Нечестивый союз

      Вторник — хороший день. Во вторник Джон никого не убивает.       Звонок поступает в Континенталь, портье переводит его на телефон номера, где Джон сидит у окна, безучастно уставившись в чашку остывшего кофе и слушая звуки безостановочно падающих капель дождя. Он снимает трубку, ожидая, что это Маркус, или, быть может, Уинстон, готовый мягко напомнить ему, что номер нужно освободить к десяти.       — Мистер Уик, — говорит голос со смутно знакомым русским тяжелым и резким акцентом. Но это не Вигго. Джон не утруждает себя ответом. — Мне... стало известно, что у меня кое-что из твоих вещей. Ошибка в описи, надеюсь, ты понимаешь. Досадная ошибка.       Джон прослеживает дорожку сбегающей вниз по стеклу капли.       — У тебя моя машина.       — Без единой царапины, не считая небольшого износа шин, за замену которых я с радостью заплачу. И, как я уже сказал, это всего лишь недопонимание. Мой племян... мой бывший племянник, скажем так, он оставил ее среди моих собственных машин. Я не знал об этом. Но теперь, когда мы оба отдаем себе отчет о случившемся, я хочу вернуть украденную собственность законному владельцу.       — Абрам Тарасов, — вспоминает Джон. Он так давно не слышал этот голос. Вигго всегда предпочитал держать своего адского пса подле, на коротком поводке. И все же Джону доводилось несколько раз работать на Абрама. И этого достаточно, чтобы понять, что у такого человека, как Абрам, ничего не бывает вот так просто. — Вот оно что... Ты просто отдашь ее мне?       — Я бы хотел избежать полуночного визита Бабы Яги, — усмехается Абрам. — Я старик, у меня хватает проблем со сном. Твоя ссора с Вигго...       — Я ничего не имею против Вигго, — обрывает его Джон. — Только против его сына. И это уже решено. Мы живем в мире.       — Нет, пока эта машина у меня на складе. Может быть, мы сумеем договориться? Я оставлю ее в доках — ты знаешь где. Она будет там ровно в полдень, если ты все еще хочешь забрать ее. И... надеюсь, ты не будешь возражать, если я не передам тебе ее лично. Учитывая наши обстоятельства...       — Бери гребаную машину и будь там в полдень, — обрывает его Джон.       Он откидывается на спинку кресла. Все кажется слишком простым. Может быть, так оно и есть. Может быть, они хотят, чтобы он ушел так же сильно, как этого хочет он сам?.. Он будет дома к полудню. И все закончится. Он вновь получит свой покой. Свою заслуженную пенсию.       — Я ценю это, Абрам, — нарушает он повисшую тишину. — Хорошего тебе дня.       — И тебе, Джон Уик. Наслаждайся своей отставкой.       Он не настолько глуп, чтобы предполагать, что все будет так просто. Внизу, в приемной Континенталя, он выписывается из номера рано. Харон одаривает его понимающей улыбкой и, протягивая чек, спрашивает, не нужно ли ему такси до места назначения. Уинстона нигде не видно. Справедливо. Они оба не слишком-то хороши в прощаниях.       — Такси было бы идеально, — говорит Джон. — Полагаю, вы уже знаете место назначения.       — Континенталь всегда старается предугадать малейшие потребности своих гостей, — улыбается ему Харон. Он вызывает такси. Прощается. Что-то в его тоне подсказывает, что он не думает, будто это их последняя встреча. Но Джон пропускает это мимо ушей. Больше это не его проблема       Он выходит из вестибюля на холодный воздух, под едва моросящий дождь, и не чувствует ни малейшего сожаления. Высокие двустворчатые двери отеля захлопываются за его спиной, завершая очередную главу его жизни. Такси уже ждет.       Внизу, в доках, ветер треплет куртку Джона, его волосы влажные и закручиваются из-за дождя. Он пришел на несколько часов раньше установленного времени. Беспечно, бесцельно, сейчас — он лишь человек, прогуливающийся по набережной, но другая его сторона — та, что всегда настороже — ищет засаду. Крыши домов, закоулки складов, на первый взгляд выглядящие покинутыми лодки. Как бы ни был осторожен Абрам, Джон еще осторожнее. Он всегда ждет предательства. И он его находит. Портовые рабочие движутся регулярно, словно приливы, и Джон просчитывает их предсказуемые перемещения, убивая время. Дождь ослабевает, оставляя за собой сырость и серость.       Опустив руки в карманы, он стоит у самой кромки воды, наблюдая за движением кораблей. Рядом проезжает фургон, водитель и рабочий хлопают дверцами, тихо переговариваются. Джон поворачивается в их сторону, слыша скрежет металла и приглушенные всхлипы.       — Осторожнее с овчаркой, — говорит один из мужчин, — она совсем бешеная. Сбежала, сука.       — Что со вторым? Питбуль?       — Чипа нет. Ветеринар считает, что его лучше всего усыпить. Если продашь здесь такую собаку, сам знаешь, где она окажется.       Джон отворачивается, теряя к ним всякий интерес. Мужчины начинают втаскивать клетки в здание. Сегодня эти собаки умрут. Не сегодня, так на ближайших собачьих боях, на потеху публике. Но это не важно. Это не его проблема. Он уедет, как только прибудет его машина.       И все же Джон ловит себя на том, что оглядывается через плечо, когда одна из собак вновь скулит. Черный, совсем еще юный пес, с шелковистыми даже на вид ушами и испуганными мокрыми глазами. К концу дня пес будет мертв. Джон вновь пускает руки в карманы и идет дальше.       Это не его проблема.       Машина прибывает в полдень, как и было обещано. Она в грузовике, связанная и спеленанная, как новорожденный ребенок; добрых пятнадцать минут уходит на то, чтобы снять всю шелестящую транспортировочную пленку и осторожно опустить машину на землю. Джона гораздо больше позабавил тот очевидный факт, что кому-то пришлось сесть за руль, пусть даже всего и на минуту, для того, чтобы загнать машину в грузовик. Наверняка у бедняги до сих пор шерсть дыбом стоит.       Шины явно новые. Курьеры Абрама уходят так быстро, будто Джон в самом деле собирается перебить их всех. Они боятся его. Но это не важно.       Он вернул свою машину.       Желание уехать немедленно деспотично стучится на подкорке мозга. Он очень хочет этого. Прошло несколько долгих дней, и вот — его покой, его дом так близки — лишь протяни руку. Он хочет сжечь одежду, оружие — кажется, будто они принадлежат не ему, а какому-то другому человеку. Он хочет забыть все, что произошло и вернуться к тишине, к безмолвию, в тень горя.       Он просто хочет домой.       Но поворачивает в другую сторону от доков. Едет медленно, помня о рабочих, и подъезжает к избитой, обшарпанной подпольной ветклинике на набережной. Он стучит в дверь — ответа нет. Она заперта. Джон оглядывается, но вокруг пустынно, ни единой живой души. Лишь шум прибоя и приглушенный скулеж собак.       Он коротким ударом разбивает стекло и входит внутрь.       Чтобы через несколько минут выйти с обреченным на смерть черным щенком на поводке.       Они идут домой.