Тогда мне было семь...

      Ветер подхватил тихий звон колокольчиков в серебряных волосах. Аметистами сияли глаза, приходившие во снах. Не было ни морщинки на бледном лице.       — Тимеа? — не узнавал он голоса своего, безвольно шепча не то вопрос, не то утверждение.       — Ты, верно, обознался, нет тут такой.       Не замечал Земовит, как дрожит её голос, как сжимает она кулаки, как пристально смотрит, будто и не на него вовсе.       Не замечал он и того, как побледнела и застыла на месте компаньонка. Она прижала руки к груди, глядя на Земовита с тихим ужасом.       — Что же ты говоришь такое? — Земовит не чувствовал холода и ветра вьюги поднимающейся. Шум в голове едва позволял ему слышать, заходящееся сердце отказывалось унять свой бой, а язык, точно пьяный, слушаться. Земовита мутило, и он непослушными руками сгрёб в охапку холодного снега, умыть лицо.       — Как же это? Тимеа, как?       Ничего не отвечая, она стояла, как вкопанная. Порывистый ветер сильной волной, точно стегнул хлыстом, подхватил локоны серебряные, разметая их и звеня колокольчиками.       Земовита всё сильнее тянуло к земле от навалившейся тяжести и тошноты. Как напившийся медовухи, он не мог подчинить себе отяжелевшее тело.       — Идёмте. Он, верно, не в себе, — опомнилась первой компаньонка и крепко вцепилась в руку своей хозяйки.       — Нет, нет, не уходи. После стольких лет, после всего… Я должен знать, — видя, как девчушка тянет прочь его Тимею, Земовит подался вперёд, протягивая к ней руку. Но в ответ ему был лишь взгляд, полный страха, ненависти, неверия и сомнения.       — Постой, Агра, — этот голос было невозможно перепутать ни с одним другим на свете. Земовит, тяжело дыша, из последних сил подался вперед, на коленях делая шаг навстречу.       — Разве не заслуживаю я правды? — чем дольше Земовит смотрел на нее, тем сильнее трескалась его уверенность в том, кого он перед собой видит.       Она смотрела долго и протяжно, не обращая внимания на дрожь и бледность стоящего перед ней на коленях Земовита, пока, наконец, с губ не сорвался тяжелый вздох, больше походящий на полный боли душевной стон:       — Ты не виноват ни в чем.       Она медлила еще с минуту, пока не развернулась, медленно направляясь в дом.       — Ты продрог и устал. Идём со мной.       Дом внутри был огромен. Много света, полы мраморные, убранства драгоценные, прислуга, что встретила их сразу у порога.       Земовит смотрел, но все вокруг смазывалось, только фигура Тимеи оставалась четкой. Видел он, как привычным плавным движением, даже не глядя, скинула она плащ лазурный, сняла шарф, легкий на вид, но теплый, и так же, не глядя, протянула его служке – совсем юному мальчишке, что тут же удалился. В то время, как другой помог снять ей уличную обувь и надеть другую: легкую, чистую.       Она не смотрела на Земовита, медленно шла по широким коридорам в платье белом, струящемся.       Агра шикнула на Земовита, что хотел уж было следовать за Тимеей:        — Обувь да одежду уличную оставь. Не чурбан же, в самом деле.       Дико было Земовиту сейчас. Какие приличия? Все, что хотелось ему, так это бежать следом, не отставать ни на шаг.       Оставив одежду, побрел он следом за Агрой. Не было больше ни радости, ни уверенности внутри. Девушка была как две капли воды похожа на любимую его, но ни взгляд, ни нрав не походили на нее прежнюю. Неужто притворялась так искусно? Или то не Тимеа вовсе, а сестра ее? Близнецы?       Просторная комната, куда привела его Агра, была погружена во мрак. Окна задернуты тяжелыми шторами от пола до потолка, и только камин горел ярко, да несколько свечей огромных на полу.       — Садись у огня, согрейся, — Тимея и сама опустилась в кресло мягкое, обитое бархатом красным, со спинкой высокой, точно трон. — Сначала поешь теплого, выпей чая горячего, отдышись, а после поговорим.       — Я столько ждал! Гонялся за… тобой? — в голове Земовита щелкнуло что-то, и шестеренки пришли в движение. Мысли, одна сквернее другой, стали появляться в голове, и, чтобы как-то унять дрожь в руках, вцепился в подлокотники посильнее, но сил в нем уже не было.       Тимеа молчала, устало наблюдая за языками пламени, что упорно облизывали только что подброшенные поленья. Тишину не нарушал и Земовит, с лица которого сошла последняя краска. Внутри него бушевала буря: злость и ненависть, скорбь и боль, любовь. Все перемешалось, выпивая последнюю способность держаться ровно.       Когда Агра принесла чай и поставила на небольшой отполированный деревянный столик между ними, Тимеа подняла взгляд на Земовита. Он сидел ни жив, ни мертв. И тогда она сама поднялась, беря в руки тонкую белоснежную чашу, поднося ее к мужчине.       — Выпей. Это просто чай из травок. Согреешься, успокоишься, — решив, что он боится отравы, она пригубила. После этого, поднеся чашу к обветренным и потрескавшимся губам Земовита, промолвила: — Пей.       Вместо ответа Земовит оттолкнул ее руки, сколько хватало сил. Тонкий фарфор выскользнул из рук Тимеи, когда горячий напиток выплеснулся ей на руки, и глухо упал на ковер, дав трещину.       — Не нужен мне ни твой чай, ни еда, ни тепло, — глаза его сделались стеклянными, невидящими, — и тем более не нужна забота твоя, притворная ласка. Не делай вид, что тебя заботит моя судьба. Скажи лучше, где моя Тимеа? Где мой сын? Осев на пол перед Земовитом, она рукой остановила Агру, что попыталась убрать чашу и разлитый чай.       — Твоя жена, сестра моя, мертва, а сын ваш, имя ему дала – Айдар, жив и здоров, ничего не помнит и бед не знает. Прилежно учится, любит читать и гарцевать верхом. Уверен, что я - мать его, и другой у него никогда не было.       — Неужто и вправду ты – та нечисть, что сломала нам жизнь? — сердце налилось теплом, и враз на душе стало легче. Сын его жив, а значит, эти годы не были прожиты зря.       — Я надеялась, что ты убьешь меня, пока была тем чудищем. В её теле не страшно умереть, ведь я почти не думаю, почти не помню себя. А главное, от боли нестерпимой готова на все, и смерть кажется избавлением, — она сидела, опустив голову, тонкими пальцами водя по сколотому краю фарфоровой чаши.       — Отчего ты сейчас не обращаешься? — Земовит упер взгляд в сгорбленную фигуру незнакомки, сжав кулаки посильнее.       — Я много лет не обращалась в нее, — потянувшись тонкой рукой к шее, девушка из-под платья достала цепочку железную, на которой висел кулон небольшой, но объемный. — Никогда не хотела знать, что внутри, но, чтобы там ни было, оно сдерживает монстра, но оставляет болезненные ожоги на моей кожи. Впрочем, эта боль - ничто…       — Если ты не врешь, то кого я выслеживал последний год? — Земовит подался вперед и, опустив широкую ладонь на затылок сидящей перед ним, подтянул к себе, второй рукой крепко хватая за предплечье.       Её широко раскрытые глаза смотрели на него так же, как когда-то Тимеа. Их цвет и блеск, их взгляд. Было невыносимо больно смотреть в них и понимать, что это не его любимая. Больнее всего было от того, что было нужно сделать. И легче от понимания не становилось.       — Я не смогла убить свое дитя, — девушка перед ним была встревоженная, ей было страшно, но видел Земовит, что она отвечает и рассказывает, зная, чем все закончится. Видел, что она ждала этого. Видел, что усталость и душевная боль в ней выплеснулись за края её чаши терпения.       — Хочешь сказать, что я видел не морок? Тот мальчишка и вправду?.. Но назвал отцом? — насколько Земовит хотел знать правду, сколь сильно старался разобраться, хоть и сам не понимал, зачем ему эти знания. Он не сможет простить или забыть ни дня из своего кошмара.       — Ты, верно, знаешь, как он был рожден, не так ли? — дождавшись легкого кивка, она продолжила. — Он не совсем человеческое дитя. В какой-то момент он стал взрослеть быстрее, а вместе с этим жажда его крови усилилась. Ему было вечно мало. Я пыталась, Земовит, правда пыталась научить его жить, но он помнил всё! Он помнил Тимею, тебя. Для него вы с ней так же были родителями. Айдара я забрала в ту же ночь, как он родился. Та, что подсказала мне эти чары, велела убить его, обещала, что всё закончится, но я не смогла. Ни в ту ночь, ни на следующий день, ни после.       Я забирала других и ночами приходила к своему сыну, чтобы накормить его, а Айдар все это время был с Агрой. К моменту, когда я решилась покончить со всем и освободиться от проклятия, я поняла – что все бессмысленно. Его смерть ничего не решит. Тогда я отправилась искать помощи, продолжая убивать и бесчинствовать, пока Агра не нашла мне того, кто даровал спасение.       Мой сын рос у вас с Тимеей на руках, а вы и не заметили подмены, — она усмехнулась с горечью и толикой злорадства. — Когда я поняла, что у меня нет больше сил терпеть эти адские мучения, а убить ребенка сестры я не могу, я пришла к ней. К Тимее. Это был один из тех редких часов, когда я была сама собой. Я пришла к ней, чтобы узнать – счастлива ли она? Крепко ли спит? Хорошо ли ест, после всего? Я не сдержала монстра внутри и, когда обратилась, могла думать только о беспощадной боли внутри и о своем сыне. До обращения я рассказала Тимее правду, а после захотела забрать ребенка. Но мальчик не был человеком изначально и рожден он был лишь с одной целью – принести боль. Этот младенец не мог противиться своей природе. Он даже не понимал этого. Мне не пришлось забирать его силой, ведь совсем скоро он поддался жажде крови – я не кормила его несколько дней, пытаясь прийти в себя. Мне он не мог и не может причинить боль, а вот Тимее… Вся любовь ребенка к матери испарилась, уступая место кровожадному монстру. Когда он насытился, я забрала его. Еще долго я не могла прийти в себя, прячась где-то в подвалах деревушки. Ярость и боль смешались внутри меня и все, что я могла – убивать. Пока в один день монстр внутри не уснул. Ненадолго, но это хватило, чтобы схватить ребенка и сбежать, незаметно под покровом ночи.       Земовит не перебивал, слушал, и только слезы без остановки бежали по его обветренным щекам.       — За что? — после затянувшего молчания только и смог на одном дыхании спросить он. Наверное, теперь это все, что он хотел понять.       — Мы с Тимеей были похожи во всем. Не только внешне. Мы были схожи нравом, нам нравились одни и те же вещи, занятия, люди. Я думала, что сестра такая же, как я – ее помыслы были чисты и невинны. Пока были живы родители, то давали нам все, что мы хотели. Нам нечего было делить.       А потом я встретила кое-кого и полюбила.       Он был не ровня мне, прислуга. Но мы были готовы на все, чтобы быть вместе, и, видя это, родители сдались. За два года они помогли ему устроиться. Да, он не стал ни высокого ранга, ни должности, но уже не был слугой. И, хоть моим матери и отцу было стыдно, они уже могли позволить нам быть вместе. Состоялась скромная свадьба, но нам не было нужно большего. И скоро я узнала, что жду ребенка.       Шли месяцы, я вот-вот должна была родить. Мой муж, Вейнар, был счастлив. Мы жили тихой жизнью, и я думала, что так будет всегда.       Наступил день родов. Я уже чувствовала, что ребенок начинает прокладывать себе путь. В тот день Вейнара не было, и я послала за ним. Когда служанка вернулась, она рассказала о том, что видела. Мой муж был с ней, с Тимеей. Но не по своей воле. Она обманом заманила его и опоила.       Когда на следующий день Вейнар вернулся домой, то все рассказал мне, но ни слова не сказал о поступке сестры. На что я призналась, что знаю правду. Он по доброте душевной решил, что предательство сестры сломает меня сильнее, чем предательство мужа. Все было улажено, мне нечего было ему прощать. Ни я, ни он не виделись с Тимеей после ещё долгое время. Наш сын рос, креп и радовал. Родителям мы тоже не рассказали ничего о случившемся, зная о хрупком здоровье матери и чувствительном сердце отца.       Но Тимеа не смирилась. Она сама пошла к родителям и все рассказала. Мама потеряла сознание и крепко ударилась головой. К утру её уже не было. Отец держался, но не долго.       Тимеа пришла ко мне. Умоляла меня, уговаривала и, в конце концов, угрожала. Я верила, что она не может причинить вреда, но она смогла. В ярости она схватила моего мальчика, лежавшего в колыбели, и… кинула его в первый снег. Он не пережил падения с высоты.       Нас с Вейнаром захватила боль и ярость. Отец, узнав о случившемся, помутился рассудком, а сердце его не выдержало – он упал замертво на месте. Тимеа исчезла в тот же вечер. Когда мы опомнились, её уже не было. Вейнар сразу же пустился на поиски. Ярость застилала ему глаза, и никакие мои уговоры не помогли. Я хоронила нашего сына одна. Шли дни, но Вейнар так и не вернулся, а моя скорбь росла. Она переросла в испепеляющую ненависть, и я обратилась к магии.       — Нет, Тимеа... Она не могла, — Земовит слушал молча, ждал, когда девушка закончит, пристально вглядываясь в ее лицо. И пусть вслух он сказал одно, но все же видел в ее глазах ту боль, то отчаянье, ту скорбь, что испытал сам. Где-то глубоко внутри он чувствовал, что она говорит правду.       — Я не жду, что ты поймешь или поверишь. Для меня это уже не важно. Просто закончи все, умоляю, — девушка закрыла глаза, по её лицу скатилась одинокая слеза.       Она схватила руки Земовита мертвой хваткой, прижимаясь к ним щекой. — Пожалуйста.       Но Земовит молчал. Он смотрел на нее широко распахнутыми глазами и не понимал, что ему следует сделать. Против своей воли он верил ей и, к своему ужасу, понимал ее. Но никакая правда не может заставить его разлюбить покойную жену. В их короткой совместной жизни было только хорошее. Она была полна любви и радости. Не было в ней ничего худого.       — Как твое имя? — все внутри застыло и не слушалось, потому каждое слово Земовит выталкивал из себя, сам не понимая, зачем ему это знать.       — Лимеа.       — Вот что, Лимеа, — хриплым, дрожащим голосом, едва разборчиво, начал Земовит, — я заберу своего сына, но прежде, ты расскажешь ему правду. Ту правду, которую он сможет принять. Но, что более важно, он должен знать, кто его родители, и что ты забрала его у нас. После мы уйдем, а ты останешься жить.       — Почему? — Лимеа сильнее сжала руки Земовита, словно это могло что-то исправить.       — Говорят, такие заклятия, как твое, не дадут умереть от своей руки. Никто из твоих людей не хочет взять на себя грех и потом расплачиваться за него, а я будто бы и право имею, но нет… — на губах его появилась горькая усмешка, — это будет слишком щедро с моей стороны. Ты будешь жить и мучиться. Проживать каждый день все заново.       — Я оступилась! Я всего лишь человек! — Лимеа отпрянула, неуклюже поднимаясь на затекшие ноги. — Я не могла оставить ее безнаказанной за всю ту боль, что она причинила!       — Но и скорбь не дает никому права решать чужие судьбы. Даже мне. И я, как и ты, буду расплачиваться за все свои грехи перед богами, когда настанет час.       — Я думала, ты понимаешь меня…       — Понимаю, но это ничего не меняет для меня, — как и Лимеа, Земовит поднялся, чувствуя, как слабы его ноги. Он больше не желал слушать объяснений и видеть её слез.       В тот день он покинул дом Лимеи и вернулся лишь спустя несколько дней, как и обещал, за своим сыном. Он был готов к тому, что мальчика придется забирать силой, но, к удивлению, Айдар добровольно пошел с ним. Он не говорил ни слова, рассматривая новоиспеченного отца аметистовыми глазами, такими же, как у его матери. Земовит знал - у них впереди много лет, чтобы начать все заново, забыть прошлое, попробовать начать жить.       Он так же помнил о втором ребенке, который давно превратился в монстра. Земовит надеялся, что их дороги больше никогда не пересекутся, но что-то внутри твердило, что им еще предстоит встретиться, и не было у него другого выхода, как уничтожить это создание скверны, заручившись помощью Рогдана. В одиночку он не совладает с ним.       Но пока у него было время. Время, чтобы научиться заново жить и любить.