Melek

Ткань нашей жизни соткана из перепутанных нитей, добро и зло соседствуют в ней. О. Бальзак.

      Густую полупрозрачную темноту, что подобно вороньим крыльям околдовала собой уютное пространство, искажали лишь слабые игривые всплески дымящихся свечей, наполняя воздух терпким ароматом сожжённого воска. Тонкие струи просачивающихся сквозь узкие оконные стёкла лунных теней врезались в сплошное полотно изысканного мрака, аккуратно вплетая в него серебряные нити молочной воды, которая стекала по стенам, словно горный ручей. Дрожа и переливаясь в отражении высокого зеркала, холодный свет заметно уступал в борьбе вездесущим ночным призракам и был вынужден хоть иногда стыдливо прятаться в объятиях грозных туч, как бы признавая свою временную слабость. Причудливые фигуры воображаемых животных и бесформенных существ сновали из угла в угол, огибая податливыми телами резные балдахины, оставляя на шёлковых простынях незаметные следы и ласково касаясь несуществующими поцелуями миловидного детского лица, словно убаюкивая его и побуждая скорее заснуть. Витающие в воздухе благовония усыпляющих масел, несущих в себе едва уловимую премесь натуральной лаванды и лесного шиповника, беспрепятственно гуляли по богато убранным апартаментам, где несмотря на глубокую ночь до сих царило веселье, врезаясь в высокие своды щекотливым эхом от смеющихся шёпотом детских голосков. Запутываясь в обрамлённом золотой вышивкой одеяле, проказники шутливо боролись друг с другом в полной темноте, ничуть не боясь разбудить спящих в соседней комнате служанок или, того хуже, свою строгую мать, у которой сегодня было весьма плохое настроение. Но что могли понимать шаловливые дети властелюбивых господ, когда всё самое непонятное и неизвестное, что давно бы напугало взрослого человека, представляло для них развлечение и предмет неугасающего любопытства? Маленькие ручки упирались в чужой бок, словно пытаясь столкнуть противника с кровати, отвешивали совсем безобидные оплеухи, от которых каждый из них тут же заливался самым чистым и искренним смехом, и пытались отобрать себе большое тяжёлое одеяло, стирая пальцы о жёсткую ткань. В этот момент для них не существовало целого мира, осталась только эта необычная ночь беспричинной радости, предназначенная, казалось, только им одним.       – Опять не спите, хулиганы? – раздался где-то совсем рядом недовольный голос проснувшейся матери, умело маскируя явные ласковые нотки в суровой интонации.       Испуганный Селим в одно мгновение юркнул под простыни, укрываясь с головой, и уткнулся лицом в пуховую подушку, не переставая смеялся. С самого детства его учили, что за этими словами обычно следует справедливое наказание, но почему-то приступ веселья никак не хотел утихать, вынуждая его маленькое тело крупно содрогаться от смеха. Младший брат растянулся на кровати рядом с ним, спрятавшись от материнского гнева, и тоже несмотря на грозяющую им опасность продолжал нарушать тишину негромкими смешками, уже ставшими больше похожими на всхлипы. Крепко сжав худое запястье Джихангира, Селим мысленно досчитал до десяти, но это не помогло, и тогда он теснее прижался к дрожащему боку младшего брата, словно это могло спасти его от твёрдой материнской руки.       – Ах, вы негодники! – с напускным возмущением воскликнула Хюррем Султан, и от приглушённого звука её совсем не страшного голоса Селим начал ещё больше смеяться. – Вы почему ещё не спите? Весь Дворец уже на ногах от ваших криков!       – Мы не кричали! – сквозь смех возразил старший шехзаде, краем глаза выглядывая из своего укрытия. Увидев, что взгляд статной госпожи смотрит нежно и с улыбкой, он расслабился. – Это всё Джихангир, он пытался спихнуть меня с кровати!       Обиженный столь неприятным заявлением, Джихангир мстительно толкнул брата в бок, насупившись и демонстративно надув губы. Селим поспешно забился в угол, упираясь спинкой в решётчатую перегородку богатого ложе, и едва не прыснул, наблюдая за тем, как правдободно младший шехзаде скорчил рожицу гнева.       – Неправда! – с обидой в тонком голоске пискнул Джихангир, вставая и складывая руки на груди. В такой позе он выглядел до нельзя забавно, и всё же Селим сдержался. – Ты первый начал! Мам, скажи ему!       – Ну, всё, хватит, – строгим тоном осадила сыновей Хюррем, резким жестом прерывая его жалобы. – Достаточно с вас, шалуны. Ложитесь быстро спать! Уже поздно.       С некоторым трудом Селим выбрался из-под одеяла, смахивая со лба непослушные рыжие волосы, и умоляюще посмотрел на мать, вложив в этот взгляд все свои детские навыки, какие у него только остались. По выражению лица госпожи он понял, что подобный трюк не сработает, но всё равно решил попытаться. В его крови бурлила энергия, грудь распирало от непонятного восторга, а сердцу хотелось прыгать от страха или радости, удовлетворяя невыносимое желание повеселиться. Он округлил ослепительно зелёные глаза, унаследовавшие сапфировые оттенки битого стекла от своей матери, и часто заморгал, будто вот-вот готов заплакать.       – Мы не хотим, – смело заявил Селим, пока его брат уже собирался признать поражение. – Спать скучно. Мы хотим играть! Пожалуйста, позволь нам! Мы будем вести себя тихо, честное слово!       Джихангир подтверждающе закивал, копируя взгляд старшего шехзаде, и вдвоём они с надеждой уставились на непреклонную Хюррем, ожидая её разрешения. В груди Селима что-то победно всколыхнулось, когда поддёрнутые льдом неодобрения глаза матери наконец оттаяли и покладисто сощурились. Неужели она согласится?       – Так и быть, что ещё мне с вами делать? – с притворным осуждением вздохнула Хюррем, уступив под натиском молящих взглядов двух братьев. Селим радостно подпрыгнул, ликуя и уже предвкушая новые незабываемые впечатления от очередной бессоной ночи, но тут госпожа подошла ближе, изящно устраиваясь на краю постели и при этом сохраняя при себе гордую прямую осанку. – Но сперва я расскажу вам одну историю, а вы меня внимательно послушаете, договорились?       – Да! – тут же воскликнул Джихангир прежде, чем Селим успел с досадой отказаться. Его мгновенно захлестнуло нетерпеливое раздражение, поскольку ему хорошо был известен этот приём, которым взрослые пытаются усыпить маленьких детей. Однако младший брат всё решил без него, а значит, теперь ему придётся быть предельно осторожным и ни в коем случае не поддаваться соблазну. Он сильный, он сможет выстоять.       Хюррем с нескрываемой любовью посмотрела на своих сыновей, будто не в силах налюбоваться, и забралась на кровать между ними, притягивая их к себе мягкими руками. Селим тут же забыл про свои обиды, оказавшись в успокаивающих объятиях госпожи, и покорно устроился на её плече, полной грудью вдыхая исходящий от неё аромат лавндового масла. Под его щекой скользила шёлковая ткань её сорочки, тонкие нежные пальцы, способные при необходимости задушить любого противника, заботливо пригладили его растрёпанные локоны, иногда мимолётно касаясь нежной кожи головы. Селим сразу разомлел от этих ласк и только сейчас осознал, какими утомительными всё-таки были их игры. Веки внезапно отяжелели, словно кто-то присыпал ресницы свинцовой пыльцой тяжёлого сна, но шехзаде приказал себе держаться, чтобы не пропустить интересную историю на ночь.       – Что вам рассказать? – осведомилась Хюррем, по очереди награждая детей беззвучными поцелуями в лоб. – Может, сказку?       – Не хочу сказку! – запротестовал Селим, не дав вставить слово младшему брату. – Расскажи лучше легенду про Ангелов и Охотников!       – Нет, только не это, – почти в слезах взмолился Джихангир, прижимаясь к боку матери, словно маленький птенец. В его красивых отцовских глазах застыло затравленное выражение, больше похожее на страх, что всерьёз встревожило Селима. – Там слишком много крови.       Хюррем наклонилась и ласково коснулась носом курносого носика сына, привлекая его внимание. Её губы раздвинулись в умилённой улыбке, обнажая во мраке белоснежные ровные зубы.       – Я расскажу только начало, ладно? – примирительно проворковала она. – Вот увидишь, крови там не будет.       Джихангир опасливо кивнул, всё ещё сомневаясь, но, перехватив ободряющий взгляд Селима, чуть осмелел и приготовился слушать, поудобнее устроившись под одеялом. Хюррем устремила долгий взгляд в темноту, словно припоминая какие-то важные детали, и набрала в лёгкие ароматное дуновение вечерней прохлады, из-за чего её широкая грудь высоко поднялась под рукой Селима, а мышцы напряглись, выталкивая наружу тихие слова. Шехзаде пришлось прильнуть к матери всем телом и внимательно прислушаться, чтобы ничего не упустить. Закипающий интерес в его жилах забурлил и сменился настоящим волнением, смешанным с детским нетерпением и благоговением. Тьма вокруг него начала сгущаться, бережно обнимая за плечи, но он не боялся этой тьмы. Он вообще никогда её не боялся. Тьма наоборот привлекала его к себе, манила множеством неразгаданных тайн и порождала внутри приятное предвкушение чего-то неизвестного и оттого не менее любопытного.       – Когда-то очень давно, когда Стамбул только начинал своё великое существование, все люди были безгрешны и не знали, что такое суд, кровь и несправедливость, – чуть воркуя и разливая по стенам покоев медовые струи бархатного голоса, начала рассказ Хюррем, устремив задумчивый взгляд куда-то вдаль, недоступную никому, кроме неё. – Кругом царил мир, и в этом идеальном мире встретились на улицах большого города двое безгрешных людей, мужчина и женщина. Они сразу полюбили друг друга и решили раз и навсегда свести свои судьбы, чтобы больше никогда не расставаться. Они так любили друг друга, что не замечали никого, кроме себя, и больше никого не хотели любить. Но однажды всё изменилось.       Хюррем сделала величественную паузу, и на краткое мгновение в покоях повисла многогранная тишина, ледяной рябью пробежавшая вдоль позвоночника завороженного Селима. Затаив дыхание шехзаде боялся даже излишне громко вздохнуть, словно от этого могло разрушиться какое-то высшее спокойствие. Таинственное присутствие потусторонней недосягаемости обступило его со всех сторон, и он сам даже не знал, почему вдруг ему захотелось ещё ближе подползти к тёплому телу матери.       – Одним утром женщина встретила в городе незнакомого человека, но с первого взгляда между ними возникла какая-то связь, – размеренным тоном продолжала Хюррем, умело играя с интонацией. – Они полюбили друг друга, но женщина, помня о своём супруге, не стала изменять ему с другим, а лишь тешила себя чужими ласками, которых ей так не хватало от мужа. Влюблённые начали встречаться в городе каждую ночь и вместе убегали в леса и степи, скрывая ото всех свою любовь. Женщина была счастлива, вот только она не знала, что её муж однажды обо всём догадался.       В покои юркнула какая-то тень, и Селим испуганно вздрогнул, вжавшись в кровать, но это оказалась всего лишь ночная птица, заплутавшая в древесных ветвях высокого платана. На душе маленького шехзаде почему-то стало неспокойно, и краем уха он уже уловил мерное посапывание Джихангира. Видимо, младший брат уснул, не дождавшись конца истории. Получается, он остался один?       – Узнав тайну своей жены, мужчина обезумел и несправедливо обвинил её в предательстве, – понизив голос, прошептала Хюррем, будто не замечая состояние своего сына. – В ярости он нашёл их и убил новую любовь своей супруги, не сумев остановить порыв злости. Так в мире совершился Новый Грех. За свою жестокость мужчина был навеки обездвижен стальными оковами, что заперли его жажду к новым убийствам внутри него. Женщина очень горевала по своему любимому, но когда ей пришло время выбирать между прощением и местью, она простила своего супруга за совершенное преступление, за что была вознаграждена парой белоснежных ангельских крыльев. Мужчину стали звать Авджы, а женщина с тех пор носила имя Мелек в память о своей доброте. С того дня мир поделён на чёрное и белое, на добро и зло, на Ангелов и Охотников...       Покои перед глазами Селима начали расплываться, смешавшись с густеющей тьмой, и вскоре он понял, что не может больше бороться с навеянной маминым голосом усталостью. Его тело, мгновение назад дрожащее от необъяснимой тревоги, сделалось поддатливым и расслабленным, мысли заплетались одна в другую, утягивая его на дно. Дружелюбная темнота красочных снов уже готовилась принять шехзаде в свои объятия, но он не мог отдаться ей, не дослушав историю до конца.       – Каждому человеку рано или поздно придётся сделать сложный выбор, – словно издалека донёсся до Селима родной голос Хюррем, обретающий очертания отзвеневшего эха в его голове. – Мстить или простить? Что ты выбирешь, с тем тебе и жить.       Пленнительная пустота, вызывающая говокружение и приятное чувство лёгкости, внезапно, но вместе с тем мягко набросилась на Селима, нашёптывая ему на ухо усыпляющие фразы. Отдавшись первому прорыву, шехзаде окунулся в омут безосознанных сновидений, однако перед тем, как прервать на время связь с внешним миром, он успел ощутить зябкий холод под своей рубашкой – это обжигающий стальным инеем металл на чужих запястьях по неосторожности коснулся его кожи на шее, и обладательница традиционных оков тут же отдёрнула руку, шёпотом извинившись. Но Селим уже не ответил. Сон слился с реальностью, и где-то на границе двух миров он услышал чей-то незнакомый голос, так похожий на материнский:       «Мстить или простить? Только ты знаешь своё предназначение».