Fall On Your Knees

— Возрадуемся во имя спасителя нашего! Только благодаря огню возвышающихся свечей и преданным гражданам с промытыми мозгами эти двое обрели заслуженный мир и покой. Глядя на людей, чьи блестящие глаза были сосредоточены исключительно на проповеднике, который руководил их хором, рассеянно подпевая песнопениям, Майкл задавался вопросом, какова их цель. Рай? Конечно, вечная жизнь навсегда в руках Бога, в руках их создателя. Вечная жизнь была бы скучной, тысячи лет уходили бы впустую, пока духи сидели, скучая, слушая проповеди и стихотворения снова и снова в течение всех времен. Его губы задели ключицу мужчины, воротник рубашки наклонился влево, давая Майклу больше места для засосов. Его гладкая кожа выглядела восхищающе со следами укусов, впалыми в нее, разрушая более шикарный внешний вид, который она излучала. Она была усеяна синяками и пятнами крови от слишком сильных укусов, но Майкл не придает этому значения. Галлант все еще приспосабливается к этому. — Мы должны предать себя Господу! Ибо Он простит все наши грехи. Галланту было трудно сохранять спокойствие, зная, что все услышат его, если он издаст хоть звук. Он сидел на коленях у Майкла, член другого мужчины уютно устроился глубоко внутри него. Они сидели на самой задней скамье, и в здании было слишком темно, чтобы кто-нибудь мог их разглядеть, а также никто не мог их увидеть, потому что все прихожане сидели в основном, на передних рядах, желая услышать все, что говорил им проповедник. Галлант научился не общаться с такими как они людьми, которые верили, что Бог в конце концов спасет и простит их. Майкл вбил ему в голову, что они ошибаются, что за ними никто не придет. Сначала он не верил в Бога, но теперь испытывал невысказанную ненависть к человеку, которого они так любили. Ему было почти противно слушать то, что, честно говоря, никогда раньше его не беспокоило. Это было почти так, как если бы Майкл ввел химическое вещество в его мозг, заставляя его думать, что Сатана хороший, а Бог плохой. Удивительно, но он не имел ничего против этого. Никогда прежде никто не интересовался им, никогда не желал большего, чем просто его тело, которое оставляли после одной ночи без единого намека, что они были с ним, исключая отметины, оставленные на его коже. Будь то царапины, синяки, засосы, все что угодно, это была единственная близость, которую он когда-либо чувствовал, и он старался не впадать в депрессию после ухода тех людей. Майкл был первым человеком, которого он встретил, который любил его за него (но также и за его тело). Майкл не бросил его, не стал искать новую сучку через пару часов. Ему нравилось знать, что он чего-то стоит для кого-то, даже если это сын самого Сатаны. Майкл никогда не выпускал Галланта из виду, говоря ему, что он принадлежит одному человеку и только одному. Галант подчинился, он принадлежал Майклу. Он старался не двигаться слишком сильно, тихие всхлипы срывались с его губ каждый раз, когда он шевелился. Трудно было быть уверенным, что его никто не слышит; в церкви звучало эхо. Галлант надеялся, что слова пастора заглушат его «нечестивость». Его руки отчаянно тянулись к чему-то, чтобы схватиться за это, одна вцепилась в перила, другая вцепилась в рукав Майкла, когда его рука обернулась вокруг и погладила скрытый одеждой член Галланта. Он задохнулся и прикусил нижнюю губу, чтобы не застонать, случайно сдвинувшись на колени Майкла. — Пусть он простит нам наши ошибки. Наше прелюбодеяние, наше вожделение, нашу жадность и наш гнев! Зубы Майкла задели раковину ушей Галланта, на щеках появился румянец. — Ты слышишь его, куколка? — прошептал он на ухо Галланту, взяв его за другую руку и проведя ею по его талии. Галлант вздрогнул от слов, сказанных ему на ухо; у Майкла всегда был самый успокаивающий голос. Он слегка двинул бедрами, пытаясь добиться большего трения. Он понимал, почему Майкл взял его сюда, — в первую очередь, чтобы показать ему то, что было неприемлемо, но он склонен становиться довольно собственническим в обстоятельствах, когда речь идет о Христе, или, что более важно, если кто-то пытался развратить его малыша. — Что он говорит? Это неправда. Бог тебя не спасет, — было немного жестоко заполнять голову Галланта негативными идеями, но Майклу нужно было знать, полностью ли он ему предан. — Скажи это, — прорычал он, чуть приподнимая бедра, чтобы заставить мужчину, сидевшего у него на коленях, застонать. Галлант убрал руку с рукава Майкла и поднес ее ко рту, надеясь, что никто не услышит, как из его горла вырвался тихий вскрик. Другие люди этого не замечали, они были слишком сосредоточены на том, чтобы стать идеальным образом для Рая, куда они никогда не попадут. — Бог меня не спасет, — выдохнул Галлант, когда Майкл неожиданно снова двинулся. Рука, потирающая его промежность, не начинала двигаться быстрее, что делало блондина слишком нетерпеливым. Он знал, что нельзя двигаться без разрешения Господина, но ему нужно было что-то почувствовать. Галлант слегка приподнял бедра, прежде чем снова опуститься на член Майкла, и из его горла невольно вырвался стон. Майкл переместил руку, чтобы схватить Галланта за талию с левой стороны, его ногти впились в ткань рубашки. — Ибо Он — всемогущий! Тот, кто не последует его слову, будет изгнан в Ад! Майкл усмехнулся, снова приподнял Галланта и потянул обратно. Сдавленные стоны были достаточно тихими, чтобы их никто не услышал, но им было бы неплохо оставаться осторожными. У Галланта действительно не было пространства, чтобы передвинуться, и Майкл не мог перевернуть его лицом к себе, потому что ему нужно было чтобы он все время смотрел на сцену, подпитывая свое отвращение и гнев к хвалящему его мужчине. — В Аду нет места для этих богомольцев, — прорычал Майкл, от злости крепче сжимая бедра Галланта. Он стал тянуть Галланта вверх и вниз сильнее, едва осознавая, что он делает, его взгляд прожигал пастора насквозь, когда он произносил вероломские слова. — Я хочу, чтобы ты как можно чаще произносил имя Бога вслух. Ты меня понимаешь? Галлант изо всех сил старался не кричать и не стонать, закусив губу так сильно, что у него потекла кровь. Он попытался сосредоточиться на свете свечей или огромных картинах, которые поднимались по стенам и потолку. Это напомнило ему о том, что он изучал в школе историю искусств. Сикстинская капелла, вот и все. Это было почти слишком грандиозно, немного чересчур. Он узнал ангелов, учеников, Ноев ковчег. Он вырос на христианстве, его заставляли читать Библию и ходить в церковь, его бабушка надеялась, что это каким-то образом «исправит его». Мысль о том, что Эви заперла его в комнате, пока он не прочтет Откровения, еще больше разожгла ярость. — Я… Блять… Да, сэр, — выдавил он, его голова откинулась назад от удовольствия что Майкл внутри него. Сама мысль о том, что они, находясь в месте поклонения Богу, подпитываясь почти всеми семью смертными грехами, ну, нет нужды говорить, что это возбуждало его гораздо больше, чем следовало. Особенно он не забывал о том, что в церкви над ним властвует Антихрист. В комнате было жарко, как будто рядом с ними горел огонь или что-то еще. Это был не теплый огонь, а разъяренный очаг. Воображаемые искры кусали его каждый раз, когда он опускался обратно на колени Майкла. — Тот, кто не просит прощения, не получит доступа в Рай! Бог не желает прощать бесхитростных грешников! Несмотря на то, что он только начинал верить в то, что все это ложь, Галлант точно знал, что это ни капельки не правда. Было кое-что, чему он научился на уроках воскресной школы много лет назад: Бог любил всех. Неважно, ненавидел его Галлант или нет, он знал это точно. Все его служители и друзья говорят ему, что единственное, что вам нужно, чтобы попасть на Небеса, — это верить, что Он что-то делает для вас. Но теперь он лучше знал, что этого не происходит ни с кем. Мир бы, в таком случае, прекратился бы из-за смертей и разрушения человечества, повернувшегося друг против друга, потому что никто на этой проклятой грязной планете не знал, как кого-то любить. Они умели бы любить, но только самих себя. Кажется, что в том выживании на пригодность не будет союзников. Голос пастора разозлил его, и он попытался сосредоточиться на том, как Майкл шепчет ему на ухо и поднимает и опускает его. Все, что было сказано на сцене, было сопровождено ответным иском от Майкла, который бормотал все, что он думал, в ухо Галланта. В основном его фразы состояли из требований, чтобы Гал никогда не ослушался его и никогда не предавал себя Богу. С каждым толчком Галлант все больше предавал себя Антихристу. Галлант продолжал позволять непреднамеренному скулежу вырываться из его горла, Майкл не исправлял ситуацию, без промедления грязно разговаривая с ним. — Ты только мой, ты, грязная шлюха. Позволить мне трахнуть тебя вот так, на публике, в чертовой церкви. — Галлант громко застонал, когда Майкл впился зубами в нетронутую часть кожи на его шее. Галлант чувствовал, что становится все ближе по мере того, как Майкл набирал силу. Непрерывные тихие стоны и всхлипы слетали с его губ, и он даже похвалил себя за то, что не закричал. Вкус металла был на его языке, когда он продолжал кусать нижнюю губу. — М-Майкл, сэр… я… — начал он, но если бы попытался снова открыть рот, то наверняка закричал бы. Майкл шикнул на него и продолжил двигаться, его глаза горели яростью при каждом неверном комментарии священника. — Ты ведь понимаешь, что я тебе говорю? Тебе не позволено поклоняться никому, кроме меня. Я ясно выразился? — Только ты! Я поклоняюсь только тебе! — И в Его святом слове мы будем прощены во имя Иисуса Христа и в силе Господа.