***
В темной тени стенного шкафа, который внутри был больше, чем снаружи, играл маленький магнитофон. Тихое жужжание наполнило комнату, просочившись в квартиру, где мужчина тихо пытался приготовить еду на двоих. Знакомый звук умалял его и без того недолговечное терпение, как назойливый жук или детское нытье. Скуля от шума, его лохматая собака скрючилась, закрывая свои уши лапами. Собака свернулась калачиком на полу рядом с раковиной, устроившись на потрепанном когтями коврике. — Ох, тише, — ласково сказал он собаке, бросая ему немного говяжьего фарша. Собака жадно пожирала его, хотя ее уши все еще были опущены от боли. Раздраженно откинув голову назад, мужчина выключил горелку и снял потрепанный фартук с надписью «Поцелуй повара». Широкими шагами пройдя в спальню, ковёр в которой словно целовал мозоли на его ногах, он вежливо постучал в дверь шкафа. Изнутри тихо заиграла пленка, и он едва мог разобрать слова. Его партнерше потребовалось некоторое время, чтобы ответить, хоть она и была отвлечена. — Входи. Он раздвинул складные двери, и внезапный свет окутал потайную комнату. Его напарница сидела в кресле за столом, держа на коленях магнитофон. Она внимательно слушала аудиозапись двух девушек, одна из которых тихо всхлипывала, а другая тщетно пыталась ее успокоить. — Продолжай проигрывать, — мягко сказал он, присаживаясь рядом с ней. Это нездорово, мысленно добавил он. Она бы не оценила этого. Он заметил, что она все время бормотала себе под нос. — Ты запомнила каждое слово? — Все до единого, — она прибавила громкость. Она заправила за ухо прядь длинных волос и нервно дернула себя за мочку. — Это мое любимое. Запись длилась семнадцать часов, и в то время как большая часть ее была пустой, гулкой тишиной, прерываемой лишь затрудненным дыханием двух девушек, она все равно наслаждалась каждой секундой. — Слушай. Поставив запись на паузу, она перемотала пленку назад, и аппарат щелкнул. Она нажала маленькую, выцветшую кнопку воспроизведения, выражение ее лица исказилось, словно отражая горечь слов девушек на плёнке. — Я люблю тебя, Луна. Я так долго любила тебя, — в отчаянии произнесла девушка, и ее голос словно потрескивал на записи. Девушка говорила громко, что было выгодно для них — они слышали каждое слово, каждую ее интонацию. Ее уязвимость окружала. Поглощала. Ради этих мгновений они и жили. — И если это последний шанс, когда я могу сказать это… — Я тоже люблю тебя, Джин, — ответила девушка с более мягким голосом, дрожа от боли. — Ты мой самый лучший друг. Его напарница перемотал пленку еще раз. — Я тоже люблю тебя, Джин, — повторилось ещё раз. — Я тоже люблю тебя, Джин. Он протянул руку, чтобы остановить ее. — Остановись. Ты только навредишь себе. Эта одержимость… — Я не сумасшедшая, — резко сказала она, и напряжение в воздухе достигло апогея. Он с жалостью наклонил голову и сжал ее руку. Она была потной и маленькой внутри его собственной. — Повторять все снова и снова, ожидая разных результатов? Разве не это и есть сумасшествие? — это был невинный вопрос, но, должно быть, он попал в яблочко. — Хорошо, — выплюнула она, и слюна разлетелась в темноте, попав ему на лицо. Он отпрянул, отпустив ее руку, словно обжегшись. — Ты ведь знаешь об этом все, не так ли? — она указала на стены. — Ведь это у тебя есть секретная комната для убийств. Это было правдой. Стены комнаты были увешаны фотографиями, украдкой снятыми камерой — лучшее, что он мог себе позволить. Некоторые фотографии были размытыми, но он отчетливо помнил все детали; все о них, от цвета волос до их роста, и до их привычек и предпочтений. Он слышал их самые глубокие и темные тайны, знал их слабости и особенности. Он знал их близко. В конце концов, он помог их выбрать. — Я держу всю эту хрень здесь только ради тебя, — он с трудом сглотнул. — Для твоего душевного здоровья. Девушка усмехнулась. — И ради твоих фантазий для мастурбации, — парировала она. Это была ложь. Даже будучи подростком, он редко предавался самоудовлетворению и часто задавался вопросом, а все ли с ним в порядке. — Не будь таким высокомерным. Раздраженный, он оторвал взгляд от нее и перевёл его на фотографии. Он знал каждого из них, пересчитывая, как овец, чтобы облегчить свое дрожащее сердце. Олив Хорнби была очень уважаемым адвокатом, которая пила кофе только из ее любимой кофейни, в трех кварталах от ее офиса. Она предпочитала черный и горький, что, вероятно, отражало ее откровенно стервозный характер. У нее было строгое лицо, короткая стрижка под мальчика (прядь волос хранилась в пластиковом мешочке, приколотом к пробковой доске) и помада одного и того же цвета каждый день. Миртл Уоррен была несчастной бариста, нервной развалиной, склонной к мелочности и безумно влюбленной в эту женщину, которая игнорировала ее ухаживания. Гилдерой Локхарт покупал краску для волос в интернете и не мог отличить мужские духи от женских. Когда его освободили, от него пахло лавандой, и его было так легко подчинить. Мундунгуса — еще проще. Флетчер был бездомным, ветераном, вором, который был так же жаден до денег, как и до героина. Локхарт прекрасно подходил под все требования. Альбус Дамблдор и Геллерт Гриндевальд были давними любовниками, отвергнутыми и презираемыми. И все же каждое утро каждый из них готовил вторую чашку чая в соответствии с требованиями другого, просто по привычке. Он возлагал на них такие большие надежды. Наконец, но не в последнюю очередь, он не мог забыть Луну Лавгуд и Джинни Уизли. Эта пара была их первой и самой любимой у его партнерши. Он почувствовал, как кто-то дернул его за рукав. — Не игнорируй меня, милый. Ты не сможешь спрятаться от меня, — она помолчала. — Я знаю, кто твой любимый, — пропела она, поднимаясь со стула. Она подошла к маленькому письменному столу. На столе лежала большая карта, и наклейки в виде золотых звёзд из магазина «один доллар» отмечали места посреди необитаемых полей. Идеальное место, чтобы спрятать тело или два. Она выдвинула ящик, где хранились остальные кассеты. — Одна из этих вещей не похожа на другую. Одна, вторая…третья в магнитофоне. А где же четвёртая? — она посмотрела на него широко раскрытыми карими глазами. Он судорожно сглотнул. — Я… — Даже не беспокойся. Я прочитала это только сегодня утром в прессе, — призналась она мягко и приторно. Сахарин. Медовая ловушка. — Гриндевальд арестован за убийство своего партнера, когда их похитил «Сваха». Милое прозвище, не правда ли? Я обязательно поблагодарю Риту Скитер, эту тетку, за то, что она это придумала. Его глаза закрылись. «Сваха». Прозвище, которым так любовно обозвали его в новостях, заметив, что он объединял в пары людей, которые часто возвращались из гроба глубоко влюбленными. Они заметили, но так и не увидели. Его партнерша продолжала, цитируя по памяти статью. У нее всегда была ужасающе феноменальная память. — Перед его арестом, в полицию была отправлена анонимная аудиозапись, в которой содержались неопровержимые доказательства того, что Гриндевальд убил в гробу своего партнера Альбуса Дамблдора. — закончила она, и её глаза вспыхнули как угольки. — Как ты думаешь, где они могли найти эту «аудиозапись»? Я точно им не говорила. — А должна была, — сказал он, не задумавшись. — Это правильно. Она одарила его бесхитростной, торжествующей ухмылкой и цокнула. — У тебя мораль просвечивается, милый. Отступая к двери, он знал, что ее нежные обращения не обманут его. Она не любила его. Она любила только одного человека, и эта любовь была скорее болезненным увлечением. — Но это было верным решением, — сказал он дрожащим голосом. — Геллерт задушил Альбуса, а когда приехала полиция, он заявил, что у Альбуса случился инсульт. Он солгал! Это было неправильно. Мы … — он вздрогнул. — Мы не убийцы. Это была не наша вина! — его тон достиг сокрушительной высоты. — Но так оно и было, — резко напомнила она. — Мы - те, кто запер их вместе. Мы — те, кто выбрал их, прекрасно зная, что они чувствуют друг к другу. Мы должны были знать, как они отреагируют. — Она погрозила ему тонким пальцем с тупо обрезанным ногтем. — В конце концов, между любовью и ненавистью очень тонкая грань. «И ты одна тут, кто читает нотации», — хотелось ему огрызнуться. Вместо этого он глубоко вздохнул, подавляя нарастающий гнев. Не стоит ее раздражать. Их партнерство — если это можно так назвать — было достаточно шатким. — Я не мог отпустить его. Он… он психопат. — Как и мы, ты хочешь сказать? — Нет, — горячо возразил он. — Нет, мы никого не убиваем. Мы просто… Она выгнула бровь. — Травмируем наших жертв? Хороним их заживо? Разочаровываем наших родителей? — беспечно спросила она. Он вздрогнул. — То, что мы делаем, гораздо хуже. Это пытка, и я могу принять это, потому что мне, черт возьми, наплевать на этих паразитов, — прошипела она, указывая на коллажи. — Это ты виноват. — Напомни мне, кто выбирал наших жертв? Кто наблюдал за ними целыми днями, тщательно манипулируя каждым звеном, притворяясь, что у него добрые намерения, когда засовывал их бессознательные тела в гроб? Я не дура. Я не слепая. Проблема в том, что ты, кажется, не осознаешь последствий всего этого. Он издал обиженный звук. — Я осознаю… Она безразлично оборвала его протесты. — Я знаю тебя, помнишь? Ты такой же сумасшедший, как и я, просто другого сорта, — она ударила рукой о столешницу. — До сих пор ты думал, что это просто глупая игра в сводничество, без последствий. Ты антисоциален и одинок. Ты думал, что можешь жить опосредованно через других и — каким-то образом — добиться той связи, которой тебе так не хватает? И как, удалось, а? — она не стала дожидаться его ответа. — Ты стал небрежен, и одна из твоих шахматных фигур взбунтовалась. Неважно, кто поднес руку к губам Дамблдора и задушил его. Мы — плохие ребята. Мы заставили Гриндевальда убить свою пару. Если бы не ты, тот человек не был бы мертв! Он не был… Она ошибалась насчет него. Он не игнорировал свои преступления. Часто его одолевало чувство вины, но он всегда оправдывал свои действия. Он не был убийцей. Он никогда никому не причинил вреда. Никогда. Он не знал, почему оставался с ней, хотя прекрасно знал, что она легко сделает из него козла отпущения, когда придет время. Вопрос только в том, когда. И черт побери, если он этого не заслужил. Сначала это была ее идея, но именно он лично выбирал каждую жертву и организовывал их похищения. Возможно, он начал делать это для нее, но продолжал, потому что видел столько одиночества в мире, он видел своих жертв такими, какие они есть, и пытался показать им, что они не должны быть одни. Как и он. Он провел рукой по лицу. Она не могла видеть, как он плачет. — Полиция не поблагодарит тебя за то, что ты сдал Гриндевальда, — продолжала она с насмешкой в голосе. — Они думают, что ты играешь в игру. Трахаешь им мозги, заманивая в свою ловушку, — прямо сказала она, и каждое её слово царапало его грудь, оставляя жгучие следы стыда. — И твои «благие намерения» приведут их прямо к нам. — Я … — его голос звучал сдавленно. — Не буду. Я стер с ленты отпечатки пальцев, отправил ее анонимно и… — она моргнула, не впечатлившись. Его челюсть захлопнулась и он облизнул губы. — Я… я клянусь тебе. Это будет моя последняя пара. Я придумал идеальный финал. Он указал на самые свежие фотографии, на которых был изображен высокий темноволосый мужчина, склонивший голову над мобильным телефоном. Изображение было не в фокусе и размыто — его руки дрожали, когда он делал фото, а трепет охоты делал его почти недееспособным. Эту фотографию любили, ласкали и заботились о ней, как о драгоценном ребенке. Если это будет его последняя жертва, то, черт возьми, самая лучшая. — Обещаю. После этого мы можем остановиться, — он поклялся, прижимая руку к сердцу, орган уже выбивал татуировку на его ребрах. (Иногда он чувствовал себя опустошенным, и было приятно иметь доказательства, что это не так.) Он пропустил несколько ударов, ожидая ее ответа, и его, как и всякий раз, затопила надежда, что, возможно, на этот раз она одобрит… Его напарница фыркнула. Надежда разбилась вдребезги. — Ты как наркоман, — пробормотала она. Устав от него, она вернулась к своим записям, готовая снова погрузиться в свою любимую. Нажав кнопку воспроизведения, она закрыла глаза на звуках рыданий Луны. Этот звук не успокаивал его так, как ее. От этого ему становилось еще хуже. Ее отказ прозвучал на одном дыхании, как будто он не стоил даже унции ее внимания. — Я не голодна. Отдай мою порцию собаке.***
ОДНОЙ НОГОЙ В МОГИЛЕ
Гремел заголовок.Рита Скитер
Недавняя фотография знаменитого писателя Гилдероя Локхарта улыбалась старшему инспектору. Заголовок очаровательно возвещал «Свадьба Локхарта и Флетчера»; загорелая рука Локхарта обвилась вокруг локтя его мужа, толстого лысого мужчины с оскаленной улыбкой и расширенными зрачками. Том узнал Локхарта по разным гала-концертам, отпечаток отвратительных лавандовых смокингов Гилдероя запечатлелся в его памяти. Его пальцы сжали газету, а рот скривился в презрительной усмешке.«Сваха», судя по всему, что мы знаем об этом неуловимом серийном похитителе, должно быть воображает себя Купидоном, а его способ действий состоит в том, чтобы запереть двух однополых людей в гробу на глубине шести футов под землёй, оставив только воздушную трубку, чтобы удостовериться в их выживании. Но какими бы грубыми ни были его методы — хоронить пары заживо, — намерения «Свахи» не вредить, а помогать.
Доказательство — в пудинге.*
*английская идиома — не узнаешь, пока не попробуешь; все проверяется на практике; обо всем судят по результатам, люди используют фразу «the proof is in the pudding», чтобы обозначить, что вы можете судить о качестве чего-либо только после того, как попробуете или употребите это. Русский аналог — обед узнают по кушанью, а ум по слушанью.Гилдерой Локхарт, известный писатель-фантаст и четырехкратный лауреат премии журнала Женский еженедельник «Самый обаятельный холостяк», недавно связал себя узами брака со своим товарищем по «сводничеству» Майклом «Мундунгусом» Флетчером.
(см. на фото выше.)
Очнувшись, эти двое были, по сути, незнакомцами, запертыми вместе в самодельном гробу; они мимоходом узнали друг друга, так как Локхарт был волонтером в приюте для бездомных, который часто посещал Флетчер.
Смирившись со своей судьбой, мужчины разговорились, и две противоположности, на грани жизни и смерти, узнали друг о друге больше, чем когда-либо имели шанс узнать в мире живых.
Две другие такие пары включают Джиневру Уизли и Луну Лавгуд, а также известного адвоката Олив Хорнби и бариста Миртл Уоррен. Читатели, возможно, будут рады узнать, что Хорнби и Уоррен вступили в романтические отношения, а пара Уизли-Лавгуд стала ближе, чем когда-либо.
К сожалению, не всем парам «Свахи» суждено было пойти по такому же пути.
Хотя департамент правоохранительных органов дает мало информации по этому вопросу, внутренний источник утверждает, что это анонимная наводка приводит первых спасателей к жертвам.
Здесь, в «Ежедневном пророке», мы пришли к невероятному предположению, что «анонимная наводка» на самом деле послана самим похитителем. То ли из чувства вины, то ли по какой-то другой неведомой причине, и жертвы часто благодарны ему за его милосердие.
Почти все пары пережили этот опыт невредимыми, за исключением трагического инцидента, который произошел в прошлом месяце. Геллерт Гриндевальд и Альбус Дамблдор были бывшими любовниками, разлученными по различным карьерным причинам. «Сваха», вероятно, рассчитывал на славное, страстное воссоединение, но вместо этого — когда на место прибыла полиция — из могилы поднялся только один человек.
Гриндевальд официально заявил, что Альбус перенес инсульт. Однако доказательства обратного вскоре были обнаружены, поскольку в департамент правоохранительных органов был доставлен «анонимный» пакет. Это была аудиозапись их пребывания в гробу, от начала до конца, открывающая неоспоримые доказательства того, что Гриндевальд убил своего партнера, Альбуса Дамблдора, находясь внутри.
В суде он признался, что не знал о воздушной трубке и был обеспокоен ограниченной подачей кислорода. Дело Гриндевальда, обвиненного в непредумышленном убийстве, было быстро закрыто.
Однако некоторые вопросы остаются открытыми. У кого была эта запись? Логика подсказывает, что только трое мужчин могли знать, что произошло в гробу: один из них виновен в убийстве, другой мертв, а последний — их похититель.
Наш внутренний источник утверждает, что ДПО считают его похитителем с моральными принципами. Романтичная мысль. В то время как ДПО продолжает свое расследование без официальных комментариев, публике остается только гадать: действительно ли «Сваха» — злобный преступник, намеревающийся причинить боль и страдания? Или это просто одинокий, влюбленный индивид, стремящийся объединить людей?
Выражение лица Тома сменилось гневом и беспокойством. Он опустил газету и вернул её детективу констеблю Кингсли. Мужчина внимательно наблюдал за Томом темными глазами, словно ожидая реакции. Том откашлялся. — Какой невероятно милый отрывок, — протянул он. — Рита всегда писала такую прекрасную прозу. Он машинально поправил карандаш на столе. Все на нем было методично расставлено по своим местам: бумаги сложены аккуратными стопками, клавиатура компьютера недавно протерта, большой стол блестел от чистоты. Стены были светло-голубые, располагающие к сосредоточенности, кабинет обставлен скудно. У него не было никаких личных привязанностей — фотографий в рамках или безделушек; он твердо верил, что дела и удовольствие должны разделяться. (Хотя, надежно спрятанные в нескольких подпапках на компьютере, он хранил десять или около того фотографий его и матери, когда он был ещё наивным новичком. Еще тогда, когда у Меропы был румянец на щеках и она могла ходить без помощи инвалидного кресла.) — В этом Скитер права, — Кингсли промокнул лоб уже влажным носовым платком. — Большинство ее предположений точны, на самом-то деле. — Он тяжело опустился на стул напротив Тома и кивнул в сторону серебряного чайного подноса. — Приготовь мне чашку чая, ладно? Кингсли был крупным смуглым мужчиной, предпочитавшим дипломатию грубой силе, и только поэтому Том терпел его. У этого человека было чувство юмора, которое Том мог оценить, хотя оно иногда переходило в грубость, которую Том быстро осаждал. С глубоко посаженными глазами и голосом, который успокаивал всех вокруг, Кингсли был преданным, серьезным представителем ДПО. Том презирал светские приемы и часто посылал Кингсли вместо себя, предпочитая запереться в кабинете со стопкой папок и свежим чаем на всю ночь. Потянувшись к серебряному чайному подносу, стоявшему на углу стола, Том налил чашку и бросил туда два кубика сахара. Именно так, как предпочитал Кингсли. Они ни в коем случае не были друзьями, но работали бок о бок достаточно долго, чтобы быть знакомыми с причудами и привычками друг друга. Кингсли взял чашку с благодарным кивком. Пальцы Тома дернулись, стукнув ложкой по краю собственной чашки. Он сделал глоток. Чай приятно обжег горло. — Что меня беспокоит, так это предполагаемый «внутренний источник» Риты. Общественность не была осведомлена об анонимных подсказках. В наших рядах завелся крот? — Кого мне сегодня придется жестоко уволить? — был его невысказанный вопрос. — Вот это я и хочу знать, — поморщился Кингсли. — Если не крот, то как еще Скитер смогла так хорошо проанализировать этого сукина сына? Потребовались месяцы, чтобы наши лучшие профайлеры отвергли первое захоронение как преступление на почве ненависти и поняли, что наш субъект сам является латентным гомосексуалистом. Она процитировала отчет почти слово в слово. Том понимающе кивнул. — Кстати, об этом. То, что Гестия сказала — я хотел бы еще раз обсудить с тобой. Она назвала мотив преступника…«сводничеством». Но это так невероятно банально, что мне трудно поверить, что преступник такого калибра мог быть вдохновлен чем-то настолько клишированным. Отодвинув чашку, Том открыл папку на своем компьютере. В ней была серия фотографий, сделанных на последнем месте преступления: поля безмятежных и фотогеничных цветов. На первый взгляд оно напоминало стоковое фото — пока не присмотришься повнимательнее. Трава была усеяна маркерами с места преступления, указывающими на расколотое дерево и гвозди. Среди листвы из земли торчала пластиковая воздушная трубка, ещё более хлипкая, чем детский девайс для ныряния в ванне. Он увеличил масштаб еще одной фотографии изогнутых, оборванных проводов — записывающее устройство, помещенное внутри крышки каждого гроба — очевидно для удовольствия слуха «Свахи». Том втянул в себя воздух, почти пораженный. — Хороня их заживо, он заставляет своих жертв заигрывать со смертью, но в конце концов освобождает их. Или, по крайней мере, позволяет полиции освободить их. Как только они оправдают его ожидания. — Это…одержимость контролем? Игра в Бога? — спросил Кингсли. — Возможно, — согласился Том. — Но я хочу знать, что является катализатором? — размышлял он вслух. — Что это за спусковой крючок? Что-то заставляет его освобождать своих жертв — кажется, нет никакой видимой закономерности. Его первые жертвы пробыли под землей семнадцать часов — самый долгий срок. Остальные пробыли заметно меньше, а Локхарт и Флетчер пробыли под землей вообще всего двенадцать часов. Кингсли покачал лысой головой, отблеск света отразился от его черепа. — Наши допросы жертв не выявили никаких корреляций. Они не имеют понятия о времени, когда находятся под землёй, так что, насколько нам известно, он удовлетворен только тогда, когда они признаются в желании поссать, — он сделал паузу, шутка не удалась. — Когда мы получили анонимный звонок для Гриндевальда и Дамблдора, последний был мертв уже час. Ясно, что ситуация на грани жизни и смерти не заботит нашего субъекта. — Или, возможно, он позволил убийце остаться там еще, — сказал Том, произнося слова с оттенком мстительности. — Продлевая пытку Гриндевальда. — Должно быть, для него был настоящий шок — осознать, что одна из его шахматных фигур взбунтовалась. Том покачал головой. — «Сваха» — не вдохновитель. У него есть закономерность, это мы знаем. Его жертвы не случайны. Они, по крайней мере, знакомые, если не лучшие друзья. Не так уж трудно провести последние несколько часов с родным человеком, — сказал он, прищурившись. — Если только это не было сделано намеренно. Первые жертвы… — Именно так, — мягко сказал Кингсли. — Жертвы. Бедняжка Лавгуд была так расстроена, когда мы их нашли. — А девчонка Уизли? — Она просто казалась раздраженной всем этим, — он махнул рукой. — Я хорошо знаю ее отца; весь клан Уизли — гордецы. Она выросла с шестью братьями, так что вряд ли призналась бы, что напугана или травмирована. Том что-то кисло промычал, и оставил этот вопрос. — Есть какие-нибудь успехи с записью Гриндевальда? Кингсли покачал головой. — После того как судмедэксперты подтвердили, что она подлинна, мы прокрутили запись Гриндевальду в суде — он сдался почти сразу, признавшись во всем. Запись, казалось, совпадала с его признанием. — Полагаю, с нее сняли отпечатки пальцев? — спросил Том. — Клетки кожи, частицы пыли? — Все было стерто, — Кингсли так ненавидел быть вестником плохих новостей. — Ни единого отпечатка, даже на конверте. Мы проверили даже на слюну, но — ничего хорошего. Сваха действовал очень осторожно. Но он должен когда-нибудь проколоться. — Губы Кингсли сжались. — Иногда мне кажется, что он играет с нами. В другой раз, я думаю… если мы дадим ему шанс, думаешь, он сдастся? — Он слишком глубоко увяз в этом, Кингсли, — уверенно сказал Том. — Это зависимость, но, как и любая зависимость, он выработал к ней иммунитет. Его последняя пара оказалась неудачной. Он сделает еще один шаг, и еще, пока…возможно, однажды мы найдем его самого в его же могиле. Он уже показал себя вуайеристом. Он захочет сам погрузиться в это и испытать все на себе. Если он еще этого не сделал, — его голос перешел в слабый шепот. Кингсли привык к тому, что его используют как рупор, но тишина действовала на нервы. Он сжал подлокотники, нахмурившись. — Не говоря уже о том, что Рита Скитер подпитывает его эго, и он должен быть довольно самоуверенным, — добавил Кингсли, просто чтобы что-то сказать. — Она определенно намерена сделать нашего психа чертовым общественным героем. — Возможно, он «сведет» вас с вашей второй половинкой… или с вашим убийцей, - насмешливо произнес он, подражая печально известному высокому, слащавому голосу Скитер. — Пизда с ушами. Том приподнял бровь, услышав ругательство. — Следи за своим языком, Кингсли. Детектив поморщился. — Прошу прощения, — они вместе работали в полиции больше десяти лет; иногда он забывал, что Том был его начальником. Кингсли решил сменить тему. — Возможно, мы слишком много думаем на эту тему, — он надеялся перевести разговор на еженедельную встречу полиции в ближайшем пабе; Том редко посещал их, но Тонкс из отдела пропавших без вести заключила крупное пари, поставив на то, что Кингсли не сможет убедить прийти этого человека. Почти все в участке боялись Тома. Он был пугающе дисциплинированным, инстинктивным и проницательным, что делало его отличным офицером, но просто ужасным в общении. В молодые годы Том и Кингсли были новичками под началом предыдушего старшего инспектора Скримджера, которого любовно прозвали «Король Лев» за его щетинистые золотистые волосы и шрам поперек правого глаза. Тогда Том был самым красивым парнем в участке, харизматичным и милым как со старухами, так и с маленькими детьми. У него были проницательные голубые глаза и аристократические черты лица, которые вызывали симпатию у представителей высшего класса. Он был потрясен, узнав, что его воспитывала мать-одиночка в квартире с одной спальней — особенно когда Кингсли поставил деньги на то, что Том был потерянным членом королевской семьи. Том занял место Скримджера в молодом возрасте — тридцать лет, когда его любимая мать заболела изнурительной болезнью. Том воспринял повышение и увеличившуюся зарплату с достоинством, но стал гораздо сдержаннее, меньше говорил и больше работал, строго требуя, чтобы его подчиненные делали то же самое. Конечно, о чем это говорило? Кот из дома, мыши в пляс. Поскольку Том чаще всего отсиживался в своем кабинете, а Кингсли был известен как невероятно непринужденный заместитель, сплетни, как правило, разлетелись только так. Том был холостяком — или нет? Обращался ли Том так же хорошо со своим членом, как и с пистолетом? (Это, конечно, не было той темой, которую Кингсли поощрял.) Как будет выглядеть Том, отбросив все формальности и в стельку пьяным? Будет ли он таким же злым, если не более злым? Становится ли он болтуном или быстро напивается? Кингсли не смог сдержать хитрой ухмылки. Он надеялся, что сегодня вечером они все узнают. Он наклонился вперед, опершись на локти. — Послушай, Том… Том проигнорировал его, начиная говорить задумчивым протяжным голосом. — Надеюсь, — сказал он громко, распознав льстивый тон Кингсли. — У Свахи будет перерыв после того, как он нечаянно убил одну из своих «пар». Или… — Том задумчиво посмотрел на экран компьютера, его пальцы летали по клавишам, пока он записывал свои наблюдения. — Он станет еще более решительным. Он найдет другую пару с большей химией — или менее плохой предысторией… Кингсли вздохнул, немного отчаявшись. — Рита Скитер потратит целый день, доказывая всему миру, что «не все плохие парни плохие». Том хмыкнул в знак согласия. — Иногда мне кажется, попытается ли Скитер убедить прессу принять ее, когда выяснятся все места преступлений, в которые она проникла, и количество подкупленных ею полицейских. Кингсли неохотно рассмеялся, ему почти нравилась целеустремленная сосредоточенность этого человека. Он подавил желание ткнуть пальцем в морщинку, образовавшуюся между бровями Тома. — Ну, эта история продаётся. В кабинете было тихо, слышалось только пощелкивание часов, что отсчитывали время. Кингсли чувствовал, что его присутствие больше не требуется, но у него была цель, черт ее побери. Кингсли откашлялся. — Что ж, это было, безусловно, поучительно. Честно говоря, мне кажется, что мы только ходим по кругу, — Кингсли махнул своей чашкой. Он постарался придать своему тону многообещающую легкость. — Почему бы нам не перенести этот разговор на другое время, а? Сходи в «Дырявый котел», выпей пинту, Том. Там будет еще несколько офицеров, мы все можем … э-э … устроить мозговой штурм. Чем больше, тем лучше, понимаешь? — он снова захлебнулся смехом, уставшими глазами наблюдая за последней каплей чая, колыхавшейся на дне его чашки. — Страдание любит компанию, не так ли? — Мозговой штурм, — повторил Том, теребя пальцы. — О, это сленг, который новобранцы используют для слова «нажраться»? Темные глаза удивленно моргнули. Кингсли не мог поверить, что он только что услышал, как Том сказал «нажраться». Он улыбнулся, смущенно проведя рукой по голове. — Ну, так ты в деле или нет? Я не прошу многого, Том. Тебе нужно выйти из офиса, побыть с друзьями — или, по крайней мере, с коллегами, — поправил он. — Даже чертова королева должна время от времени снимать корону. Он многозначительно взглянул на значок Тома, гордо поблескивающий на лацкане его пиджака. Том каждое утро полировал его специальной лимонной полиролью, и все это знали. Острые скулы покраснели, Том прокашлялся. — Я… я подумаю об этом, — быстро сказал он, возвращая взгляд к компьютеру. Кингсли подождал еще секунду, но он подозревал, что это было лучшее подтверждение, на которое он мог рассчитывать. Он вздохнул, отодвигая стул. — Хорошо, Том, — встав, он возвышался над мужчиной, наклонив голову. — Дырявый котел, — мягко напомнил Кингсли, потому что, зная Тома, тот уже удалил эту информацию из головы. — В пять часов. — Да, да, — махнув сильной тонкой рукой, Том отпустил помощника. — Я… — он сделал паузу, как будто эти слова причиняли ему физическую боль. — Тогда до встречи. Кингсли кивнул с ничего не выражающим лицом. Он вышел из кабинета быстрыми шагами и, только добравшись до холла, ухмыльнулся, уже доставая телефон, чтобы отправить Тонкс короткое сообщение.Выпивка сегодня за твой счет!