Аперитив для майора

Сразу из управления Грома вызвали на новое дело. Он только и успел, что передать дяде Феде бумагу от Разумовского о своей дееспособности, и спустя мгновения оказался втянут в детали происшествия, о которых торопливо затрещала Ксюша Зайцева. Пока Игорь гостил у Сергея, недалеко от набережной обнаружили труп неизвестного. Точнее не просто труп, а обгорелый остов в такой странной позе и с такими атрибутами, что туристы приняли постановку за очередной молодëжный перфоманс, и только благодаря вниманию патруля, композицией заинтересовались с иной точки зрения. Ребята как раз подвозили до дома судмедэксперта, у которого забрали авто на штрафстоянку. А у Дорофеева глаз намëтанный, сразу признал, что не скульптурная композиция, а натуральный трупак. — Игорь, — всхлипнула Ксюша, — мне криминалисты звонили — ДНК неизвестного в базе МВД было! Лëша наш, Щербаков, ну придурошный такой, он это оказался! — На девушке лица не было от ужаса, и Грому пришлось приложить максимум усилий, чтобы защититься от еë эмоций. — Гром, вовремя тебя доктор выпустил, — нервно пошутил Цветков, пытаясь погладить Ксюшу по спине, но та только дëрнулась, а Саша обиженно поджал губы и вздохнул, когда девушка пронеслась мимо него по направлению к туалетам. — Что там за перфоманс? — сурово уточнил Игорь, проводив Зайцеву взглядом. — Там полный привет, — шëпотом поделился Цветков, оглядываясь по сторонам, словно проверяя, чтобы его никто не услышал. Гром поморщился от обилия проявленных в мимике эмоций. Перед глазами всплыло спокойное лицо Разумовского, и Игорю стало немного полегче. — Я, конечно, Лëху не любил от слова совсем, — продолжал Саша едва слышно, — человек он редкостный, в оба глаза смотреть приходилось, чтобы из вещдоков не таскал, Но всë-таки свой, коллега. Пусть и… Гром мысленно продолжил предложение за Цветкова и выдавил:  — С телом что? — Ну, как тебе сказать, тебе увидеть надо, — скривился Саша, хлопнув Игоря по плечу, отчего тот натурально рыкнул. — Прости, забыл! — спохватился Цветков. — Мы трогать особо не стали, потому что, ну, ты же у нас мегамозг, — хохотнул он, замечая полковника на горизонте. — Фëдор Иванович просил для тебя всë в сохранности оставить, насколько возможно, но криминалисты уже поработали. Мы тело как было в морг перевезли. Только тебя и ждали. — Ждали, значит едем, — вздохнул Игорь, торопливо отходя подальше от коллеги и устремляясь к дяде Феде, который торопливо махнул ему рукой, жестом подзывая к себе. — Игорëк, ты прости, что не предупредил, — тихо повинился Прокопенко, — но доктор Разумовский тебя и так быстро отпустил, вот и решил не вырывать тебя вчера. Да и потом несчастный случай с Димкой… — Дубиным? — уточнил Гром. — Он, — тоскливо отозвался полковник и пояснил, — молодость, неймëтся ей, ну Дима и полез к этому остову, чтоб этот маньячила подавился! — в сердцах воскликнул Прокопенко. — Димка в рот к Щербакову полез, а там как жахни световой или чем там —эксперты выясняют. Думали, ослепнет парень, но медики сказали, что слепота временная и пройдëт за пару недель. — Дядя Федя перевëл дух, пока Игорь осознавал произошедшее за время его двухдневного отсутствия. — Парнишка всë про язык лепетал, мол, языка нету, да это и Петька Дорохов подтвердил, опосля уже. Забравшись в машину, отдельную от основной группы полицейских, Игорь наконец-то смог расслабиться. Водитель — Миша Топорев, молчаливый и понятливый — к майору не лез, и Гром смог собраться с мыслями. Не то чтобы он испытывал к Алексею Щербакову тëплые чувства, но, когда убивают твоего коллегу, да ещë и таким изощрëнным способом, выставляя на всеобщее обозрение, это не может не задевать. Да и несчастный случай с напарником не особенно радовал, но один плюс был, хотя Гром и загонял его на краю сознания. Под ногами у него путаться в ближайшие недели никто не будет. Игорь тяжело вздохнул, понимая, что постепенно становится не лучше всех тех маньяков, которых ловит. Жив же парень, в конце концов, вот его и не колышет. Полежит, отдохнëт и с новыми силами на Громову шею сядет с лëгкой руки Фëдора Ивановича. Не то чтобы от парня не было никакой пользы, просто шума и любопытства было непомерно. Игорь уже на стенку лез от такого пристального внимания к своей персоне: «Игорь, а ты куда?», «Гром, а с тобой можно? Ну, пожалуйста!», «Игорь, я такое нашëл!», «Гром, а вы с Юлей Пчëлкиной встречаетесь?». Энергичного парня было чересчур много для страдающего расстройством аутического спектра Игоря Грома. Майор уже шарахаться по углам начал, лишь бы с напарником не пересекаться. Телефон в кармане завибрировал, и Гром полез посмотреть сообщение. На старенькой нокии в сумраке машины светились зелëным аккуратные буковки: «Игорь, не забудь пообедать тем, что я тебе собрал! Борщ с языком и свиные рëбрышки в кисло-сладком соусе, а на десерт чизкейк». И подпись в конце — С.Р. Гром скорее почувствовал, чем понял, что улыбается. Ворчание доктора насчëт правильного питания, забота о самочувствии и ненавязчивое внимание, которые оказывал Разумовский, напоминали то, как тëтя Лена заботилась о нëм и дяде Феде. Елена всегда была на кухне хозяйкой, и Гром, хотя и понимал, что сравнивать аристократичного доктора с женой полковника несколько опрометчиво, но ничего не мог с собой поделать, когда, стоя на кухне, следил за приготовлением этого, как его? Игорь защелкал пальцами, пытаясь вспомнить название. — В эсэмэске написано же было, — пробормотал едва слышно и вновь уставился в телефон. — Чиз-кейк, — прочитал по слогам Гром, смущëнный собственной ограниченностью. От Сергея за несколько дней он узнал больше, чем от всех коллег разом за годы службы. И главное — по самым различным темам: начиная с приготовления мясного рулета (Игорь подозревал, что им будет о чëм поговорить с тëтей Леной), заканчивая искусством и медициной. Гром узнал, что до того, как начать свою практику в области психиатрии, Сергей получил образование хирурга и был весьма успешным специалистом в своей области. Постоянно голодный до информации мозг Игоря с удовольствием впитывал в себя все факты, а у него самого впервые за долгое время не болела голова и не чувствовалось отвращения из-за переизбытка данных. Сергей умудрялся быть таким же сбалансированным, каким собирался сделать рацион Грома. Игорю пришло в голову, что такого человека он бы мог ментально поглощать часами, а его еду, которую, к своему стыду, Гром уминал за обе щеки, игнорируя любую аккуратность, пожалуй, хотел бы есть ежедневно. Желательно всегда. Игорь тяжко вздохнул, укладывая голову на собственные колени. Длинные ноги едва помещались между задним и передним сиденьями. Он себя совсем не узнавал. Никто не был для Грома столь интересен и единовременно загадочен. Словно шкатулка с секретным замком, которую не каждому под силу открыть. Это интриговало и пугало одновременно. Вспомнились слова Разумовского: «Когда у тебя в последний раз был секс?» — И пронзительный сине-золотой взгляд из-под ресниц. Игорю эти необычные глаза потом не раз приснились. Смотрели на него из темноты. Грома начали затягивать воспоминания о недавнем сне. Вокруг был ночной лес. Шуршала листва, а ноги приминали сочную мясистую траву. Игорь шëл к реке, чувствуя тяжесть росы на своей одежде. Он двигался в низину, слушая усиливающееся перешëптывание реки. Идти становилось тяжелее, и ноги вязли в иловом месиве. Осока щекотала щëки и цеплялась за отросшие кудри, которые Игорь почему-то не состриг до того, как они стали заметны. Он замер, едва подойдя к кромке воды, и лес словно затих вместе с ним. Не пели ночные птицы, не стрекотали кузнечики, и даже ветер спрятал свои длинные руки, точно ощутив опасность. Не он здесь хозяин, и никто не может без разрешения гулять по этим просторам. Игорь двинулся, и осока заскреблась друг о дружку оглушающе громко. Гром запнулся, чертыхаясь, и упал в неглубокую воду, поднимая шум, взрывом разнëсшийся по лесу. Глубокая тишина задавила своей неестественностью, пока круги расходились по воде, точно импульс от движения мотылька, увязшего в гигантской паутине. Игорь заворожённо наблюдал, как от него продолжают разбегаться лëгкие волны, замечая на глади реки нависшую тень. Он поднял лицо и запрокинул голову, попадая в капкан янтарных глаз. Тëмные лоснящиеся перья скрывали фигуру не то зверя, не то человека. Гром дышал через раз, не смея шевельнуться. Его внимательно разглядывали, приближая хищную морду и принюхиваясь. Игорь не чувствовал страха. Лишь бесконечный трепет. Он заворожённо поднял влажную ладонь, но не успел донести до носа существа, как то пронзительно каркнуло, расправляя огромные крылья. У Грома сердце двинулось в груди, хлëстко разогнав ужас по крови. Игорь прикрыл лицо руками от резких порывов ветра, но не попытался сбежать. Мир снова стал невероятно тихим, а на него смотрели уже синие глаза. Они были мягче и наблюдали с детским любопытством. Как за неизвестным существом, которому каким-то образом удалось пробраться в самую глубь тëмного леса. — Ты пришëл нас поймать? — пророкотало существо, нагибаясь ниже и тыкаясь носом в грудь Грома, словно пытаясь запомнить запах. — А должен? — растерянно уточнил Игорь, прикасаясь к чëрным лоснящимся перьям, чувствуя, как существо заурчало. — Тебе решать, но без боя мы не сдадимся. Гром стал гладить более смело, чувствуя утробную вибрацию под ладонями. — Почему ты говоришь «мы»? На него уставились глаза — один янтарный, другой синий, и существо заговорило на несколько голосов: — Нас отныне трое. Я, я и ты! В лес разом вернулись все звуки и обрушились вместе с ветром, разрывая видение на части. — … Игорь! Гром?! Да что ты будешь делать? Игорь! — Топорев испуганно взирал на пришедшего в себя майора. — Ну даëшь, тебя не дозовëшься, — вздохнул мужчина. — Иди давай, наши ждут, приехали. — Угу, — Гром тряхнул головой, прогоняя остатки видения, и выскочил из машины, едва не запнувшись о коврик. На улице светило августовское солнце и поддувал прохладный ветер, отчего Игорь плотнее запахнул куртку, быстрым шагом добираясь до здания морга, где на пороге его поджидали коллеги. Судя по кислым минам, желания увидеть вновь тело изуродованного коллеги ни у кого не возникало. — Игорь, ты же там сам справишься, да? — уточнил Витя Комаров. — Да-а, а мы пока покурим, да мужики? — поддержал друга Орденко. — Сам справлюсь, — буркнул Гром, хлопая тяжëлой дверью и отделяя себя от коллег. В нос ударили запах хлорки и тот особый душок, которым обладают подобные заведения. На пути попались перепуганные студенты и парочка хохочущих старожил. Ничего, молодые, кто практику пройдëт, тоже пообвыкнут. Чëрный медицинский юмор никого не обходил. Без него на такой работе делать нечего. — О, Гром, — позвал знакомый голос, и Игорь обернулся на Петра Дорохова, выходящего из комнаты отдыха. — Приятного аппетита, — произнëс Игорь, глядя на то, как Пëтр бодро дожëвывает бутерброд. — Шпашибо. — Дорохов поманил его за собой, и майор послушно поплëлся следом по коридору. — Ты же за поджаренным? — спросил, как прожевал содержимое рта. — Угу, — кивнул Игорь, давая дорогу патологоанатому с каталкой. Из-под белой ткани выпала рука с потемневшими пальцами, которую Гром проводил задумчивым взглядом, отгоняя рой рождëнных мыслей о покойном. — Ну, значит правильно идëм, — бодро произнëс Пëтр и открыл Игорю дверь. — Ты дальше сам? — Да, я потом к тебе зайду уточнить детали. — Ага, надеюсь, ты не ел. — Нормально, — отмахнулся Игорь. — Ну, моë дело предупредить, — пожал плечами судмедэксперт и удалился, тихонько прикрыв за собой дверь. В помещении было привычно пусто, за исключением холодильников для трупов и просторного стола посередине. Поэтому Гром прошëл дальше, приподнимая полупрозрачный полог, отделяющий его от того, что можно было бы назвать мумией, но в нос ударил запах палëной плоти и бензина, так что естественным иссушением тут и не пахло. На полу была разложена клеëнка, а на ней, согнувшись в непонятной позе, был зафиксирован покойный. Игорь заскользил взглядом по атрибутам жуткой композиции: жёлтой ткани, прикрывающей наготу, словно тога, нежно-зелёным лозам вьющихся растений, переплетающим ноги Алексея Щербакова, фиолетовым цветам, наполняющим распоротую грудную клетку. Цветы были такими яркими на фоне почерневшей кожи и удивительно свежими, словно выросли прямо из глубины сожженного тела. Провалы глаз и открытый рот создавали ощущение жуткого испуга жертвы. Гром глубоко вздохнул и прикрыл веки, погружаясь в чужое сознание. — Думай, думай. Маятник качнулся в сторону и начал свой отсчёт, раскачиваясь и утягивая Игоря в призму эмоций, которые оставил убийца на своём творении. В жизни ты позволил себе непростительную дерзость, за что я отрезал тебе язык. Ты так боишься, взираешь неверяще выпученными глазами, захлёбываясь собственной кровью. Заслужил. Теперь из этого мерзкого рта выйдет разве что хрип и стон, но это ненадолго, уверяю. Провожу рукой по окровавленному подбородку, игнорируя цепляющиеся за меня руки и попытки вырваться. Запах страха заставляет поморщиться. Горечь оседает на языке, не люблю, когда мясо имеет кислый привкус, но я делаю это не ради себя. Ты подарок. Я заставляю тебя страдать и считать секунды до мучительно медленной смерти. Когда ты наконец замираешь, скрючившись в позе младенца, я аккуратно разрезаю кожу, ломаю сухожилия и кости, чтобы сделать тебя податливым, вставляю шарниры. Это кропотливая работа, но у меня достаточно времени. Делаю всё тщательно, чтобы композиция не сломалась раньше срока. Мне важно, чтобы её увидел нужный мне человек. Я сожгу тело и очищу плоть. Твоя почерневшая кожа напоминает саван и рясу монахов. Чёрный — цвет смирения, раскаяния и сожаления о своих грехах. В ногах я устрою сочные лозы, вплету между обгоревшими пальцами, обмотаю щиколотки. Из земли, которая впитала твою кровь, произрастают живительные ростки-добродетели. Я очистил тебя и поставил в позу глубокого раскаяния. Когда скульптура кажется мне идеальной, я укрываю тебя жёлтой тканью, добавляя оттенок продажности твоему физическому воплощению. Жёлтый напоминает золото — цвет необдуманной алчности. Ты так тяготел к земным усладам. Я вкладываю ирисы в твою грудь: они покажут моё уважение и подарят духовность, которой ты, увы, не обладал при жизни. Фиолетовый цвет лепестков — символ страдания и покаяния, цвет единения Отца и Сына, смерти плотской и торжества духа. Они воплотят мой замысел. И наконец сюрприз — последняя деталь, которую я вложу в твой рот, и лишь неопытный сумеет пострадать. Игорь глубоко вздохнул, словно выныривая из-под толщи воды. Колени побаливали, и он опустился на пол, прижимаясь к стене и судорожно дыша. Воздух затхлый, его мало, и грудная клетка ходила ходуном, словно мехи́ в кузне, пытаясь затолкнуть кислород в оголодавшие мышцы. «Ты подарок». — Он словно сам стоял над Щербаковым, испытывая брезгливое отвращение и жалея, что пришлось пожертвовать вкусом мяса. Гром бросил взгляд на грудную клетку и чуть наклонился, предполагая, что внутренностей у покойного коллеги действительно нет. Впрочем, это могут подтвердить и криминалисты, так что Игорь откинулся назад, прикрывая веки. «В жизни ты позволил себе непростительную дерзость, за что я отрезал тебе язык».  — Где же ты так накосячил, Лёша, — вздохнул Игорь, искренне не понимая, как Щербаков мог оказаться на прицеле у такого человека. Это тебе не в подворотне быть застреленным. — Эстет, — протянул под нос Гром. — Умный, образованный, сильный, судя по тому, какую махину завалил. Гордый, возомнивший себя богом или подобным ему. «Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека: ибо человек создан по образу Божию», — вспомнилась цитата из Библии с тех времён, когда Игорь посещал пары по истории Христианства. Одна мысль повлекла за собой другую, и Гром вспомнил даже лекцию дряхлого историка, на которой тот пояснял, почему Бог дозволил человеку употреблять животных в пищу. На этот вопрос когда-то ответил блаженный Феодорит Кирский, и его мнение считается общепринятым Церкви. Блаженный Феодорит пояснял: предвидя склонность людей обоготворять все подряд, Бог дозволил употреблять животных в пищу, чтобы предотвратить их обожествление в человеческом сознании. С этой же целью Бог разделил животных на чистых и нечистых: нечистыми животными человек будет гнушаться, а значит, не будет их обожествлять, а чистым он не будет поклоняться, потому что они его еда. «Запах страха заставляет поморщиться. Горечь оседает на языке, не люблю, когда мясо имеет кислый привкус, но я делаю это не ради себя». — Убийца посчитал Алексея Щербакова свиньëй. Игорь не помнил наверняка, всё-таки он считал себя атеистом и слушал лекцию просто постольку-поскольку. Если он не ошибался, то Бытие, где подробно описан стих, — книга не только христиан, но и иудеев, и нужная заповедь у иудеев называлась Шестым законом сынов Ноя. — Отец Ной и сын его Хам! — Гром даже подскочил с пола и заходил по помещению, ещё раз осматривая скульптуру из человеческого тела. Поза испуга и раскаяния. Остов словно скрючился, убегая от чего-то, от чего убежать был не в силе, и оттого прикрывал себя руками. — Это точно иллюстрация того, как Ной проклял своего сына Хама за то, что тот осмеял его наготу. Ной насадил виноградник и испил вина, — бормотал Игорь, расхаживая по помещению морга, как загнанный зверь. — Он был обнажён перед сыновьями не только в физическом смысле, но если Сим и Иафет прикрыли Ноя, то Хам осмеял родителя. Что по тем временам считалось страшным грехом. Гром замер перед стеной, на которой были старые, видавшие виды кварцевые часы. Они показывали половину второго. Игорь провалился в мысли почти на полдня. Он вытащил телефон и проверил пропущенные вызовы. Несколько раз звонил Василий Орденко, сообщение оставил. Гром прочитал и хмыкнул: парни уехали без него, оставив водителя Михаила дожидаться майора снаружи в машине. Не страшно, в каком-то смысле они и не были ему нужны. Сейчас он хотел забежать к Дорохову, как и обещал, а затем в управление, где озадачит ребят насчёт Ирисов, ткани и световой шашки, или что там было у него во рту, когда Димка к трупу сунулся. Телефон в руке зазвонил, и Игорь машинально принял вызов. — Майор Гром слушает. — Здравствуй, Игорь, — мягко проговорил Разумовский, — хотел напомнить насчёт обеда: что-то мне подсказывает, что заботиться о своём желудке ты не привык. — Привет, доктор, — устало отозвался Гром, выбираясь из-под перегородки, разделяющей помещение морга на две части. — Звучишь не очень, у тебя всё хорошо? — Ну, как тебе сказать. — Игорь потёр холодную от пота шею. — Могло бы быть получше. Через часик поеду в управление и там попробую то, что ты наготовил. Сергей немного помолчал в трубку, затем спросил. — Хочешь на ужин что-нибудь конкретное? — Шаверму, — не подумав, брякнул Гром. Он всегда её ел, потому что это было вкусно, быстро и сытно. — Ладно. — Ладно? — не понял Игорь.— В каком смысле «ладно»? — Я приготовлю тебе шаурму. Сам. — О-у, — протянул Гром, прикусывая губу и млея от такой заботы. — Ты ведь не обязан, рамки психотерапии, которые ты очертил, слишком… — Тебе нравится то, что я готовлю? — прервал его Сергей, неожиданно вкрадчивым тоном. — Да, — подтвердил Игорь, — да, конечно. — Тогда просто доверься мне, поверь, я знаю, что делаю. — Ещё бы мне знать, — едва слышно пробормотал Гром. — Что? — Ничего, — быстро произнёс Игорь. — Мне любопытно. — Постараюсь превзойти ожидания. — По голосу было слышно, что Разумовский улыбался, а Грому стало интересно, какие у него глаза сейчас и могло бы так получиться, что один глаз остался голубым, а другой принял янтарный оттенок. — Ты только этим и занимаешься, — хмыкнул Игорь. — Я рад. Между ними повисла приятная тишина, которую хотелось слушать ближайшую вечность, но Гром почувствовал неловкость и нажал на отключение вызова. Петра Дорохова он нашëл в угловом кабинете, поясняющего группе студентов, почему следует мазать под носом вонючей мазью. — Драгоценные, вы непередаваемо прекрасное украшение этого пола, но скакать через ваши бессознательные тела — удовольствие сомнительное, особенно, когда речь заходит о транспортировке тел. — По кабинету прошелестели сдавленные смешки, а пара недовольных лиц лишь сильнее исказились в гримасах. — А на дороге вы лежите все такие красивенькие, бледненькие. Не надо так. О, Игорëк! — Дорохов наконец заметил Грома и дал отмашку коллеге, который вместо него продолжил направлять молодое поколение на путь истинный. — Петь, что там за штука была, от которой Дубин пострадал? — спросил Гром, покидая кабинет вместе с судмедэкспертом. — Да световушка обычная. Достать несложно. Впрочем, там всë достать несложно, ваши же на месте не сидели, сразу на изотопный и другие анализы отправили. Цветочек один забрали, чтобы выяснить, где такие купили. — Хорошо, — кивнул Игорь. — А что насчëт внутренних органов? — Ну, это мы пока не смотрели, — поведал Пëтр. — Тебя ждали. Но по беглому осмотру и ежу ясно, что парня вашего выпотрошили, как рыбу. — Свинью, — поправил Гром. — В каком смысле? — не понял Пëтр. — Убийца посчитал Щербакова свиньëй, которую убил, очистил и забрал то, что полагается забирать у животного, пригодного в пищу. Дорохов замер на некоторое мгновение, а потом пошëл дальше по коридору. — Ну ты загнул, конечно, — пробормотал судмедэксперт, — но рëбра я ему пересчитаю на всякий случай. — Зачем? — Из кишок, я знаю, делают плëнку для сосисок, остальные субпродукты тоже можно, как ты выразился, «забирать у животного, пригодного в пищу». Ну и рëбрышки готовят. Тьфу ты, весь аппетит пропал. Гром, так он что, ест их что ли? Игорь пожал плечами. — Я полагаю. — Полагает он, — ворчливо передразнил Пëтр, доставая с полки нужные файлы по делу. — Вот заключение предварительного осмотра. Подпиши разрешение на проведение более глубокой работы с телом. — Дорохов протянул папку и листик на подпись, который Игорь подмахнул не глядя, привычным жестом. Гром плюхнулся на старое кресло и углубился в чтение отчëта. Судмедэксперт помолчал немного, опираясь бедром на стол, и, не выдержав, уточнил. — Думаешь, новый серийник? — Разовая акция, — возразил Игорь. — С чего ты взял? — Щербаков чем-то разозлил убийцу, точнее, даже не его, а того, к кому преступник проявляет восхищение. Ирисы в груди Алексея на языке цветов звучат, как безграничное уважение. — И ты думаешь, что наш Лëшка оскорбил подружку маньяка? — рассмеялся Дорохов. — Так что ли? Гром скривился от такой фамильярности. То, что он чувствовал, примеряя на себя сознание убийцы, нельзя было сравнивать с лëгкой интрижкой. Игорь словно и сам взглянул глазами преступника на того, кому предназначался этот подарок. Это был не лëгкий флирт. Ради флирта не приносят в жертву другого человека. Или всë-таки это проявление чувств, и подарок означал ещë и вопрос: «Нравится, как я поступил со свиньëй, посмевшей оскорбить тебя?». — Это не просто флирт, — буркнул Игорь. — Скорее, проявление расположения. Вопрос. Вспомнился спокойный голос Разумовского, прозвучавший в управлении несколькими днями ранее, когда Сергей остановил Грома, перед тем как майор успел залепить коллеге в глаз: «Не так и не сегодня». У Игоря снизу вверх до холки морозец пробежал. — Так что, — продолжил допытываться Дорохов. — Может тот, кому это предназначалось, тоже, — он присвистнул, — маньячелло? Тогда будет ответочка расположению. Гром дëрнул плечом. — Только если ему ответят взаимностью, и тот, кому адресовано послание, — человек того же уровня. — Называй вещи своими именами, Игорь, — буркнул Пëтр, перебирая бумаги на столе. — Если маньяк флиртует с маньяком, ждëм ещë один труп. А если они не договорятся в два хода, так и все десять, знаю я эти танцы с бубном вокруг отношений. Морга на их разговорчики не хватит. — Возможно, адресат не поймëт послания, — предположил Гром. — Ага, — согласился Дорохов. — Лучше бы ртом поговорили. — Если бы могли, наверное, поговорили бы. — Думаешь, они в ссоре? — Скорее, не на той стадии отношений, — задумчиво протянул Игорь, — когда можно спокойно обсуждать трупы за завтраком. Пëтр усмехнулся и грузно умостился на стуле. — Такие разговорчики среди семей медиков в ходу. И убивать никого не надо. — Угу, — болванчиком кивнул Гром, углубляясь в отчëт. Спустя минут двадцать шесть Игорь подхватил изученные бумаги и, бросив на прощание пару вежливых слов, споро покинул кабинет судмедэксперта. В управлении Игоря сразу позвал Прокопенко, и Гром вкратце пересказал всë то, что уже поведал Дорохову. После озвучивания гипотезы о возможной ответке со стороны неизвестного, которому адресовано послание, лицо дяди Феди скривилось, как от тухлой груши. — Игорëк, нам пока повезло, что перфоманс-шерфоманс этот в новости не попал, — вкрадчиво произнëс полковник, посматривая сквозь опущенные жалюзи в кабинете. — Может быть, конечно, фото появятся, но я ребят хорошенько вздрючил, чтобы ни звука, ни писка. Не хватало, чтобы к нам из Москвы кого прислали. Они любят этих серийников, чтоб им пусто было. — Угу. — Игорь каланчой замер посреди кабинета. — Гром, нельзя нам ещë трупов. Тебя едва отмыли, так ещë маньяк объявился. — Угу. — Угу-угу, — передразнил дядя Федя, смягчаясь, переводя взгляд на нахмурившегося майора. — Пацан, ну чего хмурной такой, ел сегодня? А то Разумовский звонил полчаса назад, уточнял, жрал ты что-нибудь? — Прямо так и сказал? — Игорь от удивления даже в глаза Прокопенко посмотрел, но тут же уставился на воротник формы. Полковник усмехнулся. — Не так, но суть я передал. — Сейчас пойду, — отозвался Гром. — В холодильнике оставил. — Слушай, а Разумовский, случаем, за тобой не ухаживает? А то со стороны прям как моя Ленка. Та только начальнику моему не звонила, номера не знала или не решалась, не знаю уж. Игорь сунул руки в карманы джинсов и едва заметно сгорбился. — Это терапия. — Ага, — фыркнул Прокопенко. — А я всë думал, что женитьба. Ты мне прям глаза раскрыл, надо будет Ленке рассказать, что она со мной всю жизнь делает. Гром едва заметно дëрнул уголком губ в намëке на улыбку. — Попробовал бы, — осторожно произнëс Фëдор Иванович, — а то мхом скоро покроешься. Отец твой тоже за обе команды, как говорится. Игорю показалось, что ему послышалось, но мимика полковника говорила об обратном. — Дядь Федь, а почему раньше не рассказывал? — Повода не было, — отмахнулся он. — Ты же вроде как с Юлькой ходил одно время, ну мы с Ленкой и подумали, что у вас всë сложится. Гром и сам думал, что с Пчëлкиной что-нибудь получится, но дальше дружбы не пошло, и обоих полностью устроило такое положение вещей. — Я вроде на парней не засматриваюсь, — задумчиво протянул Игорь. — Ага, а девочек игнорируешь, — напомнил Прокопенко. — Вот что, терапия или нет, можно же легко проверить. — Как? — Гром так напрягся, что дядя Федя хмыкнул в усы. Пацан и сам не понимал, что его симпатия к доктору шатается между «и хочется и колется». — Разрешение на работу он тебе уже написал, так что расписка дамокловым мечом между вами не висит, — пояснил Прокопенко. — Сделай первый шаг — подари что-то, что Разумовскому понравится. Дай понять прямым текстом, что он тебе интересен не только как врач. — По идее, — нехотя начал Игорь, — это нарушение отношений доктора и пациента. — Вот и узнаешь, оставаться в таком формате или менять. Игорëк, ну что ты, я не знаю, как маленький. Третий десяток разменял. — Сергей умëн, богат, молод, ухожен, эрудирован, как дьявол, — перечислил Гром. — На кой ляд ему всего лишь майор полиции, пропадающий на работе двадцать четыре на семь? Ему бы модель или аристократку в пару. Ну куда я со своей ментовской рожей и в поношенной одежде? У него одна рубашка дороже моего месячного заработка. — Игорëк, любовь не деньгами меряется, — вздохнул Фëдор Иванович, словно объяснял простую истину непутëвому малышу. — И никто не стал бы простому пациенту готовить завтрак, обед и ужин, селить в своëм доме и уж тем более разводить дискуссии. — Это Сергей сказал?! — Гром аж покраснел, словно его застукали на горячем. Прокопенко натурально заржал. — Ой не могу, ну Гром, ну даëшь! — Отсмеявшись, он пояснил. — Игорь, ну откуда ты мог бы узнать о его эрудиции? А? Гром покаянно поджал губы, чувствуя себя идиотом. — Так, ладно, — махнул Прокопенко, — хватит лясы точить. Иди кушай и придумай, что подарить. — Я не знаю, что ему нужно, — буркнул Игорь. — Дядь Федь, а ты что тëте Лене даришь? — Цветы, кастрюли, сковородку вот недавно прикупил, которую Леночка присмотрела, вот… — припомнил Прокопенко. — Ещë стиралку новую. Но ты пойми, мы же давно вместе, уже как единый организм, на двоих соображаем. — Может быть, так и правильнее, с самого начала делать такие подарки, которые действительно нужны, а не посмотрел и выбросил, как цветы? — Тогда думай, подключай свой великолепный мозг, — направил дядя Федя. — Угу. — Гром покинул кабинет полковника с тяжëлой головой. Что подарить Сергею, он не представлял. К тому же, слова про «не здесь и не сейчас» крутились на периферии, заставляя мысли вращаться вокруг преображëнного Алексея Щербакова. Игорь подогрел заготовленное Разумовским и устроился в комнате отдыха. Он уставился на божественно пахнущие свиные рëбрышки с таким подозрением, словно они прямо на его глазах должны превратиться в обгоревшие части тела Щербакова. Но, естественно, не превращались, продолжая дразнить аппетит. Майор достал телефон и перечитал СМС от Сергея. «Игорь, не забудь пообедать тем, что я тебе собрал! Борщ с языком и свиные рëбрышки в кисло-сладком соусе, а на десерт чизкейк». — Борщ с языком, какое совпадение, — мрачно пробурчал Гром, отставляя ложку подальше. Даже если у него началась паранойя, он может отнести кусочки пищи на анализ, вот только в случае подтверждения его безумной теории, информация о том, что он таскает с собой приготовленную человечину, мгновенно распространится по всей лаборатории, а затем и управлению. Игорь взял салфетку и отковырял немного мяса с рëбер, затем подцепил вилкой кусочек из борща и сунул туда же, оборачивая ещë двумя салфетками и пряча за пазуху, во внутренний карман куртки. Может быть, он полный псих, но должен убедиться. В комнату заскочила Ксюша и, пробравшись к холодильнику, из которого забрала сэндвич, уточнила: — А чем это таким вкусным пахнет? — Не знаю. — Гром машинально придвинул порции поближе к себе. Зайцева улыбнулась и, проходя мимо стола, жадно вдохнула воздух. — О-а, как вкусно! Игорь, у тебя девушка появилась? — Парень, — поправил Гром и только потом понял, как это прозвучало. — Ого, вау. Круто. — Девушка покраснела и замялась, выбитая из колеи заявлением Игоря. — Мне бы такого, а то дома шаром покати, а у плиты стоять некогда. «Пристрели маньяка и у тебя тоже появится», — подумал Гром, но вслух ничего не произнëс, и Зайцева, немного постояв, покинула помещение. Всë же он понятия не имел, как следовало общаться с людьми, и каждый раз испытывал чувство стыда и неловкости. Словно он говорил и делал всë не так, неправильно. С Сергеем такого не было. Рядом с ним Игорь чувствовал себя умным, интересным, подходящим. Гром взял ложку, осторожно пробуя суп, несмотря на свои подозрения. Когда он поднëс ко рту вторую ложку, дверь с грохотом распахнулась, и внутрь ввалился Рома Цаплин. Судя по движениям, он был либо не в себе, либо пьян. — Гром, скотина! — проревел полицейский, а за ним показались другие коллеги Игоря, любопытные и испуганные. Майор поднялся с дивана, обходя стол. — Чего тебе? — Признавайся! Это ты Лëшку грохнул? Да? — Роман замахнулся, и Гром увернулся, но полицейский врезался в стол, сшибая посуду и обед Игоря. Цаплин отряхнулся и поднялся на шатающихся ногах. — Он же тебе проходу не давал, вот ты и взбесился. Саша Цветков попытался пробраться внутрь, чтобы дëрнуть Цаплина за рукав, но его оттеснили другие полицейские — друзья разошедшегося Ромы. — С ума сошëл? — рыкнул Игорь, готовясь в любой момент отразить нападение. — Ром, ну ты чего? — крикнула Ксюша, — Игорь у психолога был все эти дни! Разумовский подтвердил! — Та-ак, — нахмурился Гром, переводя взгляд на стушевавшуюся Зайцеву. — Значит, алиби проверяли. Подозревали. — Да, ты его терпеть не мог, вы раз в месяц стабильно цапались! — крикнул кто-то из толпы. Игорь не чувствовал запала, словно весь его зарождающийся гнев облили мокрыми помоями. — Так, это я не понял! — рявкнул появившийся Прокопенко. — Цаплин, Федосеев, Кумовцев, Рязин, а ну быстро ко мне в кабинет! Остальные, у вас что, работы нет?! Названным пришлось подчиниться, а толпа медленно рассасывалась, и подчинëнные разбредались под гневным взглядом полковника. Когда все разошлись, Игорь развернулся к сломанному столу, с досадой наблюдая как вытекал борщ из контейнера, а ребрышки валялись по всему полу. Раздавленный чизкейк впечатался в диван. — Игорëк, — с волнением позвал дядя Федя, и Гром понял, что сжимал кулаки в бессильной ярости. Он вынул салфетки из-за пазухи и бросил в помойку, разворачиваясь и устремляясь мимо полковника. — В порядке всë, — буркнул Гром, игнорируя оклики Фëдора Ивановича. Он выскочил из управления под перешëптывания коллег и двинулся по улице, не глядя по сторонам. В лицо бился кусачий ветер, видимо, погода решила сказать лету прощай, и небо затянулось подозрительными тучками. Игорь свернул в переулок, потом ещë раз повернул, вбегая в глухой скверик со старой беседкой, почти со всех сторон увитой плющëм. Майор опустился на грязный деревянный пол и забился между лавками, чтобы со стороны его точно никто не увидел. В голове проносились недавние события, накладываясь на юношеские годы в институте, цеплялись за детские, не самые радужные воспоминания. Он всегда был со странностями и смог сдружиться лишь с парой человек, которые восхищались его способностями и верили в него так безгранично, что и он в себя поверил. Вот только это мало что изменило, и для большинства он был и остаëтся белой вороной. Полезной птичкой, но неудобной для взаимодействия. Игорь никогда не был удобен, и с ним могли комфортно общаться лишь самоотверженные или очень добрые люди. Разумовский не был ни тем, ни другим. Сергей был себе на уме, и Гром серьëзно полагал, что его портрет вписывается в характеристику, полученную из видения. Но чëрт подери! Игорю ни с кем не было так хорошо, как в эти два дня рядом с Сергеем. В его доме, в гостевой спальне, даже в той одежде, которую доктор дал ему на время пребывания в особняке. — Умный, интересный, привлекательный, уверенный в себе, внимательный, — перечислил Гром, утыкаясь головой между коленей. — И судя по всему грëбанный маньяк и каннибал в придачу. Молодец, Игорь, везучий, как покойник. Желудок протяжно разурчался, и майор тяжело вздохнул. Нужно было что-то делать: поехать к родственникам покойного Алексея или в стриптиз-клуб «Дикая кошечка». Парни говорили, что Щербаков постоянно там ошивался, часто болтая о местной конфетке, девчонке под псевдонимом Ваниль. Но тело упорно отказывалось от такой программы. А кроме работы Игорь не знал, как ему отвлечься. Телефон задребезжал входящим вызовом, но Гром решительно его проигнорировал, надеясь, что если это дядя Федя, то он позвонит несколько раз и успокоится. Однако, вопреки ожиданиям, телефон разрывался уже в восьмой раз, а Игорь полез выключить мобильный, но вместо этого саданул по нескольким кнопкам, включил громкую связь и выронил телефон на пол беседки. — Игорь, — леденяще спокойным тоном Разумовского позвала трубка, а Гром замер изваянием, не решаясь шевельнуться и подобрать телефон. — Игорь? — ещë раз раздалось из трубки, и повисла тишина. Время шло, и с каждым мгновением становилось ещë более неловко. Странно было бы отозваться спустя столько времени. — Игорь, я могу тебя забрать? Скажем, в течение часа? Позвони мне, когда сможешь. Гром удержал себя от того, чтобы не огрызнуться, но вызов завершился, и раздались тяжëлые гудки. Когда они совсем надоели, он нажал на красную кнопку и полностью выключил телефон. Сегодняшнюю ночь он проведëт в тишине родного дома. Он, шаверма и груша для битья, раз уж забыться в работе не вышло. Желудок голодно простонал, и Игорь вспомнил, что Сергей обещал приготовить шаурму. Игорь был уверен, что ничего вкуснее он в жизни не пробовал. Под диафрагмой скрутило, и Гром тяжко вздохнул. Майор впервые не хотел думать, ведь мысли возвращали его к трупу Щербакова, своеобразному признанию через Ирисы, снам с чудовищем, борщу с языком и дому Разумовского, в который манило, словно было мëдом намазано. Игорь прикрыл веки и как наяву увидел себя по колено в реке. Перед ним замерло тëмное, покрытое перьями существо, повторяя: «Ты пришëл нас поймать?» «Тебе решать, но без боя мы не сдадимся». «Нас отныне трое. Я, я и ты!» Гром открыл глаза, возвращаясь из воспоминаний. Бегать от правды он не привык, а давно вбитые в голову принципы долбились в черепной коробке. Если Сергей и есть тот маньяк, жестоко убивший его коллегу, то Игорь выведет его на чистую воду и упечëт в тюрьму или психиатрическую лечебницу. С такими навыками тот наверняка не раз и не два проделал подобное. Сколько трупов могло висеть за таким искусным преступником? Десятки, если не сотни. — Ну почему мне везëт так по-страшному, — тихо шепнул Гром. Всë его существо было невероятно обижено подозрениями к Разумовскому. К такому удивительному и подходящему ему человеку. Говорят, что люди судят о других за несколько мгновений. Что же, у доктора был прекрасный костюм. Просто бесподобный, так что Игорь крепко влип.