То, что мы называем любовью

Рэй старался как можно подольше оттянуть момент прибытия домой. Тренер это понял, когда заметил, что по автобану они двигались с минимально допустимой скоростью на участках без камер. Легкая мелодия вечернего Дублинского радио медленно заполняла повисшее в салоне молчание. Тренер смотрел в окно, а Рэй на дорогу и, нужно честно признать, домой не хотели оба в равной степени. Поэтому, когда огни города стали стремительно приближаться, Тренер как-то грустно вздохнул, повернувшись к Рэю. — Ты давно был в парке аттракционов? Рэй несколько раз моргнул, медленно поправляя очки и усмехаясь. — Да ты же, вроде, не столько выпил. — Его голос был тихим и смешливым. Ни капли осуждения. — Рэй, просто скажи да или нет, — фыркнул Тренер, понимая, что затея была дерьмо изначально. Предлагать правой руке мафии поход в парк аттракционов? Серьезно? Почему не сразу экскурсию по ферме? Дерьмовая сахарная вата и блевота детей за фургончиком с мороженым — что может быть соблазнительнее для представителя сливок общества? — Я с детства в таких местах не был, — честно признался Смит, жмурясь, чтобы снять напряжение с глаз. — Куда ехать? Было тихо. Очень тихо и спокойно, и Колин довольно смотрел на мерцание огней стихийной ярмарки вдалеке. Рэй ему не мешал, спокойно попивая дешевый и отвратительно горький кофе из бумажного стаканчика, купленного в маленьком фургончике на въезде. На лавочке под деревом мир, казалось, замер, и они просто наблюдали из своего мыльного пузыря за этим миром. Пытаться как-то на него повлиять или стать его частью было бессмысленно. Это тот самый момент, когда ты позволяешь миру просто… Быть? Обычно Смит такими мыслями не страдает, у него на них просто нет времени. Но сейчас он в Ирландии, почти без возможности работать, без постоянной угрозы умереть, просто сидит на лавочке в парке рядом со своим… Эм… Партнером? Ну, как минимум, явно не парнем. До парня Колину лет двадцать назад нужно отмотать. И Рэймонд улыбается своим мыслям, пряча ухмылку в стаканчике и украдкой поглядывая на отстраненного Тренера, которому явно вообще не до него. А окружающий мир шумел и жил своей обыденной вечерней жизнью маленького городка. Вдалеке смеялись дети, гоняясь друг за другом на площадке перед небольшим колесом обозрения, разговаривали взрослые, кричали подвыпившие подростки, слышались хлопки шариков из тира. Первые капли прохладного дождя упали на землю где-то впереди, оставляя после себя мокрые темные пятна на асфальте, и Смит облегченно вздохнул. Густая крона дуба, под которым они сидели уже минут двадцать, хорошо скрывала их от всех, пряча в тени лица, и лишь блеклый огонек сигареты едва отсвечивал бликами в стеклах очков Рэя. — Там, — внезапно тихо указал Тренер, — там любила гулять Лотти. Это было внезапно, и Рэй сначала не понял о чем говорит мужчина, продолжая умиротворенно улыбаться. — Лотти? — глуповато уточнил Смит, отставляя стаканчик с недопитым кофе под скамейку и делая глубокую затяжку. — Шарлотта. Дочка моя. — Колин не оборачивался. Его плечи были расслаблены, а руки сложены перед собой в замок. Так обычно выглядят люди, когда сидят на приеме у психотерапевта, или когда просто не приняли ситуацию. Ну, или Смиту так хотелось думать. Стало как-то не по себе и пусто. Крики детей теперь не отдавались внутри приятной ностальгией по детству. Скорее казались чем-то незаметным и от того больно ранящим. Как стекловата, которую случайно хватаешь руками и она царапает тебя тысячами острых крупиц. Дождь усиливался, а Тренер так и не сдвинулся с места. Даже когда через крону стали просачиваться редкие капли, затушивая сигарету Рэя и падая на его плечи, Колин продолжал сидеть, глядя перед собой невидящими глазами. — Мне жаль, ты знаешь, — тихо произнес Рэй, неуверенно укладывая ладонь между лопатками Тренера и поглаживая его по спине. Хоть раньше Смит и присутствовал на похоронах, и видел горе, это ощущалось совсем не так. Обычно он сочувствовал, выписывал чек, произносил пару добрых слов о человеке, и уходил. Ни боли, ни дискомфорта, лишь легкая скорбь. Но вот боль Тренера была другой — она пробирала до костей, будто своя. И больнее всего было от того, что он не мог помочь. Ни одни слова в мире, никакие деньги и молитвы не смогут заглушить крик родительского сердца. Он пережил свою дочь. Охуеть можно от таких мыслей. А Тренер живет с этим изо дня в день, и ко всему ещё и винит себя. Смит отвратительно поддерживал. Те крупицы слов ободрения, что он знал, сыпались будто песок сквозь пальцы. Он был совершенно бессилен. Ведь, в который раз нужно заметить: Колин не девушка в беде, не сопливый подросток, и вряд ли нуждается в фальшивых «я понимаю» и «всё будет хорошо». Хорошо, может и будет, но явно не у Лотти. Интересно, насколько сильно малышка была похожа на Тренера? — Я знаю. — Колин не обернулся, лишь тихо кивнув в ответ. — Они меня ненавидят за ее смерть. Я сам себя ненавижу. — Колин, ты же не виноват. Ты не… Черт возьми… — Рэй пытался подобрать слова, но те упорно ускользали, прятались от него по углам сознания, и он просто открывал и закрывал рот, будто большая выброшенная на берег рыба. — Я знаю, что ты так думаешь. Но я не смогу прекратить думать иначе. Если бы не я, она бы была здесь. — Тренер наконец повернулся, и ничерта не было ясно, то ли это слеза течет по скуле, то ли капля дождя. — Она бы, наверное, познакомилась с тобой. Ты бы ей понравился, она была очень дружелюбной. — Я даже не сомневаюсь, — тихо фыркнул Рэй, аккуратно перекладывая руку на шею Фарреллу. — Ты часто с ней играл? — Я тратил на это каждую свободную минуту, — тихо шепчет Колин, поджимая губы в конце фразы. — Я был строгим, неоправданно строгим отцом. Я столько ей не разрешал. Какая к черту разница расчесалась ли она и как хорошо заправлена кровать, если она счастлива? Рэй молча гладил его затылок, проходясь большим пальцем по короткому ершику волос и дрожащим от напряжения мышцам. — И она так смеялась, когда мы играли. А у меня не хватало времени, хоть и старался дать ей всё свободное, но… — Колин как будто не мог замолчать. Судя по всему, поговорить на эту тему ему было просто не с кем, и он копил это в себе, пока оно не вышло наружу. — А овощи? Шарлотта их ненавидела. А я злился, когда она их не ела. Представляешь, я был отвратительно строгим отцом. И часто не бывал на праздниках. Я, если честно, из всех был лишь на одном. Но она так красиво танцевала. Рэй, это… Тебе бы понравилось, она ходила в пижонскую балетную школу, и я так чертовски гордился ею. Смит грустно улыбнулся. Рана, которая, казалось, давно затянулась, оказывается кровоточила и зияла рваными краями. Как долго Колин молчал? — А еще она любила цветы и плела венки . Стереотипно, по-девчачьи, скажешь ты, но это я её научил. Мы как-то поехали на природу вдвоем, Астра осталась помогать маме и мы поехали в поле на пикник без неё. Выехали куда-то недалеко за черту города, но Шарлотте я наплел, что мы настолько далеко от людей, что кричи-не кричи — никто не придет. А она поверила и начала кричать. И я с ней. Мы так долго кричали, что сорвали голос. Но это было так весело. Рэй, понимаешь? А потом мы бегали и запускали змея. И когда устало лежали в траве, она бестолково тыкала цветы мне в волосы, а я подумал, что было бы здорово сплести венок. И научил её. Она так сопела над ним, так старалась. — Ты прекрасный отец, Колин, — тихо шепнул Рэй, аккуратно притягивая мужчину к себе и прижимаясь лбом к его виску. — Поверь, встретила бы она тебя, и твоя борода была бы украшена цветами, а на голове была бы куча косичек. Она в этом деле была мастер. — Тренер замолчал, устало переводя взгляд на свои руки. — Знаешь, моя самая большая мечта, это снова её обнять и услышать её смех. Рэй молчал. Внутри что-то нещадно болело, и он с удивлением почувствовал мокрые следы на коже. Конечно это дождь. Он никого не обманет, решив так. Ведь никто и не спросит. А изнутри жгло нещадно, и Смит готов был продать душу, чтобы вернуться в прошлое и просто… Нет, ему не жалко девочку. Маленький ангелочек спит спокойно теперь. Ему жалко Тренера. Сейчас он готов был отдать свою жизнь, лишь бы Колин смог снова увидеть свою маленькую Лотти. — Рэй, — тихо окликнул мужчина, поворачиваясь к Смиту и окидывая его проницательным взглядом, заглядывающим в самые темные уголки человеческой души, — я ненавижу тебя порой за то, насколько я тебе доверяю. Рэй не ответил, медленно и очень осторожно приближаясь к губам Колина и даря ему почти невесомый поцелуй. В нем не было страсти, пошлости и даже нежности. В нем было сочувствие. Понимание и молчаливое «я рядом». Рэй целовал так, чтобы Колин понял и почувствовал, что в этой боли он не одинок. Что его любят достаточно, чтобы делить эту боль на двоих. Дождь нещадно омывал улицу потоками воды, и люди бежали с ярмарки, весело крича и взвизгивая при раскатах грома. А Рэй прижимал к себе Тренера, нежно поглаживая его коротко стриженый затылок, и не смея отстраниться от этого сладкого поцелуя, пока Колин прерывисто дышал ему в губы, опаляя своим горячим дыханием кожу. Под струйками дождя намокала одежда, капли стекали по лицу, но Колину было всё равно. Они целовались под дождем, как какие-то слезливые подростки на очередном романтическом свидании под копирку списанном из «Дневников памяти». Почему-то вспомнилась Астра. Но уже не было больно от предательства. Не было больно от потери. Не было ничего. Сейчас Колин нежно притягивал к себе человека, любящего его сильнее, чем Тренер когда-либо заслуживал. И его это полностью устраивало, как и ощущение чужих влажных горячих губ на своих.