Воин своего Бога

Возможно, будь его связь с Царицей достаточно прочной, то сейчас он смог ощущать её осуждение чем-то большим, чем кусачим холодом Снежной. Осуждение, недовольство, боль — что-то из этого могло окутать его душу хоть на мгновение, и он бы убежал в снежную бурю, вьющуюся за каменными, неровными широкими стенами, тянущимися от одной новорожденной горы до другой. Убежал, чтобы его схватили ледяные руки его бывшего божества и встряхнули, и затем он бы услышал: «Почему?». Неизбежность этого вопроса казалась ему достаточно чёткой. Однажды на поле боя ворвётся Царица, обдует дыханием миллелитов, чьи тела тут же заледенеют статуями и раскрошатся ледяной кристальной пылью. А спустя мгновение к ней ринется Моракс, и начнётся битва, что закончится неясно когда. Чайлд не знал, когда именно. Но сама мысль о том, что близится день, когда он встанет против Архонта в битве не на жизнь, а на смерть, и сможет победить — его будоражила. Его связь с Царицей истончилась ещё когда его тело пронизывала смертность. Сейчас же, с каждым новым часом, новым днём, новым годом — всё менялось. В день, когда Моракс обрушил на границу со Снежной два каменных копья, пряча меж ними полную фатуи деревню, Чайлд ощутил успокоение. Миг, когда земля под ногами дрожала, когда левиафаны били по воздуху нефритовыми хвостами, и когда сам Чайлд находился среди миллелитов, а не в той деревне, где от ударной волны снесло несколько домов и заживо похоронило часть агентов, всевозможные сомнения его покинули. И он смотрел на то, как в тёмном, звёздном небе извивается дракон, с янтарной волной света, бегущей по его чешуе. Всё было правильно. Всё было так, как должно было быть. Неизбежно, судьбоносно, без лишнего. С того момента, как холод смертью хлынул на войска Ли Юэ, он наконец смог ощутить чистоту собственного сознания. На землях Снежной, дрожащих от мощи каменных копий, от грохота лап левиафанов, от бойни, разворачивающейся на каждом участке земли, Чайлд парил. Рассекая толпу, разрезая тех, с кем ранее был одной веры, он дышал их кровью, он дышал холодной яростью Царицы, не сомневаясь, что она видит его. Она наблюдала за ним и желала уничтожить, но пронизываемые янтарной силой Моракса земли не подпускали, врезаясь в ледяные когти. Первый день кончился до ужаса быстро, и стоя в разрушенной, окровавленной деревне, смотря на последствия развернувшейся битвы, Чайлд ощущал смертоносный запах от самого себя. Сила Осиала трепетала в теле — пока ещё непривычно, но побуждая к продолжению. А из-за деревьев возвышались скалы и протянутая между ними полукругом каменная, толстая стена, высотой будто бы до самого неба. «Ты молодец, Аякс» — ему показалось тогда, что Моракс обхватил его со спины и любовно прошипел это в самое ухо. И не важно то, что в небе до сих пор он сверкал золотом, рыча оглушительно, предупреждающе. Чайлд посмотрел на тела фатуи, на тела миллелитов, на знакомые бревенчатые дома, на разорванный и втоптанный в промёрзлую, покрытую инеем траву флаг с четырёхлистной эмблемой Фатуи, и позволил себе погрузиться в это мгновение всем своим существом. Позже, спустя ещё несколько дней игр в догонялки за фатуи на захваченной и изолированной территории, ему удалось забраться вверх на стену. В ней уже появились лестницы и несколько быстро обустроенных при помощи Гео Глаза Бога комнат для наблюдения. Но его волновало другое. Еловый лес редел перед ним, открывая вид на снежные, небольшие пустоши, кончающиеся ещё лесами, снежными холмами, ледяными и смертельно-бурными реками, горами. А вдалеке, под кристальным, прозрачным небом, в белом тумане виднелся мираж — стены столицы казались далёкими, и достигнуть их можно было лишь умерев. Вызов. Игра сознания Чайлда, но азарт не позволил ему не задуматься над этим. — Я скучал, — выдавил он внезапно, и рядом тут же возникло тепло, сносящее ярость Царицы. Чайлд сглотнул, нащупывая своей рукой чужую, с когтями и золотыми узорами. Глаза слезились, и то ли от чувства ностальгии, то ли из-за общего, тоскливо любимого сердцу великолепия. Он отвернулся, когда его руку подняли, а костяшек коснулись горячие губы. Моракс уставился на него в ответ, как ожидая, и Чайлд прикрыл глаза, усмехаясь. — Мне хочется посмотреть больше. Когда он вновь посмотрел, то золото глаз полыхнуло огнём и обратилось к чаще перед стеной — ещё не захваченной и необследованной как следует. Затем Моракс снова поцеловал его в руку и проговорил: — Возвращайся. — Конечно, — улыбнулся Чайлд, обхватывая его ладонь и притягивая за неё к себе, чтобы поцеловать в ответ. Моракс медленно кивнул, и по его лицу пробежало такое тёмное выражение из смеси страха и вожделения, что Чайлд не удержавшись, добавил. — Сделаете нам небольшую пещеру в одной из скал? От такого предложения Моракс на мгновение потерял самообладание, рассыпавшись в весёлом смешке, но когда поднял взгляд, то тот горел тем, что проникло под кожу Чайлда, прямо в кровь, и разогрело его сердце. — Всё для тебя, — пророкотал Моракс, довольно, но голодно. Ещё раз запечатлев поцелуй у него на губах, Чайлд растворился водой и потоком унёсся вниз по стене. Он вернулся через пять дней, полных холода, затаившихся фатуи и цапающей за ноги и руки силы разгневанной Царицы. Вернулся, пропахший снегом, морозом и застывшей кровью. Вернулся с сияющими голубым венами, чувствуя, как океан, впервые стал меньше на каплю. И эта капля дала ему то, чего он так хотел. Измотанный, раненный, взобрался на каменную стену и спустился с неё к окружённому янтарным щитом лагерю. Не успев переступить его границу, оказался схвачен сильными руками. Лагерь исчез, а перед ним действительно показалось чрево пещеры, изнутри горящей кор-ляписом и полуночным нефритом. — Я вернулся, — прохрипел он, цепляясь за руки, утащившие его в сторону мягкой лежанки из одеял и подушек, на ощупь казавшихся бесценным шёлком. Глаза горели от усталости, мышцы ломило, но Чайлд не мог отдаться на волю бессознательному, когда Моракс так урчал, согревая его обмёрзшее тело, обвивая появившимся хвостом. Всё же набравшись сил, он поцеловал его, позволяя проникнуть тонкому языку в свой рот, и провалился во тьму. В следующий раз, когда он открыл глаза, за стеной высились ещё две скалы, а над чащей сияла снежная звезда, обрушивающая на деревья ледяные глыбы, уничтожая, ломая. Однако в первую секунду пробуждения Чайлд увидел не Моракса, а лежащий рядом на подушке конверт — письмо от Тони.

***

С того момента, как он увидел границу со Снежной, то в полной мере осознал то чувство, своего нового вечного спутника — страх. Моракс боялся, но не Царицы, не предстоящей войны, а того, что может наступить день, когда Аякс сгинет в битве. И когда тот захотел отправиться в одиночку в ещё не захваченную чащу, этот страх усилился. Но разве мог Моракс запретить? Разве мог заставить Аякса остаться? У него было множество оправданий, которые на деле не стоили ничего, и он должен был позволить Аяксу выпустить самого себя за пределами. Потому он не смог выдавить из себя ничего, кроме просьбы вернуться. Это был первый, но далеко не последний такой раз. И, вероятно, за каждый из них, за очередную победу над собой, он будет вознаграждаться. Он не видел, как Аякс стремительной рекой рассекал чащу, но он ощущал, как Царица гневается сильнее, как её нападки на него усиливаются и как под её мощью трещит янтарный щит. А ещё он слышал, как в его честь отнимаются другие жизни. Аякс молился ему каждый момент своего отсутствия, не словами, больше подсознательно, и его голос сливался с криками умирающих от его рук в такую симфонию, что Моракс рокотал, не в силах сдерживаться, подпитываясь, распаляясь, усиливая контроль над новыми землями. А в снежной буре мелькал ледяной взгляд Царицы — она смотрела на него с яростью, от какой простые смертные леденели сердцами. Богиня Любви, но свою любовь ей жертвовать Моракс не собирался. Ведь она так прекрасно подпитывает его самого, позволяя ему проникать глубже в мёрзлые земли, противостоять холоду, защищать собственных воинственных детей и своего Аякса, продолжающего смертельной волной захлёстывать последователей Царицы. А когда Аякс вернулся, то от него так восхитительно пахло чужой смертью, что Моракс едва не терял контроль, утаскивая его к себе. Молодому бессмертному нужен был отдых, но сила в его теле текла приятным потоком даже в его бессознательности. Моракс склонился над ним, не желая отпускать из своей хватки и продолжая вдыхать, отыскивая среди запахов льда и крови запах настоящего Аякса, уже смешанного с его. Цисин — какая грубость. Исчезновение Аякса встревожило их настолько, что они не гнушались намекнуть ему, Мораксу, что, возможно, тот сбежал. Это было почти что смешно, поскольку этот намёк он едва расслышал за очередной молитвой из той чащи. Предатели не могут с таким чувством возносить своего нового Бога. Пять дней не так много, но они показались Мораксу бесконечными. Поскольку как бы он ни был воодушевлён, а страх грыз край сознания, напоминая ему, что он не так всесилен, как ему бы хотелось думать. Всплывающие картины того, как Аякс, терзаемый силой Осиала, лежит на земле, плавали миражами перед его внутренним взором мимолётными кошмарами, жестоким напоминанием. Непростительная ошибка, которую он допустил, и которую не должен повторить ещё раз. Потому его наказание — бесконечный страх, грозящий взрастить в нём то чудовище, которое даже Аякс не сможет полюбить. Но он справится. Как и Аякс справится со своей человеческой, смертной тоской. Всему своё время. А времени у них — целая вечность. После того, как он отмыл пятна крови и раздел Аякса, он завернул его в одеяло в их импровизированном ложе, мимолётом прослеживая пальцами его мерцающие голубым вены. Опять перед глазами вспыхнула та картина, но теперь уже с белоснежными крыльями Барбатоса. Если всё опять повторится, то справится ли он без его помощи? Он зажмурился, не желая об этом думать. Печать должна была помочь, а он сделает всё возможное, чтобы не допустить этого. Предел может установить только сам Аякс, и Моракс был уверен, что того не подставит благоразумие. Только бы не утонул в собственных чувствах, что затуманят ему разум. Возможно, стоит попросить его пока что не повторять ту вылазку: Царица не отличалась терпением, особенно в гневе, и сейчас их встреча с Аяксом может обернуться для него сильным ударом. Бессмертный, но с душой человека. Хоть и израненной Бездной. Моракс поцеловал его в прохладный лоб, заставляя себя расслабить хвост, и повернулся к выходу из пещеры. Там стояла фигура, и он нехотя поднялся, отстраняясь. Как бы не велико было его желание проводить с Аяксом как можно больше времени, но халатность в войне приведёт к краху Ли Юэ. — Властелин Камня, — поклонилась Гань Юй, и её нечитаемый, скрывающий в себе любопытство взгляд метнулся вглубь пещеры. Моракс вполне красноречиво закрыл вход в пещеру янтарной стеной, и Гань Юй поспешно отвела взгляд, не задерживаясь им на спящем — и уже скрытом — Аяксе сильнее нужного. — Так он вернулся. — Сообщи Цисин, — мотнул головой Моракс, выходя из-под свода пещеры на небольшую пологую площадку перед ней. Гань Юй послушно последовала за ним и кивнула — наконец успокоятся. Он понимал, но это не значит, что его не раздражало. Он кивнул на конверты в её руках, и ему их тут же протянули. Первое — в желтоватом плотном конверте, с именем Аякса в уголке. Моракс задержался взглядом на марке — нарисованном изображении порта Гавани. То ли на самом деле, то ли показалось, что он уловил запах специй и соли. Убрав конверт под другое письмо, вдохнул, перекрывая это ароматом вишни. Вскрыл послание от Яэ — ему почему-то казалось, что оно должно было прийти ещё в Фонтейне. Тогда, не получив, подумал, что на него затаили обиду, и это было справедливо. Всё же, так грубо проигнорировал просьбу от старой подруги. Даже если эта просьба заключала в себе завуалированный намёк убить создание Электро Архонта. Однако то, что он увидел в письме, оказалось несколько иным. Что ж, это было одно из немногочисленных поздравлений его с обретением партнёра. Яэ возмутилась, как так он ей не рассказал, но не более, и ещё раз, опять завуалированно, пригласила его в храм, только теперь уже для того, чтобы самолично удостовериться в правильности его выбора. Это могло прозвучать грубо — какие сомнения в достойности Аякса? — но такова Яэ. Под её словами не редко кроется скорее эгоистичный, чем по-настоящему злой умысел. А в конце… Моракс усмехнулся, прочитав последний абзац послания, затем сворачивая письмо и возвращая его в лёгкий розовый конверт. Ему искренне казалось, что всё будет хуже, но раз Яэ со всем разобралась, то более это не его забота. Тем более, что сейчас не время для вмешательства в чужую семью. — Левиафаны? — просто спросил он, поскольку не могла Гань Юй прийти просто чтобы отдать ему почту. Получив кивок, отзеркалил его и убрал янтарную стену, возвращаясь в пещеру. Аякс заворочался во сне, когда он провёл рукой по его волосам и положил письмо в жёлтом конверте на подушку рядом. Ещё раз поцеловав и поборов желание обвить хвостом и согреть повторно, поправил одеяло и вернулся к Гань Юй. Подал ей руку. Спустя мгновение они очутились на стене. Неподалёку щурились от летящих в глаза снежинок и порывов ветра половина верхушки Цисин. Нин Гуан после посещения столицы Фонтейна вернулась обратно в Гавань. Оставлять Ли Юэ без руководства было слишком опасно, и потому на фронте её роль взяла на себя Нефритовое Равновесие. Моракс мысленно похвалил её за способность ограничиваться только острыми взглядами, не пуская в ход слова. Очередной порыв ветра хлестнул по стене. Моракс чуть поморщился, больше показательно — Царица бушевала, пуская в ход силу, и то ли ей не позволяла гордость, а энергии других божеств Снежной в воздухе не прощупывалось. Бесполезно, правда, но так получалось слишком уж просто. Моракс закрыл глаза, сосредотачиваясь на уже своей земле и пуская корни во владения Царицы. Против взбунтовались, яростно извиваясь, и ему послышался злобный, надрывный и полный гнева крик. А после взмыл в небо драконом. Цисин отшатнулись — на стене остались следы от его лап. Моракс взвился в небо, видя перед собой ледяную землю, а тела левиафанов, добравшихся до каемки леса пульсировали, отзываясь на его импульс, указывая путь. И с неба рухнули каменные копья.

***

Уже не получалось точно сказать, как часто он смывал кровь со своей одежды и как часто возвращался в пещеру, чтобы найти там Моракса. Как часто писал письма Тоне и как часто ждал ответа. Как часто в азарте забывался, приходя в себя и узнавая, что с начала его битвы прошло уже несколько дней. Сердце пульсировало неумолимым бессмертным ритмом, наполняя его тело, и в битвах тот бесконечный мёртвый океан будто бы оживал внутри него, охватывая тело и позволяя ему взмывать над своими врагами всепоглощающей волной. Недостаток силы соперников забывался из-за их количества. Раны затягивались слишком быстро, синяки сходили, и Чайлд уже не совсем помнил, как пахнет воздух без того огромного количества крови, что он видел перед собой каждый раз. Она текла реками по снегу, пачкала кору деревьев, а воздух полнился криками и плачем. Чайлду казалось, что он одновременно и слеп, и зорок, поскольку от него не ускользало ни единое движение его врага, но он понятия не имел, чем занимаются все остальные. Он понимал, что на поле боя не один. Что его окружают адепты, миллелиты, а Цисин что-то вечно планируют. Что у них есть какие-то отряды, схемы, идеи, но всё это меркло, поскольку ему просто не хотелось думать над этим. Потому что его задача — биться, биться насмерть, выжимать из других жизнь и ломать их тела, обрывая её. Наконец он ощущал внутри блаженную пустоту, не заставляющую его мыслить о собственных тревогах и страхах. Так было до дня, когда вместе с письмом от Тони пришло письмо от Тевкра. Отдельное. Обычно его часть скрывалась в письме Тони. Оттого это было странно, и Чайлд вдруг задумался о том, что… прошло время. Много времени. Он не мог сказать точно, сколько, но, возможно, несколько лет. Несколько лет, достаточных для того, чтобы Тоня решила, будто уже пора рассказать младшему брату о причинах. Почему они покинули Снежную, почему родители не говорят и не упоминают Чайлда, и по какой именно причине началась война. — Что-то не так? — спросил тихо Моракс, грея его после очередной битвы, обдавая дыханием его раненное, но уже постепенно заживающее плечо и в выработавшейся привычке обвивая его ногу своим хвостом. Чайлд всё ещё ощущал запах чужой крови от собственной кожи, и что-то подсказывало ему, что от этого он уже вряд ли отмоется. Они сидели в пещере, в одной из первых скал. Если выйти на небольшую площадку, то можно было бы увидеть, как новые, тонкие, каменные копья торчат из снежных земель, и как между ними бегут полукругом каменные стены. Еловая чаща, пустошь, часть бурной ледяной реки и подножье горы — пронизанные силой Моракса земли. Порой Чайлд, целуя чёрные руки, касался в ласке золотых узоров и думал о том, что в такт этой пульсации пульсирует отобранная у Царицы территория. Война шла медленно. Он слышал о болезни, какое-то время охватившей один из военных лагерей — лихорадка, выкосившая половину отвечающих за тот участок миллелитов. Он слышал и о том, что отправленные Мораксом на разведку левиафаны разрушались, застревая во льдах, крошащих их нефритовые лапы. Гань Юй, во время их редких и больше случайных разговоров, как-то рассказала ему, что недавно перехватили письма от шпионов — сейчас шло расследование, искали предателей. И Чайлд не совсем понимал её взгляд: рассказала она ему это только ради того, чтобы проверить его, или искренне делилась информацией, считая важной для него. В любом случае, время определённо шло. Что-то происходило, что-то начиналось, а что-то заканчивалось. Но Чайлда там не было — он не видел ни лихорадки, ни разрушенных левиафанов, ни тем более предателей. Со всем этим хорошо справлялся кто-то другой, а он особого интереса и не проявлял. Как правило, вообще находился за пределами построенных стен, разрушая посты Фатуи совместно с левиафанами. Те всегда у него добирались целыми, но, судя по всему, не всегда миссии кончались хорошо. — Сколько прошло лет? — медленно спросил Чайлд, гладя большими пальцами конверт от Тевкра. Всего-то открыть, прочитать и написать ответ. Но внутри всё почему-то сжималось. Он вдруг вспомнил о том, что где-то пять писем назад Тоня написала о своей свадьбе. Прислала фотографию, и тогда он не обратил внимания, потому что больше пристально вглядывался в лицо жениха, пытаясь разглядеть в его добродушном лице намёк на фальшь или ложь. Добродушие, как оказалось, было настоящим. По крайней мере, ему очень хотелось верить Тоне на слово, когда он попросил описать этого жениха. Миллелитом ещё оказался, занимался охраной Гавани, и вряд ли родители были в восторге. Но Тоня уверяла, что всё нормально, и Аякс заставлял себя не лезть глубже. Потому что тогда всё вернётся. А ему очень хотелось думать, что он справляется, что у него получается не поддаваться той боли, что продолжала вертеться смерчем где-то в глубине. Что он в состоянии отпустить. Не зацикливаться сильнее необходимого. Молчание затянулось. Он отвлёкся от конверта и уставился на Моракса. Тот отвёл взгляд, тоже хмурясь, как вспоминал, а потом проговорил, смотря Чайлду в глаза: — Семь лет и три месяца. Чайлд тупо кивнул, по какой-то причине принимая это слишком быстро. Уже семь лет? Он коснулся собственного лица, озадаченно сводя брови вместе. Его руки коснулись, погладили по костяшкам, и Моракс проурчал, целуя его в щёку: — Ты всё так же прекрасен, как и в день нашей встречи. Тут Чайлд не сдержался, издавая несдержанный смешок, и лукаво посмотрев на Моракса. После коснулся его губ своими, малодушно отстрачивая момент вскрытия письма. Его подтянули за бёдра, и он уселся поверх Моракса, выдыхая ему в лицо. Золотые узоры продолжали светиться неизвестным ритмом, как напоминая о том, где они находятся. Выпрямившись, он снова вернул всё своё внимание к конверту. По коже теплом пробежался золотой взгляд, и даже не глядя Мораксу в глаза Чайлд знал, что увидит там — беспокойство, уже привычную, полупрозрачную тень страха, и ту любовь, что продолжала держать его над омутом из человеческих чувств. Не было ни дня, чтобы он не сомневался — омут никуда никогда не исчезнет. Как и Моракс, держащий его. Он не один в этой ледяной буре, его всегда найдут. Как найдёт и он. Запечатлев на губах Моракса ещё один поцелуй и получив в ответ лёгкие, не игривые и не похотливые поглаживание по своим бокам и бёдрам, он распечатал письмо. Внутри лежал одинокий, сложенный пополам лист бумаги, и это показалось не хорошим знаком. Закусив изнутри губу, Аякс развернул его и дыхание застряло в его лёгких, чтобы затем разлиться душевной болью по всей груди. Это обязано было случиться.

***

У него родился первый племянник. Очередное письмо Тони он отправил в аккуратную стопочку в отдельном сухом уголке пещеры, меж двух полуночных нефритов. Опять за какие-то дни минуло около года, как ему казалось, а уточнять у Моракса, который, судя по всему, за временем следил достаточно скрупулёзно, не хотелось. Даже если прошло уже так много времени — какая разница? Его радовал тот факт, что он не ощущал глухоту внутри самого себя. Просто каждое письмо Тони тыкалось неприятной иглой прямо в сердце, напоминая, что там, за густыми лесами Снежной, за реками Фонтейна, за горами Ли Юэ стоит шумная Гавань, где живёт его смертная семья. Страннее всего было думать о том, что его тянет больше в пещеру, в тёплые объятия Моракса, чем в дом к родителям. Вместе с этой мыслью приходило нечто, похожее на облегчение. Между делом вспоминались слова и его опасения, что он забудет родителей, Антона, Тоню и Тевкра, но он не забывал. Однако всё и правда становилось… блеклым. Как фотографии, воспоминания постепенно мутнели, хоть он всё равно помнил, как выглядит Тоня. Достаточно чётко, чтобы особо не удивляться, видя её на всё тех же фотографиях. Пока не настал этот день. — Нам удалось перехватить переписку Фатуи, — торопливо говорила Гань Юй, ведя его через лагерь на окраине — месяц назад они окончательно захватили гору, окружив её вдоль подножья. За новой стеной, в которой уже успели появиться наблюдательные посты, тянулся очередной лес. Чайлд пробежался скупым взглядом по верху стены, примечая дрожащие и замотанные в меха фигуры дежурящих миллелитов, и уточнил: — Зашифрованные? — Да, но расшифровка, которую Вы нам дали, более не работает, — отозвалась Гань Юй как-то даже печально. Слишком эмоционально. Чайлд просто кивнул — конечно, Фатуи не идиоты, заменили всё снова. Последний раз это случалось… кажется, как раз когда Тоня написала ему о своей помолвке. Он тряхнул головой, прогоняя лишние мысли. Вряд ли и в этот раз получится помочь. Что-то ему подсказывало, что он уже успел рассказать всё, что надо и не надо, поскольку лишнее. Он не какой-то там учёный, специализирующийся на шифрах. А всё равно потащили, как только узнали, что он вернулся с очередной вылазки. На входе в один из шатров стояла Кэ Цин — уставшая, побледневшая и такая, словно не спала уже как неделю. Чайлд не завидовал, хоть и сам последний раз смыкал глаз дней шесть назад. Но он-то и не смертный. — Доброе утро, — сказала Кэ Цин, посмотрев на Гань Юй как-то мягко, а потом переводя на Чайлда уже непроницаемый взгляд. Отодвинула ткань, пропуская в палатку, и Чайлд зашёл внутрь. Опять аромат благовоний, будто так обязательно жечь их каждый раз. Может, пытались перебить запах зимы, или просто тосковали по солнечным дням в Ли Юэ. Справедливо — чем дальше Моракс вгрызался в ледяные земли, тем холоднее становилось. А до столицы, если без битв, бойни и всего остального оставалось три дня пешим ходом без отдыха. Эти самые три дня обещали превратиться в несколько десятков лет. Чайлд буквально кожей чувствовал, что скоро они могут очень крепко застрять. Как раз у подножья горы, через которую отступать будет непросто. Кэ Цин показала ему на стол с письмами со знаком Фатуи. Только лишь бегло их просмотрев, Чайлд едва удержался, чтоб не поморщиться — ничего непонятно. Прочитав ещё несколько раз, покачал головой, глядя на Кэ Цин. Та в недовольстве только челюсти стиснула, затем спрашивая: — Совсем? — Я не эксперт, — проговорил Чайлд, стуча пальцем по письмам. — Раньше была хоть какая-то аналогия со старыми шифрами, а это — что-то совершенно новое. Либо допрашивать, либо самим искать расшифровку. Ли Юэ пленных брало редко, и, судя по помрачневшему сильнее прежнего лицу Кэ Цин, их не было ни в одном из лагерей. Кажется, со следующей вылазки придётся кого-то да притащить, так, попробовать. Вдруг что удастся вытянуть. Он выпрямился над столом и собирался сказать о своей идее, как снаружи раздался внезапный гул, прорвавший завывание ветра — предупреждение о нападении. В мгновение ока Кэ Цин вырвалась из палатки, только на секунду замявшись перед этим и зажмурив глаза. Чайлд и Гань Юй выскочили вслед за ней и уставились на стену, из-за которой показались острые механические лапы. Они впились в каменную стену, проехались вдоль её, скидывая заметавшиеся с копьями фигуры миллелитов, и показались полностью — длинные, совершенно не обледеневшие, острые. Вслед за ними мигнуло множество красных круглых глаз, засветившихся по всей стене. Чайлд не услышал, как Кэ Цин крикнула о подготовленности к нападению, как тут же метнулся потоком к стене и вверх. Вонзил один из клинков в железную лапу и зашипел, когда металл под ним разошёлся неохотно. Слишком твёрдый. Красный глаз механизма загорелся пламенем прямо перед его лицом. Алый луч прорезал воздух, но не более. Чайлд вонзил клинок в потухнувший глаз и вскочил на спину застопорившемуся механизму, затем глядя вниз, на ещё не занятый ими лес. Во рту пересохло от предвкушения, и всё было испытываемое лёгкое раздражение испарилось, сменившись душащим восторгом вперемешку с азартом. Десятки, может, сотни механических пауков, ломая деревья, неслись к стене и вонзались в неё лапами, кроша камень, взбираясь. Совсем рядом взорвался ледяной снаряд, и глыбы льда обрушились на уже успевшие забраться вверх механизмы. Однако не пронзили насквозь, а попросту отскочили. Чайлд обернулся — у той самой палатки, из которой он только что выскочил, стояла Гань Юй, натянув лук и снова собирая на кончике стрелы крио-элемент. Из других палаток высыпались миллелиты, хватающие копья и встающие за ряд баллист. Огромные стрелы зажглись где пламенем, где электричеством. Кэ Цин выхватила сыплющий фиолетовыми искрами меч, и на секунду её взгляд пересёкся со взглядом Чайлда. Тот оттолкнул от себя начавший двигаться механизм, сбрасывая его в сторону вновь и вновь ползущих тварей, и нырнул за ним, убираясь с линии огня. В тот же миг, за скрежетанием не леденеющих пластин и воем не унявшейся бури, расслышал взрыв. Стрелы баллисты, напитанные электричеством и огнём, взорвались, сметая только-только взобравшиеся механизмы. Чайлд мельком глянул вверх, двигаясь быстро настолько, насколько мог, разрезая неподатливые бока пауков. Стена вновь дрогнула от очередного взрыва, сверху посыпалась каменная крошка, а он раскурочил ещё один механизм, запустив воду под пластины и разогнав её до скорости ветра. Звуки смешались — взрывы, крики, скрежет, гул внутри красной глазницы, извергающей алые лучи. Однако Чайлд видел каждое мгновение, когда механизмы заносили лапы, чтобы ударить его и, очевидно, проткнуть; когда они двигались, чтобы заманить его в ловушку и окружить; когда они ускорялись, пытаясь похоронить заживо под своими телами. Всё его существо выло от восторга, кровь кипела в жилах, и Чайлд видел слабый голубой свет, мелькающий по механизмам, около которых он проносился. Их в самом деле были целые десятки. Но даже если Фатуи их создали, то запасы не бесконечные. И Чайлд готов потягаться в том, кто выстоит дольше. Сбоку мелькнула изумрудная вспышка. Всаживая очередным ударом в механизм клинки, Чайлд вскинул голову, давая себе две секунды на оценку ситуации. Когда меж еловых деревьев мелькнули чёрно-зелёные бабочки, он вернулся к своему делу, заканчивая. Механизм под ним осел мёртвым грузом, и он бросился на другой, пробегающий мимо в сторону стены. Со стороны лагеря стихли взрывы, поменявшийся ветер принёс боевой людской клич. Ещё одна вспышка, на этот раз фиолетовая и с другого боку. Чайлд опять отвлёкся, вдруг задумываясь над тем, что в лесу стало слишком тесно, и углядел электрический всполох — Кэ Цин тенью металась меж механизмов, вспарывая клинком металл. Видимо, на стену атаку отбили. Земля вдруг загудела, и это был не тот родной гул, какой испускает Моракс. Чайлд вскочил на дерево, когда увидел белоснежную волну из игл, несущуюся прямо на него. Та разбилась о только что затихший механизм, и Чайлд прищурился, когда на том не осталось даже царапины. — Иммунитет к любому проявлению Крио, — он подавил в себе дрожь внезапности, и только пальцами чуть сильнее вцепился в ветку. Рядом оказалась Гань Юй, пристально наблюдающая за застывшим механизмом. Чайлд указал на ещё одну волну льда, пробежавшую по земле — теперь она захлестнула весь механизм и пихнула ель так, что та чуть накренилась. — Она не остановится, пока мы не уйдём, — сказал он, затем красноречиво глядя в сторону электро-вспышки, осветившей пару соседних деревьев. На ветвях неподалёку замерла Кэ Цин. Новая волна оказалась выше двух предыдущих, и опасно лизнула нижние ветви. А за ней с шумом и скрежетом потянулись тёмные волны механизмов. Земля вибрировала уже не от силы Царицы, а от их быстрой, мельтешащей поступи. Кэ Цин тихо прошипела нечто грубое, устремляя взгляд туда, откуда потянулся новый поток механизмов. — Надо уходить! — уже громче сказала она, и Чайлд поморщился — уворачиваться от этих волн не сложно. Сложнее, когда под ногами земля буквально топорщится ледяными иглами. Он видел, как таким в раз пробивает ноги насквозь, превращая тело в решето. Внезапно ветер бросил в лицо целую горсть снега. Стерев её, Чайлд посмотрел выше, прислушался — вой ветра усиливался. Качнув головой в недовольстве, что придётся отказаться от идеи продолжить бойню с механизмами, он просто кивнул Кэ Цин. Та посмотрела на него странно, недоверчиво, а затем вскрикнула, когда он прыгнул на спину одному из механизмов. Бежали те стремительно. Чайлд вцепился в пластины, удерживая равновесие и уже видя, как из-за деревьев показалась каменная стена. В какой-то момент механизм клацнул пластинами особо громко, пытаясь оттяпать ему пальцы, и Чайлд взметнулся, не забыв пропороть металлическую спину клинком. Взлетел по стене вверх в тот самый миг, когда очередная ледяная волна, подхватив невосприимчивые механизмы, врезалась об неё. Весь верх стены покрывали дыры из-за взорвавшихся стрел баллисты. Чайлд замер в воздухе на мгновение, уставившись на приближающиеся механизмы, сбоку уловил белоснежную и фиолетовую вспышки, перехватил из клинков лук и натянул водяную тетиву. Дыхание перехватило, утреннее солнце ослепило на мгновение, а снег под его лучами вспыхнул белым пламенем. Чайлд моргнул и отпустил тетиву. Слух пронзил тонкий, певучий звук, и на стену обрушилось массивное водяное тело, доламывая её и погребая под собой только прибежавшие механизмы. Огромный хвост хлестнул по воздуху, сквозь воду пролетело несколько красных вспышек, но они померкли слишком быстро и ничтожно. Волна цунами понеслась дальше по лесу, унося за собой и деревья, и уцелевшие механизмы, затем сталкиваясь с волной Царицы и мгновенно застывая преградой, останавливаясь. Чайлд выдохнул и рухнул вниз, в последний момент перенося себя ближе к земле и всё равно чуть морщась от последующего удара о протоптанный снег. Распахнув глаза, уставился в небо — ладонь жгло. Пошевелив пальцами, он поднял её и уставился на предупреждающе загоревшиеся жёлтым иероглифы. Моракс точно встревожился. — Вы как? — Гань Юй оказалась с ним рядом, но не решилась тронуть. Чайлд повернул голову сначала вправо — оглядел слегка помятые палатки, несколько неподвижных и раскуроченных тел чудом пробравшихся через стену механизмов, миллелитов, всё ещё напряжённых, — а затем глянул влево. В ледяной преграде трепыхались механические лапы. — Нормально, — отмахнулся он, садясь и потирая внезапно вспотевшую шею. Холод впервые за несколько дней показался ощутимым, и его пробрало неприятными мурашками. Снова посмотрел на ладонь — иероглифы постепенно тускнели. Это его искусственный предел? Он встряхнул кистью, глядя на Гань Юй, а затем на Кэ Цин, напряжённо смотревшую в сторону всё той же ледяной преграды, теперь заменяющей каменную стену. А потом раздался гул. Чайлд прислушался и вздрогнул от завопившей в голове сирены. Гань Юй тоже напряглась, вслушиваясь, и резко поднялась, материализуя в руках лук и направляя стрелу в сторону преграды. Но не выстрелила, как поджидая чего-то. Чайлд тоже поднялся и ругнулся на запротестовавшее тело. Слишком много вложил сил. За спиной закопошились миллелиты, вновь вставая за баллисты и заряжая их. Кэ Цин закричала какой-то приказ, но Чайлд не расслышал за усилившимся гулом, будто давящем на мозги. Зажмурившись на мгновение и отмахнувшись от желания зажать уши, он уставился вверх. В голове носилась мысль об опасности, и она же подогревала кровь, сбивая дыхание и заставляя его концентрироваться сильнее. Первое, что он увидел, так это холодную пару глаз, обрамлённых чёрными ресницами. На него будто бы смотрело само небо. Глаза были такие же голубые, как вода самого глубокого озера. Они смертоносно сверкнули в лучах рассветного солнца. Второе он скорее почувствовал, чем увидел — дыхание. Оно пробежалось ледяными иголками по коже, вонзаясь до болезненного реально. А за ним он увидел белое облако, двинувшееся на лагерь. Всё произошло в мгновение, и он не мог отвести взгляд. Не мог не смотреть в глаза Царицы, в которых горела ненависть — то ли лишь на него, то ли на них всех разом. Его снесло с ног и протащило по ледяной земле. Вдох обжёг горло и лёгкие, и Чайлд выгнулся, вдруг понимая, что не может больше дышать. Внутри всё внезапно заледенело, одно движение — и его собственные внутренности разобьются осколками и проткнут его изнутри. Глаза остекленели, и мир потемнел, а всё, что осталось, так это чувство его замерзающего тела. Холод отнимал его жизнь не медленно, а резко, сковывая внутри каждое движение и останавливая сердце. Иероглифы на ладони вновь вспыхнули болью, когда он бросился в океан, на мгновение уходя в себя. Только для того, чтобы вынырнуть и заставить силу течь по телу, размораживая и буквально принуждая себя жить. Его затрясло, казалось, даже мысли закоченели. Смерть возникла в сознании ледяной пустошью, где нет ничего, кроме снега и гуляющего ветра. И раскололась, пойдя крупными трещинами от громового рычания. Чайлд внезапно смог нормально вдохнуть. Заскрёбшись по земле, он моргнул, и мир прояснился, ударив по глазам белизной. Тело содрогалось от смертельного холода. Он уставился на собственные посиневшие и покрытые инеем пальцы и задрал голову, услышав ещё один раскат. Земля пульсировала так привычно, правильно, отогревая, наполняя жизнью. В небе струилось длинное драконье тело — оно устремлялось прямо в сторону поднявшейся снежной бури. И пропало там же спустя всего какую-то секунду. Чайлд содрогнулся, хватаясь за голову, и смог наконец сесть. Боль смывалась внутренним потоком, и теперь он чувствовал себя хотя бы не почти мёртвым. Огляделся и тяжело вздохнул: от палаток остались лишь обледеневшие лоскуты, баллисты покрылись толстой коркой льда, и меж ними валялись окоченевшие тела миллелитов. Было ли всё это просто провокацией для Моракса? Чайлд снова схватился за заболевшую голову и попытался подняться на ноги. Тогда он должен помочь ему. Если он сейчас сражается против Царицы, то Чайлд не может просто ждать. Его взгляд вдруг зацепился за Гань Юй. Её покрытые инеем рога сверкали в рассвете, а сама она сидела неподвижно, будто бы замёрзла. Чайлд сглотнул внезапно-неприятную сухость во рту. Покачнувшись, двинулся к ней, сам не понимая, что хочет узнать. Здравый смысл твердил, что если уж он смог пережить, то она и подавно. Учитывая родство с крио-элементом. Но что-то внутри сжалось от мысли, что она могла не справиться. Подойдя ближе, тихо выдохнул, увидев почти незаметное движение её плеч при вдохе. А потом его взгляд замер на лежащем перед ней теле. По белому струились фиолетовые реки растрепавшихся волос. Неподалёку лежал почти скрытый под снегом потускневший Глаз Бога в квадратной окантовке. Чайлд нащупал рукой свой, нашёл взглядом светившийся белым на бедре у Гань Юй. И протяжно выдохнул. — Мне жаль, — сказал он почти искренне. Гань Юй дёрнулась, будто приходя в себя, приподняла голову, повертела ею из стороны в сторону, оглядывая мёртвый лагерь. Снова посмотрела на заледеневшее тело перед собой. Из снежной бури донёсся драконий рык. Чайлд посмотрел в ту сторону, приходя в себя окончательно и глубоко вдыхая всё такой же морозный воздух, от которого всё застыло в носу. Кожу ещё раз обдало морозом. Чайлд невольно поёжился, после замирая. Вновь скосил взгляд на Гань Юй. Её покрытые инеем рога медленно удлинялись, а голубые волосы пошли завитками. Земля вдруг содрогнулась как в первом толчке землетрясения, и Чайлд вскинул голову, пытаясь не потеряться в до сих пор разрозненных мыслях. Виски опять прострелило неприятной болью, ладонь обожгло, и он тяжело выдохнул, удерживая самого себя от края. Чтобы не повторилось как тогда, на склоне Зимородка. Сейчас сила не рвалась нарочно на волю, это скорее было похоже на то, как он просто оступился и покатился по склону. Закрыв глаза, он вздрогнул от очередной морозной волны. А когда открыл их, то увидел, как огромный, размером с левиафана, белоснежный зверь с чёрно-алыми рогами устремляется прочь, прямо в сторону бушующей снежной бури. Прокляв всё и злясь на себя, Чайлд опустился на колени, обхватывая себя руками и стараясь контролировать. Не дать потоку выйти за привычные берега и повторно не утопить его. Ладонь продолжало опасно жечь, и ему не хотелось думать о том, насколько может быть больно и что с ним в принципе произойдёт, если печать активируется. Или сломается. Ветер продолжал завывать, принося колючие снежинки и заметая опустевший лагерь. Каким-то образом сквозь это он расслышал хлопанье крыльев. Рядом кто-то опустился и, подняв взгляд, он уставился в глаза белой цапли. Та, не мигая, смотрела на него в ответ, после повела головой. И взъерошила крылья, посмотрев в сторону тела. — Гань Юй ушла, — прохрипел Чайлд, ненавидя себя за то, что не в состоянии двигаться. Потому что слаб. Потому что не хватает силы. Потому что даже спустя несколько лет безостановочно сражаясь на поле боя не смог подчинить, и бесконечный мёртвый океан продолжал оставаться бесконечным мёртвым океаном. А капля — ничто, по сравнению с той необузданной им до конца толщей воды. Не ровня адептам. Не ровня Мораксу. Стало тошно. Он зажмурился и отшатнулся, неловко заваливаясь на бок, от прикосновения клюва. Хранитель Облаков снова посмотрела на него и указала на его ладонь. — Печать работает, — проговорила она медленно, продолжая разглядывать его пристально. Чайлд моргнул, и ресницы на мгновение слиплись — не из-за слёз, а из-за инея. Плакать перед другим адептом он не собирался. Хранитель Облаков продолжила. — Сосредоточься. Сейчас тебе ничего не угрожает. Посверлив её взглядом ещё немного и проглотив колкость, отмахнулся от собственной гордости и сделал, как ему сказали. Опустил веки, снова унося себя в океан и пропадая там, скрываясь от воя ветра, от холода Снежной, от морозного запаха и от тех ледяных глаз Царицы. Сейчас его окружала неподчинённая неподвижная вода. Её стало меньше совсем на чуть-чуть. Но стало же. Десять лет — до дикости мало, чтобы достичь силы адептов. Мысленно приструнив себя, погрузился, вдыхая воду. Толчок земли вернул его. Приоткрыв глаза, недоумённо моргнул, увидев оранжевые лучи, скользящие по месту, где должна была лежать Кэ Цин. Не успев подумать об этом тщательнее, повернул голову — ледяная преграда оказалась расколота на грубые, большие куски, среди которых виднелись оторванные части механизмов. Ветер утих, снежная буря унялась, и Чайлд вперил нечитаемый взгляд в приближающуюся фигуру. Сбоку пошевелились, и до него только дошло, что рядом пригрелась Хранитель Облаков. Краем уха уловил её пораженный и беспокойный вздох, шуршание перьев. По снегу скользили лоскуты разорванного одеяния Моракса. Чайлд пошатнулся, падая и вдруг не ощущая собственных ног. Ладони обожгло холодом всего на мгновение, прежде чем это чувство испарилось без следа. Но вот усталость осталась, не позволяя подняться, двинуться, броситься и оказаться ближе. Его взгляд полуслепо скользил от израненных, покрытых кровью чёрных рук, всё ещё сияющих золотом, до содрогающегося тела Гань Юй. Она уткнулась в плечо Моракса, и стоило им оказаться ближе, как он услышал её порывистые, едва слышные и мешающиеся с ветром рыдания. Сглотнув вставший в горле ком, снова попытался подняться и снова же рухнул на колени, теперь содрогаясь в неприятном приступе. — Тише, — проговорил Моракс, подойдя и опустившись рядом с ним. Гань Юй продолжала цепляться в него, тихо плача, и Чайлд едва нашёл сил, чтобы оторвать взгляд от её обломанных почти на самом корню рогов. От них остались лишь кривые обрубки, и он боялся увидеть нечто похожее у Моракса. Но поднял взгляд, смотря в холодный, пустой янтарь. Чужой страх пронзил его тело не хуже ледяных игл Царицы. На мгновение он перестал дышать, но когда Моракс моргнул, то в янтаре скользнул дикий, необузданный гнев. Горячо выдохнув, прогоняя застоявшийся мороз, Моракс чуть склонился к Чайлду и прижался к его волосам губами, не отпуская от себя Гань Юй. — Отнесите её в главный лагерь, — проговорил он, и твёрдость из его голоса никуда не исчезла. Он отстранился, глядя всё так же пусто. Закат пробежался по его лицу, окрашивая кончики волос в рыжий, а глаза заставляя фальшиво потеплеть. — Царица… — прохрипел в ответ Чайлд, вдруг испугавшись закончить. Она… умерла? Сейчас? Когда он просто сидел тут и пытался прийти в себя? Гнев Моракса отразился в нём как через кривое зеркало, изменившись, но не потеряв в силе. Он не мог пропустить эту битву. Не смел. Почему? Из его лёгких вышел облегчённый вдох, когда Моракс коротко мотнул головой. — Кто победил? — тихо и удивлённо спросила Хранитель Облаков, наклоняя голову и клювом касаясь голубых волос Гань Юй. Та тут же перестала мелко дрожать, застывая. Будто бы разом уснула. — Я ранил её, но не смог догнать. Сяо отправился на поиски, — прошипел зло Моракс и тут же смягчился лицом, потому что всё это время продолжал смотреть Чайлду в глаза, даже не отвлёкшись на Хранителя Облаков. И смотрел он так, словно не видел никого более. Чайлд попытался вдохнуть, чтобы ответить на весь тот вихрь вопросов, что видел в узких то ли от гнева, то ли из-за нестабильного состояния зрачках. А ещё всё не уходил страх, от которого заходилось сердце, и Мораксу не нужно было даже позволять ощутить колебания собственной энергии, чтобы передать это. Всё внутри Чайлда болезненно сжалось от осознания, что Моракс думает о чём-то очень и очень плохом. Таким разбитым он видел его в тот день, когда энергия Осиала захватила его и чуть не убила. Он протянул руки. Гань Юй оказалась гораздо легче, чем он предполагал. В его руках она повисла, откинув голову — и правда, уснула. Чайлд прижал её к себе, чувствуя, как по груди расползается холод от её тела, но он не был смертоносным, как от Царицы. Он просто… был. Неопасный, даже приятный, в каком-то смысле. — Я скоро вернусь, — пообещал Моракс, ещё с секунду смотря на Чайлда, а после всё же поднимая взгляд на Хранителя Облаков. Наверное, та кивнула, потому что после этого Моракс встал и двинулся обратно в сторону разрушенной ледяной преграды. Чайлд прикусил язык, чуть не сорвавшись на ребяческое «Возьми меня с собой!». Ведь и правда надеялся, что с Царицей они покончат вместе. Ноги неожиданно послушались его, когда он поднялся. Прижав Гань Юй крепче к себе, обернулся на Хранителя Облаков. И впервые увидел в её глазах нечто, кроме непроницаемой холодности. Какое-то странное понимание. К чему именно оно относилось — он совершенно не понял, но и это было уже не так важно. Внутри всё скручивало от ощущения, как контроль этой земли уходит от Моракса. Видимо, тот хотел его восстановить. Чайлд прикрыл глаза, стараясь сосредоточиться, потому что пешим ходом до главного лагеря им придётся добираться двое суток. Его на мгновение коснулись перья и дёрнули в пространстве. Мгновением позже воздух резко прогрелся, и Чайлд устоял только на чистой силе воли. Округа заполнилась звуками, запахами, а после — встревоженными криками. Приоткрыв глаза, он увидел, как к нему несутся миллелиты с отчётливым страхом на лицах. Рядом хлопнула ещё пара крыльев. Творец Гор молча уставился на тело Гань Юй, которое он уже больше машинально передал в другие руки. — Моракс пошёл за Царицей, — обронила глухо Хранитель Облаков. Творец Гор спросил ещё что-то абсолютно неважное, потому Чайлд мысленно отмахнулся от этого и прочесал взглядом уже начавший утопать в сумерках лагерь. И наткнулся взглядом на ряды из обледеневших мёртвых тел миллелитов. Значит, Кэ Цин тоже забрали сюда. Кивнув сам себе, не понимая, почему это вообще его волновало, он бросил взгляд на продолжавших переговариваться адептов, к которым присоединился ещё и Владыка Лун. Эдакое небольшое собрание. Все они резко замолчали, заметив его внимание. Молча постояв и глядя на них, Чайлд тряхнул головой, отвернулся, прикрыл глаза и вытолкнул себя отсюда, разом выкидывая на площадку перед пещерой. Тут его и подкосило. Рухнув, он согнулся, дрожа. Всё, на самом деле, оказалось проще. Его не пугала встреча с Царицей, а чувство вины — что это вообще такое? То ли всё исчезло за эти несколько лет, то ли ещё что, а ему хотелось кричать от разочарования на самого себя. Впиваться ногтями в камень, срывать голос, и злиться, злиться, злиться, до тех пор, пока не иссякнет без следа, чтобы не мешало. Что толку бросаться за Мораксом и догонять Царицу, если он будет лишь путаться под ногами? Закусив до крови губу, Чайлд поднялся и скрылся в пещере. Увидев стопку писем от Тони, вдруг подумал, что возвращаться рано. Не цепляясь за эту мысль дольше мига, закрыл глаза и прыгнул в океан, разом утопая. Как долго он пытался заставить воду в нём двигаться и как много времени он потратил на то, чтобы подчинить себе ещё хотя бы пару капель — он понятия не имел. Всё чудилось бесполезным, недвижимым, не поддающимся настолько, что пройдёт хоть тысяча лет, а дело с мёртвой точки так и не сдвинется. Хоть и вышло подчинить себе тысячную часть, но этого катастрофически мало. Не та сила, чтобы тягаться с Царицей и быть опорой Мораксу. Вымотавшись окончательно, он вынырнул из-под толщи воды. И обнаружил себя в кольце из чешуи. На мгновение испугавшись, вскинулся, но тут же лёг обратно и зарылся носом в рыжую шерсть у морды, глубоко вдыхая смесь запахов — камень, снег, кровь. Пальцами потянулся выше, нащупал рога, проследил их длину… Изо рта вырвался судорожный вздох, полный облегчения, когда он не нашёл обрубков. — Я здесь, я с Вами, — прошептал он тихо, всем своим существом чувствуя, что Моракс не спит и даже не дремлет. Просто лежит вокруг него, так тесно, что ноги нормально не разогнуть. Чайлд любовно погладил его по шерсти, прикрывая глаза во внезапном желании поспать, но перед этим спросил. — Как сильно Вы ранены? «Всё уже в порядке» — прогудело устало у него в голове. Чайлд кивнул, боясь спрашивать дальше. Моракс шевельнулся, добавляя на его незаданный, но, судя по всему, всё равно слышимый вопрос: «Царица жива. Спи, ты медитировал целую неделю». — Поспите со мной, — попросил Чайлд тихо, уже ничему не удивляясь. Моракс издал утробное урчание, стягиваясь кольцом ещё уже, и дёрнул головой в подобии кивка. Чайлд погладил его ещё раз, затем чуть приподнимаясь и заглядывая в золотой, тёплый глаз. Поцеловал в чешую рядом, усмехаясь, как от этого сощурились, и повторил, шепотом. — Я здесь и с Вами. Я — жив.

***

В следующий раз ему удалось увидеть Гань Юй спустя три письма от Тони. Её рога отросли, и ничем уже не отличались от старых — переливались в лучах морозного солнца. А вот глаза потускнели, и Чайлд не совсем понимал, хотела ли Гань Юй остаться здесь сама, или же в ней говорил всё тот же долг перед Ли Юэ и желание обеспечить благополучие жителей. Являлась ли вся эта война — необходимой мерой, для обеспечения этого самого благополучия? На этот уже старый вопрос ответ он вряд ли уже получит, а спрашивать Гань Юй, когда он буквально только что видел, как она прятала под одежду потускневший Глаз Бога, — это уже слишком. Впрочем, им так и не удалось нормально поговорить. А перед глазами всё продолжал стоять тот стеклянный взгляд Моракса. По какой-то причине Чайлду казалось — и это была далеко не лесть самому себе, — что в ту битву Моракс не выложился на полную, потому что беспокоился. Нет, он точно знал, что Чайлд жив, но, вероятно, чувствовал — что-то не так. Ещё и печать сработала. — Её рано убирать, — глухо проговорил Моракс, поглаживая его по ладони, но не вдоль иероглифов. По шее до самого плеча у него бежал чуть синеватый рубец, постепенно начинающий сходить. Чайлд наклонился, проследив его губами, будто это поможет зажить ему раньше и не оставить даже шрама. А может, шрама действительно скоро не останется. По крайней мере, он не находил их вообще на человеческой оболочке Моракса. Нарочно скрывает их, что ли? Когда он поднял взгляд, то вновь столкнулся с янтарём в чужих глазах. На него посмотрели, почти слепо, а затем Моракс моргнул, как приходя в себя, и склонил голову, зарываясь носом Чайлду в волосы. Хвост на голени стянулся сильнее. — Моё наказание, — прошептал Моракс, и Чайлд тихо, но недовольно фыркнул, на что отозвались. — Нет, ты не слаб, Аякс, дело не в этом. — Ага, — повёл плечом Чайлд, после сам выдыхая. Да, он знал, что страх Моракса прорастает не из того, что Чайлд до сих пор не совладал с силой Осиала. Тут дело в другом, более, так сказать, чувственном, и даже обладай Чайлд силой всей Селестии — страх никуда не исчезнет. От этого менее неприятно не становилось. Хотя, по идее, должно было льстить. Просто лезла одна опасная и ядовитая мысль. — Можете пообещать кое-что? — Чайлд прижал голову Моракса к себе, зарываясь пальцами в его распущенные и чуть спутанные волосы. Вход в пещеру закрывала янтарная стена, и всё тонуло в приятном жёлтом свете с проблесками синего от полуночного нефрита. Моракс замер, а после покачал головой, как догадавшись. — Слишком много обещаний, Аякс, — сказал он, отстраняясь, но смотря не ему в лицо, а в сторону. Чайлд недовольно обхватил руками его лицо и повернул к себе. По щекам Моракса пробежались чешуйки, зрачки в глазах сузились. Чайлд поцеловал его, сухо, не размыкая губ, затем говоря: — У меня нет желания, чтобы в какой-то момент Вы решили закрыть меня собой или сделали ещё что-нибудь такое идиотское, ясно? Моракс стиснул челюсти так сильно, что на щеках заходили желваки. Дёрнул хвостом, как в попытке хлестнуть им по воздуху, выпуская раздражение, но вместо этого внезапно протащил Чайлда по дну этого «гнезда» из одеял и подушек, и навис сверху. Чайлд недовольно выдохнул ему в лицо и зажмурился — теперь уже его поцеловали. — Не уходите от ответа! — возмущённо прошипел он, немного злясь на своё тело, так привычно и послушно выгнувшееся под посыпавшимися на его шею поцелуями. Приятный жар покрыл на мгновение с головы до ног, но Чайлд упёрся руками в плечи Моракса и оттолкнул, особой силы в движение не вкладывая. На него всё же посмотрели, и все готовые вырваться грубые слова попросту растворились у него на языке. Он обмяк под этим полным боли взглядом, едва ли не выворачивающим душу наизнанку. Запрокинул голову и снова зажмурился, но теперь для того, чтобы собраться с мыслями. Сделав это и продолжая лежать, он открыл глаза и погладил Моракса по щеке, твёрдо говоря: — Никакого самопожертвования. Умрёте Вы — умру я. — Знаю, — тихо сказал Моракс, после качая головой так, будто на ней выросли рога. Прикрыв глаза на долю секунды, он наклонился ближе, и Чайлд обнял его, прижимаясь всем телом. Вспомнилась Гань Юй, прячущаяся за палаткой и пусто смотрящая на тусклый Глаз Бога в руках. Он закрыл глаза, глубоко вдыхая родной успокаивающий запах и грудью чувствуя биение чужого сердца.

***

Всё стало хуже, когда к войне Царицы присоединились другие божества Снежной. Не всех их Чайлд знал по именам, но о большинстве слышал из сказок от матери в детстве. А детство казалось ему чем-то очень далёким ещё до того, как он приехал в Ли Юэ за Сердцем Бога Гео Архонта. То есть, ничего особо важного он рассказать не мог, и потому внезапно оживший лес вокруг одного из лагерей оказался неприятной новостью. Когда Чайлд добрался до туда, то всё уже было кончено — лес успокоился, а из-за деревьев показался Сяо. Не без трофея — длинная огромная голова с еловой бородой прокатилась к центру лагеря. И тогда Чайлд вдруг ощутил нечто… неприятное. Оно будто бы отравляло воздух, оседало на коже пеплом, и от него появилось острое желание отряхнуться. И шло оно от Защитника Якса. Тот ничего не сказал и почти тут же исчез. Лес повторно исследовали, ничего не нашли, и успокоились. Но это было лишь начало. Огромные стаи снежных птиц слетались, казалось, отовсюду. Из рек выходили целые легионы воинов, блестящих чешуйчатой бронёй в свету, и они бросались в бой не на жизнь, а насмерть. Несколько лагерей оказались охвачены ещё одной лихорадкой, и та была в разы сильнее всех предыдущих, и длилась до тех пор, пока не оказалось, что всё дело в неизвестной ворожее, спрятавшейся в глубине непроходимой чащи. Не столько сильные, сколько попросту очень раздражающие. А Защитник Якса был везде, Чайлд даже моргать не успевал, как тот появлялся там, где вдруг обнаруживалась очередная проблема. Сначала у него начал дёргаться глаз, а после это переросло в тайную гонку, о которой кричать или в принципе заявлять было бесполезно — Сяо старательно игнорировал вообще всё, что не было связано с убийством очередного духа или местного разгневанного божества. Чайлд старался поспевать за ним, и, как ему казалось, даже обгонял. Пока не перестал видеть Сяо вообще. Конечно, по-ребячески предположил, что тот понял свой проигрыш, но эта мысль скорее разозлила самого Чайлда, чем отозвалась удовлетворением. Всё ведь не могло быть так просто. — Сяо? — спросила Гань Юй. С того случая с Царицей прошло уже достаточно много времени — недавно второму племяннику Чайлда исполнилось семь, — но глаза у Гань Юй порой до сих пор бывали мутными и тусклыми. Сейчас в них промелькнуло нечто, похожее на весьма живую озадаченность, которая очень быстро сменилась лёгким беспокойством. — Нет, не видела. Знаю, что он недавно появлялся на окраине — там было нападение. — Несколько месяцев назад, — напомнил Чайлд. Гань Юй медленно кивнула, тоже, по-видимому, вспомнив, и задумалась. Думала не особо долго: — Скорее всего, он занят медитацией. Всё дело может быть в скверне, — она вздохнула, пожимая плечами и опуская взгляд. — Это бремя Якс, но оно очень тяжело. Чайлду пришлось напрячь память, чтобы выскрести из неё прочитанные очень давно легенды про Якс и их борьбу. Выходило, что Сяо пропал, потому что пытается справиться с собственной кармой? Чайлд сжал губы в недовольстве, потому что, видимо, Сяо сражался не только с живыми противниками, но ещё и с их мёртвыми остатками. Как, например, то злобное сознание Осиала, которое было в его голове. Гонка закончилась без чёткого победителя, и несколько дней Чайлд проходил в откровенно плохом настроении, которое скрашивали лишь участившиеся стычки что за стенами, что внутри них. И так было до тех пор, пока он не ощутил этот противный, мрачный след. Тот струился по земле, убегая глубоко в лес. Кора на деревьях в некоторых местах странно обуглилась — будто бы от огня, но огонь при таком ветре? Да и гарью не пахло. Чайлд бросил взгляд в сторону отряда миллелитов, вместе с ним вышедших проверить эту часть леса, откуда буквально вчерашней ночью доносился опасный рык. В голову забрела неприятная мысль, что вот тут Чайлд снова проиграл, потому что Сяо успел раньше него. Отправив миллелитов обратно в лагерь, он быстро поспешил по следу из обуглившейся коры. Путь петлял из стороны в сторону, чуть ли не зигзагами, и кончался у чёрного зёва пещеры, убегающей вниз, под землю. Недолго думая, Чайлд сунулся внутрь, но остановился буквально сделав три шага. Во-первых, пахло отвратительно. Во-вторых, видел он только благодаря подчинённой энергии. В-третьих, под ногами вскоре захрустело, и то были не мелкие камни, а вполне себе изломанные кости. Он искренне проклял в мыслях только-только завоёванную новую территорию, которую до конца не успели зачистить, и двинулся дальше, не дыша чаще нужного. Пещера оказалась огромной, широкой и душной, а в глубине чувствовалось нечто… очень опасное. Что именно, Чайлд понял, когда повернул примерно раза четыре и увидел. Огромная, трёхголовая чешуйчатая туша лежала прямо в тупике перед ним, сложив кожистые крылья по бокам, как обнимая себя. Из трёх зубастых пастей шёл пар — одна из причин дикого зловония, а вдоль стены лежал длинный, шипастый на кончике хвост. Чайлд тупо уставился на дракона, замирая, потом окинул его ещё один взглядом, прицениваясь, вспомнил Моракса и усмехнулся — нет, тот точно был больше. Теперь вместо неприятной мысли в мозгу вспыхнула весьма заманчивая, отдавшаяся небольшим уколом вины — он мало чего дарил Мораксу. Если забыть про всё то, что он ему купил до того, как предал Царицу, конечно же, но тем не менее. А тут прямо перед носом нечто приятное. Мутным воспоминанием мелькнул голос матери, рассказывающей про дракона с тремя головами, и Чайлд довольно улыбнулся, призывая лук и натягивая тетиву. — Умереть захотел? — раздался вдруг шепот. Чайлд застыл, не отводя взгляда от продолжившего спать дракона, а потом чуть повернул голову. В мраке сверкнули жёлтые, недовольные и почему-то уставшие глаза. — Дракон — мой, — тут же обозначил Чайлд, подозрительно щурясь. На него уставились так, словно он только что сказал несусветную чушь, и, может быть это было и так, но если ему вдруг понадобиться сначала сразиться с Защитником Якса, чтобы отвадить от своей добычи, то он это сделает. Слишком уж ему понравилась мысль принести Мораксу сердце этого трёхглавого. Однако чем дольше тянулось молчание, тем сильнее он начинал ощущать неладное. За энергией дракона скрывалось то самое вязкое. Неприятное, и Чайлду вдруг расхотелось приближаться к Защитнику Якса. Он опустил лук, присел и наклонил голову вбок, прислушиваясь. — Убирайся уже отсюда, — вздохнул Сяо. Чайлд просто мотнул головой, скосил взгляд на дракона, и кивнул в сторону выхода. — Пошли, — сказал он. Сяо не двинулся. Чайлд тоже. Помолчали. Чайлд пожал плечами, поднялся и снова натянул тетиву. Сяо тут же зашипел рассерженной кошкой, а потом, как через силу, выдавил: — Не могу. — Почему? — равнодушно спросил Чайлд, продолжая держать на прицеле дракона. По какой-то нелепой причине этот глупый шантаж действительно работал. Вряд ли Сяо беспокоится за жизнь дракона. Тогда, получается, за свою? Потому что не может что-то предпринять и погибнет, если Чайлд начнёт битву? — Мне нужно время, — сухо отозвался Сяо. Чайлд сощурился, потом с тихим вздохом убирая лук и прикрывая глаза. Если Защитник Якса погибнет, то Моракс расстроится. План сложился в голове достаточно быстро, и Чайлд просто двинулся к Сяо, игнорируя плохое предчувствие. От него очень невежливо отшатнулись. На самом деле, Чайлд и сам едва удержался от того, чтобы не отшатнуться, поскольку стоило ему приблизиться, как лёгкие и тело сдавило. Будто смертельную дозу яда вдохнул за раз. Поморщившись, он протянул руку, и Сяо снова зашипел. В тупике подозрительно заворочался дракон. — Нельзя! — Сяо оскалился, вжимаясь в каменную стену. Окинув взглядом его дрожащее тело, Чайлд проигнорировал и всё же сжал его запястье. Чтобы мгновенно об этом пожалеть — ему почудилось, будто под кожу заползли черви. Отпрянув, замер, когда по пещере прокатился шумный вздох из трёх драконьих пастей. Сяо тоже замер, стреляя взглядами то в Чайлда, то в дракона. Повисло молчание. Чайлд растёр собственные пальцы, не нащупал ничего подозрительного, качнул головой и снова сцапал Сяо. Тот тихо, но однозначно возмущённо дёрнулся, пытаясь вырваться. Чайлд только шикнул на него, когда дракон снова завозился. Оскорблённое выражение лица Сяо заставило бесшумно усмехнуться. Ощущение от соприкосновения оставалось тошнотворным. Чайлд, стиснув зубы, подхватил переставшего сопротивляться Сяо и потащил прочь от тупика, стараясь сильно не хрустеть костями. Вдруг задумался, почему дракон спит так крепко и, пока шёл, прислушался к собственным ощущениям. — Ты усыпил его? — предположил он, когда до выхода остался один поворот. Сяо ничего не ответил, и Чайлд принял это за «да». Свежий воздух после пещеры показался живительным. Чайлд глубоко вдохнул и даже закатил глаза в облегчении. Опустил Сяо у дерева и молча уставился на черноту, строившуюся у того под кожей. Посмотрел на собственные руки — по венам бежал не привычный океан, а грязь. — Не надо было приближаться ко мне, — прошипел Сяо, продолжая содрогаться. Чайлд скептично вскинул бровь, обернувшись на пещеру, и ответил: — Кажется, умереть хотел ты. — Мне нельзя, — глухо ответил Сяо, мрачнея сильнее прежнего. Нечто в его словах показалось странным, но Чайлд отказался лезть глубже. И так уже подхватил что-то неприятное. Сяо вдруг добавил. — Избавься от этого как можно быстрее, иначе точно умрёшь. Чайлд кивнул, поразмыслил и уточнил: — Как долго будет спать дракон? — Не знаю, недолго, — отмахнулся Сяо и поморщился. — Вот поэтому не надо было меня вытаскивать, я бы продолжал его держать под контролем, но ты вмешался, и теперь он проснётся, а я… Он подавился воздухом, когда Чайлд снова его подхватил. Не успел и слова сказать, как они покинули лес. Особо гадать не нужно было — Чайлд сразу прыгнул в их с Мораксом пещеру. Внутри было пусто, и Чайлд подумал, что даже к лучшему. Усадив удивлённого и непонимающего Сяо у входа, он самодовольно улыбнулся, подмигнул и исчез. Дракон точно требовал его внимания.

***

Обнаружить его у пещеры Моракс не ожидал. Ему действительно казалось, что он почувствовал приближение Аякса, когда разговаривал с Творцом Гор. Но сейчас здесь сидел Сяо: дрожащий, пропитанный скверной и с каким-то обречённым взглядом. Моракс удержал себя от порыва броситься к нему, вместо этого медленно подойдя и опустившись рядом. Коснулся кончиками пальцев его холодного лба, послал импульс, не подпуская к себе скверну, и Сяо зажмурился, выгибаясь. — Тебе нужен отдых, — сказал Моракс, вздыхая. — Почему ты пришёл сюда? — Это была не моя идея, — тихо ответил Сяо, отводя взгляд с мелькнувшим в нём страхом и беспокойством. Моракс нахмурился, ожидая продолжения, но его не последовало. Сяо сжал губы, как останавливая готовые сорваться слова, и продолжал смотреть в сторону. — Кто-то помог тебе, — всё же сказал Моракс, и Сяо сжался ещё сильнее, так, словно услышал оскорбление. Моракс уставился на скручивающуюся под чужой кожей тьму, как услышал шепот: — Чайлд Тарталья, — на него украдкой, стыдливо посмотрели. — Он принёс меня сюда. Внутри похолодело от ужаса. Кулаки сжались сами собой, а мгновением позже Моракс ощутил импульсы от щита, которым до сих пор защищал Аякса. Бой. Тот сейчас бился с кем-то. Бился, в то время как перенял у Сяо скверну, которая может поглотить его. Хоть он и может подавить её при помощи энергии, но лишь замедлит — та всё равно начнёт медленно пожирать, пока не съест его разум, заразив безумием. Перед глазами мелькнула кровавая картинка того, как лицо Аякса искажается в агонии, как его бьёт судорогами, выгибая и ломая тело, как затем он бросается на всё, что видит, слепо, теряя рассудок, и как его пытаются успокоить другие адепты, а он, Моракс, не может сделать ничего, кроме как смотреть и пытаться его успокоить. До тех пор, пока не останется единственный выход — проткнуть его тело и убить. Мороз пробежался по всему телу. Сглотнув, Моракс поднял взгляд на сжавшегося Сяо, и придушил ненужный и мешающий сейчас гнев. Прикрыв глаза, уже чувствуя, что даже с его силой скверна медленно просачивается под кожу, он спокойно и размеренно проговорил: — Я помогу тебе справиться. Потерпи. Ещё несколько мгновений Сяо смотрел на него, как думая, что его сейчас накажут, а потом послушно прикрыл глаза. Моракс подавил ещё одну вспышку гнева, и снова коснулся его лба. Секундой позже тело Сяо ослабело. Подхватив его, Моракс поднялся, окинул взглядом торчащие путеводные скалы и шагнул к одной из них. Камень в подножье расступился перед ним небольшой пещерой. Неглубокая, пустая. Под его взглядом в стене появилось небольшое углубление, в которое он и положил уснувшего Сяо. Тьма под его кожей до сих пор струилась слишком быстро, слишком ярко, отчётливо. Моракс провёл пальцами по холодным тёмным с зелёным волосам и поспешно одёрнул руку. Уже не его. Ни телом, ни душой, ни разумом. Настолько привычно оказалось думать о Сяо как о чём-то, на что он мог положиться. Потому он должен был злиться, ведь Сяо его предал, ушёл к другому Богу, заслужил наказания… А злость всё не приходила, и Моракс не понимал — то ли дело в том, что его смягчила привязанность, то ли в том, что он понимал. Даже слишком хорошо понимал. — Когда ты проснёшься, я верну тебя Барбатосу, — выдавил он, удерживая себя от ещё одного касания, чтобы разгладить небольшую морщинку между сдвинутыми бровями Сяо. Всегда хмурый, но такой светящийся, стоило кому-то заговорить или просто упомянуть Барбатоса. А то, что разгоралось на дне его глаз, когда он его видел — неописуемо. Моракс всерьёз полагал, что после пережитого Сяо никогда не сможет смотреть на кого-то так. Он оборвал собственные мысли и заставил себя подняться, затем отворачиваясь и сжимая пальцами переносицу. Голова пульсировала от молитв, от импульсов, от боли из-за Царицы, пытающейся вернуть себе контроль над своей землёй. И во всей этой вакханалии просочился голос Аякса, разом растворяясь теплом, разносясь по всему телу спокойствием. Моракс ещё раз взглянул на неподвижного Сяо. Не сон — бесконечный бой внутри собственной головы. Настоящее поле битвы до тех пор, пока все поглощённые им призраки не будут уничтожены. Но даже так скверна не покинет его, останется ядовитым ростком внутри, постепенно разрушая его тело. Как долго будет идти эта битва — даже Моракс не знал. И как долго ядовитый росток будет оставаться ростком — тоже. А скверна от всех последующих умерших в Снежной Богов — пусть обитает, пусть отравляет, пусть проникает в мёрзлые земли. С этим будет разбираться следующий после Царицы Крио Архонт. Моракс кивнул сам себе, всё же думая о защитных печатях, которые придётся раздать своим смертным. Не лучшая защита, но спасёт, если не приближаться к месту гибели божества. Он покинул пещеру, скрыв её и оставив небольшое отверстие для воздуха. Вернувшись, не застал Аякса. Спустя несколько часов Гань Юй доложила ему о появившемся драконе около одного из пограничных лагерей. Аякс не возвращался три дня. Моракс старался не думать о том, что увидит, когда тот вернётся, про себя мантрой повторяя: «нельзя вмешиваться в его бой». Он не смел разрушить хоть один триумф Аякса в этой войне. Не смел посягать на его битвы, отбирать их из заботы и собственного беспокойства. Аякс — не хрупкое существо, и он знал это. Знал и пытался вырвать источник той слабости, что накрывала его каждый раз, когда Аякс касался чего-то, что опасно даже для бессмертных. Моракс вслушивался в его голос, будто Аякс не молился ему, а успокаивал, напоминая, что он всё ещё жив и чувствует себя прекрасно. А перед глазами всё равно скакали давние картины того, как одержимые скверной Яксы уничтожали друг друга. На закате третьего дня он вернулся. Объявился на пороге пещеры, дрожащий, покрытый кровью так, что ею пропитались все его одежды, а волосы в лучах солнца отливали алым. Со слабой темнотой под кожей и с сиянием в глазах. А в руках — огромное, размером в валун и уже не пульсирующее, мёртвое сердце. Аякс, скалясь взбудоражено, опустился на колени, протягивая дар. Моракс медленно коснулся его, чувствуя остаточное тепло, будто сердце вырвали из погибшего тела только что. И подумал о том, что научит Аякса противостоять скверне. Потому что это то, что ему нужно. То, что поможет ослабить раздражающий страх хотя бы на чуть-чуть. Эта мысль прорвала построенную за эти дни душевную стену, и Моракс улыбнулся, оказавшись в эпицентре из удовлетворения и жгучего возбуждения, прокатившегося по всему его телу. Сердце дракона. Аякс принёс ему очаровательный подарок, потому что помимо тепла и влажности крови, он чувствовал силу убитого. Не так много, но так мило. Моракс опустился перед Аяксом на колени, ловя его взгляд и перемещаясь пальцами к его влажным от чужой крови рукам. — Спасибо, — проурчал он, срываясь на откровенное рычание, увидев, как Аякс восхищённо сощурился, немного краснея лицом и сверкая безумием в глазах. И то безумие было рождено не скверной, а им самим.

***

Дыхание с хрипом рвалось из груди, и впервые за последние несколько изнурительных дней бесконечной битвы Чайлд всерьёз подумал, что вот сейчас он задохнётся. Перед закатывающимися глазами мелькали сцены только-только прошедшей битвы, и по губам расползалась иррациональная улыбка — обещал ведь доказать Капитано собственную силу. Жаль, что тот так и не успел вслух признать его превосходство. Чайлд прогнулся, впитывая горячее дыхание, пронёсшееся рекой меж лопаток, и послушно подставился под последовавшие за этим поцелуи. От утробного рычания кожа покрылась мурашками, и Чайлд уткнулся в подушку, содрогаясь то ли от толчка, то ли от очередных замельтешивших воспоминаний. Теперь уже не о битве. Его мутный взгляд скользнул по круглым стенам пещеры, тонущим в заплясавшем свете от нефрита и кор-ляписа — ему казалось, что даже скала чуть дрожит. Усмехнувшись, сжался сильнее, поддаваясь назад. В ответ его довольно укусили в шею, несильно, но так, что глаза закатились заново. Чайлд и сам был готов вторить тому сытому, довольному урчанию, только бы… не думать уже, наконец, ни о чём лишнем. Ни о новом письме Тони. Ни о Гавани, ни о семье в ней, ни о том, что… — Аякс, — любовно, с обожанием протянул Моракс над самым ухом, и Чайлд сорвался на стон, принимая ускорившиеся толчки, распаляющие его лишь сильнее. По телу градом катился пот на и так уже мокрые одеяла и подушки — он не мог точно вспомнить, как долго они этим уже занимаются. Приятные издержки бессмертия. Он вновь невольно скользнул взглядом по пещере, по танцующему по ней свету из-за разошедшегося Моракса, по стопке новых и старых писем в углу. В горле неожиданно встал ком, и Чайлд уткнулся лицом в подушку, вытираясь об неё, а затем хрипло шепча: — Переверните меня. Спустя ещё один полу-укус в шею, его бока сжали когтистые ладони, оставляя на них ещё пару некровоточащих царапин. Оказавшись на спине, он выгнулся, приникая грудью к груди Моракса, чувствуя его гулкое, быстрое и мощное сердцебиение. И его сознание утонуло, когда он взглянул в золотые глаза и увидел в них вечность. Ту вечность, что будет рядом. Вечность, где каждый новый день — шаг от той его привычной жизни, за которую он… цеплялся? До сих пор? Спустя тридцать лет бойни, крови, битв и смертей на его глазах? Спустя тридцать лет чистейшего дыхания, пропитанного собственным жаром и желанием не останавливаться и становиться сильнее? Собственной одержимостью, укрепившейся в его душе искренней благодарностью к тому, кто подарил лучшее из возможного? И всё равно тянулся мысленно, ждал писем, ждал новостей, радовался, чисто, без прикрас, и разделял собственные радость и беспокойство с Мораксом. Прекрасно зная, что видит ответную печаль и радость не по тем причинам. Бессмертные же могут сочувствовать смертным. Это нормально. И Чайлду тоже было больно. Его душило слезами, когда Моракс утаскивал его в ложе, гладя, пытаясь успокоить, потому что понимал, но сочувствовал не причине его горя, а просто его душевной боли. И Чайлд откровенно испугался, успокоившись, и вдруг вспомнив свою очень давнюю мысль, к которой никогда до этого не возвращался. Мысли, что не будь у него семьи, он бы чувствовал себя свободнее, сильнее, лучше. Без воспоминаний о страхе родителей, об их испуге в его сторону, об их беспокойстве за него и за то, что он навредит кому-то другому. Если бы всего этого не было… Сейчас он утопал, разделяя жар, дыхание и желание с Мораксом. С тем, кто открыл ему новую Бездну, но не искалечивая, а присваивая и защищая. Чайлд — человек, и всегда им останется. Вряд ли он сможет догнать ту просветляющую мудрость других божеств, но это уже и не важно. Он сохранит собственную семью в воспоминаниях, и в душе таился страх, что однажды ему станет всё равно, что однажды он начнёт вспоминать о них только с равнодушием. Но ему становилось легче. Настанет день, и Тоня напишет ему уже о смерти матери, а не отца. Настанет день, и погибнет Антон, недавно ушедший в море на «Алькоре». Настанет день, и от Тони перестанут приходить письма. Настанет день, и он узнает о смерти Тевкра. А Моракс будет рядом, всё так же защищая, разделяя, зная обо всём и любя каждую часть что его тела, что души. Бесконечно, сильно и ответно. — Аякс, — по щеке скользнул длинный горячий язык, собирая побежавшую слезу. Чайлд усмехнулся, смаргивая новые слёзы, после приникая солёными губами к губам Моракса, из-под полуприкрытых век наблюдая, как напротив тягуче переливается любовь в золоте. Заслуживал ли он всё это? Вряд ли. Однако он это получил, и отпускать, отказываться — не настолько он глуп или самоотвержен. По одеялам метнулся драконий хвост. Чайлд изогнулся, оплетая Моракса за шею, выдыхая с надрывом и жмурясь, когда вдоль бёдер провели когтями. Тело сотрясла крупная дрожь от сильного, глубокого толчка. Выдохнув, Чайлд обмяк, не открывая глаза и погружая голову в подушку. Снова урчание на ухо, дыхание, ерошащее мокрые волосы, сухие поцелуи в ухо и висок. Неожиданно тёплое одеяло накрыло его, а вокруг пояса обвился хвост. Чайлд ожидал, что сейчас вновь окажется в кольце драконьего тела, но всё оказалось проще — его прижали к весьма человеческой груди. Он взглянул из-под ресниц на пещеру. Голова не гудела, в ушах эхом отдавалось настоящее имя. Всё ещё секрет, всё ещё только для семьи. Сердце кольнуло, и Чайлд повернулся, теперь смотря в лицо Мораксу. Тот посмотрел на него с едва заметной тенью беспокойства, и укол боли превратился в укол вины, иррационально отдавшись теплом. Потому что Моракс позволил себя использовать, и это неожиданно прочистило мысли. Сердце ныло, и Чайлд чувствовал, что следующие несколько дней проведёт немного рассеянно, из раза в раз возвращаясь воспоминаниями к отцу, выцарапывая из собственной памяти изменённые временем воспоминания о своём детстве. Но как только это кончится, как только он пропустит смирение, его накроет облегчение. Сквозь скорбь прорвётся, как поток через плотину, и смоет всё лишнее. — Можно я, — Чайлд повозился, теперь поворачиваясь к Мораксу грудью и кладя ему на сердце ладонь. Во рту пересохло на пару мгновений. Сглотнув, он выдохнул, — перестану обращаться к Вам как к «господину»? Настолько явная радость полыхнула в глазах напротив, что Чайлд не смог не улыбнуться — пусть слегка криво, из-за остаточных эмоций, но уверенно. Моракс зарылся носом в его влажные волосы, шепча безоговорочное «да». И мёртвый океан двинулся.

***

Он был рядом, когда Моракс высвободил из каменного плена Защитника Якса. Скала выпустила из себя уже не пульсирующее тёмной энергией тело Сяо, воздух не тух от скверны, и по коже не бежали неприятные мурашки. В тот день он впервые за прошедшие годы увидел Барбатоса — беззащитно и беспечно спящего в обители, в углублении в дереве, в окружении одеял и подушек. Тогда Чайлда посетила какая-то неясная мысль, которую он не смог уловить — больше наблюдал за тем, как Защитник Якса, трясущийся так, словно стоял посреди снежной бури, тянулся к Барбатосу, а по его щекам текли мутные слёзы искреннего облегчения. В тот день Моракс молчал слишком долго, и Чайлд был рядом, невольно прокручивая воспоминания о том, каким пустыми были янтарные глаза, когда Анемо Архонт просыпался спустя всего сорок лет от начала войны. Моракс был рядом с ним, когда пришло последнее письмо — не от Тони, а от её старшей дочери. Прощание от её лица, потому что сама она не успела. И это была последняя ниточка: он не знал, что случилось с Антоном, поскольку однажды он просто не вернулся из моря, и он не знал, что стало с Тевкром, вдруг уехавшим в Сумеру учиться. Ему хотелось думать, что оба они не погибли по случайности, и Антон просто остался в Инадзуме, а Тевкр воплотил свою детскую мечту про «Одноглазика». По крайней мере, он надеялся, что если они и умерли, то так же, как и Тоня — спокойно, тихо и во сне. В кругу из потомков, возможно. Даже смешно как-то не было, а мысли о матери, которая последовала за отцом спустя всего год, резали лишь сильнее. Всё было кончено. — Хочешь сохранить их? — тихо спросил Моракс, сидя рядом и наблюдая, как он бездумно, уже больше получаса, перебирает сотню полученных от Тони писем и сверяет фотографии — перед глазами мелькали разные лица Тони, то молодые, то внезапно старые. Иногда, среди них, всплывали и лица его уже повзрослевших племянников — незнакомцев, о которых он знал, пожалуй, больше, чем заслуживал. — Да, — просто ответил он, убирая письма и фотографии в конверты, стараясь не цепляться взглядом за ещё одно напоминание — слова-поздравления, Тоня никогда не забывала, когда и сколько ему исполняется лет. Лёгкое прикосновение к щеке не особо помогло. Чайлд просто кивнул, готовясь повторно переживать уже известные ему чувства. Стоило уже привыкнуть, но ему очень хотелось, чтобы подобного больше не повторялось. Но когда Моракс аккуратно взял пожелтевшую от времени половину писем, Чайлд едва удержался от того, чтобы не перехватить их. Он знал, что в обители они будут в безопасности. Что он сможет перечитать их, если ему захочется. Что там, среди гор и зелени, есть копия их дома из Ли Юэ, где спрятано всё — пройди через дверь, и будто бы в Гавани. Даже запах тот же. Постельное бельё, спальня, ванная, кухня. Шкатулка с фениксом и драконом, а внутри — пара палочек для еды. Его снова коснулись, уловив дрожь. Чайлд прижался к тёплой руке, слепо мечась в душевной буре, которая кончится через несколько дней. И за ней придёт облегчение, потому что более не перед кем мысленно оправдываться за собственные поступки, за нападение на Снежную, за предательство, за всё. Останется лишь один Архонт, которому он захочет посмотреть в глаза прежде, чем бросится в бой. Царица не может не понимать, как скоро они окажутся у стен столицы. В памяти невольно отпечатались дни долгого, горестного траура, когда из Гавани пришла весть — Воля Небес покинула их. В те дни он не видел Гань Юй — она появилась уже после, уставшая и измученная, а её глаза всё так же казались слишком тусклыми. Чайлду не хотелось думать о том, что даже адепты могут испытывать скорбь целыми годами. Так, что без возможности смотреть в будущее. А ему хотелось. Ему хотелось думать о будущем, представлять, желать, фантазировать. И получалось — Моракс топил его в своей любви, напоминая о ней каждый раз, как они встречались взглядами. Будто протягивал руку, утягивал от смертности всё дальше и дальше, прокладывая дорогу, и Чайлд едва ли не бежал по протоптанным следам за ним. Потому что Тоня, Антон, Тевкр, отец и мать — там, уже за спиной. Теперь навечно. Так, как и должно быть. Постепенно, медленно, с новым, сменившимся поколением Цисин, они приближались к дворцу. Минуя пустоши, ледяные реки, озёра, непроходимые леса и горы — всё ближе. С каждой новой всаженной в мёрзлую землю скалой, с каждым новым предостерегающим рычанием в небесах, с каждым новым мёртвым духом, сеющим после себя скверну — Чайлд ощущал ледяное дыхание Царицы отчётливее. Прямо до того дня, когда в стены вокруг столицы полетели каменные копья, уничтожая. До дня, когда миллелиты хлынули реками по улицам, и промёрзший воздух наполнился криками. До дня, когда Чайлд струился потоком по крышам, не смотря по сторонам и видя перед собой лишь ледяное свечение огромного дворца. Места, где он давал свою лживую клятву. Морозное небо над головой рассекло длинное тело Моракса. Спустя мгновение весь дворец ощетинился — на стенах выросли острые сосульки, взмывшие в небо, прямо в него. Янтарная тень упала на весь город, миллелиты закричали сильнее, по крыше проскочила Гань Юй в образе белоснежного рогатого зверя, над улицами парили две цапли, воздух рвали стрелы баллист под предводительством Владыки Лун, а Чайлд… Он смотрел вверх, забыв, как дышать. Вспышки плясали, омрачая светлое небо, рык Моракса разносился повсюду, поглощая все звуки. Хвост извивался гневно, зло. Когти сверкали золотом, и энергия сдавливала, подчиняя себе, не давая холоду прорваться и победить. Потому что Чайлд видел, как рядом с ним звездой носится Царица, как её волосы вспыхивают ослепляющей белизной в лучах солнца, как развевается мех её накидки и ткань её платья, и как лёд пытается сковать драконью бурую чешую. Ещё одна скала вдруг вонзилась прямо в дворец. Тот покачнулся, а затем затрещал ещё раз — Царица вдруг исчезла в образовавшейся в нём дыре. Чайлд взмыл на волне в воздух, втягивая руку. На него уставились янтарным глазом, прошло мгновение, а затем Моракс ринулся вниз. Всё дыхание выбило из лёгких, когда вокруг тела сомкнулись когти. В голове и мысли о страхе не промелькнуло, как Чайлд покатился по трескавшемуся полу одного из этажей дворца. Вскочив, он выдохнул, спиной ощутив приближение Моракса, но не отведя взгляд. Тронный зал остался таким же, каким он его запомнил много лет назад — огромный, но и такой до ужаса пустой. Ничего, кроме трона, укрытого мехами, и ведущей к нему дорожки. В нём можно было принять с три сотни человек, но единственной, кто здесь могла быть, это она. Её глаза тоже оказались такими, какими он их видел в день смерти Кэ Цин — холодные, сияющие, смертоносные. Полные боли и разочарования. Они уставились на него, и он ответил тем же, чувствуя… ничего. Так, будто их связь как Архонта и дитя её земель была не более, чем миражом в его жизни. Она стояла около собственного трона так величественно, будто не боролась против Моракса несколько секунд назад. Корона сияла в её волосах ледяным светом, искристые, но плотные ткани, полускрытые за меховой накидкой, плотно обхватывали её тело, скрывая от лишних глаз даже шею и запястья. И не было в её образе ничего лишнего, кроме всё тех же непривычных чувств, проросших в злобу. На мгновение, Чайлд искренне испугался. Но то мгновение прошло. — Тарталья, — обронила Царица, продолжая смотреть лишь на него. Как если совершенно не замечала стоящего за его спиной Моракса. Сглотнув, Чайлд поёжился — звук его имени от неё показался чужеродным. Не отворачиваясь, сказал: — Ваше Величество. Царица поморщилась едва заметно, и он улыбнулся, склоняя голову набок. На него перестали смотреть: она подняла взгляд выше, сощурилась, и в её глазах полыхнул настоящий гнев, тенью исказивший её бледное и прекрасное лицо. Следующее она буквально выплюнула: — Моракс, — из-за спины донёсся шорох одежды, а затем пробравший до костей звук — скосив взгляд, Чайлд увидел оставленную копьём на полу царапину. Моракс сделал шаг к нему, вставая рядом. Царица оглядела их, сжала кулак, и проговорила. — Это того не стоило. — Ты Богиня Любви, — медленно проговорил Моракс, прикрывая на долю секунды глаза. Когда он открыл их, то они сверкнули опасно и ожесточённо. — Ты лучше всех должна знать, почему это происходит. — Ложь, — выдохнула Царица, и её руки затряслись. Треснувший под ногами пол треснул ещё сильнее, и Чайлд мгновенно сомкнул пальцы на клинках. Лицо Царицы исказилось отчётливее, яростнее, в бешенстве, и она крикнула, поднимая против них волну снега. — ЛОЖЬ! Прежде, чем весь тронный зал поднялся, Чайлд увидел эту искру бесконечной ненависти. Искру, что распалила пожар. Сорвавшись с места, он прорвался сквозь снег — лёд обжёг болью щёку и вонзился куда-то в бок, — и оказался прямо перед ней. Водяной клинок скользнул вдоль возникшего лезвия меча. Ещё никогда он не видел Царицу настолько близко и впитал это мгновение, когда по его лицу пробежался иней от близости её гневного дыхания. Золотая вспышка — Чайлд проехался спиной по полу, откинутый мечом Царицы, и тут же вскочил на ноги, бросаясь вперёд. Моракс вонзил копьё прямо рядом с троном, туда, где раньше стояла Царица. Прежде, чем найти её, Чайлд поймал взгляд Моракса — и его сердце чуть не взорвалось. В золоте полыхало восхищение и то самое желание крови, от которого всё внутри сладко скручивало. А затем Чайлда откинуло повторно, прямо в стену, проламывая её насквозь. Вытащив пронзившую щит Моракса и его бок сосульку, он приподнялся, взывая к уже не мёртвому океану внутри себя и на секунду пропадая в нём. Боль испарилась, и он кинулся в новую атаку, прослеживая взмах копья Моракса и ударяя клинком с противоположной стороны. Меч Царицы зазвенел, принимая его удар, вихрь снега облепил в лицо, ослепляя. Дворец трещал от их битвы. Его стены трескались, вспыхивали янтарным, покрывались царапинами от водяных лезвий, в воздух вырывались облачка пара. Этажи рушились, башни сметались от ударов копьём, а солнце то исчезало за горизонтом, то появлялось из-за него. Чайлд не знал, сколько это длится. Он не знал, как много комнат они разрушили, как много этажей пролетели в одной из схваток, и как много ран получил, выживая, когда Моракс перехватывал Царицу и утаскивал её за собой в очевидном желании то ли придушить, то ли проткнуть насквозь. И всё повторялось, от рассвета до заката, и от заката до рассвета. Лучи встававшего солнца проникали сквозь всё новые и новые прорехи во дворце, освещая разруху, следы крови на стенах, а с закатом всё это пропадало во мраке, где перед глазами вспыхивали золото, голубизна моря и белизна снега. По кругу, из зала в зал, из комнаты в комнату, с треском мебели, льда и стекла. Со жгущимися ранами, с царапинами на лице, с немеющими пальцами и с отрывистым дыханием из замерзающего тела. На грани смерти, но с диким желанием победить. Однако он ни разу не чувствовал себя живым больше, чем в моментах, когда Моракс подхватывал его атаку, когда становился её продолжением, когда превращал её в совместную. И всё это давало Чайлду то, чего он так страстно желал. В разрушенном дворце Царицы, уворачиваясь от её клинка, стоя рядом с Мораксом, с обмороженным телом, с болью в груди, он испытал счастье. Только как бы он ни был счастлив, как бы ни хотел продолжать, а всё рано или поздно кончается. Он — не Бог, ему никто не молился и последователей у него не было. И тем более он не Архонт, который способен в одиночку победить Царицу. А океан всё ещё не полностью ему подчинён. Потому справедливо, но обидно то, что Царица пригвоздила его к стене, вонзив меч ему под рёбра. Так, что он невольно захлебнулся собственной кровью — бессмертное человеческое тело всё равно остаётся человеческим телом. Поднял взгляд, разжимая пальцы на водяных клинках и роняя их водой на пол. Уставился в её злое, оцарапанное его клинками и копьём Моракса лицо — на белоснежной коже божественная алая кровь казалось особенно яркой. И по этому лицу пробежала неясная, таинственная тень. В ледяных глазах на мгновение мелькнуло нечто, от чего Чайлд затаил и так тяжелое дыхание, не совсем понимая. Тишина показалась оглушительной, но хруст, раздавшийся за этим, вонзился в уши неотвратимостью. Полные ненависти глаза широко распахнулись в шоке. Чайлд сжал ладони на лезвии проткнувшего его меча, уже видя, как руки Царицы дрожат и слабеют, как её пальцы расслабляются вокруг рукоятки. На мгновение его взгляд опустился вниз — на чёрную с золотом ладонь, на её хрупкое, ещё чуть дрожащее, похожее на высеченное изо льда, сердце, лежащее в этой ладони. А потом он посмотрел на Моракса за её спиной. — Благодарю, — вдруг тихо прошептал тот. Царица дёрнула головой, пытаясь повернуться и посмотреть на него, но он уже сжал пальцы. Треск ледяного сердца пронзил застывший морозный воздух. Чайлд выдохнул белое облако, удерживая меч и стараясь стоять на ногах. Вместе с телом Царицы содрогнулся весь дворец. Он увидел, как она смотрит на него, как её побледневшие губы дрожат в тихом слове. А затем перед ним вспыхнул янтарный щит. По глазам ударил белоснежный свет, и на мгновение Чайлд потерял способность ощущать, слышать и в принципе что-либо понимать и думать. Так, словно он умер. Но мертвецы не открывают глаз и не вдыхают полной грудью. Особенно с болью и таким чувством, будто лёгкие сейчас лопнут прямо под рёбрами. Ещё несколько секунд он видел ничего, кроме белого цвета, начавшего постепенно рассеиваться, окрашиваться иными оттенками, которые затем складывались в картинку. Лба коснулись неожиданно тёплые губы, по коже пробежались мурашки с непривычки — холод был тем, что он чувствовал постоянно в этой битве. — Аякс, — тихо, но довольно позвали его. Чайлд моргнул, теперь вместо теней в белизне смотря в родные глаза. Чувствительность возвращалась — его оплетали руками, прижимая к тёплой груди, в которой билось живое сердце. Чайлд вдохнул и тут же чуть не скрючился от боли. В ухо полилось урчание, смешанное с беспокойством. — Не двигайся, тебе скоро станет легче. И он не двигался, продолжая глядеть в золото. Воспоминания, непонятно как вылетевшие из его головы, вернулись, и он слегка повернул голову. Весь пол оказался усеян ледяной крошкой, посреди которой лежала странная белоснежная фигурка. Будто бы шахматная. — Что это? — голос вышел не таким тихим, как он ожидал. Даже не хрипел. Моракс проследил за его взглядом, после вздыхая: — Подтверждение моих подозрений, — он склонился к уху Чайлда ближе, обжигая дыханием кожу и повторно вызывая волну мурашек. — Селестия не забрала Сердце Бога Царицы. — Что? — Чайлд на мгновение зажмурился и прогнал неуместное желание поцеловать Моракса, потому что его слишком откровенно раззадорили всего за секунду. Он отвернулся от фигурки — Сердца Бога — и выдавил. — Почему? На несколько долгих мгновений Моракс замолчал, после тихо, но до ужаса спокойно говоря, так, будто изначально знал, что это произойдёт: — Потому что Тейват больше не интересует Селестию. Думаю, именно так. По груди прошлась его ладонь, и Чайлд поморщился от волны боли. Решив продолжить разговор попозже, он сосредоточился. Сила потекла по телу, восстанавливая всё до дикости медленно. Моракс выдохнул ему в волосы, затем делая жест пальцами, и Сердце Бога оказалось у него в ладони. Чайлд на всякий случай осмотрел зал и в удивлении замер. Трон, покрытый меховыми шкурами, стоял нетронутый. Посреди разрухи, упавших стен, трескающегося пола и потолка, он горел белым в лучах уже полуденного солнца. Чайлд усмехнулся, оценивая иронию, и чуть приподнялся, игнорируя последовавший за этим спазм. Теперь уже он коснулся уха Моракса губами, шепча: — Хочешь посмотреть на трон поближе? — Ты заинтересован в наследовании? — неожиданно весело хмыкнул Моракс, совершенно не смутившись собственного предположения. На секунду Чайлд задумался: справедливее будет, если Моракс станет править Снежной, но… Зачем? Не для этого он отказался от Ли Юэ, а место Чайлда точно не на троне — даже метафорическом. — Планируешь стать супругом короля? — поддел Чайлд, поглаживая Моракса по щеке и охая, когда его подняли на руки и действительно двинулись сквозь обломки зала к трону. И взгляд бросили такой лукавый, всезнающий. Чайлд фыркнул, всё же озвучивая. — Нет, просто любопытно. К его удовлетворению, шерсть на троне оказалась мягкой и, что неожиданно, тёплой. Хотя зачем Царице пытаться согреться? Зарывшись пальцами в шерсть, Чайлд двинулся и вновь поморщился — боль уходила неохотно, медленно, и не хотелось думать о том, сколько ему потребуется на то, чтобы восстановиться. Все эти мысли испарились своевольно, когда он посмотрел на опустившегося на колени перед ним Моракса. На его лицо, покрытое мелкими порезами от ледяной крошки. На припорошенные снегом ресницы. На длинный, синий порез на шее, идущий будто бы обручем. На новые и новые раны, пересекающие золотые линии на чёрных руках. На порванное божественное одеяние, плохо скрывающее последствия и итог их битвы — в груди заныло, когда он увидел слишком очевидные и глубокие раны в том месте, где билось сердце. И сам он выглядел не лучше — вне адреналиновой горячки и с потерей контроля его пробрал заползший под разорванную одежду холод. Одеяния адептов не выдержали натиска Архонта, и держались будто бы на честном слове. Снаружи продолжало движение солнце. Столица разрушена, стены уничтожены, и Чайлд вдруг услышал не стихающие крики — бой ещё шёл несмотря на то, что Царица уже погибла. Дворец мелко задрожал, как собираясь рухнуть в ту же секунду, но лишь чудом устоял. Тёплая ладонь Моракса, лёгшая ему на колено, вернула его сознание обратно в рушащийся дворец, на покрытый мехами трон. — Что дальше? — выдохнул Чайлд, чуть сползая вперёд и позволяя Мораксу скользнуть между его ног. Лёгкий поцелуй в бедро прошил насквозь, поскольку пришёлся не на ткань, а на разрез, оголяющий кожу. Чайлд облизал губы, смотря в хищные, довольные глаза. Золотая радужка постепенно превращалась в тонкую дугу, утопая под расширившимися зрачками. — Мы погибнем в бою, — проговорил Моракс, заползая выше. Чайлд зацепился взглядом за его пальцы, чуть сжавшиеся на Сердце Бога перед тем, как оставить то на подлокотнике кресла. Белая фигурка почти утонула в шерсти. Всё внимание Чайлда тут же вернулось к Мораксу, когда на бёдра легли обе ладони. На него продолжали смотреть, сыто, так, что под кожей всё кипело. — Дворец скоро рухнет, а мы — исчезнем вместе с ним. Победа за Ли Юэ, и армия покинет земли Снежной. Скалы разрушатся, а левиафаны вернутся в каменный лес и снова уснут. И мы будем для всех погибшими. — Куда отправимся? — усмехнулся Чайлд, сжимая его ладони и поднимая их выше, до своих боков. Моракс потянулся за ним, на мгновение утыкаясь носом ему в грудь, а после целуя в шею. Чайлд расплылся в улыбке, откидывая голову в сторону и вновь случайно прислушиваясь к бойне в столице. Эти звуки заглушил рокот: — Мне бы хотелось, чтобы ты показал мне Снежную, — он вдруг замолчал и слегка виновато продолжил. — То, что не затронула война. — Моя родная деревня, — Чайлд выдохнул это прежде, чем успел подумать. Старая боль всего на миг пронзила сердце иглой, а затем испарилась. Он посмотрел в слегка напрягшееся лицо Моракса, и погладил его по щекам, потянув на себя. Согрев губы в поцелуе, прошептал. — Правда, я хочу, чтобы ты её увидел. Она не такая красочная, и там пахнет рыбой, но, может быть… — Мне понравится, — пообещал Моракс, искренне, честно. Чайлд усмехнулся мысли, что вскоре может увидеть его морщащееся от отвращения лицо, и едва не рассмеялся. Этому помешало лишь то, что он растаял от того чувства всепоглощающей любви, что растеклось теплом под рёбрами. Прямо там, куда Царица всадила меч. — А что будем делать с этим? — Чайлд кивнул в сторону Сердца Бога. Во взгляде Моракса мелькнула задумчивость, за которой неожиданно последовало то самое будоражащее чувство вожделения. Чайлд облизал губы, говоря. — Ты что-то придумал. — В Снежной начнётся борьба за престол, — медленно проговорил Моракс, беря в ладонь Сердце и вертя его в пальцах. Его лицо украсил опасный, но неяркий оскал, и Чайлд заёрзал в предвкушении, снова поглаживая Моракса по щекам. На него посмотрели, а золото радужки горело от желания. — Против Ли Юэ не вставали некоторые местные Боги — уверен, они ждали, пока мы закончим с Царицей. И сейчас они начнут борьбу между собой. А борьба между Богами за титул Архонта… Он вдруг замолчал, и по его лицу пробежала тень странного беспокойства. Его взгляд замер там, где меч Царицы пронзил Чайлда, и потемнел сильнее. Его пальцы сомкнулись вокруг Сердца, сдавливая то в кулаке. Мысли, отразившиеся в янтарных глазах, показались слишком откровенными и настолько читаемыми, что Чайлд будто наяву увидел кровавую картину и мёртвое тело в руках. За этим неожиданно всплыл миг, в который он разглядел омрачённое резко приблизившейся смертью лицо Царицы. — Моракс, — позвал он, смаргивая лёгкий морок, и наклонился, касаясь его губ слегка и говоря перед тем, как снова поцеловать. — Я хочу это увидеть. Раздражающая тень страха затаилась на глубине зрачка, уступая жажде крови. Чайлд довольно сощурился, после закрывая глаза и снова целуя Моракса: под дрожь дворца, под продолжающуюся бойню в городе, под лучами полуденного солнца и в разрушенном тронном зале, в окружении ледяных осколков. Так кончилось их первое столетие. Впереди ждала вечность.