Будем ли мы свободны?

Гоголь вздрогнул из-за громкого звука, а не от испуга. Он тоже догадался, что это Ваня. Других подобных ему сказочных дебилов рядом с домом Фёдора попросту нет. — Згадай говно — ось і воно, — устало сказал Коля, повернувшись к ящерице-дикобразу-идиоту, стоявшему в дверном проёме. Коля отреагировал на ситуацию на удивление спокойно, будто на него каждый день вот так автоматы наставляют. В России живём, хули. Тут и не такое бывает. Гоголь скорее удивился тому, что Федя хранит заряженное огнестрельное оружие под подушкой, но с таким сожителем это, в общем-то, логично. — Ну, я так понимаю, мне надо было для полноты картины принести с собой револьвер, — Николай снова обратился к Достоевскому, — К сожалению, всё, что я могу, это засунуть твоему Гончарову стилус в жопу. Или избить его салом до смерти. Я украинец всё-таки, этот талант передаётся у нас из поколения в поколение. Вообще, если ты в него выстрелишь, а потом скажешь, что это была самооборона, тебе поверят, так что давай побыстрее разберёмся со всем этим и проведём остаток вечера в прекрасной обстановке под песни Ебанько. Гоголь даже не сразу понял, что чудесная музыка вышеупомянутой группы до сих пор играет. А когда понял, не смог сдержать смеха. Хотя, он и не пытался. Пусть Иван растеряется окончательно. Итак, на данный момент мы имеем картину маслом: Гончаров с серьезным лицом и автоматом, Достоевский со спокойным лицом и пистолетом, Гоголь, умирающий от смеха и "Онанист-онанист, я прошу: торопись..." на фоне. Прекрасно. [♫ EBAN'KO – Онанист] － Николай, замолчите, пожалуйста. Всё-таки Фёдор решился. Он уже прицелился ему прямо в голову. Повезло, что он не двигался. Будет ужасно плохо, если после сна Федя будет плохо всё помнить или вообще почти ничего. Когда настала мертвая тишина, Достоевский нажал на курок и время на мгновение остановилось, хотя пуля с молниеносной скорость рассекала пространство. И вновь почти оглушительный шум. Пуля прилетела именно туда, куда нужно. Прямо в глаз Ивану и пробила череп. И сразу в разные стороны полетела кровь и мясо. Рана большая, уж точно не выживет, даже если сразу сознание не потеряет. А ведь он уже потерял, ну и соответственно свалился на пол замертво. －А теперь, вы мне помогите труп убрать. Считайте, я исполнил ваше желание. А за всё это вы мне отсосете, не сейчас, конечно, но потом обязательно. － На лице Феде вновь появилась его самодовольная ухмылка. — шучу. Гоголь скривился. Им же ещё теперь этого Гончарова с пола собирать теперь. Одни проблемы от этой рептилии, даже после смерти с ним возиться. Но теперь отсутствие соседей — ещё более очевидный плюс. Но уборку делать надо. А если на ковёр попало, придется перекисью заливать, чтобы не видно было. — За такие шутки в зубах бывают промежутки. Пошли, — Гоголь оценил масштаб бедствия и вздохнул, ибо скорее всего убирать придётся ему, — Ну что, каким образом и куда мы твоего Ваню транспортируем? Пока Федя размышлял над ответом, Коля принёс откуда-то швабру с ведром и начал отмывать пол. Засохшую кровь потом ещё сложнее отмыть будет, лучше начинать сейчас. — Смотри, какая у тебя модная-молодёжная розовая тряпка теперь будет, — С этими словами Николай едва ли не тыкнул в Фёдора шваброй, с которой кровь вряд-ли когда-нибудь смоется. Зато красиво. И пока Коля не схлопотал этой тряпкой по ебалу, он поспешил поставить швабру обратно в ведро и поставить к стене, пригодится ещё. Главное, чтобы никто ногой не задел случайно, иначе Гоголь отправится вслед за Гончаровым. Лучше уж так, чем ползать и вытирать огромную розовую лужу по всему дому. — За руки, за ноги и в какую-нибудь яму. Фёдор всё так же продолжать трезветь и голова болела ещё хуже. Первым делом он забрал свой автомат и пока что положил его на кровать, потом уже уберет на место. А вот над переносом Гончарова придется попотеть, ведь он не легкий совсем, а Достоевский довольной силой не обладал. Ну по нему и видно, точнее по его телосложению. Как хорошо, что вряд ли вообще кто-либо сможет узнать о его смерти, а будущем Федя сможет найти себе нового прислугу, хотя это не точно. После окончания уборки, как изначально и сказал Фёдор, они понесли Ивана из дома. По близости, к сожалению никаких ям не примечалось, поэтому придется делать всё самим. Гончарова оттащили за дом, а Фёдор взялся за лопату, ну и начал дело. — ты тоже копай, всё равно нам больше ничего не остается. — и да, Федя снова перешёл на "ты" Копать землю было не так проблематично, но местами сложно и времязатратно. Чуть больше метра, наверное, хватит. Ну вообще лучше было бы ещё больше, но сейчас нет ни сил, ни времени. А ещё Фёдор был удивлен, каким образом у Николая есть силы не то, что бы стоять, а ещё и что-то делать. По идее после такой бурной ночи у него должны болеть, как минимум, жопа и поясница, а как максимум вообще всё тело, но это уже от самого человека зависит и от того насколько сильно будут ебать. Спустя около часа они наконец закопали этот труп, ну и в принципе проблемы их окончены. —Я устал, пошли спать. — Я тоже, пошли. Тем не менее, перед сном пришлось помыть пол по второму разу, а так же бросить в стирку всю одежду, ибо пока они несли Ивана, кровь успела попасть абсолютно на все поверхности. Он что, гемофилик что ли? Чего у него столько крови-то... Утром ничего особенного не происходило, но Николаю пришлось собираться в быстром темпе, ибо мать пообещала прибить его, если он не явится на встречу через час, а для этого необходимо либо обладать космической скоростью, либо быть в метро через пятнадцать минут. Что в принципе значило одно и то же. Феде он толком ничего объяснить не успел. Хотя чего там объяснять? "Слушай, Федь, у меня через неделю жена будет, охуенно, да?" *** И вновь одиночество, только уже совсем без никого, кроме Родиона, но он тут вряд ли поможет. И походу его придется отдать Гоголю, либо же вообще выпустить на свободу, а то что уж ему тут в комнатке сидеть, скучать, без еды и воды совсем уж, всё же дикая птица. Гончаров мертв, его тело уже давно гниет под покровом земли, но Фёдора это не сильно волнует. Многие другие вещи становятся такими пустяками за несколько дней до основного судебного заседания. Адвокат не нужен. Вина слишком ясна и Достоевские по праву признает её. Срок ему не важен, насколько бы он не был долгим, всё равно засиживаться желания совершенно нет. Он придумает план побега, однозначно, ничто его не остановит. Жалко только то, что у него больше нет никого кроме Николая, ни семьи, ни друзей. Но Николай вряд ли будет всегда помогать... Федя надеялся хоть письма изредка получать, да продукты питания какие-нибудь. "Всё будет хорошо" - но на самом деле это вранье, уже дойдя до точки невозврата. Хотя на самом деле всё не так уж и плохо. Ведь Фёдор уже находился на последнем и самом главном заседании суда. Всё было крайне строго, особенно судья, но не страшно. Приговорение к пару годам лишения свободы было похоже на его отправление в психиатрическую больницу. Но как уже выяснилось на реальном опыте, психушка куда страшнее. Суд длился совсем недолго и по его окончанию, на руки Фёдора были надеты наручники, а сам он, с сопровождением двух полицейских, был отведен в камеру, в которой он и будет отбывать ближайшие несколько месяцев, уж точно.