close your... gestalt

Они могли бы переместиться в гостиную вместе с бутылкой вина, бокалами, тарелкой сыра и чудесным образом найденной Димой шоколадкой, но продолжили стоять возле той столешницы, словно там была какая-то наиболее подходящая для разговоров аура. - Зачем ты улетела? - до сих пор не понимает он, первым озвучивая свой вопрос. - Не хотела тебя видеть на следующий день, - честно отвечает она, - Испугалась, что ты опять захочешь поговорить, а у меня не будет ответа, почему я снова это сделала... - Ну, так и почему ты снова это сделала? - усмехается Дима, раз уж она так честна с ним, - Раз ты здесь, значит, у тебя есть ответ? - Я думала об этом всю неделю, - неуверенно говорит блондинка, беря обратно в руки свой бокал, - И не нашла этому никакого логического объяснения, кроме как... захотелось... - Захотелось? - он опять смеётся, но не над ней и совсем по-доброму, - То есть если мне сейчас тоже хочется тебя поцеловать, то я могу это сделать и ничего потом не объяснять? - Нет, - отвечает она, делая глоток вина, - Потому что я тебя снова оттолкну... - И как это работает? - Зачем нам всё это, Дим? - искренне не понимает Пелагея, - Мы взрослые люди и оба можем найти себе кого-то попроще, зачем всё так усложнять? - Сначала ты сама меня целуешь, потом резко отталкиваешь, уходишь и улетаешь на день раньше, чтобы не пересекаться со мной; просишь меня не звонить и не писать тебе, но пишешь первая; хочешь сделать вид, что между нами ничего нет, но всё равно приезжаешь ко мне; делаешь вид, что мы друзья, но флиртуешь со мной каждую долбанную секунду... - на одном дыхании выпаливает Билан, куда больше неё ничего не понимая, - Скажи, в чём прикол? - Да потому что я думаю о тебе эту каждую долбанную секунду! Нам целый сезон сидеть в метре друг от друга, а меня как будто магнитом тянет к тебе, и я ничего не могу с этим сделать, - недовольно парирует она, словно предъявляя ему претензии на этот счёт, - Я не знаю, в чём прикол, и не знаю, зачем приехала... Возможно, я просто дура, и это всё объясняет, извини... Она отставляет бокал на столешницу и опять извиняется, а в следующую секунду разворачивается и опять уходит. Опять уходит. Не меняя сценарий вообще. Не взирая на все его шутки и полное отсутствие логики. Он успевает схватить её за руку и одним рывком притянуть к себе, мгновенно накрывая её губы своими и не опасаясь, что она и вправду оттолкнёт его, о чём предупреждала. Но этого не происходит ни через десять секунд, ни через двадцать, когда им обоим уже не хватает кислорода, и он слегка отстраняется в сторону, но по-прежнему не отпускает её. Он снова целует её, медленно расстёгивая молнию на платье, чему она абсолютно не сопротивляется, пропуская через себя каждое его прикосновение и окончательно не предпринимая никаких попыток к бегству. - Лучше оттолкни меня сейчас, пока не поздно, - ухмыляется Дима, теперь уже прекрасно понимая, что она этого не сделает. - Помолчи, - хрипит она, запуская руки в его волосы и впиваясь в губы. У неё есть куча времени передумать и всё-таки оттолкнуть его, чтобы не жалеть об этом. Или хотя бы жалеть не так сильно. С каждой ступенькой лестницы, ведущей на второй этаж, прямиком к его спальне, количество времени заметно сокращается, но она крепко сжимает его руку в своей, ни на секунду не задумываясь о правильности своих действий. - Будешь ненавидеть меня всю оставшуюся жизнь и жалеть? - усмехается он, касаясь губами её шеи и оставляя на её бархатной коже едва заметный укус. Он, конечно, говорит всё это в шутку, но в каждой шутке... есть реальный страх целиком и полностью перечеркнуть все взаимоотношения и уничтожить всё хорошее, что между ними было. И меньше всего на свете ему хотелось бы терять её из-за их эмоций и выпитого вина, что по большей мере движет ими в данную минуту. - Не буду, - шепчет блондинка, аккуратно обхватив его лицо руками, - Обещаю... Ей самой хочется в это верить и не ненавидеть их обоих, когда вся эта эйфория, страсть и похоть закончится, и останется только суровая реальность – и они в ней окажутся вдвоём. Ему дико от мысли, что спустя столько лет он снова слышит её стоны, покрывая поцелуями её шею и сжимая руками её грудь, и что ощущает её обжигающее дыхание на своей шее. Ему дико от мысли, что сейчас она здесь: такая доступная и такая совсем его, и что ему не нужно добиваться её внимания и напоминать о себе; что сейчас весь её мир сконцентрирован исключительно на нём и ни на ком больше. Этот привкус вина на их губах пьянит куда сильнее, чем само вино; чем весь его мини-бар вместе взятый. Она нервно кусает свои губы едва не до крови, гоняя по ним остатки гиалуронки, что осталась со времён любви к «естественной красоте». А со времён любви к нему остались только воспоминания. Она запрокидывает голову наверх, закатывая глаза от судорожного оргазма, сжимая рукой простынь и впиваясь в неё ногтями. Треск почти рвущейся об её ногти ткани вынуждает его усмехнуться даже сейчас. Она стонет ему прямо в губы, а он целует её и просто не понимает, как жил все эти шесть лет, обнуляя их общую жизнь полностью. Его сдавленный стон и хриплое «Пелагея», произнесённое по слогам над её ухом, как точка невозврата в их новой, возможно опять несовместной, жизни, после которой перед глазами только пелена. Он зарывается носом в её волосы, повыше натягивая одеяло на случай, если станет холодно, и закрывая глаза. Они оба молчат, потому что это единственное, чего им сейчас хочется; потому что разговоры после секса – это ещё хуже, чем дурацкие шутки всегда. Она теснее прижимается к нему, по-прежнему не собираясь никуда сбегать или уже начинать говорить о том, какую огромную ошибку они совершили, и как сильно усложнили себе жизнь. Да, возможно, так и есть: отрицать это сейчас не имеет смысла, как и думать об этом в принципе. Для этого как минимум есть утро, а как максимум - впереди вся жизнь.