***
Человек в длинном пальто песочного цвета куда-то спешил. Его одежду орошали капли холодного дождя, пропитываясь через бинты прямиком до кожи, но его это абсолютно не волновало — он даже не взял зонт. Всё это сейчас неважно. Потому что наконец сбылась его давняя мечта, которую он вынашивал в своём больном уме с 16 лет. Обходя снующих серых прохожих, он безразлично наступал в лужи, не беспокоясь о сохранности своей обуви. Путь он держал прямиком в неприметную квартирку на краю города, повторяя в голове нужный адрес. Знакомый адрес. Несмотря на пасмурную погоду, навевающую обычно меланхоличное настроение, он тепло улыбался, чем вызывал озадаченные взгляды у окружающих. Его руки были в карманах пальто: одна поглаживала обложку пособия по самоубийствам, изредка задевая торчащие заметки, что он усердно оставлял в большом количестве этой ночью, а другая сжимала старый кнопочный телефон раскладушку, что остался у него с тёмных времен. Именно на него вчера он получил роковое сообщение от знакомого контакта, имя которого он так и не поменял. Слизняк 03:52 Я знаю, что ты проверяешь этот телефон. Я согласен на исполнение твоего желания. Приходи завтра вечером по этому адресу:… Теперь оно и моё тоже.***
Он стоял у железной двери нужной квартиры; с него капала вода на пыльный коврик, который явно давно не вычищали. Постучав нетерпеливо в дверь, Дазай принялся ждать, когда ему откроют. Но ни через минуту, ни через две никакой реакции не последовало. Задумчиво хмыкнув, он потоптался на месте, уже готовый доставать из волос припрятанную невидимку, как его ступня нащупала очертания чего-то твёрдого через ботинок под ковриком. Сев на корточки, он приподнял его кончик и нашёл ключ. Улыбнулся. Поднялся и, вставив ключ в замочную скважину, глухо провернул несколько раз, отворяя тяжёлую дверь. Судя по всему, его спутника ещё нет дома. Хотя из них двоих обычно опаздывал именно Дазай. Пройдя внутрь, он не стал запирать дверь, ему это было ни к чему. Чуя скоро придёт. В самой простой двухкомнатной квартире было довольно пыльновато: эта квартира принадлежит Чуе, сюда они с Дазаем раньше изредка приходили поиграть в приставку, параллельно поедая доставленную пиццу. Но когда Дазай ушёл, Чуя перестал приходить сюда, потому что не хотел. Не хотел помнить. Пройдясь вглубь, Дазай снял с себя пальто и кинул его на спинку стула, стоящего за пустым столом, и остался в одном чёрном свитере и влажных тёмных джинсах. Сегодня впервые за долгое время он решил одеться в самую простую повседневную одежду. Иронично, но звучит, как праздник. Так и было. Только позднее, оглядев комнату, облачённую в сгущающиеся постепенно сумерки улицы, он заметил кое-что. Гору составленных на неприметном месте бутылок, которых тут явно быть не должно. Да и, в общем-то, помещение выглядело, как пристанище глубоко больного депрессией человека, который иногда наведывался сюда, бесконечно складируя груз со своей души. Дазай только печально-тепло улыбнулся. Когда он опомнился и решил достать своё пособие из пальто, чтобы оно не пропиталось окончательно влагой, то услышал звук открывающейся двери. Чуя пришёл. Подойдя к коридору, он опёрся щекой о косяк, с замиранием наблюдая, как эспер раздевается, снимая с себя не такие мокрые вещи. Видимо, дождь почти закончился. А ещё на нём не было привычной шляпы. Чуя не смотрел на него, медленно снимая с себя пальто, под которым также была совершенно обыкновенная одежда, в виде белого тёплого свитера и светлых джинс. Сейчас вместе они смотрелись, как Инь-Янь. На полу стоял пакет, содержимое которого Дазай разглядеть не смог, потому что Чуя не удосужился включить свет. Взяв его, Чуя прошёл в комнату мимо него, всё также не смотря, словно бы Дазая тут и нет вовсе. Послышалось громыхание чего-то стеклянного. «Понятно». Дазай обернулся на Чую, что сел на диван, опустив пакет рядом, и просто упал набок, уронив голову на подлокотник. Осаму подошёл и, опустившись на пол, стал поглаживать его волосы. Сейчас можно. Чуя молча прятал лицо в сгиб локтя. — Зачем же ты так долго терпел… — шептал Дазай, понимающе улыбаясь. Его пальцы мечтательно перебирали тусклые запутавшиеся рыжие прядки. Как будто Чуя давно нормально не расчёсывался. Подняв свои лишённые жизни глаза, Чуя посмотрел на него. Ох, прекрасные глаза. — Я устал. У меня нет сил быть тем, кем я был раньше. Ты даже… Не раздражаешь меня. — Знаю, Чуя… Всё хорошо. Я здесь, как ты этого и хотел, — он погладил его по щеке. — Ты отвратителен… — констатация факта, что не стремилась ранить, даже не стукнулась о Дазая, а лишь нежно огладила. Дазай промолчал на это высказывание, поднялся и подошёл к столу, на котором подсыхало его пособие. Взяв его, он вернулся к Чуе, который уже поднялся туловищем и пусто смотрел сквозь пространство, куда-то в себя. Тихо сев на диван, не выдёргивая его из транса, Дазай протянул небольшую книгу с разболтавшимся переплётом из-за частого потребления больными мозгами своего содержимого. — Красные закладки — больно, грязно, но очень быстро. Оранжевые — больно, чисто, но потребуется время. Жёлтые — не больно, но грязно, долго. Зелёные — немного больно, чисто, но очень долго, — Дазай перечислял, зная, что Чуя слушает его. Чуя моргнул, словно очнувшись. — Ты не понял. Я хочу-… — Что бы я сам убил тебя. Я знаю, Чуя, — карие глаза с искренней теплотой смотрели на него. — А я хочу дать тебе выбор. — Если ты говоришь так — значит, выбора у меня нет, — на автомате почти шёпотом пробормотал Чуя. Глаза Дазая наполнились пустотой. «И вправду нет. Как и всегда». — Хорошо, — Дазай пододвинулся ближе, закрыв книгу. Приобняв Чую рукой, он привычно повалил похудевшее маленькое тельце боком себе на бёдра, как происходило на их миссиях после Порчи. Чуя не сопротивлялся, только обнял его ногу, прижимаясь щекой. Желая поддержать, Дазай поглаживал его ворсистый белый свитер. — Тебе ужасно идёт белый. — Цвет смерти… — пробормотал с закрытыми глазами. — Тебе тоже идёт… Чёрный. — Цвет раскаяния. Чуя распахнул глаза. Рука Дазая продолжала поглаживать плечо на одном месте, раздражая этим кожу. — Ты хочешь сказать-… –…Хочу порезать тебе вены, Чуя, — Дазай проигнорировал, перебив его. — Хочу видеть, как кровь медленно вытекает из тебя, разбавляясь в воде красивыми узорами. Хочу держать твои нежные руки и искусно полосовать их лезвием, стараясь приносить тебе как можно меньше боли. Хочу купаться в твоём жизненном нектаре. Хочу быть с тобой рядом… Пока смерть нас не разлучит, — он шептал это спокойно и уверенно. Так проникновенно, что у Чуи забилось быстрее сердце, опаляя жаром лёгкие. — Это моя маленькая мечта. Убить маленького тебя. Слова разгорались у Дазая в голове, срываясь с языка подобно языкам пламени. Оно не сжигало, а лишь согревало Чую изнутри, проникая под кожу. Почему-то ему было хорошо, приятно слышать такое. Он сместился на спину, перекатив голову с бедра Дазаю на пах. Его затылок наткнулся на твёрдость в чужих штанах. Ох. Их глаза встретились перед тем, как Дазай также уловил движение в штанах Чуи. — Почему припозднился? — рука Дазая переместилась на его лоб, отодвигая чёлку. — Я навещал тех, кого скоро встречу, — Чуя всё также не стремился уйти от прикосновений. Он был на кладбище. Все его друзья покоятся там в вечном сне. А он всё ещё нет. Его жизнь это просто полнейший провал. Осаму считал, что это его жизнь исключительно полностью бессмысленна, но… Это очевиднейшая ложь, которую Дазай внедряет сам себе в мозг каждодневно, не задумываясь даже о других вариантах. Сам Чуя, сколько не старался доказать смысл своей жизни, — у него не получалось. Все люди рано или поздно покидали его, занимая всё новые места на кладбище, чтобы начать там гнить, принося Чуе нестерпимую боль в сердце. В нём у него для дорогих людей отдельное кладбище, которое он хранит. С каждым годом Чуя всё больше убеждался, что за смыслом своей жалкой жизни ему не угнаться даже будучи сосудом для Арахабаки. Но… Пока Дазай был в мафии он хотя бы не боялся от него умереть. Когда же тот ушёл, Чую охватил страх, оглаживая липкими пальцами, постоянно напоминая. Ему наконец-то начали сниться кошмары. Тогда он задумался, что лучше бы так никогда и не познал прелести сновидений, чем то, что он испытывал каждую ночь. Сны о том, как Арахабаки поглощает его, окуная в агонию, пока Чуя не разложится живьём. Ему было невыносимо страшно. Он начал пичкаться успокоительными, которые разрушали его тело и сознание побочными эффектами. А после нашёл успокоение на дне бутылки, бесповоротно кощунствуя над собственной коллекцией. Чуя морально и физически разлагался: больше не видел смысла в правильном питании, больше не видел смысла в занятиях и поддержании тела в форме, не видел смысла ни в чём, что он раньше делал. Все эти мелочи стали нереально бессмысленными, превратившись в сплошную серую массу. Он не мог любить и быть любимым, боясь за свою спутницу. Он не мог завести семью. Он не мог быть ни с кем и, приходя каждый вечер домой, радовался чуду, что сегодня его не заставили использовать Порчу посмертно. Вся его жизнь превратилась в простое просиживание пятой точки на пороховой бочке, которая норовила рвануть в любой момент. Расходный материал. Он гас, продолжая носить маску сильного и смелого человека, полного жизни. Но жизнь из него утекла давно. Чуя вспоминал слова своей галлюцинации, что сейчас вполне реально находится перед его взором, о том, что они похожи. Тогда он лучше бы сожрал ботинок без соли, чем согласился бы с этим утверждением. Чуина рука поднялась, погладив щёку Осаму. Действительно, они идентичны друг другу. Дазай улыбнулся этому жесту и, поднеся его руку к губам, поцеловал полные шрамов пальцы. — Ты не справился. — Да, я не справился, — Чуя поднялся и достал бутылку вина из обычного целлофанового пакета. Она уже была начата. — Распивал алкоголь на кладбище? — Мне всё равно, — откупорил пробку и отпил прямо из горла. «Как свинья, омерзительно» Дазай положил ему руки на плечи, слегка массируя. Они заключили пакт о молчаливом взаимопонимании: теперь им не нужно бояться быть отвергнутыми. Скорая смерть сгладит все шероховатости их жизни и отношений. Неожиданно для себя Чуя, повернув голову, потянулся к нему губами. И Дазай принял этот поцелуй, позволив влить в его рот порцию алкоголя. Пока они целовались, Чуя абсолютно ни о чём не думал. Какая разница от его действий, если сегодня он умрёт? Можно хоть банк ограбить — жаль, что ему это незачем. Но можно и попробовать то, чего он всегда избегал, хоть и в глубине души хотел. Дазая Осаму. Чуя набирал в рот большие глотки вина, делясь напитком с ним, сплетая их языки. Дождь с новой силой барабанил по окну, разбавляя гнетущую тишину. Сейчас бы просто лечь спать и забыть этот вечер, как самый страшный кошмар. Но Чуя не хотел ничего больше. Написав то сообщение, он знал, насколько слабым предстал перед Дазаем. Он оправдывал этот поступок тем, что Осаму всё равно ни раз намекал на желание умереть вместе. Но на деле он просто боялся умирать один. Он боялся оказаться снова в той подавляющей пустоте, из которой его когда-то вытащили. Не мог сам покончить со своей жалкой жизнью. Хах. Трус. Он был пьян. Его глаза покрылись мутью. Дазай же абсолютно не опьянел, натренированный годами своего неизлечимого алкоголизма, которым он заглушал боль утрат. Убитый морально эспер словно отключился на мгновение от реальности и чуть было не упал на диван — его тут же подхватили и удержали крепкие перебинтованные руки. — Чуя… Ты так быстро пьянеешь, солнце, — Дазай ласково прижал его к себе, поглаживая по затылку. Накахара прижался щекой к перебинтованной шее. — Как ты только что меня назвал?.. — чуть сонно бубня. — Солнышко. — Если только миллиарды лет, как погасшее. — Для меня ты всегда будешь сиять, малыш, — прошептал в макушку. — Нам просто не повезло с жизнью. Если бы только они родились в другом месте, в другое время. Быть может всё было бы иначе? — Да… Тут ты прав. Не повезло… — с горьким смешком Чуя было приподнялся и потянулся к бутылке снова, как его остановили, покачав головой. — Не нужно. Тебе уже хватит, — Дазай аккуратно забрал бутылку из его рук. — Я не хочу соображать, когда ты будешь делать это. Дазай поджал губы с промелькнувшим на мгновение сомнением, смотря на подавленность в некогда живых голубых глазах. — Прости, Чуя, я не могу тебе этого подарить. Я хочу, чтобы ты был уверен в своём решении. Мне это важно, — он убрал бутылку и проникновенно гладил его лицо, успокаивая порыв. А после аккуратно повалил на холодную обивку дивана, не обращая внимания на повторную вялую попытку Чуи вырваться и заполнить боль в душе дорогим вином. Даже это вино он считал дороже его собственной жизни в данный момент. В комнате совсем стемнело. В свои законные права вступила ночь: все, должно быть, ложились спать в преддверии следующего трудового дня, чтобы восстановить силы. Лишь два эспера с неудачно сложившимися судьбами лежали на старом диване, раздевшись ниже пояса, и пьяно целовались. У них не будет забот. У них не будет переживаний. У них не будет обязанностей. У них не будет завтра. Завтра их не будет. Перебинтованная ладонь забиралась под белый ворс свитера, оглаживая изрядно выступающие косточки рёбер. Чуя, захмелевший, цеплялся за такой же ворс чёрного свитера на спине Дазая, пока пылающие губы оного были в опасной близости от его шеи, щекоча спадающей чёлкой. Дазай в упор смотрел на тёмную полоску чокера — единственного элемента гардероба Чуи, который остался при нём сегодня, что проглядывался даже в темноте. Проведя по нему кончиком носа, он наткнулся на холодный металл бляшки, которая плотно скрепляла полоску ткани на нежной тонкой шее. Скрепляла их. Проникновенно выцеловывая ещё бьющуюся жилку пульса, Дазай раздвинул Чуины ноги, уместившись между ними и сдавив свою талию его худыми коленями. У Чуи глухо билось сердце. Ни одной лишней мысли о происходящем: он просто плыл по течению, не задумываясь о том, что дальше идёт бушующий водопад. Он позволял двигать его конечности, как заблагорассудится, подобно тряпичной кукле. — Ты позволишь мне овладеть твоим телом напоследок? — в поднятой руке Дазая очень плохо виднелся одноразовый пакетик смазки, непонятно откуда взявшийся у того. Чуя не видел его лица, но был уверен, что на нём сейчас не было и тени напускной улыбки. Дазай звучал очень серьёзно и вместе с тем убедительно, что внушало доверие. Хотя, у них и без того всегда было достаточно неосознанного доверия. Отчего так выходило? Они ведь совершенно ничего друг о друге не знают. Но Чуе почему-то кажется, что Дазай был с ним всю жизнь. — Да, конечно… — Чуя безразлично развёл шире колени, демонстрируя неполное чудо былой растяжки. Их лишённые ткани трусов члены касались друг друга, находясь в эрогенном состоянии. Чуя в душе не представлял, почему он возбуждён. Почему позволяет всё это… Дазай взял их стволы одной рукой и начал поглаживать мягкую кожицу, водя ей по разгорячённой длине, вызывая совсем тихие постанывания у Чуи, чуть ли не шёпотом. — Звуки, исходящие от твоего ротика, — рай для моих ушей. Даже когда ты кричишь на меня. Даже когда посылаешь… Я так люблю тебя слушать, — послышался звук разрывания пакетика зубами. — Споёшь для меня? Чуины волосы растрепались по подушке. Он почувствовал, как холодная смазка стекает на их члены, скатываясь по его яичкам в ложбинку ягодиц. Очень мокро. Дазай, размотав бинты на кистях рук и перемотав их лишь на запястья, продолжил медленное движение, уже обхватывая их стволы полностью. Пошлое хлюпание искусственной смазки вперемешку с естественной отвлекали Чую от пальцев другой руки, что нежно оглаживали его анус, норовя вот-вот проскользнуть в горячую глубину, растягивая поддатливые стенки. Невесомо касаясь губами колена Чуи, Дазай ввёл аккуратно один палец, когда колечко мышц немного расслабилось. Чуя тихо промычал, зажмурившись до цветных кругов перед глазами на новые чувства чужеродного. — Всё хорошо, Чуя? — он продолжал что-то усердно выцеловывать на его колене и медленно двигать рукой по их членам. — Да. Ты можешь… — Чуя выдохнул, когда палец внутри загнулся и провёл подушечкой пальца прямо по простате, словно спичкой по коробку, разжигая пламя. — …Не спрашивать. — Хорошо. Поглаживая яички Чуи, он добавил второй палец, слегка прокрутив их и разведя на манер ножниц. Чуя терпел лёгкую боль некоторое время, пока совсем не привык к необычным ощущениям и не начал тихо постанывать, запрокинув голову и чувствуя жар на наверняка красных щеках, что сокрыты темнотой. В этот же момент горячие пальцы покинули его тело, и о разработанный вход начала тереться влажная головка, вызывая неосознанное желание толкнуться бёдрами ей навстречу. — Ты такой маленький… — Дазай медленно начал проталкиваться в Чую. — Я вхожу. Чуины запястья были уложены по обе стороны от головы и крепко прижаты к поверхности дивана. Ему оставалось только обессиленно подчиниться, позволяя себя заполнить. Большой член с крупными венками раздвигал собой стенки, проникая всё глубже. С каждым сантиметром Дазай всё ближе прижимался к чужому торсу, смешивая ворс их свитеров, что они так и не соизволили с себя снять. Когда движение было окончено и член был полностью в Чуе, Дазай слегка коснулся приоткрытых губ своими, успокаивающе целуя. Большие пальцы поглаживали его запястья, даря необходимую поддержку. Навалившись полностью, Дазай скрепил их пальцы в замок, уложив свои предплечья на Чуины. Он покусывал мочку уха, обдавая его тёплым дыханием, ожидая, когда его перестанут сжимать, чтобы начать плавные толчки. По щекам Чуи текли слёзы. Когда чужие руки отпустили его, Чуя обвил шею Дазая, прижав его к себе. Осаму потянулся за поцелуем и наткнулся на мокрые дорожки на его щеках, распахнув глаза. Понимающе улыбнулся. — Ты можешь плакать, не сдерживаясь, — слизывая солёную влагу, что не прекращая лилась из голубых глаз, словно устья рек, он шептал Чуе успокаивающие слова. — Всё хорошо. Со мной ты можешь быть слабым. И Чуя наконец заплакал. Сминая ткань чужого свитера под томительные толчки, он плакал. Он хныкал и скулил, стискивая зубы, пока его лицо покрывали короткими поцелуями. Его плечи тряслись в слабо сдерживаемых рыданиях, а горло свело судорогой, словно на нём оказался ошейник. И ему так сильно понравилось это чувство, что он начал улыбаться в истерике. Он так любил жизнь. Почему же жизнь его так не любит? Он просто хотел быть счастливым. Просто хотел быть человеком. Просто хотел быть с человеком. Неполноценный. Ненавижу Ненавижу Ненавижу Ненавижу Ненавижу Ненавижу Ненавижу Ненавижу Ненавижу Ненавижу Ненавижу Ненавижу Мне было так плохо одному. Чуя выл, сдирая ногтями Дазаевы бинты, рыдал в извращённом удовольствии, подставляясь под согревающий его душу изнутри член, позволяя кусать собственные губы до крови и оставлять засосы — посмертные метки, что потом лицезреют все, когда найдут его пустую оболочку. Он хотел этого. Он желал этого. Он жаждал быть чьим-то. Он хотел быть ведомым. Чтобы за него всё наконец решили. Шум в ушах нарастал, голова кружилась, он задыхался. Страшно. Как же страшно. Хоть кто-нибудь… — Я здесь, мой Чуя. Его словно бы выдернули из оглушающего марева, вернув в настоящее. Стук капель дождя об окно. Тёплое желанное хлюпание смазки. Темнота. Почему так темно… Почему они не включили свет? — Я тут, слышишь? Я беру тебя, я владею тобой. Ты мой, — словно прочитав все его сокровенные желания, Дазай шептал ему на ухо. — Да… Да, — Чуя облизнул пересохшие губы, смотря в потолок, освещённый лёгким светом с фонарей на улице, пока ему не перекрыла обзор взъерошенная голова. — Ты берёшь меня… Я только твой. — он смотрел в лицо, которое не было видно. — Верно. Всё верно. Ты просто умница, — Дазай проникновенно насаживал его на себя, оглаживая худые бока. Чуя, рвано выдохнув, успокоился. Сам потянулся за поцелуем, параллельно хаотично двигая ладонями по чужому телу, задирая свитер. Они прижимались друг к другу, занимаясь любовью. Член Чуи был возбуждён до предела, и Дазай учтиво обхватил его своей ладонью, желая довести любовника до оргазма, пока бархатная головка собственного же члена ритмично ласкала простату. — Чуя… Я так хочу закончить именно в тебя, — пальцы стали крепче сжимать член. — Представь… Твоё тело будет заполнено моей спермой, когда ты умрёшь. Разве не прекрасно? Ты мой. Я хочу кончить в тебя… — Дазай стал хаотично и рвано вбиваться в принимающее его естество тело, вторя аритмии Чуиного сердца. Оставалось лишь позволить ему сделать это, приняв полностью, со всеми вытекающими. Его заполнили горячим семенем, продолжая надрачивать, пока он, вздрагивая и стеная, не кончил следом. Дазай ещё какое-то время был в нём, целуя его ладони, пока член полностью не опал. Только тогда он медленно вышел с хлюпом из-за смазки, и ноги Чуи упали, согнутые в коленях, набок, стукнувшись друг о друга. В комнате темно. Дождь стучит в окно. Дазай поднял Чую, приходившего в себя, на руки, наощупь направившись в ванну. Поставив его на подкашивающиеся от слабости и вина ноги, Дазай зашарился рукой в поисках выключателя. Щелкнув им, он наполнил комнату совсем тусклым светом, который мало изменил ситуацию. Лампочка мигала. — Запасной нет? — он придерживал Чую одной рукой, включая горячую воду набираться в ванну. — Эм, нет, — Чуя смотрел на одинокий настенный светильник, что освещал разве что область вокруг себя и постоянно мигал, создавая лишь блики на струе воды. — Полезай в ванну — согреешься. Я сейчас приду, — поцеловав его в висок, Дазай за чем-то ушёл. Босые ноги стояли на холодном кафельном полу, переминаясь. Чуя снял с себя свитер, повесив ненужный элемент одежды на вешалку для полотенец. Его взгляд зацепился за зеркало над умывальником. В голове муть. Что это? Точно, ему нужно было залезть в горячую воду. Холодно. Взявшись за ледяной бортик, он погрузился в только начавшую наполняться водой ванну, согревая пальцы на ногах и успокаивая анус, который был немного раздражён его первым в жизни анальным сексом. Было приятно… На удивление ему понравилось. Жаль он больше не испытает такого. Через пару минут Дазай вернулся, послышался звук открывающегося коробка. Он что-то достал оттуда, но Чуя не видел, что именно, как и его лица, потому что тот стоял спиной к мизерному источнику света. — Что это? — не дождавшись объяснения, Чуя спросил сам, наблюдая как Дазай разделся и залез в ванну прямо в бинтах, садясь к нему лицом. Штора скрывала его в тени. — Это? — он поднял металлическую пластинку, поймавшую блик. — Это чудесное лезвие. Я их очень люблю, они шикарно разрезают кожу и вены. Всегда ношу с собой на случай, если мне захочется ощутить снова смерть. — Понятно… — Чуя обнял колени одной рукой, рассматривая своё предплечье. — Это очень больно? — Нет, малыш. Я пробовал. Это очень приятно, — Дазай взял его руку, тоже желая рассмотреть еле видные нити вен, что совсем-совсем скоро подарят ему смерть дорогого человека, выпуская из себя потоки красной крови. В порыве возбуждения он поцеловал Чуино запястье. — Для этого я и поставил набираться горячую воду. Тебе будет тепло и совершенно не больно. Кровь не будет сворачиваться, а сосуды из-за давления расширятся, лишив тебя сознания, а потом и жизни, как можно скорее. — Чуя слышал в его шёпоте улыбку. И сам улыбнулся этому в ответ, облокотившись спиной на ванну, согреваясь в горячей воде. — Уже можно?.. — он слушал шум воды и продолжал печально улыбаться. — Да. Думаю, да, — выключив воду, он взялся за чужое запястье, поднося его поближе, в предвкушении кропотливой работы. — Ты уверен в своём решении? — Можно я спрошу перед этим кое-что? — Конечно. — Ты будешь резать свои со мной? — Чуя наблюдал, как лезвие нетерпеливо давило на его запястье, словно Дазай уже не мог дождаться положительного ответа. Хочется… Ему тоже невыносимо хочется этого. –…Нет, знаешь. Неважно, — он толкнул руку, погружая ребро лезвия в кожу. Мелкие пока что капли крови оросили металл, красноречиво обозначая его решение. — Просто сделай это. Сделай нам приятно. Убей меня поскорее, — последние слова он говорил шёпотом, слегка улыбаясь. — Отлично. Просто прекрасно. Спасибо, — Дазай принял этот ответ, начиная медленно резать поддатливую кожу вдоль, чтобы как можно быстрее. — Ты молодец. Это верное решение. Чуя сначала с интересом наблюдал за тем, как его вены режут, терпя лёгкую боль, сопровождающую любое решение покончить с жизнью. Его убивали, а он… Был до одури возбуждён. Его член стоял колом: потянувшись пока ещё целой рукой, он нащупал чужой также стоящий колом член. — Что такое? Решил сделать мне ещё приятнее, хотя, казалось бы, лучше уже быть не может? — спросил Дазай, пребывая в приподнятом настроении, умело прорезая ровную линию от запястья до сгиба локтя. — Угу, — Чуя стал с чувством водить рукой по его члену. — Так хорошо? — Ох, да… Продолжай, — он провёл языком, слизывая кровь и принося лишнюю порцию боли, на что Чуя слегка зашипел. — Прости, я не удержался. Первая ручка готова. Хорошо себя чувствуешь? — Лучше некуда. — Прекрасно. Давай вторую? — он жестом попросил дать ему руку. У Чуи горели щёки, он взглянул на свою руку, которая сейчас истекала кровью, капая в воду. Порезы жгли и приносили душевное облегчение. Совсем скоро вода окрасится в привлекательный красный оттенок хорошего вина. Совсем скоро его мучения подойдут к концу. — Давай я сам, — Чуя протянул руку, желая забрать лезвие. — А ты воспользуйся моим ртом, удовлетвори себя. — Чу~уя, ты такой хороший. До последнего пытаешься быть полезным. Просто прелесть, — отдав лезвие, он встал, направляя эрегированный орган ему в рот. Чуя, умилительно приоткрыв губы, позволил войти в него. Огладив чужие яички, он послушно пропустил головку, расслабив горло и обхватив мягкими губами ствол. Дазай толкался плавно и медленно, по максимуму оскверняя его тело и даря себе истинное наслаждение. Он зарывался пальцами во влажные волосы и аккуратно имел его в рот, обласкивая свой член, совершенно позабыв, что Чуя умирает. И самому Чуе это очень нравилось. Наконец-то его физическое состояние сравняется с моральным. Чуя был счастлив. Подняв здоровую руку, он начал наносить на ней зеркальные порезы, повторяя, словно ученик за учителем. Мутные глаза смотрели на полностью окровавленные руки, совершенно ничего не чувствуя, кроме странного счастья и возбуждения. Через некоторое время, когда Чуя закончил со второй рукой и чувствовал некую слабость, Дазай с пошлым хлюпом вышел из его рта, растягивая нить слюны. — Хороший мальчик… Даже чокер оставил, — Дазай подцепил пальцем ленту ткани, что слегка намокла в процессе, подёргав её. — Открой рот. Ослабший Чуя лежал, наблюдая как вода в ванной стала полностью красной. Крови вытекло много. Очень много. Он не переча открыл рот, и Дазай, собрав слюну, наклонился и выпустил её ему в рот. — Глотай, мой хороший. Чуя проглотил. — Молодец. Как себя чувствуешь? Некоторое время Чуя не понимал суть вопроса, а после поднял потяжелевшие зрачки на говорящего с ним. Вместо лица он видел пустоту. Чёрная всепоглощающая пустота вместо его напарника. Чернота. Шум в ушах оглушал. Сердце? Сердце? Почему так? Что такое? Что это? Всё барахлило. Шум. Очень много шума. Где он? Кто он — Чуя. Ты такой бесполезный. Просто само олицетворение слова жалкий. Ты так жалок. Что за голос Заткнись Что это Заткнись Что этоЗАТКНИСЬ
¿ — Чуя? — от неожиданности Чуя вздрогнул и в страхе зажмурил глаза, его трясло. Он сглотнул скопившуюся слюну. — Мне страшно. — Чуя, потерпи. Так нужно, всё будет хорошо. Я здесь, я никуда не денусь, — казалось, что шёпот повсюду. — У тебя, наверное, начались галлюцинации? Тише, не обращай на них внимания. — Мне страшно. Страшно. — Всё хорошо. Уже почти всё закончилось. — Почему чёрное… — Потому что ты закрыл глаза, солнышко. — Нет, там всё чёрное. Его обняли руки с мокрыми бинтами. Страшно. Пахнет кровью. — Чувствуешь? Я здесь. То, что ты видел, — просто галлюцинации, — Дазай прижал его к себе, нежно гладя по голове. — Тшшш… Помнишь, я говорил, что ношу лезвия, чтобы ощутить смерть? — это был риторический вопрос. — Не только. Я люблю ощущать жизнь. Чуя мелко дрожал и слушал, не перебивая. Он бы и не смог. Тёплые руки обнимали его, прижимая к груди. Наверное, бинты Осаму давно впитали в себя красный оттенок. — Я часто резался раньше. И тоже видел ужасные галлюцинации. О моём прошлом. О моём детстве. О людях, за которых я в ответе, что умирают впоследствии у меня на руках, — он сглотнул. — То, что ты видел, — просто мираж. Я с тобой буду разговаривать. Я пройду с тобой этот тяжёлый путь и помогу переступить. Чуя из последних сил шевельнул онемевшими пальцами, так и не открыв глаза. Зато переход будет чувствоваться не так сильно? Получив подобие просьбы продолжать, Дазай заговорил снова: –…Мне просто невыносимо хотелось ощутить себя живым и уязвимым. На пороге, когда госпожа Смерть готова помочь тебе его переступить, маяча страшной косой, сразу всё кажется таким мелочным и смешным, — он горько рассмеялся. Чуина голова ослабла на его плече. Наверное, его губы уже посинели. Голос, что он слышал, становился всё тише. — Совершенно не стоящим внимания, знаешь. Казалось бы, живи, не тужи, да? Но я не умею. У меня не получается. Я неполноценный… Неполноценный человек. Меня пугают люди, меня пугает общество. Меня пугаю я, ведь я хоть и неполноценный, но всё же — человек. Жить в постоянном страхе перед собственным естеством выматывает. Но… Я счастлив, что встретил тебя. Мне жаль, что меня встретил ты. Я… Люблю тебя. Но Чуя уже не дышал. Дазай улыбался. Наконец-то он смог сказать эти слова. Любит… Он так его любит. Хахах. Любит. Так сильно. — Я так люблю тебя… Так люблю… Я так сильно ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. Он сумасшедше продолжал шептать эти слова трупу, прижимая горячее только лишь от воды тело с красными разводами. — Ты умер… Ты умер. И ТЫ умер раньше меня АХАХАХ. Чуя, посмеиваясь, поднял Дазая на р Что это Дазай, посмеиваясь, поднял Чую на руки, вылезая из ванны. Он не смотрел на него, бесконечно смеясь. Принеся тело любимого, он уложил его на диван. Сходил за полотенцем и забрал их вещи. Он кропотливо вытирал каждый участок тела Даз Ч Т О¿
Ты жалок
В комнате темно. Дождь стучит в окно. Он кропотливо вытирал каждый участок тела Чуи, окрашивая полотенце в красный. Чёрный. В комнате темно. Одел его в белый свитер и джинсы. — 139-тый… Мой любимый. Особенный. Красивый. Он был так сильно возбуждён. Взяв лезвие в руки, он, подобно ребёнку с мелками на асфальте, сел и стал вырезать нужные кандзи на лице Чуи. Выступали крохотные капли крови, что ещё остались в нём. — Прекрасно. Просто чудесно. Хаха, Чуя, ты бы определённо убил меня за это. Поднявшись с корточек, он залез на Чую и сел ему на шею. Обхватив свой член рукой, он двигал ею по нему, вспоминая, как ещё некоторое время назад ему отсасывал человек, что сейчас лежит бездыханным телом. — Мой хороший… Даже мёртвым принесёшь мне пользу, какой же ты умничка, — водя членом по его лицу, он ощущал приближение стремительного оргазма. — Да-аа… Запрокинув голову, он со стоном кончил, заливая всю поверхность лица под его членом горячей жидкостью. Она размыла капельки крови с красноречивой надписи. — Смерть вперемешку с жизнью тебе к лицу. Выглядишь просто чудесно, — Чуя завороженно размазывал свою спер¿¿¿¿¿¿¿
НЕНАВИЖУ
???????
— Смерть вперемешку с жизнью тебе к лицу. Выглядишь просто чудесно, — Дазай завороженно размазывал свою сперму по лицу Чуи. Поднявшись, он оделся сам, и, взяв телефон в руки, написал одно сообщение. Отлично. — Прекрасная погода для самоубийства, да, Чуя? В комнате темно. Дождь стучит в окно. Поднявшись, он оделся. СтопАхахахахахахахахаха
Взял лезвие в руки. Начал полосовать вену за веной. Вена за веной. Вена За Веной Всё хорошо Сейчас они будут вместе Сейчас Сейчас ВместеВместе
— Чуя, вставай, хватит спать, мы опоздаем на миссию. У нас предстоят тяжёлые переговоры, — Чуя поправил бинты на правом глакто ты
не знаю
¿
— Чуя, я сейчас буду с тобой. Мы будем вместе. Чуя. Чуя. Чуя. Кровь. Красная? Чёрная. В комнате темно. Дождь стучит в окно.***
Рюноске стоял у тяжёлой железной двери. Проснувшись утром, он получил сообщение от номера, который был настолько призрачным, что Акутагава протёр несколько раз глаза, подумав даже, что ему спросонья мерещится. Дазай-сан 00:01 Акутагава-кун, у меня важное задание для тебя. Приходи завтра один по этому адресу:… Я буду ждать тебя в 9 утра. Не опаздывай. И сейчас он не получал ответа на третью попытку достучаться. Активировав способность, он выбил железную дверь, не сдвинувшись с места, словно та была сделана из опилок. «Мне не нравится всё это». Пройдя вглубь квартиры прямо в обуви, он лицезрел то, что поделило его жизнь на «до» и «после». Акутагава совершал множество изощрённых убийств собственноручно, но картина ужасала его не своим содержанием, а своим смыслом. На диване лежало два тела, вокруг которых, придя он позднее, скопилась бы отвратительная мошкара. Его первый босс и его последний. В обнимку на диване. Они составляли одно большое красное пятно на фоне серости комнаты, подобно новому японскому флагу. Подойдя ближе, он увидел сначала лицо Накахары: его глаза были закрыты, в отличие от глаз его первого семпая. Капилляры в них полопались, заполнив кровью белок. Свитер Накахары-сана был красным. Бинты Дазай-сана были красными. Шея Накахары была покрыта крупными красными засосами. Диван был красным. У обоих изрезаны вены. Но самое ужасающее разум было не это. Он увидел явно вырезанную надпись на лице Накахары, покрытом белёсой коркой.«Мой верный пёсик»
— Боже… — Акутагава никогда не обращался в своей речи к Богу, но тут явно не удержал сорвавшееся слово с языка. Он просто не мог понять, что ему делать с этим. Тут убийство? Самоубийство? Его семпай часто бредил раньше самоубийством. «Быть может это оно? Но Накахара-сан…» И тут он вспомнил, как плохо в последнее время выглядел его босс. Видимо, никто и не подозревал, как глубоко пустили корни семена хорошо скрываемой депрессии. Осматривая комнату, он параллельно вызвал скорую. Мафия замнёт это, ему нечего бояться. Жаль, что Дазай-сан так и не признал его заслуги… На полу стоял пакет с парой бутылок вина. Рядом валялось окровавленное полотенце и такое же лезвие. Повернув голову, он увидел кровавый след, что тянулся из ванны. Ох. Всё интересное, конечно же, там. Пройдя в ванную комнату и стараясь нигде не оставить отпечатков, — так, на всякий случай — он увидел ванну, заполненную наполовину кровью. Он ничего не понимал. Его мозг не мог выстроить логическую цепочку того, как всё так произошло. Из-за того, что он боевик, а не стратег, или из-за шока? Акутагава не знал. Он услышал подъезжающую скорую с включенной сиреной. «Что ж, пора выходить к медработникам». Акутагава, пребывая в прострации, склонился, сложив руки в молитве. — Покойтесь с миром, где бы вы ни были. Ещё раз задержав взгляд на Дазае, он, закусив губу, вышел из квартиры. Сирена становилась громче. Почему так громко? Спустившись к скорой, Акутагава сказал, куда идти, и что там. Почему так громко? Писк сирены переходил в непонятный звук, оглушая. Что это? — Вы можете выключить сирену? — хотел было сказать Чуя, но голоса не быКАКОЙ ЖЕ ТЫ ЖАЛКИЙ
Чуя подскочил, крича так громко, что задрожали стёкла. В комнату сразу вбежал Дазай. — Боже мой, Чуя, что случилось?! — на нём была Чуина старая одежда, которая явно ему была мала. Поверх неё был надет фартук. Чуя хватался за голову, продолжая кричать и царапать своё лицо ногтями. — Твою ж мать… Он очнулся лишь тогда, когда ему закинули неизвестную таблетку в рот и пихнули стакан воды. — Пей, будь молодцом, — Чуя, задыхаясь, глотал прохладную воду, забрав стакан. Дазай рухнул на кровать рядом, тяжело выдохнув с облегчением. Посмотрел снова на Чую. — Неужели коротышке начали сниться кошмары? Раньше вроде жаловался, что сны не видишь. Держа трясущимися руками стакан, Чуя рвано дышал, оглушаемый стуком собственного сердца в ушах. Его рук коснулись чужие, обвивая. Сработала способность. Чуя успокоился. — Хей… Ты чего? Совсем всё плохо? — Дазай выглядел обеспокоенным. У Чуи словно пропал голос. Он не мог сказать и слова. Всего лишь плохой сон? Снова просто плохой сон. Дазай, видя, что Чуя не может ответить, не стал донимать и дальше вопросами, что могут спровоцировать новую истерику. — Всё нормально. Вчера ты перепил и свалился «замертво» на диван, что я даже не успел тебя словить. Как я не старался — тебя разбудить не получилось, — он почесал затылок, кривя губы в подобие извиняющейся улыбки. — Ну и я покопа-ался в твоих вещах, найдя успокоительные. Ты зачем же алкоголь с такими мощными препаратами мешаешь? Я, конечно, понимаю: двойной суицид и всё такое, но это уже «моносуицид» получается, ещё и какой-то неосознанный. Глупо уставившись, Чуя слушал, но слова доходили медленно. Успокоительные… Перепил? Они живы? Не занимались холодящим душу сексом? Фу… Тогда ему приснился отвратительнейший сон. Он хочет поскорее забыть его содержание. Чуя хватал воздух ртом, начиная ощущать спасительную муть в разуме: начало клонить в сон. Дазай очень нервно осматривал его, ожидая ответа. Чуя никогда его таким не видел. Оглядев комнату, он не увидел и намёка на кровь. Никаких лезвий… Чистая одежда. В панике дотронувшись до своего лица он почувствовал лишь гладкую кожу. — Ты чего? — Осаму озадаченно смотрел. — Дазай… Скажи что-нибудь, что знаешь только ты? — Чуя понимал, что сны — это набор любой информации из его же мозга. — Какой странный вопрос. Хм… — он задумчиво гладил пальцами подбородок. — Однажды я купил тебе настоящий собачий ошейник на день рождения, но позже подумал, что ты сильно обидишься и отказался от своей идеи. — Боже, какой же ты придурок, — У Дазая всегда хорошо получалось отвлекать его от любого стресса. — Ладно, шучу, — хихикнул в кулак. — Когда шла битва с Гивром, я думал, что ты уже мёртв. Мне позвонил Босс и я помню, как легко хотел сдаться. Но он намекнул, что я всё ещё там и не прыгнул за тобой следом только лишь потому, что верю, что ты жив. И потому что я дорожу тобой. Это не то, что Чуя ожидал услышать. Совершенно. Но это то, чего он точно в глубине души желал. Им дорожат? — Эх ты, рохля. Я приготовил тебе завтрак. Но так как готовлю я хуже, чем ты поёшь, — можем заказать доставку на дом, как тебе идейка? — у Дазая явно было приподнятое настроение. — Нет, — голос был хриплым, но хотя бы так. — Я поем то, что ты приготовил, Обрадовавшись, Дазай изменился в лице и, аккуратно подхватив Чую на руки, отнёс того за стол. Чуя не сопротивлялся — это не имело смысла. Он явно сейчас не в состоянии ходить. Да и они сто раз так делали. На столе он увидел блинчики, политые, видимо, клиновым сиропом. Слегка подгоревшие. — Я правда старался, — неловко почесав затылок, Дазай сел за стол напротив. В комнате было светло. За окном пели ранние пташки. Дазай встал рано, чтобы приготовить ему поесть? Оу… Мило. Что-то он больно не раздражающий. Чуя взял вилку и, чуть ли не засыпая, стал накалывать и есть блинчики. — Очень вкусно. Спасибо. — Ой, да не ври. Я ужасно готовлю, я знаю, — сказал было Дазай, но его рот приоткрылся в удивлении, когда он увидел, с каким аппетитом Чуя уминает его «шедевр кулинарного искусства». — А где ты взял продукты? — Чуя даже не постеснялся пробубнеть это с набитым ртом. — Ооо, секрет фирмы, — заговорщически. На самом деле Дазай просто сходил в магазин рядом за нужными продуктами, перед этим поинтересовавшись в интернете, как это всё готовить. Ему хотелось удивить Чую. Дазай не спал всю ночь, просто перенеся его тушку на просторную кровать и обняв со спины. Он много думал, очень много думал. В принципе, как и всегда. Для него не было секретом то, что Чуя неровно к нему дышал. Что Чуя видел в нём если не любимого, то точно кого-то больше, чем друга. Защиту, стабильность. Но Дазай так боялся сделать ему больно… Он чувствовал безмерную вину за всё то, что Чуя переживал, пребывая в одиночестве. Он… проебался, хах. Занимаясь самокопанием, он был самым настоящим эгоистом, не видя, не замечая людей, что считают его близким человеком. Людей, за которых он был в ответе. А за Чую — особенно. — А ты почему не ешь? — Дазая вырвал из транса вопрос Чуи. — А, я уже ел, — наглая ложь. Чуя ничего не стал отвечать, хоть и понял, что ему соврали. Не хочет — ему больше достанется. Вдруг его руки коснулась чужая с чистыми белыми бинтами. — Чуя. Я прошу у тебя прощения, — Дазай всю ночь пытался подобрать слова и сплоховал, кажется, сразу же. Но как же он боялся быть отвергнутым. — За что? — За то, что я такой урод моральный. Я хочу для тебя стараться. Я хочу дарить тебе улыбку, — Дазай смотрел в стол и вспоминал, как ночью гладил его похудевшее тело, что и породило желание приготовить завтрак самостоятельно. — Я хочу… Давать тебе всё, что могу дать. Что хотя бы могу постараться дать. Ведь если я не вижу смысл своей жизни, то можно попробовать жить для кого-то? Я хочу попытаться жить для тебя. Он не поднимал взгляда, выпалив всё и сразу. И ожидал свой приговор. Чуя же пребывал в немом шоке. Наконец немного отойдя от отвратительного сна, он пытался собрать мысли в кучу. Ему так предлагают… — Я предлагаю попробовать отношения, — пальцы нервно теребили бинты руки, лежащей на Чуиной, словно он сказал что-то страшное. — Конечно, это будет проблематично из-за рода нашей деятельности, но я не позволю нами помыкать. Смотря на эту виноватую моську, Чуя не удержался и рассмеялся, словно это не он недавно пережил самый страшный кошмар в своей жизни. И закончил смеяться лишь тогда, когда увидел озадаченные глаза напротив и вопросительную улыбку. — Хорошо, маньяк-суицидник №1, видимо мне за твоим званием не угнаться, — заговорил Чуя, утирая слёзы. — Давай попробуем твои… Отношения. Он продолжил уничтожать блинчики, делая вид, словно ничего такого не произошло. Но Дазай видел покрасневшие щёки. И был по-настоящему счастлив.***
Под ярко голубым небом, на холме, стоял высокий мужчина со светло-русыми волосами. Сегодня впервые за долгие года он вышел на поверхность, и солнце слепило ему глаза с непривычки. В руках он держал шляпу, с которой свисала цепочка, прижав её к груди. Его взгляд был пустым, но отдавал тенью печали. И устремлён он был на две свежих могилы.Ч. Накахара (хххх — хххх)
О. Дазай (хххх — хххх)
— Покойся с миром, братец.