Тея
– Господи, что это было? Она захлопнула за собой дверь и присела на стульчик. "Ребекка искала меня и нашла плачущей в туалете. И мы обнимались и разговаривали. Она переживала за меня". Тея прикусила губу. Столько избегать проблему, чтобы даже Ребекка заметила и снизошла до тревоги. Замечательный план. Тея понимала его абсурдность: злясь и обижаясь в начале, она не могла не видеть бессмысленность таких чувств. Ребекка попросту не могла ничего к ней ощутить и не была в этом виновата. Это Тея была недостаточно хороша для нее. И то, что у них не складывалось, не делало ситуацию легче. Тея начинала ненавидеть себя за то, как сильны её чувства, и за то, что уже давно потеряла над ними контроль. Она боялась, что они придавят ее своим весом и важностью, поэтому избегала Ребекку, которая их пробуждала. Только ночью, когда можно было плакать, не опасаясь, Тея позволяла себе отправлять девушке строчки из ранивших песен. И ей начало казаться, что Ребекка ищет её. Первая неожиданная встреча с девушкой напугала ее, вторая дала понять, что это не случайность. Ребекка действительно начала ходить по коридорам, в которых ей не было смысла находиться. Её аудитории были совсем в других концах университета, порой даже в других корпусах, но она задумчиво и печально бродила по коридорам, где училась Тея. Все время прятаться за Бетти не получилось, подруга вечной скалой не была, и в третий раз Тея столкнулась с Ребеккой, что в итоге и повлекло за собой встречу в туалете. Домой после нее Тея вернулась в смятенных чувствах. Ей было паршиво. "Наверное, даже забытые на неделю в кастрюле макароны и то по состоянию лучше, чем я сейчас" – устало думала она. "Что же со мной происходит? Почему… Почему я так схожу с ума по ней? Это ведь не контролируется. Мне страшно, очень страшно потерять себя в этих чувствах. Я прячусь в работе и учебе, сбегаю от самой себя и делаю вид, что в порядке, но на деле уже совсем не вывожу. Даже погруженная в себя и свои чувства Ребекка это заметила. Как скоро весь мой образ потерпит крах? Я не могу допустить, чтобы меня увидели слабой. Это же я… любимица Судьбы". Тея горько усмехнулась. "Похоже, бывшая любимица". Вера в то, что ей покровительствует Высшая сила, уменьшалась день ото дня. "Раньше я могла добиться всего, чего хотела. Я столько лет выбивала себе что угодно, столько лет клялась, что ни одна душа не заставит меня отдать контроль над жизнью. Родительское давление было тем, что я не хотела больше испытывать никогда. Но вот она я – отдавшая себя в руки любви, жестокой и холодной любви". Тея разогрела себе еду, вспоминая, как заботилась о ней Ребекка после побега из дома. "Она привозила мне вкусную еду, была готова срываться посреди ночи ради меня. И сейчас… она правда переживала за меня? Кем она меня видит, в конце концов? Говорит, что мы чужие, что не любит, а потом утешает и обнимает. Я просто хочу, чтобы ради ее внимания мне не приходилась страдать. Почему мне должно быть больно?". Элизабет_Миллс: "Ты свободна сегодня? Не хочешь прогуляться?". Сообщение от Бетти приятно удивило Тею. Они не так часто куда-то выбирались, подруга по большей части предпочитала проводить время дома. "Хотя, с тех пор, как она начала возвращаться к жизни, эти случаи участились", – поправила саму себя Тея, прежде чем ответить. Ледяной Чай: "У меня выходной, так что давай. Куда хочешь?". Элизабет_Миллс: "Обновить гардероб. Можем потом заехать куда-нибудь покушать. И я думаю, что хочу тебе кое-что рассказать". "А вот это уже очень интересно", – Тея прищурилась. Бетти крайне редко откровенничала о себе, и такой шанс нельзя было упускать. Ледяной Чай: "О, хорошо. Я заеду за тобой". Когда Тея приехала, Бетти встретила ее с двумя пакетами вещей. – Оо, а ты не с пустыми руками. Это куда? – поинтересовалась Тея. Бетти улыбнулась: – Вещи, которые я не буду носить. Заедем в Велью Вилладж по пути? – Конечно. Может, и я что-то себе пригляжу. – Да, теперь ты стабильно и неплохо зарабатываешь, можешь позволить, так сказать. Тея улыбнулась. Работа и ведение блога наладили ее финансовую жизнь до фазы, где ей уже не нужно было высчитывать каждую монетку на продукты. "Хорошо, что хоть этого я смогла добиться". Прогоняя тоскливые мысли, она хлопнула в ладоши: – Ну, тогда чего ждем? Пошли. В секонде они провели как минимум час, бродя между рядов вешалок и копаясь в одежде. Среди десятков одинаковых вещей из масс-маркета временами попадалось что-то яркое и необычное, за что обе девушки и хватались. Тея начала подмечать, какая одежда привлекает Бетти больше всего: свободная, не сковывающая движений, черная или яркая, с цепями, заклепками или какими-то вставками. Кожаные вещи, потертости на ткани или фланелевые рубашки явно попадали в список ее любимых вещей. – Как тебе этот? – Бетти покачала в руке вешалку с черным джинсовым комбинезоном. – Ты же знаешь, я тащусь по комбинезонам. Примеришь? – Ага. Спустя пару минут подруга вышла из примерочной. – Что скажешь? Тея придирчиво осмотрела её. – Неплохо, но я бы укоротила. И добавила бы ремень. Бетти покрутилась перед зеркалом. – Да, было бы классно. И тогда он подойдет к моим мартинсам. Возьму. Подобрав ещё несколько вещей, Бетти спросила: – А тебе что-то приглянулось? Тея с сомнением покачала головой. – Был один пиджак, но не знаю даже. У него цвет редкий, у меня нет подходящих брюк. Бетти просияла: – Если ты про тот карминный, то у меня есть похожие штаны дома. Приедем, посмотрим, померяешь. Беги давай за ним! Тее повторять не пришлось. Пиджак ей понравился сильнее, чем она призналась бы вслух, и сшит был будто на неё. "Даже если не подберу брюки, можно будет найти другой вариант", – уговорила она себя. Расплатившись, девушки заехали за едой в кафе, и поехали к Бетти домой. Та почти сразу же бросилась в комнату, к шкафу. Тея, посмеиваясь, двинулась за ней. – Где же, куда я их повесила? – бормотала Бетти. – Ого… Столько одежды, – Тея уселась на кровать, – кажется, я не видела большинство из нее на тебе. – Верно. Почти все, что я носила мы отдали в магазине. Эти же вещи я долгое время не могла носить, но теперь хочу вернуть свой гардероб. "Неужели я узнаю причину её перемен и поведения?", – Тее в это даже не верилось. Они с Бетти общались уже полгода, но подруга до сих пор была подобна раковине, которая упорно скрывала свою тайну-жемчужину, не позволяя проникнуть за створки души. – Нашла! Бетти довольно положила ей на колени брюки. Тея тут же сравнила оттенок с оттенком пиджака. – Хм. Вроде не сильно видно разницу. Еще бы на фигуру село. Она с нетерпением примерила их. Плотная ткань обтянула бедра. Тея присела и встала, убедившись, что в талии брюки сели идеально. – Боже, Бетти…они подошли! Та довольно прищурилась. – Тебе очень хорошо в них. Забирай. Тея порывисто стиснула её в объятиях. – Спасибо огромное, – и после, опомнившись, отстранилась, – ой, прости, перебор? Бетти покачала головой. – Нет. Я больше не боюсь твоих прикосновений. И, раз уж мы подошли к этому, мне нужно выговориться. Тея моментально посерьезнела, нутром ощутив, что подруга занервничала. – Ты можешь все рассказать мне, – поспешила успокоить она. – Знаю. Я никогда не замечала в тебе проявлений мизогинии или какой-то другой нетерпимости, поэтому и решилась. Ты будешь первой, кому я это расскажу, и мне очень, очень страшно и тяжело, – она поежилась. Тея осторожно взяла ее руку в свою. Бетти вздохнула и отвела взгляд. – Ты, должно быть, видела мои старые фотографии, где у меня совсем другая внешность: яркая, местами вызывающая. У меня был стиль и были силы отстаивать свое право на самовыражение. Я не была паинькой, и мне говорили, что я слишком бунтую против всего. Но я продолжала. И ошибочно принимала за свободу и крутость вечеринки, алкоголь и… – она замялась, – и секс. Сама выбирала партнеров, которых хотела, и не ограничивала свою сексуальность. А если кто-то стыдил меня за это, быстро посылался на все четыре стороны. Тея затаила дыхание. Бетти, казалось, перестала ее замечать, полностью растворилась в своем рассказе. "Будто смотрит фильм с собственным участием". Слушать о такой Бетти было непривычно, образ раскованной бунтарки не вязался с робкой девушкой, которая училась с ней. Голос подруги подрагивал, когда она продолжила: – Однажды я возвращалась с вечеринки. До дома была пара кварталов, и я решила пройтись пешком, проветриться. Это была обычная освещенная улица, и было даже не поздно. Я не была так уж сильно пьяна или откровенно одета, – Бетти будто оправдывалась, – Какие-то парни сидели на бордюре и пили пиво. Они засвистели мне вслед и крикнули пару оскорбительных комментариев. Я послала их нахер. И они вскочили, догнали меня и окружили. Тея похолодела, догадываясь, к чему идет рассказ. "Не может быть!". Она догадывалась, что Бетти боялась прикосновений, потому что кто-то ее обидел, но думала максимум на побои. Подруга не смотрела на неё. – Они начали шутить над тем, что я слишком дерзкая. Я пыталась оттолкнуть их. Был бы он один, это получилось бы. Но с тремя, да ещё и после алкоголя я не могла справиться. Мы ругались, но страшно еще не было. Я думала, что они такие же, как все мои знакомые: могут только ругаться, непристойно шутить и оскорблять. Они же перешли черту. Один начал лапать, и я ударила его. Все началось слишком быстро. Он словно взбесился. Я попыталась убежать, но меня схватили и затолкали в небольшой проулок. Тогда стало страшно. Он начал угрожать, что я должна перед ним извиниться… Телом. Его приятель струхнул и свалил, а второй встал на стреме. Я…я… Бетти задрожала. Тея увидела, что ее губы побледнели и искривились, сдерживая рыдание. Её затошнило от волнения. – Казалось, это будет вечно. На мне не осталось места, которое бы он не трогал. Так страшно и больно еще никогда не было. Он плюнул мне в лицо, когда закончил. Они бросили меня в том переулке. Грязную, липкую, с разорванной одеждой. Я помню холод и пелену между мной и миром...тело не слушалось, было чужим. Я не знаю, сколько лежала там. Хотелось никогда не вставать, умереть от отвращения к себе и боли. Тея невольно заплакала. Бетти затрясло еще сильнее. – Когда я пришла домой и рассказала все родителям, они не знали, что делать. Смотрели на меня в ужасе. Вызвали скорую и полицию. Мне не дали вымыться, пока не освидетельствуют изнасилование, и я чувствовала его прикосновения на себе и в себе. Мерзость. Полицейские вели допрос так, будто были уверены в моей вине. Они несколько раз спросили, точно ли я сказала им нет, просила ли остановиться. А я… Подруга сорвалась и разрыдалась, ее плечи рвано поднимались и опускались. Она согнулась, стараясь занять как можно меньше места, и обняла колени руками. – А я не просила. Когда он начал это делать, я не могла пошевелиться. Была в ужасе. Не могла ничего из себя выдавить, не то что ударить и убежать. И когда они это узнали, и то, что я пила, сказали, что я преувеличиваю… Что хотела этого, спровоцировала всю ситуацию. Дело, конечно, завели, но толку было мало. Тея обняла ее и начала гладить по голове, разделяя отчаяние. – Я несколько дней проводила в душе по полдня. Но сколько бы не терла мочалкой кожу, его следы, как ожоги, горели и отзывались. Я не могла их смыть, чувствовала себя грязной. Постоянно грязной. Родители не знали, как разговаривать об этом. Их тяготила вся ситуация. Они пытались поговорить, но каждый раз я замыкалась в себе. Они говорили, что не поддерживают полицейских, что это вина тех парней, но и мою вину видели в этом внушительную. "Ну зачем ты так вызывающе себя вела, привлекла их внимание. Почему весь твой бунт покинул тебя в тот момент?". Они жалели и осуждали, и я сама поверила в то, что это моя вина. Ведь трезвых, неприметных, хороших не насилуют. Тея яростно замотала головой и воскликнула: – Чушь! Это не так. Бетти не реагировала на ее прикосновения, только продолжала тихо плакать и рассказывать. – Я перестала выходить из дома. Залезла в одежду на четыре размера больше, не вылезала из неё неделями. Нарушилось ощущение своего тела, я могла днями не чувствовать от него ничего. Ни голода, ни температуры, ни тяжести. Словно бесплотный призрак. Побрилась налысо. Потеряла желание жить. Родители быстро положили меня в отделение психических расстройств. Там меня выхаживали. Со мной работала психотерапевтка, очень хорошая женщина. Она первая дала мне понять, что я, как жертва, ни в чем не виновата. Я не могла хотеть случившегося, не могла его спровоцировать. Это вина только тех, кто делал это со мной. Их решение и ответственность. Она помогла мне встать на ноги и начать дальше жить. Благодаря ей я заочно закончила школу и взяла год перерыва. А потом выяснилось, что у меня птср. Я боялась выходить на улицу. Боялась мужчин, прикосновений и темноты. Часто мне снились кошмары, боже, я переживала изнасилование по десятку раз на неделе, и каждый раз так реально, будто наяву. И иногда теряла связь с телом, ощущение его. Мы вылечили это. А потом родители решили, что мне будет лучше уехать. И мы переехали сюда. Бетти шмыгнула носом, замолчала, но взгляда не подняла. Тея вытерла слезы. "Что мне делать дальше? Как помочь?". Подбирая каждое слово, она неторопливо заговорила: – Я не виню тебя. Твоя психотерапевтка права, это вина исключительно тех ублюдков. Господи, как жаль, что с тобой это случилось! Солнышко, ты очень, очень сильная. И не заслуживала этого. Спасибо, что решилась рассказать это. Я с тобой, тут, рядом. Она сжала ладонь Бетти в утешительном жесте. – Все будет хорошо. – Да, – слабо откликнулась подруга, – знаешь, когда я увидела тебя в первый раз, удивилась. Ты выделялась из всех той желтой кофтой. У тебя был особенный стиль, и потому я решилась к тебе подойти. Я рада, что мы подружились, ты помогала мне чувствовать себя уверенно. И Джексон тоже… – Бетти запнулась. – Что такое? – Тея обеспокоилась из-за неловкости в голосе подруги. – Я думала, что никогда не смогу проникнуться симпатией к мужчине больше. Они все меня пугали, вызывали только отвращение и стресс. Я даже жалела, что родилась гетеросексуалкой, думала, что всю жизнь проведу в сепарации от любви, ведь девочки меня совсем не привлекают, а от мальчиков тошнит. Но Джексон так спокойно отнесся к просьбе не трогать меня и никогда не нарушал это правило. Он уважал меня и мои желания, и я никогда не интересовала его, как девушка. Он хороший. Тея улыбнулась. Бетти выглядела еще уязвимее, делясь этими мыслями, её хотелось уберечь от всей боли. "Они с Джексоном и правда хорошо поладили, у них много общих интересов. Было бы здорово, если бы его девушкой была она, а не Лили". Тея тут же одернула себя, запретив себе думать о таком. "Бетти делится со мной таким личным не для того, чтобы я их сводила". – Да, он очень добрый и заботливый. Я всегда была уверена в нём. Хорошо, что и ты стала. С нами тебя больше никто не обидит, не беспокойся. Бетти впервые за долгое время робко улыбнулась и посмотрела на Тею. Ее глаза из-за слез помутнели, словно на них наложили фильтр. – Вы оба такие смелые и сильные, потому и мне хочется стать вам равной. Вернуть себя и перестать бояться. – Обязательно вернёшь, обещаю. Лежа вечером в постели, Тея раз за разом прокручивала в голове рассказ подруги. "Полное отсутствие контроля над ситуацией, беспомощность и принуждение – это так страшно. Ни за что никогда не хотела бы оказаться в такой ситуации. Бедная Бетти, как ей было тяжело нести в себе эту тайну, эту проклятую черную жемчужину. Она уже сильнее, чем мы с Джексоном. Не знаю, как бы я справилась с такой ситуацией". Ледяной Чай: "Я много думаю над тем, что ты рассказала. Как себя чувствуешь? Могу ли я написать в инсте в общих чертах об этом? Или ты против?" Элизабет_Миллс: "Стало намного легче. Спасибо, что выслушала меня и поддержала. И конечно, не против. Знаю, что ты не будешь называть имен". Тея подскочила, словно получила разряд электричества в тело. На кровати быстро оказалась косметичка, лампа заняла положенное место, а образ, который крутился в голове, получил жизнь на лице и теле. Ледяной Чай: "Знаю, вам непривычно видеть посты такого формата, но у меня привычка делиться мыслями по поводу того, что вызывает эмоции. Сегодня причиной макияжа и этого текста стало изнасилование. Мне повезло не сталкиваться с ним в жизни и, надеюсь, что никогда не столкнусь. Но сегодня я разговаривала с жертвой изнасилования. Её боль разрывает мне душу, и я очень сильно хочу, чтобы ни один человек не переживал такой опыт, как эти жертвы. А еще хочу, чтобы исчез виктимблейминг. Кому вообще в голову пришло перекладывать ответственность за преступление на жертв? Изнасилование не то действие, которое можно спровоцировать. Это акт принуждения, унижения, власти и взятия контроля над чужим телом и жизнью. Вина должна лежать только на том, кто это сделал. Дорогие, если среди вас есть жертвы, знайте – вы ни в чем не виноваты. Понимаю – страшно, понимаю – больно, но вы не одни. Вы сможете справиться с этим. Обратитесь за помощью, ниже я оставлю контакты центров помощи. И пожалуйста, не молчите. Те, кто обвиняют в произошедшем вас, хотят заглушить голоса жертв, поэтому не дайте им это сделать. Этим вы спасете не только себя, но и многих других девушек. Преступник должен быть наказан. С любовью, ваш Чаёк". Тея прикрепила все необходимые ссылки и контакты и опубликовала пост. Ей очень нравился образ, который она воплотила на себе. Бетти, словно ожидала публикации, первая поставила лайк. Спустя пару минут от нее пришло сообщение: Элизабет_Миллс: "Слушала эту песню месяцами, она в точности описывает то, что я чувствую. «Вот почему они зовут меня угрюмой девушкой? Они не привыкли плыть в глубине спокойных морей. Он вышвырнул меня на берег, забрал мою жемчужину и оставил только опустевшую раковину. Здесь слишком всего происходит, но под волнами, в синеве моего забвения, спокойно».Ребекка
– Знаешь, мой круг общения расширился. Я тебе не рассказывала раньше, но в начале года мы познакомились с девочкой. – Правда? Это очень хорошо, – мама ожидаемо обрадовалась, – и как же ее зовут? – Тея. Она хорошая. Уверенная в себе, напористая и яркая. – Поэтому вы и начали общаться, да? Вряд ли ты сделала бы первый шаг. Ребекка фыркнула, ведь мама попала в яблочко. – Ты как всегда проницательна. – Я же знаю, что ты решила оградить себя от мира, не выходить за рамки вашей компании и ни с кем не знакомиться. Это неправильно. Тебе давно пора двигаться дальше и простить себя. Она тебе нравится? Голос женщины приобрел искрящийся интерес. Ребекка поморщилась и погрустнела. "Ох уж эти мамы. Будто нельзя просто дружить. Хоть и не в моем случае, но все же". – Она хороший человек. В общем, – она сменила неудобную тему, – у меня есть проблемы с Теей. Все наше общение с самого начала было неустойчивым, как качели. Мы до сих пор ходим по краю ножа: то все хорошо, то катастрофическая задница. Мама посерьезнела: – И сейчас у вас что? – Я не знаю. Мы поссорились, но, несмотря на это, общались через песни. А пару дней назад вживую разговаривали. И мы не то чтобы помирились, но не злимся подруга на подругу. – И ты хочешь знать, что делать? Ребекка покачала головой, забыв, что мама не может увидеть её через телефонный звонок и океан. – Ты скажешь поговорить, прийти к согласию и обеим извиниться. – Люди обычно так и решают проблемы. Ты не хочешь извиняться? – Не в этом дело. Страшно, что наше общение никогда не станет устойчивым. Я хочу с ней общаться, но не хочу ранить. Есть вещи, которые я не могу тебе сказать, но они накладывают определенные ограничения на общение. Мама придала голосу строгости: – Ребекка, что я тебе говорила о чувствах других? Ощущая себя ребенком, которого отчитывают, девушка пробормотала: – Я не могу их контролировать, это не подвластно мне. – Следовательно? – Это не моя зона ответственности. – Ну вот. Тея знает об этих, как ты сказала, ограничениях и том, что их вызывает? – Да. Мы многое пережили в нашем общении, – она невесело усмехнулась, констатируя, – думаю, у меня уже нет никаких тайн от нее, она все узнала. – Тогда только она решает продолжать это общение или нет. Если она не ушла, и ты хочешь общаться, значит, ваш интерес к общению взаимен. Перестань накручивать себя. Нельзя бояться вечно. Ты не запустишь апокалипсис, если будешь делать то, что тебе хочется. "Как знать: разрушение чужого ментального состояния тоже апокалипсис, пускай и в рамках одного человека". Ребекка тяжело вздохнула и поспешила ретироваться. – Ладно. Спасибо, мам, я ценю, что смогла поговорить с тобой об этом. – Подожди, не сбегай, как ты любишь. Может быть, пригласишь на каникулы к нам свою компанию? Нам будет скучно без тебя на Пасху. – О, – девушка растерялась, – не знаю, Пасхальные каникулы еще не скоро. Я подумаю. – Обязательно подумай. И, Совушка моя, если тебе что-то будет нужно, всегда звони. Мы рядом и поможем. Ну и не бойся любить, – Ребекка могла бы поклясться, что мама подмигивала. Она еще больше смешалась. – Ну ма-а-ам, все, закрыли тему. Спасибо большое. Мне пора. Люблю вас. Папе привет, и Гроэль тоже. – Передам. Люблю тебя тоже. Пока! В последние недели состояние Ребекки сложно было назвать спокойным. Её терзали вина и сотня мыслей "а что если", в голове задавались одни и те же вопросы, ответы на которые уже опостылели. Беспросветно непонятная ситуация с Теей тревожила. Друзья не могли помочь, как бы ни хотели, а медитации давались сложнее с каждым днем. Потому, в пике своего напряжения, Ребекка и позвонила матери, надеясь, что мудрость взрослой женщины хоть немного успокоит её. Но разговаривать с мамой было нелегко. Ребекка давно отвыкла откровенничать с ней и воспринимала некоторые фразы, как осуждение. "Конечно, мама ничего такого не хотела", – осознавала она, – "но она ведь не знает всего, что творилось с её дочерью, когда та отстранилась. Пусть думает, что пессимизм и страх любви мои самые большие проблемы. И почему вообще страх любви? Я не боюсь любви, просто не люблю её. Она лишь причиняет боль и разрушает дружбу. Вот потерять друзей я боюсь". – Жалкая, – сказала она, подойдя к зеркалу, – не можешь принимать помощь, все воспринимаешь болезненно. Мама права, ты лишь трусиха, не приспособленная к жизни. Ребекка отчаянно ненавидела то, что слишком глубоко увязла в трясине своих мыслей и проблем. Мама верила, что одна любовная неудача не играет большой роли, что можно и нужно идти дальше. А Ребекка не могла. Любовь стала айсбергом, который потопил её в ледяных волнах. Все близкие подмечали, что Ребекка застряла на месте и полностью дезориентирована, совершает одну ошибку за другой. Они, эти сочувствующие наблюдатели, всегда знали, как следует поступить, знали и советовали ей. А Ребекка продолжала шагать по подиуму из грабель, демонстрируя, как ещё сможет усугубить свое положение и усложнить жизнь другим. Песня, которую Ребекка не слушала со времен начала своей влюбленности, играла в ее наушниках уже не первый день. – Хотела бы стереть воспоминания, чтобы перестать чувствовать себя пустой. Хотела бы, чтоб это дерьмо не было заманчивым, но трудно сопротивляться множеству вещей, которыми я могу сделать хуже. Хочу отпустить, но чувствую, что застряла. Так что всё, что я могу – наполнить чашку и сидеть в одиночестве, надеясь, что никто не отвлечет. Ребекка сидела во дворе рано утром и вместо медитации тихо пела давно выжженные на сердце слова: – Это просто реальность, не лги мне. Да, я облажалась, но не хотела этого. Гадаю, достаточно ли хороша, но, может, я слишком много пила, курила, глотала. Тону в своих сожалениях. Правила, которым никогда не следую, притворяюсь, что завтра нет. Хотела бы, чтоб завтра не существовало. "Отправить что-ли Тее эту песню?" – мимолетная мысль тут же исчезла в нахлынувшем припеве. – Но я пуста внутри и не хочу жить, но слишком боюсь умирать. Да, я пуста внутри, просто не чувствую себя живой. И я не хочу жить, но слишком боюсь умирать. Ребекке было больно. Не так, как от происходящего вокруг и внутри хаоса, а хорошей, привычной за эти несколько лет, перманентной и от того легкой болью. Новый пост Теи застал её на работе, когда она ожидала приготовления ужина для семейства Кэмпбелл. Пост был очень хорош, затрагивал сложную, страшную, но ужасно актуальную тему. Тея вновь показала, как сильно ее злит насилие и дискриминация. Ребекка с восхищением рассматривала образ на фотографиях: отпечатки черно-красных ладоней покрывали её плечи, хватали за шею, удушивая, ложились на правую щеку и подбородок, а затем скрывались в линии роста волос, которые кто-то тянул. Из равнодушных до мурашек глаз вытекала слеза. Тея выглядела, как сломанная кукла, манекен, а не живая девушка. "Свои чувства и идеи в макияжах она доносит чётче некуда", – Ребекке тут же захотелось обнять Тею и защитить от любой боли. "Только как быть, если добрую половину этой боли я сама же причиняю? Бедная, бедная моя девочка. Почему ты не выходишь из головы теперь? Почему так страшно тебя отпустить, потерять? Как застрявшие в паутине мухи, мы лишь брыкаемся, а освободиться не можем, ни ты, ни я. А я ведь знала, что так будет. Не доглядела, допустила. Права ли мама в том, что нужно общаться, пока Тея сама мне не откажет? Как Анжела терпела меня столько времени? Как же ей было тяжело: хотеть оттолкнуть из-за влюбленности, при этом бояться потерять из-за дружбы. Теперь я понимаю, как ей было плохо и сложно. История повторяется, но уже с другими на главных ролях. Как, как же мне разорвать этот порочный круг?". Запахло подгоревшим ужином. Ребекка подорвалась с места, запоздало понимая, что ушла в свои мысли так надолго, что пропустила момент, когда блюдо надо было вынуть из духовки. – Чёрт, черт! – выругалась она, когда из духовки в лицо ударил пар. Запеченный лосось покрылся неаппетитной темной корочкой, и подавать его на стол было никак нельзя. – Твою мать, – Ребекка растерянно поставила форму на доску и оглядела кухню. На плите томился сливочный соус, который она хотела подать к рыбе, и ингредиенты для салата были подобраны вполне определенные. "Придется менять всё меню или искать замену лососю?", – девушка кинула взгляд на часы, – "я тогда едва-едва успею к ужину, если повезёт". Она метнулась в соседнее помещение, чтобы проверить, остались ли креветки. "Пожалуйста, пожалуйста, пусть они будут", – Ребекка чуть ли не заламывала пальцы. В холодильнике было много продуктов, но, как назло, рыба закончилась, оставляя всю надежду на креветки. Их было не так много, как хотелось бы Ребекке, но она готова была довольствоваться и этим. Едва успев в срок, она сервировала стол в гостиной и подала семье ужин. Мистер Кэмпбелл удивленно посмотрел на пасту с креветками, но ничего не сказал. Ребекка удалилась прибирать кухню. После ужина хозяин подошел к ней. – Ребекка, объясните, пожалуйста, смену меню. Она подняла на мужчину взгляд. – Мне очень стыдно, но я испортила лосося. Он подгорел, – она показала на рыбу, до сих пор стоящую на столешнице. – Вы не заболели? Как себя чувствуете? – В порядке, спасибо. Извините за нарушение меню, я знаю, как вам это важно. – Вы раньше никогда не ошибались, у моей семьи не было замечаний к вам. Я не виню вас, но хочу выяснить, что случилось у хорошей работницы. Ребекка виновато выдохнула: – Я позволила личным проблемам просочиться в работу, задумалась и потеряла счет времени. Обещаю, разберусь с этим и больше такого не повторится. Мистер Кэмпбелл кивнул. – Хорошо. Не хотелось бы, чтобы подобное повторялось. Ужин был вкусным, спасибо. И, Ребекка, разберитесь с лососем, раз он не пригоден в пищу. – Хорошего вечера, мистер Кэмпбелл. Уставшая и расстроенная, она вернулась домой. Анжела вышла встречать её, безгранично родная в свитере с котенком и носочках с отпечатками лапок. Плохой настрой Ребекки испарился почти без осадка, стоило ей увидеть улыбающуюся подругу. – Хэй, – она повесила парку, – хочешь поужинать лососем? Анжела фыркнула: – Тебе зарплату едой начали выдавать? Бекки, нам за дом рыбкой не заплатить, но я попытаюсь, – она крепко прижалась к Ребекке. Та с щемящим сердцем поделилась неудачей: – Умудрилась подпалить его. Пришлось быстро думать, что приготовить им на ужин. А лосося сказали утилизировать. Он не так сильно подгорел, можем съесть. Зачем выкидывать. Анжела забрала рыбу в контейнере и отнесла на кухню. – Не расстраивайся, у всех бывают неудачи, – ласково произнесла она, – повара-растяпы иногда попадаются даже форели и голубому тунцу. Но я о тебе позабочусь. Ребекка расхохоталась: – А я думала, ты меня утешаешь, а не его. Вот как ты любишь меня, Вишенка, да? Анжела вернулась в коридор и щелкнула её по носу. – Конечно, люблю. Особенно, когда ты выглядишь лучше, чем подгоревшая рыба. А то зашла с таким лицом, что непонятно, кого из вас пережарили в духовке. "Она потрясающая", – несмотря на первую неудачу на работе и бардак в мыслях, Ребекке больше не хотелось грустить. Вместо этого хотелось переодеться в уютную кофту, поесть, приготовить им с Анжелой горячего шоколада и пойти смотреть новую серию недавно начатого аниме.