Свинец

Я ждал звонка от Саши ближе к вечеру. Слышал разговор Фила с Максом, надеялся, что будет возможность поговорить с ним позже. Желательно с глазу на глаз. Но у судьбы оказались свои коррективы, и вместо надежды на встречу с лучшим другом, я встречаю его младшего брата во плоти на пороге собственной квартиры. И стоящие за его спиной Рокки и Алекс, словно два всадника апокалипсиса, в кои-то веки не вызывают восторга, от слова «совсем». Потому что внеплановое собрание вне базы, присутствие Олсона, который должен быть в другом часовом поясе как минимум, и их серьёзные лица — абсолютно не является чем-то нормальным. Чем-то само собой разумеющимся. Особенно на пороге моей квартиры. Особенно когда я стою в домашних штанах, а за моей спиной, через две стены, на кровати Фил. Ровно с таким же набором одежды, под одеялом и явно сонный. Зрелище не для чужих глаз. Он в моей квартире и исключительно мой. Исключительно для меня каждый миллиметр открытой кожи и спутанных волос. — Я каким-то волшебным образом проебал тот факт, что разослал пригласительные на пижамную вечеринку? — приподнимаю бровь, слабо улыбнувшись, получая такую же тень улыбки на лице Алекса. Взаимную полурадость-полупечаль. Уставшее безразличие со стороны Саши. И звучное прицокивание от хмурого Рокки. Ну ахуенно, что тут скажешь. Начали пиздатее некуда. — Ну конечно, добро пожаловать, чувствуйте себя не как дома. — Отхожу в сторону, поняв — либо что-то пиздецки хуёвое случилось, либо настроение у них поделено на троих. Слиплись ментально и вибрируют напряжением. — Привет, брат, — Алекс, обогнув Сашу, обнимает меня за плечи, похлопав пару раз между лопаток раскрытой ладонью. — Как сам? — спрашивает тихо, отпуская и внимательно всматриваясь в мои глаза. — Спасибо Саше, я не в информационном вакууме, от тебя же, сволочи, хуй дождёшься новостей. Бережёшь? Или забываешь обо мне? — У тебя ребёнок, у нас пиздец. Приоритеты очевидны. — Не хочешь рисковать мной? — хмыкает, покачав головой из стороны в сторону, и замирает, глядя исподлобья за мою спину. — А вот это уже куда более забавно. — Глаза наливаются чем-то настолько насыщенно-ядовитым, что мне впервые не нравится оттенок яркой зелени его радужек. И что же он там увидел, догадываться не приходится. Один-единственный человек из ныне существующих настолько быстро и настолько с первой же секунды способен вызвать целый ряд негативных эмоций… что у Олсона, что у Саши, который морщится и смотрит специально в сторону, присев в кресло, в ожидании, видимо, когда мы все сосредоточимся на чём бы там ни было. — Что-то случилось? — спрашиваю прямо, слежу за тем, как мелькает что-то тёмное на лице Алекса, несмотря на то что смотрит он всё так же за мою спину. Слышит ведь, что говорю, но то ли Фил ровно так же распиливает взглядом, то ли просто он залип, думая о чём-то своем, хуй его знает. — Алекс, блять. — Не блядь, я женат. Случилось. — Переводит глаза на меня и отходит в два шага, оказываясь у дивана, куда сразу же падает, подозвав к себе Рокки. Который отказывается садиться, просто оставаясь у стены, на которую облокачивается лопатками, складывая руки на груди. — Да какого хуя происходит-то? — Смотрю на всех и на каждого, и начинает вибрировать за рёбрами от хуёвого предчувствия. Челюсть сводит лёгким онемением, и сердце замедляет свой ход. На ум приходит лишь состояние Макса, но случись непоправимое, о чём я даже думать отказываюсь, они бы не медлили настолько картинно. Да и вряд ли Саша находился бы в моей квартире в таком случае, там точно было бы не до друзей брата или базы и прочего дерьма. Когда умирает близкий, самый дорогой и необходимый человек, распадается на части картина реальности, потому что огромный кусок пазла исчезает и цельность пропадает. Ничто уже не будет прежним с его потерей. И заменить не выйдет никогда. Каждый из нас вариант штучный, особенный и уникальный. — У Макса была остановка сердца. Что-то громко ухает внутри, спускаясь мгновенно в ноги, замирая. Подстреленной птицей, разучившейся дышать, камнем падает… Блядским камнем, на сердце, скованный вспышкой боли орган, похож с натяжкой. — Стабилизировать удалось быстро, ему просто повезло, что в этот самый момент в его палате был лечащий врач. Ему повезло, что из-за температуры и послеоперационных осложнений он был в отделении реанимации под интенсивной терапией. Ему просто, блять, повезло, иначе… Мне стоит смотреть на Сашу. Он рассказывает это зло и монотонно. Краски выцвели в его голосе, сам на себя не похожий, он сейчас, как никогда, походит на Макса. Как никогда сильно показывает их кровное родство, которое буквально швыряет интонацией нам в лица. Мне стоит смотреть на него. Но глаза находят Фила, стоящего чуть поодаль, по правую сторону, у дверного косяка. То, как он гипнотизирует пол у себя под ногами, как приглушённо сияет сдержанной в чужом присутствии красотой. И как дрожат его руки, которые он, почувствовав мой взгляд, прячет в карманы домашних штанов. Мне хуёво от новости. Мне больно за друга, мне больно за его семью, и я бы хотел помочь всем, чем смогу, но правда в том, что больнее всего мне за Фила, который едва держится, который словно ломается вон там, у стены, а я подойти не могу, хоть и хочется невъебенно сильно. — В целом всё можно было бы списать на последствия инфаркта, ишемии, операции. После всего того дерьма, которое он пережил, неудивительно вообще, что подобное случилось. Год назад, плюс-минус, было почти то же самое, но тогда помог адреналин и сердце восстановило ритм. Сейчас же ему какое-то уёбище ввело кардиотоксин, в чём врач уверен на миллион процентов, потому что видел, как тот работает. И потому мужик искупается в хрустящих купюрах, только лишь за то, что вытащил с того света, среагировав мгновенно и правильно с первой же секунды, — продолжает ровно, каждое слово чеканя, словно гвозди забивая в наши головы. — Логично предположить, что виновник или виновница из числа персонала клиники. И собственно её взяли уже в оцепление люди Рокки, точнее Джеймса. Не суть вообще — те же яйца только в профиль, работают-то всё равно вместе. Макса на вертушке экстренно перевели в отделение реанимации небольшой частной клиники. Военный госпиталь, охраняемый опять же людьми Рокки, вместе с врачом, который помог уже не единожды и ожидаемо будет помогать и дальше. И всё как бы ахуенно: информации тонна. Исход более-менее хороший в текущем положении вещей. Макс жив, под охраной и с возможностью получить мгновенную помощь. Но рассказать это можно было и по телефону, к примеру. Однако мне нанесли визит с какой-то конкретной целью. И спросить бы… Но Саша продолжает: — И не знай я тебя давно, не доверяй тебе Алекс безоговорочно и не ручайся сотни раз Макс, я бы подумал, что ты, Ганс, играешь не на той стороне, особенно после похищения и твоего звёздного освобождения. Потому что Синалоа вне своей территории — падальщики, которые захватывают кусок за куском, фактически без разбора. Там действует какой-то животный закон вечно голодных хищников. Убей или умри. Про запас, чтобы не голодать и не нуждаться. Если не своему поколению, то следующему. Жадность твоего бывшего — или текущего, раз уж у вас «однажды Синалоа — всегда Синалоа» — картеля поражает воображение. И отсюда вопрос: на чьей они в данном случае стороне? Потому что у Джеймса — открытая война. О противнике известно лишь ему, и что логично, сейчас он не склонен делиться нюансами, посильно содействуя, не более. Но творится лютое дерьмо, и на базу явилось по меньшей мере полсотни людей картеля. Буквально вчера. Диего не соврал. Диего мне в принципе не врёт никогда. Периодами не договаривает, временами искажает, приукрашивает или преуменьшает. Открытой лжи не было за многие годы никогда. Диего при всей своей ублюдочной натуре — существо пусть и алчное, но верное. Горстке своих особенных людей, в числе которых я стою где-то на верхушке его лично выстроенного списка симпатий. Диего на моей стороне, а значит — на нашей. Но знать об этом никто из находящихся в комнате не может, не мог. И понять в принципе эту связь ни у кого не получится. Потому что законы Синалоа, множество вещей, происходящих внутри картеля, принципов и откровенных извращений, никогда не принять человеку извне. — Как минимум, половина картеля стопроцентно не против нас. А это уже много. Джеймс мог бы просто съебаться из Центра, не навлекая на нас этот пиздец размером с нехуёвое цунами. Однако? Однако он здесь, воюет не на своей территории, решив, видимо, что в Штатах потерь будет куда больше, а если у него не выйдет, он оставит нам наш разъёбанный дом и вернётся на родину? Всегда есть Ирландия. Всегда есть где-то там что-то там. А что останется нам? — У тебя — картель. — У меня — база уже долгие годы, хватит приписывать мне привязанность к прошлому. Мои отношения с Гарсия — исключительно мои. Базы они никогда не касались даже частично, а в данном случае сыграли как по нотам в нашу пользу. Люди Диего приехали, потому что я его об этом попросил. — А сказать, вероятно, забыл? — Саша необычайно дерзок. Манера Макса, нет, не Макса — Фюрера, проскальзывает колкостью интонации и превосходством, которое дымно заполняет комнату. Рокки молчит. Алекс тоже, они оба наблюдают за Филом, который всё ещё здесь, всё ещё у дверного косяка, всё ещё слушает с каменным лицом, игнорируя чужое внимание. — Я с каких-то пор обязан отчитываться перед тобой, Лавров? — спрашиваю резко. Его самоуверенность злит, потому что родство с Фюрером не делает его им. Связь с Джеймсом не возвышает на пьедестал. Только я определяю, кто достоин того, чтобы стать выше меня. Только мне решать, кому окажу доверие, кому захочу подчиниться, кого буду считать главным. Или не буду. И Саша, при всей моей к нему симпатии, сейчас очень опрометчиво пилит сук, на который я нас всех усадил, позвав на помощь Диего, пока снизу, раскрыв пасти, ждут блядские уёбки-аллигаторы. — Максу было не до этого, Франц один загибался, волки твоего ирландца не всемогущи и их мало, потери после нападения пиздец какие, народ начинает разбредаться, база уязвима как никогда. У тебя было решение проблемы? Я не заметил, видимо, его. Меня попросили помочь — я помог. И теперь ты решил, что в своём праве бросать мне претензии? Какого хуя собственно? — Если что-то угрожает Максу, это касается напрямую меня. — База по наследству не переходит, насколько я осведомлён. — Голос Фила — морозная стружка, накрошенный, словно крупная соль, снег, острые осколки льда. Он промораживает своими словами вокруг всё, и мне хочется выдохнуть, приоткрыв рот, чтобы убедиться в том, что из него вырвется облако пара. По коже мурашки проскальзывают, волной от затылка до копчика, и кончики пальцев немного немеют. Все взгляды обращены на него. Оттенок внимания у каждого разный. Полярность реакций зашкаливает. — Полномочия Макс лично разделял, и он, — указывает на меня пальцем, — один из тех, кто входит в узкий круг людей, которые имеют право принимать решения по собственному усмотрению, когда наступает кризисная ситуация, требующая мгновенного реагирования. Красивая, потрясающая статуя, отгороженная непроницаемой полупрозрачной стеной, и силы в нём так много клубится в этот момент, что я заворожённо смотрю и ахуеваю. Хочется протянуть руку и прикоснуться, а потом подойти ближе и коснуться кончиком языка его кожи, чтобы, как в детстве, тот прилип, словно примёрз к металлу. Он только что встал на мою сторону? Он только что отбил от меня нанесённый Сашей удар? Он? Святое дерьмо, святейшее. — У вас на базе все настолько стремительно меняют ориентацию? — Рокки выбрал прекрасный момент, чтобы вставить свой всратый подъёб. Однако обстановка частично разряжается, Алекс фыркает со смешком, Саша глаза закатывает и переводит взгляд на Олсона. Я же понимаю, что делаю вдох, впервые за минуту. — Мы пришли не для того, чтобы бросаться обвинениями и пытаться перегрызть друг другу глотки. Какое-то дерьмо идёт против всех нас. Лично мне хотелось бы гарантий от Гарсия, помимо выделенных людей. Не просто от тебя получить, а от него услышать. И пришли мы не для того, чтобы сказать, что ты, Гонсалес, дерьмо, дерьмо — поступки твои и решения. И картель, с которым ты связан — точно такая же куча. Нам нужно, чтобы ты ему позвонил. Сущие мелочи, а всем спокойнее станет. — Тебя-то каким хуем база касается, Кваттрокки? — интересуюсь вполне искренне. — Басов, насколько я помню, не замешан тут даже частично. А ты сейчас из той кормушки кормишься. — Я кормлюсь у Джеймса, Басов — одна из обозначенных им точек, — отвечает раздражённо. — На лбу Свята тоже точку нарисовал, как у индийской принцессы? — Фил… Блять, они же братья, и то, что он реагирует мгновенно, не новость совершенно, как и то, что Саша морщится, будто сожрал лимон. Вероятно, в данный момент органически не переваривая их обоих. Две печальные истории любви, вот кем они являются для него. Вряд ли, как личности, он пытался их узнать. Да и смысл? Напряжение нарастает в геометрической прогрессии. Обстановка накаляется в секунды. — Теперь и выяснилось: дружба или служба, да, Кваттрокки? — Ты нихуя не понимаешь, о чём говоришь, Морозов. — А итальянец непрост. Всегда было это понятно, сейчас лишь сильнее в глаза бросается. — Со своего не звони. — Фил, игнорируя сказанные ему слова, поворачивается ко мне всем корпусом. И то ли мне кажется, то ли в интонации, обращенной в мою сторону, тепла в разы больше, чем было до. Обманываюсь? Хочу в это верить? Хочу верить в то, что особенный для него, хотя бы немного… Крупицу. — Макс в наш последний разговор был уверен в том, что его прослушивают. Вероятно всех нас. — Незнакомый номер он просто не поднимет, — цокаю и протягиваю Саше руку за смартфоном. Уж кого-кого, а Лаврова прослушивать ублюдки вряд ли бы рискнули. Если уж он с послом в тесном контакте, тот обязан за подобным следить, с его-то ресурсами. Набираю от себя и, когда Диего спустя пару гудков поднимает, предупреждаю, что через пару секунд буду звонить с другой линии, ибо нас, вероятно, слушают шакалы. Но он не то что бы удивляет, скорее, переигрывает, как всегда, будто по нотам: — И пусть, хули скрывать, я сам тебе звонить собирался, новости есть хорошие и хорошие. Для нас. Хуёвые для них. Пусть из первых уст, так сказать, слушают, ублюдки. Привет, брат, — огрызается на испанском, в конце чуть снижает градус агрессивного выпада и переходит на английский. А я ставлю на громкую связь. Что он слышит сразу же, щёлкает зажигалкой, а потом подъёбывает: — Ты там что, фан-клуб мой собрал и решил дать им послушать голос кумира? Польщён, но не особо в настроении развлекать. — Рассказывай, Диего. Ты не в настроении развлекать, мы в принципе не в настроении. — А всё потому, что тебе, брат, надо приехать ко мне, тогда жизнь мгновенно заиграет иными красками. Нахуя тебе этот змеиный клубок, а? У вас же там брат, сват, друг, подруга, жена, любовница — все без разбора предают. Похую, кто, кого, когда ебал, на следующий день выясняется, что того подослали, чтобы убрать. Мало того что пидарасов понаразвелось у вас, так ещё и тебя испортили. Я, сука, твоему Фюреру это не прощу никогда. Амиго, я бы сыновей твоих, как своих, растил. А теперь что? Тебе мужик через жопу наследника родит? — Диего, блять, — рычу, воспламеняясь в секунды. Играть на публику он любит. Умеет. Оратор прекрасный, зрелищно и в красках распишет настолько омерзительно, что ахуеешь. И выхуеть нескоро получится. Особый ебучий дар. Не зря же он за собой ведёт хуеву тучу людей. За ним не идти при всей его исключительной ублюдочности не получается. — А, ты же любишь. Забыл, брат, — посмеивается. Ему весело, а на меня смотрит четыре пары глаз. И не стыдно нихуя, мне скрывать нечего, но и орать на каждом углу не планировал. Особенно когда вокруг тотальный пиздец. И что там у Фила за реакция, ебать как сильно интересно, но выдерживаю взгляд Саши, который полосует остро, посыпая недовольством сверху перечно. Мне на осуждение насрать, и оправдываться за чувства не собираюсь. Однако приятного в происходящем мало. Мягко говоря. — Не психуй, знаю я твою кровь горячую, сейчас выйду из бара и расскажу. Ушей много рядом, Эрик, много ёбаных ушей. Блять… Только мне могло повезти нарваться, в момент когда он нужен серьёзным, на пьяного Гарсия. Он же, падла, все нервы вытреплет. Он же наизнанку вывернет, прежде чем скажет то, что мне необходимо. Попутно покрасуется каким-нибудь дерьмом, выторгует у меня что-нибудь, принудит что-нибудь пообещать и лишь потом, если вспомнит, что конкретно хотел рассказать, выложит информацию. Я блядски люблю придурка. И в такой же степени не перевариваю, когда он пьяный. — Скажи сразу: ты расскажешь или мне позвонить уже утром? Потому что я не готов быть выебанным в мозг в эту самую минуту. — Расскажу, куда я денусь, у вас же там ебать какие страсти творятся. — Щёлкает зажигалкой, громко затягивается, с той же громкостью выдыхает. Позёр ебаный. — Фюрер твой, конечно, пидарас, да-а-а, — тянет медленно, а Саша, прищурившись, на меня смотрит, недовольно и внимательно. — Слабый, как сбитая старая псина посреди дороги. Таких нужно добивать, понимаешь? Спасать там уже некого, слабые идут в расход. Заменять. Оплакать, закопать, забыть… — Диего, — обрываю его поток сознания, пока не взорвались как минимум трое в комнате. — Но, — резко выдыхает и замолкает. — Но, — повторяет, а я тру устало переносицу, мечтая, сука, исчезнуть к хуям на другую планету, потому что горят нервы, словно те облили бензином и бросили сразу же спичку. Полыхает всё внутри, прожаривает нахуй. — Но он удивительный ход сделал, правда, проблема в том, что не сам додумался. Его спровоцировали, — добавляет и снова берёт паузу. То ли ждёт, что я начну засыпать вопросами, то ли просто решил повыёбываться. — Мужик, который ебал щенка мелкого Басова, ебал того неспроста. Убдюдок, который зуб на вас из-за ирландца точит, предложение ему шикарное сделал, а тот, будучи существом, которое пятый десяток разменяло, а нихуя по нашим меркам, считай, не добилось, пройти мимо такого куша не смогло. Да и не позволил бы никто. И должно оно было к рукам своим прибрать белобрысого, ебать или не ебать — предоставили решить самому, импровизировать по ходу действия. Но, видимо, у вас там в Центре опидарашено всё, потому вопрос отпал сам собой. Доверия не через дружбу оно решило добиться, а через постель. Или не доверия, а скорее, определённой степени близости. Подобраться, короче, нужно было, чтобы после по отмашке мелкого убрать. — Информация откуда? — спрашиваю, постукивая пальцем по колену. — Нам недавно повезло, поймали парочку из шакалиного выводка. Без пальцев заговорили охотно, номер одного из замов ублюдка подкинули, а тот похвастался, какие они молодцы. Звал встать с ними в упряжку, говорят — Фюреру почти пиздец. Минус Фюрер — минус двое из Лавровых, минус Лавровы — минус ирландец, а это значит — минус Центр. Цепная, мать твою, реакция, брат. Но я тебе пообещал, потому своих на руины ваши отправил. Ты же за него встал горой, семьёй назвал. Я ревную, но прощаться с тобой не готов, а ты точно не меня теперь при случае выберешь. Пидарас, блять. — Закатываю глаза, скривившись, ищу глазами пачку сигарет и пепельницу, найдя необходимое, сажусь обратно и закуриваю. Разговор выматывает, сил нет на то, чтобы нормально фильтровать получаемую информацию, ощущение, словно мне насрали в мозг, размазали жидкое дерьмо, практически вмассировали как ёбаный увлажняющий крем. — И чем они его спровоцировали? Или подробностей решили не подкидывать, а свой гениальный план описать в общих чертах? — Отчего же, они испытывают особую гордость, что смогли получить настолько хорошее качество снятой на видео ебли щенка с их шестёркой. Голубки настолько увлеклись, что наблюдателя не заметили. Пидарасы, хули с вас взять-то. Видимо, так сильно нравится в задницу долбиться, что пропадают функции у головы, кроме как жрать и сосать. Думать не получается, какая, сука, жалость. Имея такую репутацию и живя на пороховой бочке, ведёт себя, как приблудыш и дебил. Двадцать пять ему там вроде, да? А такое чувство, что только восемнадцать по горбу въебало. А про долбоёба, что Фюрер твой прикончил, промолчу, к его возрасту вроде что-то должно быть, кроме амбиций и зависти в голове дурной, а он на задницу попользованную повёлся и всё проебал. Не захотел убрать щенка, когда на это намекнули, тянул до последнего, вот и дотянул. Правда они хотели, чтобы Фюрер убрал их обоих на почве ревности. А он почему-то блядь свою бывшую отпустил с миром. Зато свалился в больницу, как овощ, что куда лучший исход по итогу. Сыграли уёбки как по нотам. Вам бы поучиться. — И не настолько он пьян, как пытался показать в самом начале. Либо начал трезветь без добавки, но услышанное не радует совершенно. Более того, все в комнате задумчиво вслушиваются, и не в последнюю очередь Фил. Каково слышать о собственном брате от кого-то из верхушки Синалоа? Чтобы на его месте сделал бы я? Куда бы хотелось рвануть или спрятаться? Подобное разочаровывает или злит? Когда ты понимаешь, что они оба дороги, но по вине одного пострадал другой?.. — После выходных на базу поеду, с нашими встречусь. Раньше не смогу, — сразу же предупреждаю Диего, зная, что сейчас он начнёт ныть по этому поводу. Или ещё хуже — злиться. — А надо раньше, брат. Если не хочешь, чтобы они разнесли её по кирпичику. Неуправляемые сикарио хуже новорождённых щенков. Им нужен контакт глаз и чувство родства по крови. Издалека это как по телефону кричать на пса, что жрать диван нельзя. Он не чувствует твоей ауры и мощи, ему поебать, что ты там орёшь. Потому что диван, сука, рядом, а ты далеко. Потому давай езжай, отзвонишься с места. Альварес перехватил по пути пару чужих поставок, разнесли один привлекательный притон, у вас там местами прям золотая жила, хоть бери да самому перебирайся и делай точку. — Не раньше выходных, Диего. Если не устраивает, можешь вылетать и лично меня на базу тащить. — Если я прилечу к тебе, то я тебя в Дуранго затащу, а не на ёбаную базу. Ты там нужнее. И там ты в безопасности. А не вот это вот всё дерьмо твоё с пидарасами. — Отзвонюсь, — перебиваю и, услышав его согласное мычание, сбрасываю вызов. Тишина в комнате становится осязаемой. Хуй его знает, что конкретно услышать они хотели, но, вероятно, получили в разы больше ожидаемого. У меня же внутри кипят противоречия. Потому что волнует состояние молчаливо смотрящего в одну точку Фила, который слишком глубоко в себе, чтобы обращать внимание на чужой интерес к своей персоне. Волнует Алекс, заламывающий пальцы с тихим хрустом, и в глазах его что-то плещется, глубокое и тёмное, концентрированное и многообещающее. Не в хорошем смысле этого понятия, увы. Рокки поигрывает желваками, вроде безучастный, но напоминает скорее Алекса на минималках, чем индифферентного Морозова. Саша же… Если бы глаза умели убивать, как минимум, часть из присутствующих уже была бы остывающей грудой мяса. Что конкретно его распидорасило — вопрос интересный, но не настолько, чтобы давать любопытству шанс просочиться из мыслей и облачиться в слова. И начинать обсуждение, диалог или монолог не спешит никто. Каждый переваривает услышанное, делает выводы, что-то для себя отмечая. Я же расшатан как, сука, подкошенное дерево, кажется, ещё немного, и начну заваливаться на бок. Дохуя всего в моей всратой жизни происходит одновременно. Бороться мне не привыкать, борьба — порой единственное, что имеет чёртов смысл. Но бороться на нескольких фронтах одновременно — нереально. Меня разрывает на части, потому что мне нужно быть в нескольких местах одновременно. Где-то зовёт долг, где-то требует душа, где-то ноет без успокоения сердце. Я не могу отказывать бесконечно Диего, не могу бросить Дока и базу, не могу оставить Фила одного в Центре надолго, не хочу его оставлять… А ещё Макс, моя душа родственная, потрёпанная невъебенно… и за него так болит, так блядски сильно болит, что хочется кусок своего сердца отрезать и ему вручить, только бы он окончательно выкарабкался, потому что фраза про незаменимых людей в его случае срабатывает на миллион процентов из ста. Он такой один во вселенной, настолько уникально особенный, настолько цельный, несмотря на миллиарды трещин в давно осыпающейся от боли личности. Его агония завораживает, его безумие и одержимость, умение чувствовать, как никто, пугают и притягивают. Он как нечто прекрасное, одно из чудес нашего разъёбанного мира. Хочется просто быть рядом и созерцать, даже без возможности к этому всему прикоснуться. Тупо приобщиться к ёбаному вымышленному фан-клубу. Макс… Его потерять — лишиться части себя. Я люблю Фила, страсть к нему настолько сильна, что заглушает множество чувств и ощущений, он способен собой перекрыть многое, заместить и стереть. Выполоскал в себе, как в кислоте, оплавил меня, сделал слишком мягким и податливым, словно пластилин, и лепит… лепит что-то, необходимое ему, а я сопротивляться не хочу. Позабыв о скорби по дорогой мне женщине, о вине перед её родней. Позабыв о долге перед сестрой, буквально избивая себя морально и дёргаясь к ней виноватой дворнягой. Обо всём забывая, блять… Потому что… Это просто Фил, это просто любовь. И они с Максом в этом похожи — уникальные оба. Лишь я, посредственность ебаная, каким-то хуем рядом затесался. Макс… Скулит тоскливо что-то внутри. И мне хочется просто обнять и убедиться, что сердце его бьётся мощно в груди. Бьётся вопреки стараниям уёбков. Бьётся. Хочется встретить его взгляд и сжать крепкую руку. Почувствовать его силу. Хочется, чтобы он был в порядке. Хочется, чтобы он был. — Я не хочу это обсуждать. Обсуждать теперь нечего, если Синалоа помогает тебе, а ты на стороне Макса, я вопросов не имею. Единственное, что хочу сказать, что ты, Кваттрокки, и ты, Морозов, рты держите закрытыми. О состоянии Макса ваша ёбаная белобрысая блядь ничего знать не должна. Не хватало, чтобы он начал к нему рваться и усугубил и без того шаткое состояние. Хватит уже того, что по его вине произошло. Была бы моя воля, я бы от щенка избавился. От него одни проблемы, блять. — Через меня сразу переступи. — Снова промораживает любимый мной голос. До костей. Выстуживает в секунду всё вокруг, режет льдом искрящихся глаз, готовый располосовать на тонкие лоскуты-полоски. Я смотрю и понимаю, что давно распознаю оттенки его эмоций, замечаю мелочи, о которых не задумывался ранее. А ведь казалось, что тупой как пробка и слепой как дебил. — Переступлю, с лёгкостью, если потребуется, — выплёвывает Саша, а я выпрямляю спину, подбородок приподнимается сам собой. Руки сжимаются в кулаки. Острая реакция всего тела разом выливается в рывок вперёд. Вот он я на диване — вот уже на ногах, голова склонена набок, разве что верхняя губа, как у бешеного пса, не задралась, оголяя клыки. — Ты не будешь угрожать ему в моем доме, ты не будешь угрожать ему вообще, Лавров, иначе придётся переступать и через меня, а за мной стоит не воздух. Удобно выёбываться, понимая, что тебя всегда прикроет отец, брат и Джеймс, а? А без них чего ты стоишь, Саша? Без них ты кто? — В два шага, нос к носу. В нём спеси под завязку, возгордился, ублюдок разбалованный. И пусть есть стержень, и кровь не вода — зачатки характера Макса давно были заметны, но хуя с два я позволю вот такое отношение к Филу. Я люблю лучшего друга, но брата его любить не обязан, если тот ведёт себя, как сволочь, переступая порог чужого дома. Имея наглость, видя нашу с Морозовым связь, вот так провоцировать. Мелкий, самонадеянный, слишком распустивший крылья ублюдок. — Остыньте. — Алекс вклинивается между нами, буквально собой оттесняя Сашу за свою спину. Смотрит на меня осуждающе, недобро смотрит, а я не готов дерьмо выслушивать. От него совершенно точно не готов. Потому что насколько я люблю Макса как друга, ровно в той же степени я привязан и к Алексу. И выходить на конфликт — последнее, что нам нужно, когда вокруг бродят падальщики. Мы должны быть сплочёнными, а не разделяться. Действовать сообща, а не пытаться прикончить друг друга провокациями и недовольством. — Не ставь меня перед выбором, не делай этого, — тихо, едва слышно, для одного лишь Олсона проговариваю. Смотрю в его яркие глаза, чувствую сладковатый запах. Помню всё, что было между нами. То, как скучал по его смеху, по нашим разговорам, даже по банальному теплу сильного тела. Но… Если вдруг придётся, я за ним не пойду. Потому что у него — Катяра и дочь, а у меня — Фила вроде как нет, но сердцу тут не прикажешь. Сердце его отпустить не готово. Сердце рванёт в его руки и следом за ним в любое пекло. Алекс смотрит мне за спину, долго смотрит, сосредоточенно и задумчиво. Цокает, вернув мне взгляд, хлопает по плечу и отворачивается. Без прощаний, без лишних слов, без слов вообще, они все трое уходят, оставляя за моей спиной Фила и тишину, так и не спавшего грузного напряжения. В комнате дымно, сильно пахнет табаком и смешавшимся чужим парфюмом. Ощущение, словно интимность внезапно нарушена чужаками. Словно пульсировал воздух микрочастицами нашими общими с ним… Что-то за проведённое вместе время сумело образоваться. Особая аура. Атмосфера. Запах смешался. У воздуха появился свой особенный привкус, который остаётся на кончике языка… И всё стало изгажено. Хочется открыть настежь окна, выстудить чужое присутствие. Сдёрнуть шторы, сорвать обои, сменить постель. Хочется и самому отмыться, хочется вернуть то ощущение единения, потому что он вон там за спиной, всего пара метров разделяет, а кажется, что разверзлась пропасть. И как это исправить? Как отмотать обратно? Как вообще дальше жить? Как разорваться? Как успеть? Как не проебаться? Где сил взять? Откуда их выцедить, мать его? Откуда?.. Поворачиваюсь, натыкаюсь на взгляд, полный нечитаемых эмоций. Он смотрит спокойно, смотрит, смотрит и смотрит. Не говоря вообще ничего. Долгие несколько минут буквально выворачивает наизнанку, чтобы после подойти, залезть в мои карманы и выудить пачку сигарет, так же молча закурить, подхватив пепельницу, скрыться на кухне, тихо закрыв дверь. Отгораживаясь. Оставаясь там наедине с дымом и горечью, мыслями и самим собой. Оставаясь там без меня. Желая без меня там остаться… И это больно. Его прозрачная, холодная, не желающая исчезать, после того как все ушли, стена. Он отгорожен. Он закрыт. А я такой же чужак, как и все остальные. Показательно? Более чем. Без намёков, буквально снежным комом в лицо. Отрезвляющим. Я в собственном доме чувствую себя же лишним. Аномальное дерьмо. Ненормальное. Но свалить внезапно хочется. Внезапно хочется его, красивую статую, отсюда убрать. Или исчезнуть самому.