считывать

— вы целовались? — секунда: начатый отсчёт. от руслана пахнет алкоголем, свежестью, и чужим одеколоном. он — в смешивании разных духов бьётся неугомонным пульсом, светится красным. даня вздыхает. — это было заданием, — тушенцов лишь тупит взглядом пол, считывает песчинки, которые могли бы туда упасть и разбежаться красивой картиной. он словно прожигает дыру в цементе — и смотрит на молекулы. наблюдает за беглыми атомами. — то есть, вы целовались, — настырно повторяет кашин: и в этих словах кроется «скажи уже», без церемоний спешится «посмотри мне в глаза». руслан так и не поднимает взгляда. мягкий гнев застилает весь разум. и мягок он в том, что дане не хочется взрывать галактики, не хочется рвать волосы, не хочется надуваться шаром, не хочется кидаться посудой. ему лишь хочется понять — правдой ли является то, почему руслан так неловко прячется от предложений, почему так долго смотрит на свои костяшки и даже не хочет отвечать. ему лишь хочется понять — какие эмоции в нём бушуют и можно ли это называть изменой. испытание было испытанием. но жгучая ревность не помогала это принять. — юлик, он.. — наверное, прямо сейчас тушенцову лучше заткнуться. по собственным принципам, в унисон бьющим «не надо!». из-за личных причин, распространять которые — нельзя. о них не говорят. о них лишь знают. — я знаю, — отрезает даня, и, звучит это обидой. но он ещё не понимает: это ли из-за того, что руслан мнётся как малолетка и не может составить предложение (причина не в алкоголе), или из-за самого факта поцелуя. обидой, свистящей мимо ушей, разрежающей пространство и время, открывающей новые возможности. в чёрных дырах — эта обида не исчезнет. она не разогреется, разорвавшись, она не потухнет в темноте, не отправится бог знает куда. эта обида — одна из исключений в законах физики. прямо как сейчас, она лишь пронизывает барабанные перепонки, не касаясь их; она лишь мутно расплывается в тумане, не выдавая себя. она не даёт себя распознать, и этим вовсе не вписывается в науку. учёные бы свихнулись. руслан готов свихнуться хоть сейчас. — мы играли в правду или действие, — смотреть на свои пальцы, рассматривать чуть кривые костяшки и удивляться коже как в первый раз — намного лучше, чем смотреть в светлые бездонные глаза, пытаясь распознать чувства дани сейчас. и самое страшное — не увидеть в них ничего. — и ильдар решил пошутить. но после все.. — подхватили? — заканчивать слова, буквы, предложения, записи, игры друг другу: было как традицией. она длится недолго, но присутствует почти всегда. вертится где-то рядом, назойливой собачкой. тушенцов лишь сжимает губы в полосу (признак нервности), и кивает. дане хочется ещё раз вздохнуть: воздухом, наскрёбшим тоску, объяснить все свои мысли. ведь они, твари редкостные, уползают, разбегаются; как и буквы, которыми можно склеить слова. чтобы держались крепко: даже водой бы их не смыло. — ты пьяный, — теперь — кашин хочет улыбнуться. мол: «давай, я не обижаюсь. хоть и сквозил разочарованием пару минут назад». где-то в подсознании будто бы ложится спать здравый ум, и сейчас — требуется лишь выцеловать смущённые щёки, и обветрить навязчивый запах грубых духов своим. настоящим, искренним, родным. не тем — который тебе лишь знаком, лишь понятен; не тем — который ты спутаешь с миллионом других и усмехнёшься: «неважно». не тем — который не въелся под кожу, не был внедрён в кровь наркотиком. не тем — просто не тем. — а ты обиженный, — улыбается тушенцов. первым войну проиграл он. и никаких битв нет. обычное поражение. лишь ранен — царапиной на руке. и дане вовсе не зло. ему хочется смеяться: а смех превратится во что-то большее. хохот. гомон. ведь счёт заканчивается. секунда-вторая — и гнев лишь сгорает. и руслану больше неинтересны его ладони. он поднимает взгляд и смотрит. улыбается. и даня улыбается в ответ.