Immortality existing in the locus of your fear

Просыпается Юнги порывисто, как от кошмара, хотя совершенно не помнит, какой именно сон заставил его глаза слезиться, а затем широко открыть их с испуганной одышкой. Когда он с трудом подносит руку, чтобы быстро стереть влажные, холодящие кожу дорожки с щек, он понимает, что заснуть снова вряд ли получится. В голове до сих пор неясно обтекаемо, но он не спешит прогнать эту муть, апатично смотря в потолок и сильнее подворачивая под холодные ноги одеяло. Он чувствует, что не обладает своим телом, смотрит со стороны на окружающие его вещи, лежащие тут и там, недостижимо далеко и запредельно навязчиво впивающиеся в его глаз. Призрачные образы иногда всплывают перед лицом знакомыми тенями, но вскоре в мыслях все становится тихим и спокойным, он воспринимает окружающее его пространство реальным - монстр скрывается под кроватью, ожидая нового часа. Юнги мог бы пролежать в таком состоянии не один день, но теплое шевеление рядом кажется ему интереснее, чем редко навещающая пустота в черепной коробке. Он медленно поворачивается набок, лицом к окну, радуясь, что всегда предусмотрительно закрывает шторы на ночь от режущих зрачок солнечных лучей, и натыкается на ароматно пахнущий затылок розовых волос, выглядывающий из-под одеяла. Мин сладко опускает тяжелые ото сна веки и слабо зарывается в него носом как довольный кот, разворошив отдельные прядки. Спускаясь вниз по шее, он аккуратно, чтобы не потревожить чужой сон, прижимается сухими губами к рельефно выступающему позвонку и дышит, дышит, дышит. От розовой макушки исходит настолько опьяняющий запах, что он мигом выравнивает дыхание, а жар от открытых участков тела под замерзшими руками расслабляет окончательно, отпуская ясность сознания на ближайшие несколько часов. Когда мужчина просыпается во второй раз, он чувствует себя еще более сонным и помятым, но в глазах не чувствуется фантомная боль, только тело неприятно ломит из-за позы, в которой он провел все утро. Под рукой оказывается только смятое одеяло и остатки того самого запаха, который щекочет нос нотками чего-то уютного, что Юнги ассоциирует с домом. Ведь сейчас он и правда дома. До его ушей доносится посторонний шум, но он не обращает на него внимания, лениво потягиваясь всем своим разнеженным телом. Мин переворачивается на спину, чтобы собраться с силами и принять скудные попытки выбраться из-под мягкого кокона жизненно необходимого тепла. Даже если это последнее, что он собирается сделать в своей жизни. И все же последние минуты после пробуждения оставляют в душе искреннее упоение внутренним умиротворением. Страшно представить, что еще несколько месяцев назад он мечтал однажды просто не проснуться или сростись с кроватью навечно. Только сейчас, когда Юнги получил то, чего ему всегда недоставало, он понимает, что жизнь уже и вполовину не напоминает серый и бесполезный сгусток пессимизма, какой была до этого. Мин может назвать себя трудоголиком, чрезмерно ответственным и неустанно поглощающим важные по его мнению компоненты материи со стороны житейского и вселенского мира. И такой расклад, как он думал, устраивал не столько общество вокруг, сколько его самого. К такому просто не подкопаешься. У него были близкие друзья, хобби, которое вскоре стало всем смыслом для мужчины. Чего еще можно возжелать, если в плечи упирается потолок своих возможностей? Было ли правильно жаловаться на то, что всегда сыт, одет и успешен? Нужно ли искать еще что-то приземленное, чего ты не достиг за свои тридцать девять лет? Самый маленький, но не менее важный кирпичик, который потерялся или же был остервенело выкинут по особым причинам? Однако несмотря на внешнее благоустройство, неудовлетворенность, идущая на неощутимом, внутриорганизменном уровне, заставляла чувствовать себя словно дешевая плеть изо дня в день. Контраст мрака во плоти и брошенного в глаза, как слепым псам, собственного счастья был велик, но никто этого не замечал. Да Юнги и не давал возможности заметить. Этот немыслимый порочный круг из мыслей, эмоций, неуравновешенного поведения и людской физиологии порядком вымотал его. Бесконечное переживание о том, что только он, кажется, видит насквозь всю бестолковость сущего, его скорый конец и падшие в горящих кострах иллюзии под красным светом гаснувшего неба. Мужчина молча наблюдает, как захлопывает перед собой все двери без колебаний, зная, что посредственная музыка будет кормить оболочку еще долго, а до прихотей сердца ему большого дела нет. Что оно такое и что о себе возомнило? Тоска, печаль и подавленность, высасывающие из него последние силы, вот, что у него есть. В конце концов он перестал бороться за жизнь, потому что если делать это только ради себя, то нужно ли это вообще? Для себя он мог курить весь день и смотреть в одну точку, либо спать, изредка принимая контрастный душ, который скорее бесил, чем действительно выводил его из внутреннего оцепенения. Стараться правда было не для кого. Эгоистично по людским меркам? Разумеется. Его последние отношения закончились трагично, но только для него одного. Мужчина был наивно сердечным и нуждался в ласке, оттого повелся на такую примитивную приманку, как любовь от первого и до последнего вздоха от человека, видящего в нем отчего-то больше и глубже, чем любой другой. Он поверил, сказал себе не отказываться, но во что бы то ни стало помнить, что однажды все закончится, рухнет. Юнги предвидел любое завершение, но только не такое. По нему будто рубанули с плеча увесистой катаной, разрубив ровно напополам. Предательский плевок в спину, который вернул его туда, откуда он думал, что смог выбраться, но в итоге оказался вновь, еще более неживой и без цели. Дженни забрала у Юнги все, самое последнее, что он бережно хранил внутри для нее же, оставляя после себя зияющую дыру, которую временно заполняли только старые добрые друзья и сигареты, подкидывая недостающий дофамин. Только и это ему надоело, хотелось провалиться еще ниже, чтобы наконец остановить все бесконечно тупое и не имеющее смысла. И он продолжал зарываться глубже, отдирать от себя кусочек за кусочком, лишая жизни, пока не узнал, что его первая любовь выглядит как свобода, ощущается как эйфория. Ему потребовалось ровно пять ночей, чтобы смириться и встретиться с ней лицом к лицу после встречи глазами в адской толпе. Случайно брошенный в порыве танца в его руки шарф, который он исправно наматывал вокруг запястья, держа возле носа, пока во снах его преследовали плавные изгибы и летающая позади гуттаперчивой спины вуаль, залатал его путь к саморазрушению мертвыми тканями. И заслуга за такой долгожданный прыжок над самим собой лежит на одном единственном человеке. Невысокий рост, комфортный для него самого, натянутые до округлых коленок белые гольфы, с красивой пошивкой вокруг. Серебряные кольца на каждом пухлом пальчике изящных рук, которые своей мягкостью могли бы составить конкуренцию белоснежной шерсти маленьких овечек, объемный красный свитер и короткая белая юбка-солнце, скрывающая наполовину жилистые, гладкие ножки... То, как выглядит его маленькая принцесса. И он влюблен. Так сильно влюблен во все эти мелочи, что они заставили его бесповоротно потерять голову и захотеть открывать глаза по утрам. Ведь если ты не позволяешь себе любить нечто настолько прекрасное, ты просто не живешь. Мин не был глупым, он сделал свой выбор уже тогда, когда решил, что ни один алмаз в его руках никогда не ощущался таким ничтожным в сравнении с маленькими ладошками Чим, достающими ему практически до средней фаланги. Юнги был поцелован солнцем, которое помогло ему найти себя только спустя целое десятилетие в окружающей его слепой черноте. - Доброе утро, кот, - пухлые губы оставляют вязкий след от блеска на его носу, но мужчина совсем не возражает, ведь ему нравится это утреннее целомудрие. Чим в целом представляет собой непогрешимый идеал его светлой юности, но стоит только вспомнить, сколько ночей они провели вместе, трахаясь дико, со зверски оставленными метками по всему телу, выходя за рамки нежности, которую дарили друг другу все остальное время, все становится на свои места. Чим - это баланс. Гармония внутри и снаружи, именно то, чего Мину все это время недоставало. Чтоб ухватиться и перейти с бега на шаг. Стабилизировать сердце, мозг и въедливого демона разрушения, это и вправду оказалось возможным. Он никогда не устанет благодарить за то, что его вытащили из той временной петли, в которую много лет назад поглотило изнуренное существование, где он не замечал ничего вокруг и, кажется, разучился что-либо ощущать, кроме уныния. Приняли и полюбили, затащив за хвост в объятия и погладив мимо ушей уверенной рукой. Ему хочется целовать Чим, придерживая пальцами за подбородок, до потери чувствительности в губах, стирая их в кровь, но даже тогда он бы не перестал, вот только кое-кто думает иначе, отстраняясь. - Ты так точно испортишь мой макияж, а потом и меня сожрешь, - смеется над обиженным лицом Чим, поглаживая по голове Юнги в знак примирения. Он почти не возражает. - Тебе нравится этот цвет? Отойдя на пару шагов от кровати, где по-прежнему лежит Мин, Чим крутится вокруг себя, заставляя юбку немного приподниматься и развеваться сильнее, что вызывает улыбку у мужчины, который наблюдает за всем этим невинным представлением, напрочь забывая, что от него ждут услышать хоть что-то. Честно говоря, Юнги в цветовых комбинациях смыслил не так много, как в музыке или иностранных кухнях, например, поэтому приходилось отмалчиваться. Но принцессу задевает этот уплощенный аффект и тактика тут же меняется. - Юнги? Я выгляжу красиво? - Красиво и очень трахательно в этой юбке и гольфах, принцесса, - Мин фактически не может отвести взгляд, выдавая своим взглядом все, что у него есть на уме. - Может быть я позволю тебе трахнуть себя позже, но сейчас ты можешь только смотреть и наслаждаться, - не скрывая радости от ответа, говорит Чим, все же помогая Юнги подняться с кровати и, обнявшись за талию друг друга пойти на кухню, чтобы заняться домашней суетой. По дороге они предсказуемо застревают возле каждой из стен, чтобы точно избавить Чим от блеска на губах. Чим напевает себе под нос, раскладывая по тарелкам омлет, свежие овощи и зелень, улыбаясь недовольно сморщенному носу старшего, когда он перекладывает зелень и помидоры обратно, чтобы вместо этого добавить калорийный соус. Каким бы сильным не было желание приучить Юнги к здоровой пище и активному образу жизни, тот яро и бескомпромиссно давал отпор, ссылаясь на все, что угодно, чтобы есть заказанные в ресторанах жирные блюда и валяться в кровати в крепких объятиях. Это вызывало у Чим лишь небольшое недовольство, ведь иногда, а в последнее время все чаще, они устраивали вылазки на природу, что считалось за малодушие перед ангельскими глазами. И курить Юнги перестал. Требовать всего и сразу было слишком большим преступлением, как заявлял сам Мин, но он стремился становиться лучше, наконец думая о том, что у него появился стимул меняться. - Чем ты хочешь заняться сегодня? Выходной и твоя студия закрыта. Мы могли бы заказать пиццу и посмотреть телик, а потом я съезжу к Джину, чтобы забрать удочки. Хочешь поехать со мной? - Да, но ты же знаешь...- неуверенно тянет Чим, откладывая столовые приборы, глухо выдохнув в ответ на грубость, которая без промедлений проявилась в чертах любимого лица. И это то, что есть, что не дает им сдвинуться с мертвой точки и двигаться дальше. Чим боится показаться больной, стать отвергнутой, а Юнги боится за свою принцессу. Он так хочет ступить вперед, но на этом этапе все еще учится быть осторожным. Юнги не хочет тревожить скулящие струны чужой души, чтобы не сломать однажды одним небрежным словом или поступком. - Ты говоришь, что я слишком скрытный и не позволяю своим друзьям узнать о моих чувствах, но когда я зову тебя наконец познакомиться с ними, ты отказываешься. На данный момент я скрываю от них самое важное, что со мной случалось за все годы. Ты позволяешь этому случаться каждый раз, принцесса. Извини, конечно, но получается так, что поспособствовать ты мне не хочешь, так что моей вины в этом нет, хотя это и касается нас обоих, - Юнги говорит медленно, контролирует каждое слово, но нотки раздражения все равно просачиваются в голос. Он не хочет вываливать свое дерьмо на Чим, но ему надоело прятаться. Слишком устал недоговаривать, иногда даже врать в лицо, после чувствуя себя поехавшим кретином. - Поехали? Я не стыжусь тебя. Но если хочешь, можешь просто посидеть в машине, важно лишь дать им понять, что мы реальны и все что есть между нами не блеф. Так и быть, я не допущу шкета залезть к тебе на заднее сидение, чтобы по-щенячьи лобзаться и обсуждать имена наших будущих детей, но Джин заслуживает знать. Я думаю, что он заслуживает. - Думаешь, я не хочу? Мне так же, как и тебе важно ощущать близость с теми, кто является твоей и моей семьей. Но если перед другими людьми я могу быть собой, то перед друзьями моего парня я боюсь показаться хуже, чем есть, - грусть в голосе настолько очевидна, что она оставляет мелкие раны на душе слабохарактерного Юнги. Его принцесса сожалеет, он должен постараться исправить это любым способом. Мин берет пухлые пальчики в свою руку, отстраняя от длинных розовых волос, которые Чим накручивает, стараясь избавиться от внутренних переживаний, бережно поглаживает фаланги, подносит к губам и обдает их теплом. Целует один за другим, не забывая успокаивать поглаживаниями витые сети бледных вен на запястье. Пытается говорить снова. - Это будет первый и последний раз, если ты пожелаешь. Я готов держать все в секрете пока ты не поймешь, что бояться не стоит. Мне наплевать, если кого-то не устраивают наши отношения. Говорят, что они не узнаконены или слишком стремительно развивающиеся? Плевать. Вне зависимости от того, что скажет Джин и Тэхен, мы будем вместе. Я лишь хочу быть честным с ними, тем более, если после этого между нами наступит молчание, - Юнги замечает по теплеющим глазам, что почти добился своего. Он просит еще раз, более настойчиво, сопровождая свою речь поцелуями по тыльной стороне ладони, которую так и не выпускает, пока не слышит короткое, но сердечное согласие. - Ты манипулируешь моей любовью к тебе, - возвращаясь к еде, произносит Чим, доедая за Юнги помидоры, мило набивая щечки. Юнги тянется через стол стереть потекший по губам сок, за что получает стеснительную улыбку и прелестный прищур тоненьких щелочек под густым навесом бровей. - Не люблю делать это, но иначе ты никогда не согласишься. Поверь, тебе станет легче, я же знаю, что ты много думаешь об этом. И я не собираюсь подвергать тебя опасности или совершенно оставлять без выбора, - задумчиво тянет Юнги, незаметно подкладывая в тарелку напротив оставшиеся кусочки зелени. Старается не поддаваться проявившимся укоризненным оттенкам, гримасничая, когда видит высунутый язык. Он видит в этом поведение Тэхена, когда тот был бесячим шестилеткой, и мысленно усмехается. Все же, они с Чим одногодки, и ведут себя во многом схоже. При любых обстоятельствах, кроме тех, в которых они находятся сейчас, они могли бы стать закадычными друзьями. Юнги уверен в этом на все сто, хоть палец на левой ноге на отсечение. - Ты можешь сбежать прямо сейчас и кого мне тогда везти на смотрины, а? - Не нарывайся, кошара, я всегда могу вернуть свое слово, - беззаботно улыбаясь, Чим отправляет в рот последний кусочек, вставая из-за стола, чтобы убрать беспорядок и заварить чай. Не спрашивает, достает с нижней полки сразу две кружки и в одну из них кидает кубики сахара, разливая кипяток после ароматной заварки. Соблюдает порядок и равномерными движениями размешивает напитки в кружке, заставляя всплывать кусочки сухих фруктов наверх в причудливом беспорядке. Чим нежно улыбается теплым рукам на своей талии и фырчащему поцелую за ухом. - Я хочу оставить парик. Что скажешь? - Как тебе угодно, принцесса. Я не стану гордиться тобой меньше от этого, ведь люблю сильнее, чем все возможные предрассудки, которые иногда сидят в твоей голове, хотя, казалось бы, ты и предрассудки.., - укачивая в объятиях, Юнги чувствует, как Чим содрогается от тихого смеха. Это и правда смешно, ведь кто, как не этот человек является прямым доказательством того, что свобода может выражаться во всем. Он влюбился в эту непоколебимость и волю, открытую борьбу против стереотипов. Но как бы сильно не хотелось порвать шаблон, Чим крепко держится за некоторые внутренние барьеры, не каждому позволяет понять и увидеть то, что вызывает бурю эмоций в самом Мине. Он не понаслышке знает - всем бывает страшно, даже безумцы берегут это знание. Вот только Юнги намерен помочь разрушить появляющуюся время от времени озабоченность до самого конца, чтобы освободить трепещущие крылья за спиной своего небесного ангела. Он хочет, чтобы перед Чим открылась завеса выбора кем быть в этот приходящий новый день вопреки людям и их мнениям, как когда-то она открылась и ему. Юнги готов клясться в бесконечности, разложиться на атомы и разбиться в кровь, чтобы оставить за собой красную дорожку, по которой ни шага в сторону опасности, неизвестности, а только вперед. Мин знает, что может отплатить добром на добро и потому готов на все. Может быть, он благодарен даже больше, чем сам думает, и его альтруизм, направленный лишь в одну конкретную сторону, когда-то добьет окончательно, но это будет потом. А сейчас он старается размывать горизонт, видя впереди нетонущий якорь. - Я не хочу выпускать тебя из рук примерно на ближайшее никогда, - но вопреки словам ему приходится на мгновение расцепить объятие, чтобы тут же упасть на диван и усадить на свои колени Чим, подтягивая за бедра ближе к себе, почти вплотную. Юбка предсказуемо задирается, стоит только Чим вынужденно забраться коленями на мягкую опору, удерживая Юнги за шею из-за страха ненароком упасть, чем нагло пользуются в этот же момент. Небольшая слабость перед действительно огромной бедой - потрясающие ноги, как с обложки журнала, которые Юнги хочет гладить, осыпать комплиментами и прятать от всех, не думая ни за что делиться своим сокровищем. Сколько раз у него замирало дыхание, когда его седлали, или зажимали голову бедрами, пока он размашисто проводил языком по растянутым под кожей паховым связкам? Не счесть. Всего этого слишком мало, чтобы насытиться, и единственный выход из этого Юнги видит лишь в том, чтобы брать, пока ему это с радостью позволяют, как сейчас. Большими теплыми руками он очерчивает крепкие ягодицы, в то время как кончик носа жадно цепляет аромат его геля для душа прямо под челюстью. Без этого он уже не представляет себя и почти как в дурмане скользит выше, ощущая не привычную мягкость ткани, а согретый кожей метал, уходящий тонкой нитью округлых бусин между двух половинок. - Оу, принцесса? - Это было что-то вроде... сюрприза? - Клянусь, я сниму их с тебя зубами, но чуть позже. - Тогда давай покончим со всем быстрее, - предлагает Чим, вставая с колен Юнги, который отвлеченно следит за тем, как одежда снова принимает опрятный и аккуратный вид. - Ты знаешь, мне не нужно говорить дважды, - потянув за собой в коридор, они быстро помогают друг другу одеться и выходят из квартиры, прихватив с собой ключи от машины и личные вещи. Когда они практически подъезжают к дому, где живут Джин и Тэхен, Юнги глушит мотор, чтобы повернуться всем телом к Чим и глубоко поцеловать, удерживая лицо в ладонях. Он знает, что от этого никому не станет легче в эту же секунду, но физический контакт всегда шел на пользу взвинченному состоянию. Мин помнит на какие рычаги нужно воздействовать, чтобы унять дрожание в коленках и заставить поверить ему хоть немного. - Залезай назад, мы почти на месте. Но можешь остаться и здесь, я не против. - Нет, я назад, как и договаривались, - бросив сумку на сидение, Чим медленно приподнимается над сидением, чтобы одним ловким движением перемахнуть через весь салон, получая вдогонку ощутимый шлепок по ягодицам. Юнги покатывается со смеху, когда слышит удивленный писк, а затем отборный мат на весь салон - обещает задушить голыми руками как только окажутся дома. Принцесса с монашескими манерами, не иначе. - Ну что, едем? Шансов удрать у тебя больше нет, - и с этими словами блокирует дверцы, возвращаясь в движение. - Ненавижу тебя, - откидывая пышные розовые волосы назад, хмурится Чим. Вытаскивает солнцезащитные очки из кармана, оставляя их на носу закрывать половину лица, посильнее натягивает на пальцы кашемировый свитер, отодвигаясь за место водителя, ведь так обзор будет хуже всего. Вжимается в обивку, складывая руки на колени в неестественном положении, а со стороны пассажира видит две высокие фигуры. Юнги выглядит донельзя расслабленно, поворачиваясь в последний момент, чтобы ободряюще подмигнуть и покидает нагретый салон, оставив музыку тихо мурчать, успокаивая. Чим осторожно вытягивает шею, пытаясь разобрать, что происходит за пределами автомобиля. - Хен, ты приехал не один? - Тэхен тут же выглядывает из-за спины Мина, пропуская объятие и пытаясь разглядеть человека на заднем сидении машины, как он хочет думать, в ответ. Удается плохо, так что он решает, что, возможно, дело еще дойдет до знакомства. Видимо, старший Ким интуитивно принимает это же решение, поэтому легонько приобнимает Юнги за плечи и молчаливо вручает две удочки. - Да, но Чим хочет остаться в машине. Может быть в другой раз пообщаетесь. - Скромняшка, - понимающе воркует Джин. - В другой раз, так в другой раз. Хотя раз она здесь, то почему бы нам и не поприветствовать друг друга. - Так и будем всегда бегать вокруг да около, - кивает в поддержку отцу Тэхен. - Не я устанавливаю правила, - отвечает Юнги отрывисто, скрывая за скрежетом зубов отчаяние, и направляется к багажнику, чтобы уложить удочки. Старший и младший пожимают плечами в непонимании на такое поведение и тащатся следом, одновременно прожигая тонированные стекла взглядом, пытаясь заглянуть как бы внутрь темной преграды. Тэхен даже предпринимает попытку открыть дверцу, когда все отвлекаются на свои дела, но та не поддается и он сначала с непониманием, а затем смертельно смущенный отходит как можно дальше. Нет, значит нет. Это понятно. Но отчего-то веет грубостью от этого жеста, безразличием, что абсолютно подрывает и без того шаткое доверие. Драгоценный камень она что ли, чтобы так от людей обычных прятаться и знакомств шугаться? Мысли свои решает не озвучивать во благо каждого человека в радиусе метра. - Не наигрался еще, шкет? - Да понял я, Юнги, отвали, - отзывается с долей возмущения младший, кивая на прощание и быстрыми шагами удаляясь к подъездной дорожке. Нет настроения мерзнуть, да и в такой недружелюбной компании тем более. - Стресс у пацана, - будничным тоном говорит Юнги, пожимая руку Джину, который тоже спешит уйти в теплую квартиру и залезть под одеяло. - Все в силе? У тебя там вроде заказ наклевывался, управишься за неделю? - Нет, но большую часть точно успею, - заверяет Сокджин, запахиваясь в домашнюю кофту сильнее. Юнги решает проводить до порога, потому заводит незатейливую на первый взгляд беседу, скрываясь в здании. - У Тэхена точно порядок в башке? Ты говорил с ним насчет возвращения? Мне кажется, что он в крысу заделался и таит что-то, только хер пойми что он может скрывать. Врагов в Штатах у нас нет и не было, надеюсь, что не предвидится. Но не просто так это все заварилось. - Тэ с утра такой, боюсь даже лишнее слово сказать. Сам не говорит, значит лезть я не буду. - В который раз Юнги поражается отношению старшего к сыну, потому что и правильно и нет. Он убежден, что в воспитании чужих детей силен каждый, да и Тэхен уже не ребенок совсем, на минуточку, но злость берет как за своего. Ведь он родной ему, по-своему, конечно. Мин знает шкета с пеленок, оттого видит, что младшего ломает, его ложь нутром ощущает, как первоклассная ищейка и доказательства никакие не нужны в противовес. Не понимает, почему Джина это никак не трогает, хотя должно больше всех. Он просто не знает, отчего же? А если бы знал... - Возьмешь пирог? Я много приготовил, а выкидывать жалко будет. - На хуй иди со своим пирогом, лучше с сыном поговори, Джин, ну еб твою мать, - в душах отзывается Юнги, наблюдая за тем, как флегматично Сокджин кивает на каждое его слово, скрываясь в квартире своего дома, не меняя тапочки с уличных на домашние. Мин морщится от пыли на столике, которую видно невооруженным взглядом даже с такого далекого расстояния, не решаясь нырять за порог. Почти никогда здесь ночевать не оставался, лишь однажды, когда руки друга не унесли дальше пары кварталов набуханное нечто, в которое он превратился. Впечатления не самые оптимистичные, хотя многое можно было бы свалить и на головную боль, пустыню в глотке и шебутного мелкого, который забавлялся с его похмелья больше всех на свете, гремя дверями и бренча над ухом ложками. Юнги заглядывает немного вперед, принюхиваясь, когда раздается притягательный аромат персиков, апельсиновой цедры и вишни с кухни. - А пирог-то какой все-таки? - Ты мне за него душу отдать обещал, - тут же появляется со сладостью в руках, улыбается глазами, когда передает ее мигом повеселевшему Юнги. - Ладно, раз обещал, так отдам. Спасибо, дружище, - Мин крепко сжимает чужое плечо ладонью, ободряюще смотрит прямо за стеклянную камеру в глазах, пытаясь добраться до самого нутра и отпечатать свою просьбу там. - Просто поговори с ним, либо ко мне на терапию в ближайшее время, понял? Я чувствую, что между вами что-то не так, будто в одно мгновение какая-то кошка пробежала. - Возможно? Понял, жди визит. Мне работать надо, не сомневаюсь, что и тебя уже заждались, - измученно поддерживает контакт. Юнги не отвечает, слишком уж понимающе кривя уголки губ. Он ступает за порог под шелестящий шум горячих капель, которые мелко бьются по старой плитке за закрытой дверью ванной комнаты. Тэхен сидит там, обхватив обнаженное тело руками, которое больно омывает градом по спине и темнеющим от капель воды волосам на затылке. Но ему безразлична такая земная боль, он мог бы изуродовать себя ножами с головы до пят и даже это не сравнилось бы с той внутренней мукой, которая уничтожает Кима как мелкую, ничего не стоящую сошку на своем пути. Ему дерет горло от более страшной пытки. Может быть он и правда ничего не стоит? Ни гроша, ни фунта за него не пожертвовал бы ни один человек. Тэхен падает в провозглашенных на него ставках, становится куклой на аукционе, которую не страшно ударить или жестко пригвозить руками к стене когда вздумается. Он заставил его бояться себя, на зеркальной поверхности вырисовывая страхи, пробирающие до костей почти требовательным взором чудовища, отражающегося в нем. Ведь так он поступал с ним каждый день. В этой самой ванной.