к животу, не опадает несмотря на все приложенные усилия, поэтому сейчас, когда чужие пальцы ложатся на бедра, изо рта вырывается только жалобный скулеж. Антон больше похож на нетерпеливого маленького ребенка, что, вообще-то, не очень возбуждающе, но он действительно беззащитный, а мозг настолько затуманен, что не может справиться даже с майкой, которую приходилось надевать перед каждым приходом Арсения. Чужая рука оглаживает дрожащие в нетерпении бедра, а губы ложатся на метку, обводя ее языком и прикусывая, чтобы Антон перестал суетиться. Арсений помогает раздеться и кладёт на подушки, подставив под затылок руку. Он бормочет что-то успокаивающее, вылизывая попеременно чувствительную шею и грудь, чтобы Антон просто слышал его голос, и гладит внутреннюю сторону разведённых бёдер. В близости альфы смазка течёт бесконтрольно, а мышцы судорожно сжимаются на двух введённых пальцах. Антон вскидывает таз вверх, и Арсений добавляет третий, массируя опухшую от стимуляции простату. Одежда практически душит, член ноет от недостатка внимания, а Антон хочет больше — вжимает чужую голову в свою грудь, не давая отстраниться от сосков, подаётся назад на пальцы и скулит, вынуждая альфу внутри рвать и метать. Почему Арсений просто не войдет в него? Почему не возьмет то, что так настойчиво предлагают? Зачем он вообще растягивает, если можно без этого? Антон не знает ответа ни на один из вопросов, поэтому безостановочно просит, насаживаясь всё резче и хватаясь за волосы слабыми руками. Арсений двигает пальцами непозволительно медленно, и этого просто недостаточно. Антон и так терпел почти три дня, а каждый новый оргазм удовлетворял все меньше, так зачем издеваться над ним сейчас? Только он все равно не говорит ничего против, потому что боится, что отберут и это. Движения становятся грубее, что наконец-то приносит облегчение, заставляя раз за разом выстанывать чужое имя вперемешку с простым «альфа», потому что на самом деле сейчас Антон зовет именно его, а не Арсения. В отличие от последних разов Антон кончает быстро: сейчас все действия имели хоть какой-то смысл, хотя и этого недостаточно. Член опадает совсем немного, и пройдет минут десять перед тем, как тот обратно встанет без любой стимуляции — Антон все еще тяжело дышит, количество смазки не уменьшается, а метка горит на шее. — Помоги, — он не знает, о чем именно просит, потому что теперь совсем не понимает, что нужно его телу. Антон просто надеется, что Арсений что-то придумает. — Блять, — он нависает над Антоном, думая несколько секунд и стискивая челюсть. — Я сейчас приду, хорошо? Всё в порядке, я вернусь. Арсений пытается заглянуть в чужие полуприкрытые глаза, чтобы понять, были ли его слова услышаны, и отстраняется, уходя в другую комнату за презервативами и пытаясь унять наваждение. Антон не видит Арсения: ушел, как и вчера, как и позавчера, как каждый раз, когда заходил в комнату, и от этого становится невыносимо обидно. Он подтягивает ноги к себе, сворачиваясь калачиком и бессмысленно смотрит в стену: почему так больно? Чужих шагов в спальне он не слышит — мозг без сна уже не первый день, а тело сдает. Иногда Антону кажется, что течка идет уже вечность, потому что так тяжело не было никогда, и сейчас ему очевидно, что в таком состоянии он и останется навсегда. В этой комнате, совершенно один. Мысли настолько опутывают перегревшуюся голову, что и прикосновений Антон не ощущает. Он не чувствует, как теплые руки гладят по лопаткам и не слышит чужого голоса — только нос улавливает снова изменившийся запах в комнате, но сил недостаточно, чтобы хоть как-то переварить этот сигнал. — Антон, посмотри на меня, — слова произносятся не резко. Арсений разворачивает его и накрывает собой, прижимая и согревая и без того разгоряченное тело, чтобы дать ощущение защиты и присутствия. — Я рядом, слышишь? Я не уйду больше, — он по-прежнему не уверен, что Антон слышит его, но на плече остаются мокрые следы, а чужие руки слабо тянут его футболку вверх, и он снимает ее вместе с оставшейся одеждой, чтобы кожа к коже. — Я так люблю тебя. Поцелуй в покрасневшие глаза, в уголок губ, в метку — и ниже. Он осознаёт, что Антон нуждается в отдаче, иначе меченая омега будет чувствовать себя брошенной. Даже если потом Антон начнёт ворчать, что Арсений охуел, прямо сейчас тот нуждается в заботе и своём альфе — он не может не помочь. Антону снова тепло. Мурашки перестают бегать по коже, а тело расслабляется, когда чужие зубы раз за разом прикусывают метку четко по контуру — да, теперь все правильно. Арсений не играет с ним и не медлит — только раскатывает презерватив по члену, сразу входя и чувствуя, как ноги обвиваются вокруг его тела, как Антон надавливает пятками на спину, прося двигаться резче и глубже. Им обоим становится намного легче после первого же толчка, а глаза омеги немного проясняются. Антон смотрит на любимое лицо, наконец-то возвращаясь обратно в реальность. Он больше не чувствует себя брошенным и разбитым, тело перестает гореть, и всё, что ему нужно — это как можно дольше смотреть в голубые глаза напротив. Арсений нежен, но больше и не хочется ничего резкого, сиюминутного — только чтобы пальцы продолжали путаться в волосах. Антон улыбается впервые за последние четыре дня, а хныканье становится обычными стонами — ему же надо было совсем чуть-чуть. Было глупостью думать, что продержится без альфы — план отвратительный. Толчки учащаются, и Антон чувствует, как начинает формироваться узел, и просит быстрее, чем Арсений успевает отстраниться: — Повяжи. Антон податливый — льнет, тянется за каждым прикосновением, целует в ответ, и Арсений почти забывается от такого контраста. Будто и не было пустого взгляда, будто перед ним его обычный Антон, но мозг ещё не до конца отключился, и презерватив остаётся на месте, отделяя их обоих от того, чтобы отдаться инстинктам и первобытным потребностям. Арсений кончает внутрь, и узел формируется окончательно, заставляя Антона излиться вслед за сильным укусом рядом с меткой. Короткие ногти чуть задевают сосок, заставляя коротко всхлипнуть, оттягивают штангу и царапают по кругу. Им обоим мало, потому что дорвались, потому что ощущение единства необходимо, как воздух, и Арсений толкается узлом вперёд, ловя губами горячий довольный выдох — то, что Антону было нужно. После оргазма двигаться в давящих стенках слегка болезненно, но Антон устало мечется под ним, пытаясь то ли соскользнуть с узла, то ли насадиться глубже — а Арсений ловит взглядом каждую эмоцию, каждую улыбку и каждое движение припухших губ. Член опал, но Антон все равно двигается, стараясь задеть простату любым способом. Внутри он понимает, что ни к чему хорошему это не приведет, но все равно виляет бедрами, не обращая внимания на удерживающие руки. Он сам направляет чужие пальцы так, чтобы те сжали сосок, и довольно стонет. Антон останавливается на несколько секунд, а потом снова начинает двигаться, кончая во второй раз. Он получил то, чего так просило тело, но из головы не выходит мысль, что скоро это все снова могут забрать, поэтому он только пихает Арсения, чтобы тот начал снова двигаться. — Мне это нужно. Узел от постоянной стимуляции не опадает, поэтому он коротко двигается внутри, синхронизируясь с рваными толчками Антона, у которого перерыв между оргазмами становится все короче, и после укуса в сосок и оттягивания за штангу он кончает в третий раз, так и не окрепнув до конца. — Ещё один раз и отдохнем, хорошо? Я останусь с тобой, — он не останавливается, хотя амплитуда движений становится меньше, а Антон почти не двигается, лишь цепляется за волосы, не давая отстраниться от соска, а другой рукой теребит штангу во втором. Арсений понимает, что тот кончил только по дрожащим бёдрам и задержанному дыханию, потому что в этот раз получилось практически насухую — он проводит по чужому члену пару раз, выдаивая остатки спермы, но так и не выходя из растраханной дырки. Антон практически не шевелится, хотя по привычке сначала дёргает бедрами, но после останавливается, чуть придавленный телом сверху и вылизанный от уха до сосков. Когда узел опадает, а завязанный презерватив летит на пол, Антон сворачивается под боком уже не в тоске, а в долгожданном сне. Арсений укрывает его по нос и гладит по волосам некоторое время, пока чужой холодный нос тычется в ключицу.