Никто.
***
— Неожиданный сон, не так ли? — и тут же отвечая на собственный вопрос, не дожидаясь ответа, — Для меня, пожалуй, даже слишком. В ответ послышалось неразборчивое шипение, стихшее вместе с завываниями прохладного весеннего ветерка. Если честно, Гробовщик даже не думал о таком в последнее время… Что для него есть память? Счастливые воспоминания, никак иначе. Такое прошлое ему не нужно, поэтому он столько времени старался от него избавиться. Привычный запах формалина в его тесной «гостевой», казалось бы, уже впитался в это помещение. Но впрочем, аромат был настолько привычным для хозяина этой лавки, что он и не замечал его присутствия, и лишь подняв колбочку со стола и поднеся его к аккуратному, но изуродованному шрамами носу, он смог учуять этот неприятный душок. После этого, словно прозрев, он везде начал чуять это «благовоние», исходящее от порванных штор, деревянных досок, многочисленных колбочек, и наконец, от немногочисленных посетителей. Ему пришлось даже приоткрыть злосчастное окошечко, чтобы наконец вдохнуть свежего воздуха. Сегодняшний день, как и множество других, не отличается чем-то выдающимся. Подумаешь, королева издала новый указ, умерла местная знаменитость или же какой нибудь известный писака издал очередное своё произведение. Ему-то что? Он уже научился не выделять какие-то особые дни и вести себя так, словно ему всё равно. Отчуждённость — вот одно из самых лучших качеств, отшлифованных временем и бессчётным количеством шрамов. Это уже вошло в некоторую «привычку» — отстранённо, с полнейшим безразличием на некогда кукольном лице с фарфоровой кожей смотреть на всё происходящее, даже не задумываясь о том, что в отсутствие разума с телом обязательно что-то происходит. Причём это самое «что-то» зачастую оказывается сюрпризом для хозяина поприща. Эдаким презентом, предназначенным скрасить часы бездумья и провокационного молчания, исходящие от хозяина полупустого и от того бесполезного вместилища. Конечно, бывает и так, что сие состояние является даже нормальным, а иногда и самым оптимальным — в силу сложившихся обстоятельств. Всё зависит от воли случая и зачастую бывает полезно лишь в единицах из множества. Совсем недавно — лет около двадцати назад — такое состояние для Гарри стало вполне себе привычным. Бесцельное шатание из одного угла в другой, сопровождаемое тихим хихиканьем, престранными монологами, а иногда и разговорами с окружающими предметами, случайно попадающимися на глаза в похоронной лавке. Сие действо непременно сопровождалось рассуждениями сам на сам, повествующими о различных, в основном не связанных между собой вещах. Гробовщик уже не тратил ни капли своего драгоценного внимания на очередных скучных людей, пришедших к нему со своими проблемами. — Господин, не окажете услугу? — дрожащими руками темноволосый протягивал гробовщику пару монет. — Мистер… — Гробовщик, просто Гробовщик. — мягко ухмыльнулся он, сверкнув из-под чёлки изумрудными глазами. — Вот, возьмите, мистер Гробовщик, это… Я надеюсь, этого хватит, — всхлипывая и забавно подёргивая при этом носом, мямлил мужчина. — Я… Мы… Моя семья недавно потеряла одного ребёнка, её тело привезут завтра утром. — Продолжил он, глядя на сжавшуюся в комочек женщину в углу. Её плечи подрагивали из-за недостатка кислорода, на пропитавшемся влагой расшитом платке уже давно не осталось сухого места, а во взгляде супруги, изредка поднимавшей голову, мелькала вселенская горечь. Настолько чувственно, что даже её муж не выдерживал и то и дело поспешно отворачивался от заплаканного лица жены, периодически судорожно притягивающей к себе пятилетнего малыша. — Я не возьму денег. — Развалившись на единственном нормальном предмете мебели в лавке, молвил гробовщик. — Спасибо, спасибо вам огромное! — Постойте, я, кажется, не говорил, что занимаюсь благотворительностью. — А… что же… Что же вы тогда возьмёте в качестве платы?! Слишком мало? У меня почти ничего нет, если хотите, можете взять это кольцо! Оно… В нём настоящий изумруд! Несмотря на то, что оно свадебное, я уверен — оно стоит довольно прилично, правда, Люси?! — захлёбываясь в некой истерике, бормотал мужчина. Женщина слабо закивала головой. — Нет, мне этого не нужно. — Спокойно, растягивая одновременно немного шире в ухмылке губы и гласные звуки произносимых слов, ответил ему Гарри.***
Он уже не обращал внимания на возмущённые и в некотором роде озлобленные взгляды направленных на него сотен глаз, что в свою очередь принадлежали немногочисленным друзьям и знакомым его клиентов, поступающих к нему с завидной регулярностью и умеющих (весьма кстати) держать свой язык за зубами, умеряя свою наглость, и создавать удивительные минуты молчания, во время которых Гробовщик непременно прерывал трепещущих, согнувшихся в рыданиях людей, жутко произнося: « — Чш-ш… Вы слышите это? Просто прислушайтесь! И поразитесь, поразитесь до глубины своей никчёмной души!..», те в свою очередь, мгновенно затихали, замолкали и впрочем, старались вообще не шевелиться, стремясь услышать это самое «нечто». Конечно, большая часть клиентов тут же оглашали его «седовласым поехавшим чудаком», или же просто аморалом, имеющим совесть насмехаться над чужим горем; К счастью ли, но не только по одной этой причине тот получал столь незавидные прозвища, ничуть не мешающие его лавке цвести и пахнуть (формалином несомненно), облагораживаться на деньги людей, что оказались слишком горды, или же недостаточно смешны, ради того, чтобы он мог сбавить наценку, или вычесть налог, порядком возросший в последнее время и очень раздражающий Гробовщика своей обязательностью. Если уж и говорить о клиентах похоронного бюро, зарегистрированного на уже всем нам ясное и известное имя, то стоит упомянуть и о том, что хозяин этой самой лавки, нередко вёл своеобразные диалоги (по своей сути являющимися монологами, в самом, что ни на есть чистейшим их проявлении) с людьми попавшими к нему через, весьма занятные, на его взгляд, места, или же убитыми достаточно интересным для него образом. Это тоже считалось весьма неплохим способом согнать уже порядком поднадоевшую, и столь ненавистную ему скуку, порой раздражающей до белого каления; И хоть как-то избавиться от своеобразной пустоты, охватившей седую голову. Действие сие, с абсолютной страстью проводилось исключительно тет-а-тет, и Поттер, в бешеной скорости подготовки своей, никогда не забывал захватить пару потёртых, чуть потрёпанных мензурок с формалином, и новенький скальпель, хранившийся во стерильности и относительной чистоте, внешним видом походя скорее на нож для масла с железной рукояткой и сточёным кончиком, хотя, если не обращать внимания на крохотный размер его (чуть длиннее указательного пальца), по остроте своей он не уступал поварскому ножу с графских кухонь, лезвие само тонкое и к его удивлению, достаточно прочное — не сломавшееся даже после того, как Гарри случайно засадил им с размаху в впоследствии сломавшееся ребро, одного из своих клиентов. Сами беседы выглядели мягко говоря необычно, но странностью своей они и вызывали такое уникальное ощущение — обманчиво-мерзостное, обманчиво-умилительное и, пожалуй, в своём роде удивительное. Это находится в разряде тех вещей, которые стоит услышать собственными ушами, разглядеть своими глазами, блаженно впиваясь ими в фигуру в чёрном, грязноватом балахоне, взобравшись на подгнившие остатки досок, слабо пошатывающиеся, взгромоздившиеся под одним из окошек. Возможно, чуть позже эта возможность представится какому-нибудь тощему мальчугану в оборванных штанцах, но пока застать хозяина лавки за этим занятием не удавалось никому, однако, какими бы ни были столь замечательные диалоги, они всегда сопровождались неловкими вопросами, наистраннейшими фразами и нелепыми заигрываниями, проскальзывающими там лишь для того, чтобы разбавить скопившуюся неуместность и саму ситуацию, которую, в свою очередь, любой мог бы назвать как минимум прискорбной. Однако эту идиллию почти всегда прерывали отхлынувший от его больной головы приток крови и резкое осознание всей низости и жалости собственного быта, мгновенно испаряющимися радостью и, казавшемся безграничным, счастьем. Увы, дела рутинные никто не отменял — и наконец наступала минута, теперь уже давящей, разрывающей уши тишины, Гробовщик начинал медленно возвращаться в состояние сродни нормальному. Улыбка сходила с поникшего лица на пару минут, эмоции не отражались на безжизненно пустом месте, а после, он будто вспомнив о чём-то важном, вновь нацеплял нелепую маску на лицо. Разумеется, ни о каком счастье не могло быть и речи, но это ли представлялось важным сейчас? Ох, несомненно, насмешка на его устах, появлялась самым неприметным образом, ровно как и пропадала, состояние это проставлялось по умолчанию, а потому, внешне это никоим образом не отличало его сейчас от прежнего своего вида. Честно признать, помимо этих двух состояний на его лице порой всё же проскальзывали остатки прочих эмоций. Да, именно эмоций, зачастую приуроченных к какому-нибудь событию, наподобие привычных ему, похорон. Мероприятие это Гарри не мог назвать очень уж обыденным — не так часто посетителям удаётся договориться с ним. В те моменты, по большей части из вежливости, маска напусканного безразличия давала ложную трещину — да, он в самом деле сомневался в том, способен ли он проявлять свои чувства, да и есть ли они у него в принципе; «Безэмоциональность, безразличие к чужому горю — есть порок» — говорили они. Но есть ли ему дело до неоперившихся ещё птенцов? Конечно, бывало и у него сдавали нервы. Но в те моменты, поговорить по душам он мог разве что с лопатой, стоящей у чёрного входа и прикрытой тёмной, чуть перепачканной материей. Можно подумать, что иных вариантов не существует в принципе, но на крайний случай в ход могли пойти и наиболее любимые им склянки, или старый цилиндр, но, несомненно, основным поставщиком веселья и прочего удовольствия оставались клиенты, так горячо любимые хозяином лавки. И, раз уж мельком была задета тема смеха, то невозможно не упомянуть о уже довольно-таки стареньком манекене, который конечно, как был, так и остался, однако отношения сложившиеся между ним и гробовщиком, едва ли можно назвать простыми; то седовласый не отлипает от подставки, нежно водя своими длинными пальцами по ней, задевая длинными ногтями засечки и зарубки на ней — то убирает её куда подальше, причём с таким презрением, что начинало казаться, что этот предмет вовсе не безвольная пустышка заботливо подаренная ему одним из отделов, но живой, вполне себе одухотворённый человек, ни в коем случае не желающий признавать свою вину за какой-нибудь невероятно грязный проступок. Впрочем, бывало и так, что внешнее окружение могло прекрасно снять лишнее напряжение — издержки профессии и чувство тревоги, в последнее время вьющееся в воздухе клубами томного и тяжёлого дыма, напоминающих остатки второсортных сигарет. Нечто невыносимо притягательное было в тех лёгких прогулках по вечернему Лондону, в частности, в самом Лондоне, что вечерами казался увядающим, теряющим мощь свою и дарованное ему когда-нибудь, величие — невольно напоминая больную дворянку, чахленькую и слабую с виду; на неё смотрят с неким сочувствием, с состраданием и в тоже время с неким благоговением пред величавой походкой и великолепием её, игнорируя бедственное состояние и в тоже время превосходно осознавая, что внешняя лёгкость манер — лишь жалкая напусканность; Но всё же! Что за странное приятное чувство разливается вязким комом в груди, когда он думает об этом? Ему действительно нравится ходить по широким улочкам, поглядывая на них своим усталым взглядом, слушая редкое цоканье копыт и шум повозок, появляющихся там несколько раз от силы — большинство уже давно вернулись домой с работы и сейчас готовятся отойти ко сну. Но стоит упомянуть и то, что зачастую, в основном благодаря вполне себе типичной человеческой лени, Гробовщик находил покой и в простом разглядывании сильно размытых небесных очертаний, смешивающихся с серыми бледноватыми пятнами стен — всё, что позволяли увидеть два оконца и его и без того плохое зрение, со временем ухудшившееся до такой степени, что даже вдаль он видел в крайней степени плохо, не говоря уж о ближайших нескольких футах, в пределе которых всё представлялось неясными, мыльными пятнами, лишёнными очертаний и контуров. Со временем это превратилось в уже выработанную привычку, а потому, прогулки его становились всё более редкими и в конце концов ограничились простыми походами до соседнего продуктового магазина, находящегося буквально по ту сторону улицы. Правда, за последние несколько десятков лет, тот умудрился пару раз подряд прихватить с собой довольно-таки занимательных личностей, ради которых он лично захаживал в департамент. (Ему даже успевали временно выдать вполне себе приличную косу смерти, ещё ни за кем не закреплённую и, по счастливому стечению обстоятельств, благополучно лежащую в хранилище, в качестве одной из запасных.)***
- Всё-таки, вести заметки оказалось занятием весьма полезным, ведь благодаря ним, я могу хотя бы примерно припомнить, как там проходят мои серые, чересчур однотонные дни, — бормочет Гробовщик откладывая в сторону одну из бумажек и стягивая потрёпанную женскую заколку с чёлки, — Раздражает. Но, думаю такой расклад не пришёлся бы по вкусу никому. Резко подорвавшись с насиженного места, он быстро захлопнул тоненькую засаленную тетрадочку в тёмной обложке и по пути к выходу успел схватить свою шляпу, мирно висевшую на деревянном крючке возле входной двери. Затем, заперев дверь на ключ, Гробовщик вдохнул свежий воздух и стараясь не привлекать лишнего внимания к своему незамысловатому жесту, встряхнул вспотевшие руки, избавляясь от сальных разводов, оставшихся там после того, как он потушил пальцами заплывшую свечку. По видимому, он отправился на одну из тех самых прогулок. Гробовщик огляделся по сторонам и быстро развернувшись побрёл в сторону противоположную его лавке. Пройдя таким образом порядка пары десятков футов, он окончательно замедлил шаг и с некой завороженностью проводил взглядом экипажи, проезжающие мимо него. Один из них чуть было не задел его, но он не обратил на это особого внимания — слишком увлёкся, предположил он, отходя от проезжей части чуть дальше. Остановившись возле перехода, Гарри решил предпринять попытку поймать проезжающий мимо небольшой кеб, а потому осторожно подался вперед и протянул руку — не очень хочется пачкать недавно постиранную одежду. К его удаче, действие сие не прошло незамеченным и он, попутно бросая кучеру тихое «к кладбищу», еле-еле влез на узкое сидение. И к его же большому неудовольствию, шляпу пришлось снять, но это далеко не худшая из всех зол. Мелькающие мимо однообразные цветные строения приглушённого серого оттенка не вызывали у него никаких эмоций, возможно Гробовщик уснул бы, глядя на медленно сменяющийся тусклый и бессмысленный пейзаж, но кеб трясло так, будто вместо одной из дорог центра Лондона, он катился по горной каменистой тропке. Спустя примерно полчаса подобной тряски в затхлом и, как оказалось, весьма грязном экипаже, наконец-то оказавшись на месте назначения, Поттер отдал извозчику необходимую сумму, накинув четыре пенса сверху, он направился в сторону одной единственной интересующей его сегодня могилы.***
Холодные руки седовласого с неким особенным трепетом отворили решётчатую калитку, она местами проржавела и покрылась сколами, как впрочем и большинство его вещей, оставшихся с самого открытия лавки. После того, как тот прошел на кладбище, его взору открылись стройные ряды могил самых разных форм и размеров, наполненных глубоким смыслом и глупыми, в силу незнания, надписями. Глядя на всё это любой с непривычки мог бы растеряться, но он к большому его сожалению, бывал здесь часто, пожалуй даже чересчур. Настолько часто, что казалось бы, должен был уже привыкнуть ко всему этому мрачному великолепию и невзрачной, приглушённой атмосфере, что непременно чувствовали если не все, так большинство уж точно. И если и было то, что он никак не ожидал там увидеть, так это… Дети? Нет, это далеко не они — сказать по правде, он недолюбливал этих маленьких, глупых, раздражающих существ, но они довольно часто появлялись здесь и проявляли интерес ко всему происходящему, частенько черпая на кладбище идеи для своих игр. Порой наблюдая за процессом захоронения дети умудрялись подмечать некоторые особенности между людьми разных сословий, или, к примеру, известными и не очень; а с появлением частного гостя в этом месте, опосле заметив, что тот вовсе и не противился, а даже, наоборот, охотно отвечал на все их вопросы и в некотором роде потворствовал их детским забавам, они вконец осмелели. Стоит пояснить. Дети из семей победнее, вроде слуг, опустившейся аристократии или знатных родов, лишившихся своего состояния, а то и просто рабочих, смерть видели достаточно часто и зачастую никак не были от неё ограждены, соответственно, воспринимали её как положено — неотъемлемой и довольно-таки обыденной частью жизни. Между прочим кукол (если таковые имелись) они хоронили не реже, чем устраивали им светские чаепития. А потому для него было настоящим удивлением увидеть здесь, на привычном месте, заместо детей седого старика, что своими медленными, слабыми шагами, едва переставляя ноги свои и двигая ими неумело, сильно хромая на каждую и как будто не сгибая их, сгорбившись и тщательно прощупывая себе путь старенькой, возможно даже более старой, чем её обладатель тростью. Поттер уже не знал что и думать — на редкость угловатая, аляпистая фигура, его высокий рост, сгорбленная спина, не менее кривое старческое лицо вдоль и поперёк исполосованное множеством морщин и и потёртый, местами даже разорванный и наспех сшитый обратно при помощи заплаток жакетик, накинутый на некогда белую, но теперь больше желтоватую рубашку с растёкшимися ярко-жёлтыми чернильными разводами на рукавах, с которыми уже невозможно было справится, несмотря на то, что старик по-видимому очень старался их оттереть; его измятая шляпа, прикрывающая уже даже не проплешину — натуральнейшую в своём роде лысину, игнорирующею клочки ещё уцелевших и местами даже не седых, а бело-жёлтых, как его рубашка волос. Каждое движение его делающееся как-то механически и словно ненарочно, отметая в сторону здравый смысл — всё это невольно изумляло даже гробовщика, повидавшего в высшей степени поражающее количество вещей за свою и без того не маленькую жизнь, что давало ему полное основание считать, что удивить его нельзя уже ничем.Никогда не говори никогда
. Тот уже хотел отвернуться и пойти дальше по своим делам, но нечто эдакое в старике притягивало его взгляд и вот, он уже застыл на месте как вкопанный провожая взглядом его тощую фигуру. Может быть вблизи он видел не плохо, но ужасно, не разбирая ничего от слова совсем, то вдали он мог разглядеть всё до мельчайших деталей, успешно игнорируя то, что зрение его с некоторых пор стало ещё хуже. По прошествии нескольких минут оцепенение его исчезло. Старик сжимающий в руке букетик чуть подувядших гортензий бледного небесного оттенка более не интересен Гарри, и до сих пор остаётся вопросом только то, что же такого отжившего свой век старика одного и без всякого присмотра, тем не менее, тот был похож на ещё более свихнувшегося человека, чем сам Гробовщик. Впрочем, всё в лике его указывало на его бедность и, по-видимому одиночество, отсутствие кого-либо рядом казалось чуть ли не логичным. Гробовщик более не стал обращать на него внимания и подсуетившись, видя то, что он уже довольно близко к своей цели, он ускорил шаг и левой рукой залез во внутренний карман своего плаща, доставая оттуда небольшую, но до неприличия толстую книжонку в ажурной чёрной обложке и весьма новеньким переплётом. Конечно же многим его коллегам известно, что он частенько бывает в Библиотеке Душ и не менее часто забирает с собой одну-две книги которые непременно читает в своей лавке, или же, как он стал недавно поступать — на кладбище, нарочно выбирая записи жизни уже умерших людей. Увлечение его сложилось вовсе не из странных предпочтений или принципов, вовсе нет, просто однажды тот случайно обронил книгу когда заканчивал рутинную работу и взглянув на имя человека, вспомнил, что совсем недавно проходил мимо надгробия с точно такой же надписью. После этого, он решил найти эту могилу и, для того чтобы далеко не уходить, просто опёрся о надгробие, дочитывая книгу. Далее, увидев в этом какую-то свою, особую атмосферу, Гарри стал ещё чаще бывать на кладбище. Сейчас же. как раз в тот момент, когда он наконец устроился поудобнее и только-только нашёл страницу, на которой остановился, его как громом поразило. Удивительная забывчивость, особенно остро ощущаются им в последнее время провалами в памяти и обрывистыми кусками порой всплывающими в больном сознании и не отпускающими его днями напролёт — это ужасно не нравилось Гробовщику, в частности потому, что из-за этих урывков его привычная безмятежность начинает сходить на нет, а привычный уклад жизни нарушаться.Ему не нравится неопределённость — это он уточнил для себя уже давно.
Но именно она стала преследовать его с тех пор, как он начал замечать за собой подобное, в особенности после того, как ему в голову пришло то, от чего он так старательно огораживал себя всё это время. Впрочем, вновь убрав книгу в большой внутренний карман накидки, Поттер с неким недовольством всё же побрёл к выходу и дойдя до калитки, в последний раз окидывая взглядом кладбище, идёт к дороге, чтобы успеть поймать экипаж до наступления темноты. Как можно скорее оказавшись у дороги и в этот раз поймав двуконный, он быстро забрался в него, практически крича кучеру: — До Темпла! Двадцать пенсов, если доедете за пятнадцать минут. На этих словах извозчик засуетился и почти мгновенно тронулся с места, погнав лошадей, умелыми движениями охаживая животных кнутом.***
Пятнадцать минут эти прошли однако в бешеной тряске и крайне некомфортных условиях, но как и все люди, куда-то спешащие, Гарри почти не обратил на это внимания — лишь один раз в его голове всплыло нечто похожее на некрепкое ругательство и тут же прервалось сотней других, будто чужих мыслей быстрым потоком заполнивших его доселе пустую голову. Прибыв в юридический квартал, тот смог похвально быстро сориентироваться — что немудрено, ведь, в конце концов, тот был здесь буквально неделю назад — и, подумать только! Совершенно забыл про обещанный им визит и прочую договорённость, ради которой они вдвоём пошли на совместные уступки. Дойдя до нужного здания — обусловленного ими и, по совместительству местом работы того человека; Гробовщик осторожно вошёл в приоткрытую дверь и, находясь ещё в холле, услышал обрывки слов, произнесённых незнакомым, властным и немного осипшим голосом. — Вы слышали показания? Признаете ли вы… — и голос резко обрывается, утопая в неясном шёпоте толпы. Дальше следует неясный, несколько сумбурный ответ, в частности, поэтому Гробовщик так и не смог понять, что станет дальше с этим несчастным. Фраза, завершающая судебный процесс, вновь была заглушена громыхающей толпой; на всякий случай он отошёл от дверей, дабы случайно не попасть в этот пёстрый рой. Весьма вовремя между прочим — в ту же секунду оттуда буквально высыпал самый разнообразный сброд. Когда всё стихло, он как ни в чём не бывало прошёл в просторную залу и направился прямиком к судье, который как раз наспех скидывал в свою сумку вещи и документы, периодически смахивая пот со лба. — Сэр? — А? Да, слушаю вас. Если вас интересует что-то по поводу сегодняшнего дела, то я бы… — голос звучал устало, а сам он вздрогнул. Видимо, это было довольно непростое разбирательство. — Нет, вовсе нет, — нагло перебил его Гробовщик. Возможно, это было немного неуважительно, но сейчас он торопился и времени на формальности не осталось. — Тогда, что, позвольте спросить? — насторожился мужчина и, судя по тому как он осматривал своего позднего гостя, уже готовился чуть что вызвать охрану, дежурившую возле входа. — Меня интересует один из присяжных, который должен был быть здесь, — чуть протянул Гарри обводя взглядом опустевшее помещение. — Имя? Теперь чувствовалась некая сухость в тоне, движениях, во всей его манере поведения. — Алек… Вудли, если я правильно запомнил? — Да, я понял. — торопливо пробормотал судья. — У меня должен был быть список приглашённых сегодня джентльменов… Пока гробовщик стоял возле мужчины, который с важным, но нетерпеливым видом ворошил свои кипы бумаг, в зал вбежал молодой человек. Явно запыхавшийся и очень довольный тем, что зал ещё не закрыли. Он быстро забежал за дальний стол и скинув портфель на пол, начал пробираться к углу, отодвигая стулья. — Где-то было, да вот только где. — всё шептал мужчина рядом, по нескольку раз перепроверяя один и тот же документ. Молодой человек же, по-видимому уже успел забрать то, что искал и теперь направлялся обратно к выходу. — Сэр, вы больше ничего здесь не оставили? — учтиво поинтересовался судья. Сначала гробовщик думал, что обращаются к нему, но, он сразу успокоился взглянув на юношу. — Нет, простите, больше ничего! — смущённо поднял голову юноша, укладывающий только что найденные бумаги в портфель. — Подождите пару минут, — бросил Гарри сломя голову кинувшись к выходу, чтобы догнать паренька. Тот в свою очередь был уже у выхода и только поправлял шляпку у зеркала, расположенного прямо возле двери, а потому почти сразу заметил приближение седовласого. — Вы тот мужчина? — осторожно поинтересовался юноша. — А вы, Алек? — М, верно! А как вы-… — Узнал? — ещё шире улыбнулся он. — Верн-.! А, погодите, я вспомнил! Вы работаете гробовщиком, заходили ко мне буквально неделю назад, с документами на… — Достаточно. Да, вы правы, это так. Юноша восторженно посмотрел на Поттера и вновь сбросив сумку на землю, начал вновь рыться там, судя по всему ища те самые документы. — Я неописуемо рад тому, что вы меня узнали, о право, такой занятной персоне, — хихикал Гарри. — Вот ваши документы — неловко улыбнулся Алек, протягивая собеседнику стопку бумаг. — Благодарю. — О, нет, что вы, не стоит. В конце концов вы даже заплатили вперёд… И, если честно я уже начал думать, что вы не придёте, — он смущённо почесал затылок и поспешил отвернуться. — Я бы в любом случае не смог бы прождать ещё две недели. — Помню, я вам говорил… — Что вы уезжаете из Лондона на эти самые четырнадцать дней, — и, слегка призадумавшись, — в Париж, если я не ошибаюсь. — Именно! Прошу простить, чуть было не уехал, так и не отдав вам их! — воскликнул Вудли, приоткрывая дверь и пропуская седовласого вперёд. — Ваш экипаж должно быть уже уехал — редко извозчики ждут так долго. — Видимо… — он огляделся вокруг и не найдя глазами своей повозки, чуть сник. Гробовщик же, направившись к небольшому двухместному экипажу, уже договаривался с кучером. — Простите, эм-м, сэр. — М? — обернувшись, Гарри вновь увидел юношу. — Вы ведь сейчас будете проезжать-..? — Можете не договаривать, я вас понял. — Мне нужно чуть дальше, в центр и, стало быть нам по пути. — сразу же стушевался он. Время уже довольно позднее, а извозчик поблизости только один. — И что же вы предлагаете, мистер Вудли, — прекрасно понимая к чему клонит тот, и будто предупреждая его и одновременно прося отказаться от этой идеи. — Доехать вместе, раз уж по пути. — осмелел Алек, — расходы я возьму на себя! — Я согласен, — проскрежетал Поттер, — но, давайте я оплачу хотя бы половину. — Нет, не стоит, говорю же. Залезайте, нам пора. Гарри повиновался. Вся поездка прошла в бессмысленно-тревожных попытках Алека завязать хоть какой-нибудь разговор, и ловких вывертах гробовщика, искусно сводящего все его старания на нет, с помощью однообразных ответов и столь блаженного молчания, ставшего труднодоступным из-за столь надоедливого собеседника. — Прощайте. — До встречи! — бросил ему Поттер спускаясь с повозки. — Почему? — Что? — Почему «до встречи»? Вы ведь не знаете, увидимся ли мы ещё? — Все рано или поздно попадают ко мне. Удивлённый его ответом Алек, только молча смотрел на медленно удаляющуюся от него фигуру. Гробовщик же, наконец-то сумевший вздохнуть спокойно, терпеливо вставил чудом застрявший и всё никак не поддающийся ему ключ в узенькую замочную скважину и размеренным шагом вошёл к себе, предвкушая скорый отдых. Вновь закрыв входную дверь, он направился к своему столу, чтобы выложить документы. И лишь после того, как он уже окончательно всё распихал, на столе, среди кипы бумаг он заметил письмо. На конверте аккуратным почерком было выведено «Гарри Поттеру».