Melek

Не отпуская прошлое, никогда не познаешь настоящее, ибо за прошлое цепляется тот, кто не смог простить самого себя Авторская цитата.

      Белопенные хребты волн безмятежно накатывали на каменистый берег, дополняя приятный шум от разбивающейся на множество радужных капель воды рокотливым журчанием стукающейся друг о друга гальки, что устилала пустынный пляж россыпью разноцветных камешков. Сквозь прозрачную глубину взволнованного моря проглядывали остроконечные валуны отколовшихся от прибрежных оврагов скал, вдоль всего берега тянулась ярко выраженная линия, обозначавшая тот самый предел, которого достигали волны в более расслабленном состоянии, когда штормовой ветер не гнал их вперёд с неистовой силой, вздымая вверх их курчавые гривы. Сейчас по затронутой лёгкой рябью поверхности бескрайних вод беспечно разгуливал морской бриз, приносящий откуда-то издалека долгожданную прохладу. Изумрудного цвета дикое море становилось поддёрнутым мутным оттенком голубизны, как только над ним проплывали тяжёлые облака, отбрасывающие вниз свои медленно плывущие по волнам тени. Проглядывающее сквозь плотную завесу дымно-серых туч тусклое солнце прочертило вдоль сверкающих вод широкую дорожку из золотистых кристаллов, уходящую к самому горизонту. Время от времени притихшая морская гладь разрывалась игривыми всплесками резвящихся на глубине морских обитатель, чьи гладкие тёмные бока на миг выныривали на поверхность под тёплое солнце, лоснясь и переливаясь обтекаемой формой гибкого тела.       Изученный во всех подробностях за много лет наблюдения привычный пейзаж вновь оказался во власти немигающего взгляда, что степенно обводил открывшийся ему простор пронзительным вниманием с высоты пустынного балкона. Холодная поверхность деревянных перил, пригретая лучами робкого солнца, впитывала в себя живое тепло чужих рук и постепенно становилась влажной и скользской, если молчаливый и задумчивый посетитель уютной террасы слишком долго стоял без движения, словно охваченный внезапным оцепенением. Небольшой, но просторный домик, построенный аккурат на берегу у самого моря, отбрасывал на лежащую подле него равнину спасительную тень и приветливо подмигивал окатнованными рамой стеклянными окнами проходящим мимо странникам, что считалось удачной редкостью, особенно в этих краях. Со всех сторон дом окружала дикая степь, уходящая в самые горы, откуда порой спускались ослабевшие звери, гонимые голодом и жаждой. Вокруг неизменно пархала ненавязчивая тишина, нарушаемая только звуками природы, и лишь подчёркивала гордое одиночество деревянного домика, словно отрезанного от остального мира невидимой стеной спокойствия и безмолвия.       Знакомые птичьи голоса, откликающиеся на первые лучи восхода радостным эхо мелодичных песен, преданно сопровождали витающие где-то в облаках неопределённые мысли Селима, вгоняя его то в тугие раздумья, то в светлую тоску. Каждый день начиная с ритуального дозора на террасе, он уже привык лицезреть перед собой необъятное море, пёстрые пустоши и неподдающееся грозам и ненастьям неизменно дружелюбное небо, которое защищало его от всех опасностей надёжным куполом жизни и безмятежности. Сощурившись от стреляющих прямо в глаза метких солнечных лучей, Селим окинул свои просторные владения довольным взглядом, подмечая малейшее движение в глубине засушливых степей, и по привычке устремил его на вьющуюся между холмов извилистую тропу, по которой к ним обычно наведывались заблудившиеся путники. Здесь они всегда могли рассчитывать на ночлег и бескорыстную помощь, пусть даже дело заключалось лишь в том, чтобы найти дорогу к цивилизации. Сам Селим тоже не собирался задерживаться посреди равнины надолго: как только полная луна пойдёт на убыль, он и его семья снова отправятся странствовать по миру, чтобы спустя несколько дней осесть в другом месте, возможно, ничуть не похожем на предыдущее, но оттого не менее загадочном.       Где-то внизу послышался заливистый детский смех, и Селим невольно улыбнулся, уже заранее догадавшись, что Мелек в очередной раз не смогла уговорить нетерпеливых малышей спокойно позавтракать перед прогулкой по морскому берегу. Наслаждаясь тёплым приливом щемящей нежности, что подобно огненному цветку запылала в его груди, он опустил смеющийся взгляд на лужайку перед домом и в самом деле заметил среди короткой травы три носящихся друг за другом фигурки, две из которых были по меньше и двигались более проворно и быстро, нежели запыхавшаяся стройная девушка, чьи шутливые попытки поймать озорных негодников одна за одной заканчивались неудачей. Селим от души рассмеялся, с нескрываемой любовью наблюдая за своими детьми, и его сердце запело от гордости, когда неразлучные брат и сестра оставили в покое уставшую мать и принялись с резвостью степных антилоп гонятся друг за другом. Вот Алсаа ускорила темп и с разбегу набросилась на плечи ничего неподозревающего Лихина, сбивая его с ног, так что оба проказника покатились по траве, захлёбываясь счастливым звонким смехом. Принявшая воинственную позу Мелек строгим голосом позвала их за стол, приготовленный к утренней трапезе на свежем воздухе, и неугомонные малыши нехотя повиновались, всё ещё продолжая друг друга подпихивать по дороге к дому.       Ласковая улыбка не сходила с лица Селима, пока Мелек уводила детей с лужайки в тень под домом, и в то же мгновение скорее ощутил затылком, нежели услышал, как кто-то подкрадывается к нему сзади, знакомым до боли проницательным взглядом подстрекая его обернуться. Послушавшись этого молчаливого призыва, Селим с наслаждением пошевелился, разминая затёкшие в одном положении шейные позвонки, и без удивления встретился глазами позади себя с мудрым взором неизменно серьёзного Джихангира, явно уставшего после долгого путешествия к жилищу брата, но такого же счастливого, как и он сам. Бегло осмотрев богато убранный кафтан отныне единственного наследника Османского государства и с ноткой неуловимой печали отметив, как сильно тот изменился за прошедшие годы, Селим без лишних слов заключил младшего брата в крепкие объятия, хотя в последний раз они виделись всего пару месяцев назад.       Это тоже была одна из своеобразных традиций, сложившихся в его новой жизни: каждый месяц, как только представляется возможность, Джихангир покидает Топкапы и улетает навестить брата на собственных крыльях, каждый раз безошибочно находя его в любом месте, словно их особенная связь Ангела и Охотника всё ещё могла сохраниться. За всё это время, что они провели в таком общении, Джихангир сильно повзрослел, возмужал и превратился в настоящего бойца. Его белоснежные крылья как никогда безупречно гармонировали с господским разворотом его широких плечей, гордой осанкой ровной спины и властной манерой его приподнятого подбородка, в которой всё больше угадывались повелительные черты его отца. В коренастой груди билось отважное сердце благородного воина, подтянутое тело гибко управляло статным напряжением в упругих мышцах, а пронзающий холодом непоколебимой безмятежности взгляд смотрел броско и выжидающе, словно уже принадлежал опытному правителю. Селим не мог не гордится своим младшим братом и каждый с нетерпением ждал их новой встречи, чтобы по скорее расспросить его об отце и остальных членах его семьи, оставшихся в далёком Стамбуле.       Спину Селима обожгло приятным жаром от тёплых рук Джихангира на его спине, и он с долей досады отстранился, откровенно залюбовавшись его стройной фигурой и сильным телосложением. Тот словно почувствовал преувеличенное внимание со стороны старшего брата и сам ответил ему не менее беспордонным любопытством, одновременно стараясь сохранить сосредоточенное выражение лица. Так они стояли друг напротив друга, с интересом пожирая жадным взглядом чужую внешность, словно стремились запечатлеть в памяти малейшие детали до того, как не нагрянет новая разлука, а затем Селим приобнял наследника за плечи и мягко привлёк его к краю балкона, предлагая встать рядом. Джихангир без возражений подчинился и с нескрываемым восхищением осмотрел пейзаж перед ним, хотя видел его не уже в первый раз.       – Как идут твои дела, брат? – первым нарушил молчание шехзаде, решив начать с обыденных вопросов. – Многим ты уже успел помочь за это время?       – Дела идут просто отлично, – с некоторым самодовольством кивнул Селим, чуть прищурившись от яркого солнца. – Не возьмусь с точностью сказать, скольким людям мы оказали помощь, но желающих познакомиться с нами становится больше с каждым днём. Как видишь, Алсаа и Лихину все нравится, а для меня это самое главное.       – Они выросли, – добродушно усмехнулся наследник, снисходительно наблюдая за братом и сестрой, вновь выбежавшими из тени, чтобы поиграть. – Кажется, только вчера ты просил у меня благословение в день рождения старшего сына... Как давно это было.       Навеянные туманным голосом Джихангира непрошенные воспоминания нахлынули на Селима, сбив его с толку. Он привык не оглядываться на прошлое, но порой ему не удавалось обуздать свою память, когда кто-то заводил разговор о давно минувших годах его жизни. Вот и теперь светлый взгляд брата поддёрнулся невыносимой тоской, так что внутри него всё сжалось от утихшей со временем боли, никак не связанной с сожалением о принятом когда-то решении.       – Ты ведь прилетел не просто для того, чтобы повидать меня, не так ли? – чуть ли не скучающим тоном осведомился Селим, желая сменить тему. Ему не нужно было даже гадать, с каким поручением от Сулеймана прибыл Джихангир на этот раз, поскольку оно всегда повторялось из года в год, ничуть не меняясь даже в одном слове.       – Ты прав, я здесь не только для этого, – не стал увиливать шехзаде и без долгих предисловий вынул из-за пазухи аккуратно сложенный лист пергамента с алым орнаментом знакомой печати на пожелтевшей бумаге. Селим уже знал, что это такое, поэтому даже не удивился, когда брат за ненадобностью пояснил: – Повелитель просил передать тебе это.       Как только пальцы Селима коснулись шершавой поверхности приятно шуршащего послания, его с ног до головы будто окатило ледяной водой. Такая реакция преследовала его постоянно, когда упоминалось имя отца, и всё же он не мог обуздать невольный трепет, с каким неловкие руки разворачивали пергамент, подставляя под свет чёрные линии знакомого аккуратного почерка, что на протяжении уже многих лет выводил одни и те же слова, смысл которых всегда оставался предельно ясным: Сулейман не терял надежды разыскать своего старшего сына и при каждом удобном случае отправлял ему письмо с чётким приказом вернуться в столицу и продолжить подготовку к тому, чтобы занять трон. Селим даже не стал вчитываться в содержание послания, потому что и так знал, что оно ничуть не изменилось. Как и его ответ, всегда готовый где-то на подкорке сознания.       – Передай повелителю, что я вынужден отказать, – бесстрастным голосом бросил Селим, уже порядком устав повторять эту доведённую до автоматизма фразу. – Это моё последнее слово.       – Я знал, что ты так ответишь, – вздохнул Джихангир, отводя взгляд. – Но отец непреклонен. Он всё надеятся, что когда-нибудь ты вернёшься и займёшь своё законное место на троне.       – Этого никогда не случится, – твёрдо отрезал Селим, недовольно нахмурившись. Если раньше песперктива обладать безграничной властью и богатствами его привлекала, то теперь ему становилось не по себе от одной только мысли об этом. – Я не могу бросить семью и посвятить себя управлению государством. К тому же, моё предназначение кроется совсем в другом. Должен быть кто-то другой, кто сможет занять трон вместо меня. Такой же достойный и справедливый претендент, ничуть не уступавший мне в преданности повелителю.       – Но кто, если не ты?       Заглянув в омрачённые непониманием рассчётливые глаза Джихангира, Селим с незнакомой для себя прежде уверенностью осознал, что выбор, который он хочет предложить вместо своего имени, как нельзя лучше подходит на эту роль, чем он. Никакие сомнения отныне не могли опровергнуть его решимость, так что бывший шехзаде без колебаний стянул с большого пальца на правой руке изогнутое в причудливой форме массивное кольцо наследника и торжественно протянул его обескураженному брату, заставляя мелкую драгоценную отделку на светлом металле играть в лучах солнца завораживающим своим величием сиянием.       – Это ты, Джихангир, – твёрдым голосом провозгласил Селим, вручая перстень настоящему наследнику. – Ты и есть тот, кто должен занять трон вместо меня.       – Я? – потрясённо переспросил шехзаде, в неверии переводя с кольца на Селима растерянный взгляд. – Почему я?       – Потому что ты доказал, что достоин этой чести ничуть не меньше, чем я. – Не давая Джихангиру времени на раздумья, Селим молча вложил увестистое кольцо ему в ладонь, заставляя его сжать украшение в пальцах. – Ты умён, честен и справедлив, твоё благородство не знает границ, а твоё сердце преисполненно преданностью и отвагой. Ты давно готов к этой ответственности, брат. И я нисколько не сомневаюсь, что ты будешь править также справедливо и мудро в своё время, как наш отец.       Видимо, его проникновенная речь оказала на Джихангира должное действие, поскольку его взор внезапно сделался твёрже и решительнее, а передающийся из поколения в поколение перстень спустя мгновение оказался на его большом пальце, благоговейно поблёскивая под натиском янтарного света. С этой неприметной на первый взгляд деталью образ шехзаде будто приобрёл больше статности и величия, словно в его руках уже сосредоточилась немалая власть. Растаяв от охватившей его гордости, Селим одобрительно кивнул младшему брату, удовлетворённо прикрыв глаза.       – Спасибо тебе, брат, – поблагодарил его Джихангир, в знак признательности склоняя перед ним голову. – Клянусь, что буду служить Османскому государству верой и правдой и сделаю всё возможное, чтобы стать достойным претендентом на твоё место.       Не в силах произнести хоть слово от стиснувшей лёгкие щемящей нежности, Селим не придумал ничего лучше, чем столь же низко склониться перед полноправным наследником, с отдалённым наслаждением чувствуя, как спина податливо гнётся в заученном с детства поклоне, а руки сами собой подстраиваются под движения тела, демонстрируя безупречную позу подчинения и покорности. Повинуясь какому-то неведомому зову, они одновременно выпрямились, оказав друг другу должное почтение, а затем Джихангир приблизился вплотную к перилам, с лёгкостью забираясь на узкую перекладину, как он делал это всегда, когда собирался улетать. Острая боль пронзила грудь Селима, стрельнув между рёбер, и он в слабом недоумении посмотрел на брата, удивившись тому, что время расставания подошло так скоро. Как же ему не хотелось отпускать! Не хотелось признаваться самому себе, что эта встреча могла стать для них последней, потому что отныне Джихангир будет увлечён делами государства и совсем скоро сядет на трон. Селим не сомневался, что он будет править не хуже Сулеймана, но всё равно горькая печаль гложила его изнутри, не давая вздохнуть.       – Время пришло, брат, – с тоскливой улыбкой кивнул ему Джихангир, придерживаясь одной рукой за деревянную колонну и расправляя вытянутые вдоль тела великолепные крылья. Несколько длинных перьев сорвалось со своих мест порывом резкого ветра и бесшумно опустилось на террасу у ног Селима, едва коснувшись стройным корпусом поверхности пола. – Когда-то тебе нужна была моя помощь, но сейчас я вижу, что ученик превзошёл учителя и может свободно идти своей дорогой. Для меня было честью служить тебе, брат. Мой долг исполнен, теперь настало время прощаться. Прощай же, брат! Я никогда тебя не забуду!       – Прощай, – только и смог выдавить из себя подавленный внезапной скорбью Селим, с трудом сдерживая в груди невольные слёзы. Прежде, чем Джихангир оторвался от земли, взмахнув парой широких крыльев, он успел напоследок взять его за руку, как никогда жаждя запомнить каждую неровность на тыльной стороне его ладони и то самое приятное ощущение безопасности и уюта, какое всегда одолевало его, стоило ему коснуться его тонких пальцев. – Счастливой тебе дороги!       Небесного оттенка глубокие глаза на пару мгновений задержались на поддёрнутом ранними морщинами лице Селима, и спустя ничтожные секунду белокрылый изящный Ангел вспархнул в открытое всем грозам небо, обдав стоящего позади Праведника мощными потоками свежего воздуха, потревоженного сильным, но в то же время грациозным взмахом огромного крыла. Попавшие под неукротимый поток молодые листья редких деревьев резво взмывали в воздух, отрываясь раньше срока от родной ветви, и отправлялись в далёкие странствия по неизведанному миру. Почти перегнувшись корпусом через край балкона, Селим не сводил слезящегося взгляда с постепенно уменьшающейся фигуры Джихангира где-то высоко, не обращая внимание на бьющий ему в глаза яркий свет. Острые перья на миг загородили собой нещадно палящее солнце, позволив ему до последнего провожать далёкий силуэт брата тоскливым взором, но в его груди с каждым мгновением расцветало какое-то новое отрадное ощущение, внушающее ему одновременно и покой, и безмятежное чувство того, что в его жизни завершился какой-то длинный этап, а вслед за ним начался новый, неизвестный и не менее увлекательный, чем предыдущий.       Парящий в расчищенных ветром небесах безупречный Ангел безвозвратно превращался в маленькую чёрную точку совсем далеко, меж редких облаков, но Селим всё смотрел и смотрел в недоступную ему вышину, с потаённой мольбой преследуя его неустанным вниманием. Он даже боялся моргнуть лишний раз, боясь открыть глаза и обнаружить, что неприметное пятно, которым стал Джихангир, бесследно исчезло в необъятных просторах, а вместо него Селим наблюдает за ровным полётом какого-нибудь хищного орла, высматривавшего на земле беспечную дичь, так опрометчиво попавшую в поле его зоркого зрения. Однако вскоре и эта призрачная тень, больше напоминавшая заманчивую игру ослеплённого напрасной надеждой воображения, безвременно растворилась в знойном воздухе, не оставив после себя даже эха. Ног Селима коснулось что-то мягкое и лёгкое, и, опустив глаза, он наткнулся под собой на потерянное Джихангиром перо, единственное, которое пощадил жестокий ветер и не стал уносить его прочь, уничтожая последнее напоминание о брате. Наклонившись, он подобрал невесомое пёрышко, с благоговением сжимая его в чуть дрожащих пальцах, и самозабвенно прижал его к груди напротив сердца, словно пытаясь таким образом отсрочить неизбежное. Его уха коснулся задорный искренний смех резвящихся на пустоши детей, а вслед за ним раздался громкий крик Мелек, призывающий его присоединиться к утренней прогулке на берег моря, что тоже превратилось в своеобразный ритуал, без которого не начиналось ни одного дня. Только тогда он встряхнулся и побрёл в дом.