"Знахарь" (2019)

Мы постарались максимально уважительно отнестись к профессии тех, кто спасает людей, а не рассказывает про это… Доктор — герой априори, на все времена. С врачом связана наша надежда на чудо. Она не покидает нас. И милосердие всегда будет в чести, иначе мир кончится. Нужно максимально честно делать свое дело, чем бы ты ни занимался. Впрочем, так должно быть всегда, а не только тогда, когда рогатками припекли. (Даниил Страхов) *** В холл отделения нейрохирургии Петербургского центра вошла стройная блондинка с короткой стрижкой: — Здравствуйте! — обратилась она в регистратуру, — я ищу Павла Андреева. Он у вас врачом работает? — Павел Александрович? Он уже заведующий отделением… — ответил ей Егор Прянишников, ординатор отделения нейрохирургии. Девушка слегка растерялась… — А где… я могу его найти? — Он только что ушел на операцию..... Девушка поджала губы: — А подождать его можно? — Операция будет тяжелой и долгой… — Я все равно хочу подождать. — Хорошо… Проходите, садитесь…, — сказал Егор. Таня прошла чуть вглубь коридора, и опустилась на скамейку… ждать… *** Операционная. На столе — Николай Алексеевич Семёнов, бывший заведующий отделением нейрохирургии. Над ним склонился нынешний завотделением: нейрохирург Павел Александрович Андреев: — Удачи нам и нашим пациентам, — спокойным глубоким голосом произнес Андреев, глаза его излучали тепло и уверенность. Больной прикрыл глаза: — Удачи… Сегодня и всегда… поехали… Над ним склонилась медсестра с наркозом: — Николай Алексеевич, будем считать до десяти… *** Вот уже три месяца, как Татьяна, бывший фельдшер сельской больницы, стала медсестрой в отделении нейрохирургии. Что привело ее тогда, несколько месяцев назад, к Павлу в Петербург? Ее жених, предприниматель Дмитрий Чагин, сильно запил и погиб в глупой пьяной драке. С тоски девушка решила попытать счастье в Петербурской клинике: может быть, Павел замолвит за нее слово перед своим начальством, и ее примут на работу в питерскую больницу. Иван Андреевич, главврач сельской больницы, рвал и метал, не хотел отпускать Таню от себя, но девушка настояла на своем. По дороге в северную столицу, Таня призналась себе, что ее с непреодолимой силой тянет к Павлу… Взглянуть бы на него один раз, услышать его голос, увидеть добрые грустные глаза… и узнать, что у него все хорошо, все прекрасно… А у Павла Александровича, в самом деле, жизнь налаживалась: Марина Семенова, дочка бывшего завотделением, Николая Алексеевича, согласилась стать его женой, они поженились, и теперь ожидали появления на свет их малыша. Татьяна же с затаенной болью и хорошо отрепетированной радостью каждый день встречала Павла в кабинете, и вновь углублялась в свои записи. Нет, она ни на что не надеялась… А все же было больно, очень больно… Почему, почему не она, не Таня, его возлюбленная? Почему не она встречает его дома, не она готовит ему вкусный ужин, не она касается его губ при встрече, не она принимает из его усталых рук пальто, не она гуляет с ним под руку по тихим петербургским скверам в редкие выходные дни? Но девушка тут же обрывала эти предательские мысли: она вскидывала на Павла свои прекрасные глаза, одаривала его грустной улыбкой и благодарила судьбу. За то, что жизнь свела ее с таким прекрасным человеком, дала возможность вместе с ним бок о бок работать, спасая жизни, сотни жизней… И она была счастлива, когда рядом не оказывалось другой медсестры, и тогда сама Таня перед операцией помогала Павлу надеть специальный медицинский халат, провести дезинфекцию рук, подавала ему полотенце, натягивала на его руки резиновые хирургические перчатки. Ресницы ее трепетали, пальцы слегка дрожали, а затем сердце ее замирало от произносимого им перед каждой операцией девиза, от его мягкого голоса: «Удачи нам и нашим пациентам…». Она всякий раз шептала: «С Богом!» — и взор ее падал на икону Божией Матери, навсегда теперь занявшую место в углу операционной. *** Марине нездоровилось. Токсикоз. Его удалось нейтрализовать лекарствами, но порой он ее все же беспокоил. — Опять не можешь есть, дочка? — импозантный пожилой мужчина внимательно вглядывался в лицо Марины. Та лишь махнула рукой: — Как обычно. Таблетки то помогают, то нет… Николай Алексеевич, поджав губы, кивнул. — Папа… мне так не нравится, что Паша с Таней… — Марина приложила руку ко лбу, — он о ней печется, словно… словно… — Что ты говоришь, Марина? Ты что, сомневаешься в Паше? — Николай Алексеевич сощурил глаза. Он откинулся на спинку кресла, отодвигая от себя тарелку с надоевшей ему овсянкой, — как можно? Ведь он не давал повода для ревности… Дочь пожала плечами: — Паша повод вроде и не давал, но вот эта… Таня! Если бы ты видел, как она на него смотрит! И потом, они все время рядом, вместе… понимаешь? — Ну вот что, Марина, — сказал отец, медленно вставая. Каждое движение причиняло ему боль. Он тайком ото всех принимал обезболивающие. Операция, проведенная тогда Павлом Андреевым, продлила ему жизнь, но теперь… Он чувствовал, что скоро конец. … Николай Алексеевич подошел к дочери, положил свою тяжелую руку ей на плечо, через силу улыбнулся, — выкини эти глупости из головы, мало ли сколько женщин на него каждый день смотрит! Главное, он счастлив, любит тебя и верен тебе… Все, вытри слезы, красавица, выше нос и пойдем прогуляемся… Погода сегодня чудесная! *** Ночью в спальне раздался телефонный звонок. Павел Александрович вскочил, схватил трубку, чтобы не разбудить Марину, и на цыпочках прошел на кухню. — Да! Слушаю! — приглушенно сказал он. — Что? Перелом позвоночника? Двойной? Сейчас выезжаю… Пока вколите обезболивающее, да, приложите сухой лед, подключите к кислороду… — Паша? Что, опять? Ночной вызов? — на пороге кухни стояла Марина, кутавшаяся в длинный халат. Он подошел, обнял ее ласково: — Милая, все хорошо, иди поспи… Обычный ночной вызов, у парня перелом позвоночника. Операцию проведу, и приеду… — Нет… Ты не приедешь, ты останешься еще на одну операцию, а потом тебя позовут на консилиум, а потом вызовут в какую-нибудь дальнюю область, где вообще нет нормальных врачей… — Мариш, не нужно так, — с болью прошептал Андреев, гладя жену по голове, — пойдем, я тебя уложу в кровать, и прости, я очень тороплюсь… И до слуха Павла, прикрывавшего за собой дверь квартиры, донеслось: — Я правнучка врача, внучка врача, дочка врача, теперь жена врача… — дальше он уже не слышал… Он сбегал по лестнице. К больным, к несчастным, плачущим и обреченным.