Первую половину жизни нам отравляют родители, вторую – дети.
Утро обещало быть томным. «Таким образом, Такашима-сан, документы Хидеаки-сан потеряли свою релевантность для будущего суда. Мы уже работаем над тем, чтобы узнать причину несовпадения данных с ваших встреч с данными, указанными в контракте…» Уволить. Работают они над тем, чтобы узнать причины. Неужели нельзя написать откровенно: мы думаем, как бы нам сделать так, чтобы Хидеаки забыл дорогу в «Такашима и партнеры». Да чтоб их рот наоборот. И завравшегося к чертям Хидеаки, и секретаря, который двух слов связать не может. Это же надо ― потребовать, чтобы Хидеаки представлял именно Койю, а потом начать виться ужом. Но и хер бы с ними со всеми, на самом деле злость берет от того, что опыт-то уже есть, имя есть, а повелся, как студент ― поверил рекомендациям и статусу чиновника. Добрый потому что. В людях почему-то до сих пор хорошее ищет. Встретился на кофе, выслушал проблему, накидал линию защиты ― а как дело дошло до документов, то здравствуйте, защита похерена. «Да и в целом тут уже хоть сотня адвокатов, хоть тысяча – рыльце в пушку, суд будет проигран. Ну договор с ним не подписал, уже радует. Осталось придумать, как его слить погалантнее, пусть с условным подумает о том, что врать нехорошо. И воровать ― тоже». Койю оторвал глаза от экрана, потянувшись за чашкой кофе. Залитые лаком розовые волосы. Сиреневые тени. Черные драные джинсы. Красные вызывающие кеды. Сумка на массивной металлической цепи. Жвачка во рту. Отстраненно Койю заметил, что благо не сигареты, хотя и это они уже проходили. Койю выплюнул кофе себе обратно в чашку. Немного промахнулся: вокруг на блюдечке остались темные капельки. И на столе. И на галстуке. ― Скажи, что ты не в школу, ― с надеждой попросил он. ― В нее, в родимую. Ты же сам говорил, пора браться за голову, ― с противным сарказмом в своей манере ответил Таканори. Еще и прядь волос на палец наматывает, нахал. ― И ты взялся, ― тяжело вздохнул Такашима, намекая на новый цвет волос своего сына. ― Угу, ― кивнул Таканори, прикусив нижнюю губу. «Еще глаза закати давай, мелкий». ― На заднице волосы тоже розовые? ― Очень смешно, пап, ― Таканори закатил глаза. Такашима глубоко вдохнул и выдохнул. Спокойно. ― Вообще нихера смешного. Смывай косметику, ― в приказном тоне сказал Койю. ― Нет, ― Таканори посмотрел нагло. Еще и подбородок вздернул. ― Подвезешь? ― С ума сошел? Чтобы потом говорили, что я видел тебя в таком виде и отпустил в школу? Я в этом не участвую. Таканори на минуту задумался. На улице лил дождь уже сутки. А Койю очень хотел, чтобы сын оставил уже в покое эту прядь волос. Иначе он ее отрежет, ей-богу вот отрежет. ― На такси дашь? ― Я тебе подзатыльник сейчас дам, ― у Койю начинало заканчиваться терпение. Он откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки. Таканори будет спорить, а значит, надо держать себя в руках. Буквально. ― Так ты поощряешь мое хорошее поведение. Я сам в школу собрался, даже уроки сделал. ― Прекра-асно, ― Койю шлепнул рукой себя по лицу, ― я тебе за это памятник должен поставить, ты считаешь? Сам он в школу собрался. Молодец, в пятнадцать лет шнурки завязал да учебники собрал, умница. Така, ты вообще обнаглел вконец, ты сам должен понимать, что нужно учиться, что это тебе надо, а не мне! Это не моя прихоть, это твоя обязанность! ― Ум не зависит от цвета волос и одежды! ― запротестовал Таканори, впившись пальцами в ремень сумки. Ну хоть волосы в покое оставил, ребенок. ― С твоими оценками этот аргумент не очень убедительный. Давай смывай, говорю, третий раз повторять не буду. Таканори цокнул и заперся в ванной, предварительно хлопнув дверью так, чтобы все, конечно же, услышали, как он зол и не согласен. И загремел бутыльками. Койю закрыл глаза и откинул голову на спинку стула. Утро переставало быть томным. Он любит своего сына, желает ему только хорошего и изо всех сил старается не дать ему ошибаться. Эти крашеные волосы, косметика, одежда вот эта его – это же все так и кричит о том, что Таканори напрашивается на неприятности. Койю и так уж старается заткнуть преподавателей в его школе, да что уж там ― у директрисы скоро вообще рот заклинит. За что ему все это? Но ответ на ум пришел быстро. Койю знал, за что. Это его расплата за отсутствие мозгов в своей юности. Такашима считал, что хуже него пятнадцать лет назад никого не может быть. Но его сын, кажется, его превзошел. Как с ним бороться? Койю так боялся, что Таканори наломает дров, как он сам когда-то.***
Урок был слишком скучным. Преподаватель что-то монотонно рассказывал про теорию вероятности и случайные события. Койю закатил глаза и расстегнул несколько пуговиц рубашки, оголив шею. Было душно, и до конца уроков оставалось торчать еще полдня. Такашима понятия не имел, как там было задумано в целом у Эйнштейна и Ферма, но вот вероятность того, что он сейчас свалит, составляла сто процентов. Он не был глупым парнем, но усидчивость не была его сильной стороной. Койю всегда чего-то не хватало, куда-то тянуло, и это «куда-то» почти никогда не было связано с учебой, за что он огребал наказание за наказанием от своего влиятельного отца. Живется не так-то просто, когда все знают, что твой отец большая шишка, зато девчонки липнут. Но Такашиме нравилась одна больше всех других. ― Можно выйти? ― Такашима незаметно для всех остальных, но заметно для Ютаки прилепил жвачку под крышку своего письменного стола. Ютака сделал вид, что ему стыдно за то, что он дышит с этим человеком одним воздухом. ― Что ты творишь? ― шепотом спросил лучший школьный друг. Койю лишь подмигнул и, дождавшись одобрительного кивка преподавателя, мигом выскочил за дверь аудитории. Он быстрым шагом прошел несколько коридоров и завернул в мужской туалет. Увидев женские туфельки внизу под дверцей кабинки номер шесть, Койю ухмыльнулся. И постучал. ― Хитоми, ― вполголоса позвал он, ― ты отвратительно спряталась. Скрипнула металлическая щеколда, и дверца открылась. Его одноклассница Хитоми была одета в черное короткое платье, которое едва прикрывало то, на что обращают внимание все парни этого возраста, и то, на что уставился сейчас Койю. Длинные с мелированием волосы вились локонами ниже груди. ― Почему так долго? ― улыбнулась она. ― Я слушал о теории вероятности, ― усмехнулся Койю и вошел в кабинку. Тонкие руки девушки тут же обвили его шею. От Хитоми приятно пахло сладкими цитрусовыми духами. ― Хм, ― Хитоми соблазнительно улыбнулась, в предвкушении закусив губу, ― и какова вероятность, что у данного события будет благоприятный исход? ― засмеялась она. Койю поспешил наощупь запереть за собой дверцу, не отрывая взгляда от красавицы, которую он обнимал одной рукой. ― Шансы велики, ― ответил Койю, положив ее ладонь себе на ширинку. ― Очень велики, ― согласилась та, закивав. А после они рассмеялись. Звонкий звук поцелуя зашумел в ушах у Койю, нежные и умелые прикосновения сводили с ума. «Какая же она красивая, ― думал Такашима. ― Как же я хочу, чтобы она была моей».***
Благоприятному исходу того события сейчас пятнадцать лет. Он заносчив, непослушен, делает все наоборот, хамит, плохо соображает в любых науках ― весь в свою недалекую мать. Такашима так часто думает, когда злится на сына. Но есть в Таканори и частичка от самого Койю, несомненно, и любит он Таку безмерно. В конце концов, это только вина Такашимы, их ребенок ни в чем не виноват и был зачат хоть и по глупости, но от большой любви. А до подросткового возраста был вполне еще сносным ребенком, даже очень милым. Только мамы ему не хватало. А из Койю родитель никакой, надо признать. Момент был упущен и вылился в розовые волосы, макияж и бесконечный подростковый протест. ― Так лучше? ― с издевкой в голосе спросил Таканори, выйдя из ванной. Косметика была смыта. Койю перевел усталый взгляд на сына. ― Немного, ― честно сказал он. ― Я пошел. ― Удачи, ― грустно кинул Такашима напоследок под звук закрывающейся входной двери. То, что Таканори ушел с косметичкой и несколькими крупными купюрами, умело вытащенными из пальто отца, Койю, конечно, не заметил. Койю еще пару минут смотрел на дверь, а затем перевел взгляд обратно к ноутбуку. Вздохнул. Допил оставшийся кофе. «Оставьте ситуацию с Хидеаки-сан, я разберусь сам. Пусть позвонит мне на рабочий через, ― Койю скосил глаза на часы в углу экрана, ― час».***
Таканори хмуро глядел внутрь своего школьного шкафчика. Рядом с учебниками лежала его косметичка, так и манившая наплевать на всё и сделать так, как хочется. Обидно было не только из-за реакции отца, но и из-за того, что стрелки сегодня получились особенно удачными. Казалось бы, такая мелочь, но почему-то по дороге в школу глаза жгло от злости и стыда именно из-за того, что пришлось стереть такие удачные стрелки. Хотя из ночных сеансов зачитывания всем подряд эхом звучало «защитный механизм переноса». Но уделить этой мысли больше внимания не получалось ― рука так и тянулась к косметичке назло каждому слову отца. И назло его интонациям. Ну вот просто потому что нехер указывать и вмешиваться. Это частная школа американской модели, какое тут кому дело до внешнего вида? Да даже если и есть дело ― учитывая, какие деньги сюда отстегивает отец, о чем ему напоминает директриса по случаю и без, за макияж уж явно не исключат. Курил уж на крыше, за руку ловили ― и ничего. Так что за приказной тон отца хотелось сиреневые тени сменить на оранжевые, за «с ума сошел» ― нарисовать новые стрелки, за «обнаглел» еще и губы накрасить. Желательно черным. Но сойдет и темно-красный. Додумывал эту мысль Таканори уже на входе в туалет ― одно из зеркал очень удачно находилось у окна, давая хороший ровный свет даже в пасмурные дни. Знал он это тоже не просто от наблюдательности. Прозвенел первый звонок на урок. Уже растушевав тени, Таканори вертел между пальцами черный кайал, глядя то на глаза, то на левую щеку. Зачем просто подводить глаза, если можно… Скрипнула дверь. ― Ну куда бы еще ты мог уйти с косметичкой в руках, м? Доброе утро, ― привычно-низкий голос Акиры. Низким он казался потому, что Акира всегда говорил довольно тихо, будто ему даже говорить было лень. Таканори дорисовал черное сердечко на щеке и только потом перевел взгляд на друга. Тот облокотился о раковину, джинсы все так же потерты, толстовка все так же мешком. И волосы спутаны. ― Давай расческу подарю? Выбелить выбелил, а ухаживать забываешь. Расческа будет хорошим стартом. ― Тебе не надоело еще об этом ворчать постоянно? ― вообще этот беспорядок выглядел непринужденно-стильно, но Таканори никогда не признает этого вслух. Как и того, что в присутствии Акиры у него начинали потеть ладони. ― А ты проспал, что ли? Чего тут красишься? ― На отца напоролся. Он сегодня дохера внимательный с утра был, ― Таканори прикрыл глаза, сравнивая стрелки. Даже жвачку жевать перестал. ― Да что ж он не отстанет… Ответа Акира не дождался. Таканори пробежался пальцами по прядям волос, еще раз проверил макияж, окинул свое отражение взглядом. ― Погнали на урок? Акира молча кивнул и лениво оттолкнулся от стены, внимательно глядя на друга. Таканори мысленно порадовался тому, что под тональным кремом было не видно, как он краснеет. Судя по ощущениям, лицо просто горело. Сложно сказать, в какой момент Таканори стал так реагировать на друга. Казалось, что это было всегда, хотя еще год назад он мог с ним и спокойно разговаривать, и всем делиться, и чувствовал себя в его присутствии комфортно. А в начале прошлого учебного года что-то случилось. И Таканори стал хотеть выглядеть лучше, вести себя круче. Конечно, он и не догадывался, что Акира думал, будто их дружбе приходит конец.***
― Пап, ты не занят? ― отец сосредоточенно глядел в монитор и вроде даже и не слышал вопроса, если бы не поднятый палец. Ага, пару минут подождать, значит. Акира тихонько сел на диван, сцепив руки в замок на коленях. Может, и не делиться этим вовсе, глупости же какие-то, только отвлечет. Надумал себе чего-то и распереживался почем зря. ― Всё, я с тобой. Что такое? ― отец усталым движением снял очки, помассировав между бровями. Но по его глазам Акира видел, что тот готов ему уделить столько же внимания, если не больше, сколько до этого и работе. ― Как понять, что вы больше не дружите? Вы общаетесь, все вроде бы так же, но в то же время и… нет. ― Вы с Таканори поссорились? ― ну да, глупо было надеяться, что папа не поймет, о ком идет речь. ― Нет, ничего такого не было… Он стал какой-то такой, знаешь, как будто вечно мыслями где-то не тут, такой весь… ну, типа крутой?.. Не знаю. И краситься стал. ― Вы растете, сынок, и меняетесь. Дружба никуда не делась. Знаешь, сколько еще раз вы смените стиль? Вспомни себя. Пришел, помню, «пап, я хочу светлые волосы и челку». Даже фотографию прически подобрал, ― оба рассмеялись. Один вспоминал, с каким восторгом смотрел на нового себя в зеркало, другой ― как тепло было от горящих глаз сына. — Вот и у Таканори сейчас тоже такой период. Взрослеет, хочется чего-то нового, как-то выразить себя. А дальше-то больше будет. Я видел, кстати, подборки татуировок, можешь не прятаться, ― Акира виновато опустил глаза. Не то чтобы он прятался, просто казалось, что на татуировки отец точно скажет нет. ― Ой, нос-то мы повесили сразу, глазки потупили. Ты точно с дизайном определился? А то жалеть потом будешь. И что, вот так просто? Отец серьезно не против? ― Нет, я еще подбираю, ― и правда, вариантов было столько, что нужный как-то не находился. Все красивые и интересные. Да и куда набивать? ― Ну, если понадобится совет старика, ты уж не стесняйся, посмотрим с тобой вместе. Так что с Таканори? Больше не переживаешь? ― Нет. Спасибо, пап. Я уж загоняться стал, а ведь и правда, дружить-то мы не перестали. Был бы Акира постарше, видел бы по своим глазам и улыбке, что уж что-что, а дружить он перестает. Когда говоришь просто о друзьях, лицо так не светится.***
― Ну что, в обеденный перерыв встретимся во дворе? Дождь, конечно, но не хочу внутри сидеть, ― они дошли до кабинета, где у Таканори подходил к концу первый урок. Акире и вовсе надо было в другое крыло, но очень уж не хотелось расставаться даже до обеда. ― Мм, давай, ― Акира кивнул и не торопясь пошел дальше по коридору. Таканори уже ждал перерыва, чтобы поскорее встретиться. Но ни один, ни второй сознаваться в этом друг другу не хотели.