Erwachen der Bisexualität

Баки очень запомнилась новогодняя ночь. Настолько, что её отблески возникали в мыслях почти два месяца спустя, когда он подумывал о сюрпризе ко Дню святого Валентина. Раньше бы он не стал заморачиваться с подготовкой к этому глупому дню; он считал подобные праздники по-ребячески наивными, даже бесполезными. Кто вообще их отмечает? Обычно он покупал пару романтичных открыток для Наташи и Сэма, добавлял к ним самые идиотские подкаты, которые только могли прийти ему в голову, или которые он мог найти в интернете, и гордился собой так, будто написал целую поэму. Этим бы не гордился лишь тот, у кого нет чувства юмора, которого у Баки не отнимать. Может, шутки иногда были специфическими (на самом деле, всегда, ведь Сэм с полнейшим недоумением вчитывался в написанные строки, и явно не из-за непонятного почерка). Хотя кого это волнует? Это лишь очередной день, наполненный немыслимым количеством всяческих романтично-розовых и вызывающе-красных штуковин, фраз "я люблю тебя", написанных на клочках бумаги в форме сердца. Кому это нужно? Точно не Баки Барнсу, мистеру Разбитое-Сердце-которое-не-получится-склеить. И как же он ошибался. Сейчас он сидел за рабочим столом в своем новом кабинете (Гельмут заботливо выделил одну из комнат для "любой умственной и творческой активности") и пытался придумать нечто оригинальное. Он собрал все их совместные фотографии и глядел на них так долго, что едва ли не прожигал дыру в каждой. Увы, фотографий было не так много; они оба были не из тех, кто стремятся запечатлеть себя как можно на большем количестве снимков. Чаще всего они фотографировали друг друга. Да, это будет сложнее, чем мог было подумать Барнс. Собирать открытку по крупицам, по крошечным каплям. Он снова пожалел, что не был художником, что не пошёл в школу искусств, когда была такая возможность. Учился бы в одной группе с Роджерсом и, кто знает, как бы всё тогда обернулось? Может, их дружба не исчезла бы, не потускнела, не растворилась, как частицы акварели в воде? Акварели, которой так любил писать Стив. До сих пор он напоминал о себе бледными образами из прошлого, которые невозможно было стереть ластиком-клячкой. Взгляд Джеймса упал на очередной фотоснимок, точно сделанный Наташей. Кем же ещё, как не ей? Баки мирно лежит на плече Земо с прикрытыми глазами, пока тот поправляет плед. Да-да, тот самый, что подарил Барнс. Воспоминание было мутным: парень проспал весь тот вечер и помнил только, что было тепло и уютно. Помнил отголоски смеха, голоса актеров в фильме, который был включен на фоне. Кажется, с Джеймсом Макэвоем в главной роли; его акцент ну уж слишком узнаваем, да и Баки посмотрел с десяток кинокартин с ним. Одной из самых любимых была "Искупление". Однажды он признался Наташе, что этот фильм пробуждает в нём всю накопившуюся боль; самое пугающее – Баки позволяет этой боли окатить его подобно граду, заполнить его разум доверху, снедать его изнутри. Пожалуй, троп "тот человек, не те обстоятельства", так умело раскрытый в фильме, мог буквально уничтожить Баки, однако, он не совсем понимал, почему. Почему вымышленная история способна прикоснуться к его душе, вынуть из тела, творить, что вздумается? Он обращался к кинокартине в поисках исцеления души, освобождения, в поисках новой боли и нового смысла. Он перечитал книгу трижды: в первый раз после просмотра фильма; во второй – после осознания чувств к Стиву, в третий – когда всё было кончено. Вернется ли он к ней ещё когда-либо? Позволит ли разрушить целиком? Прочувствовать боль от того, чего никогда не было, чему не было суждено произойти? Наташа, напротив, хоть и отличалась более сильным характером, терпеть не могла этот фильм; единственное, что ей нравилось, - легендарное зеленое платье на героине Киры Найтли. Она всегда мечтала о подобном. Баки пообещал что-нибудь придумать, ведь он не настолько безнадежен, да? Более того, Романофф до безумия идёт этот оттенок; изысканный нефритовый шёлк, такой невесомый и неповторимый, несомненно подчеркнёт цвет глаз. Глаз, ставших самыми родными для Баки. Глаз, в которые он порой боится взглянуть, столкнуться с убивающей истиной, настойчивостью, уверенностью. Нет, он не вернётся к книге. Она даровала ему всё, что могла. Он выжал всё возможное, пропустил через себя. Ему незачем переживать агонию иллюзии произошедшего, когда в реальности его ждёт человек, всегда готовый поддержать, показать любовь такой, какая она есть на самом деле. И для него это чувство предстаёт в новом свете: неуязвимым, чистым, направляющим, надёжным. Его размышления прерывает тихий стук в дверь. Гельмут никогда не нарушает его личных границ, как это делал отец Баки каждый раз, когда парень хотел остаться наедине со своими мыслями. Мыслями удушающими, подавляющими, доводящими до грани. Ему так часто хотелось выразить их словами, но заводить личный дневник он боялся. Его найдут, прочитают, это станет всеобщей темой для обсуждения на последующих семейных собраниях ближайшие пару лет. А потом об этом забудут, будут изредка шутить, ведь это так до наивного забавно. Мальчики не должны быть эмоциональными, сказал бы его отец. Они должны запихнуть свои уязвимые стороны куда подальше, быть сильными, смелыми, такими, какими их хотят видеть такие же мужчины, подавляющие в себе любое проявление слабости. В подростковом возрасте Джеймс не плакал, зная, что Джордж Барнс вернулся с работы. Неважно, в каком настроении (хорошего настроения не существовало). Дверь в комнату Баки не смел закрывать. Пока ты живёшь в моём доме, у тебя не может быть секретов, у тебя нет ничего своего. Ты делаешь всё, как скажу я. ‒ Ты в порядке, Джейми? – мягко спрашивает Гельмут, всё ещё стоя за дверью. – Уже довольно поздно. – Баки хочется разрыдаться. С трудом подавляя это желание, он скоро прячет все фотографии и выключает ноутбук. Неужели страх никуда не делся? – Принести тебе что-нибудь? – Каждая последующая фраза звучит всё более неуверенно. Затем слышатся шаги. Баки хочется сорваться с места, побежать за ним, обвить руками шею мужчины крепко-крепко, вжимаясь лицом в грудную клетку. Но голос отца подобно грозовому небу приказывает ничего не делать. Ты же не будешь вести себя, как маленькая девочка? Даже твоя сестра так не делает, а она только пошла в школу. Почему ты обязательно должен вести себя так, будто тебе все обязаны? Будто ты какой-то особенный! Именно поэтому Баки не поехал на Рождество домой. Терпеть психологическое насилие со стороны отца вновь не входило в его планы. Тем более заканчивать так год, который, казалось бы, так хорошо начался, он не желал. И видеть надменный, осуждающий взгляд отца было сродни смертельной пытке. Взгляд тяжелый, мрачный, подобный нависшей перед ливнем туче. Часть его хотела сыграть роль маленького наглого бунтаря, готового вот так сразу раскрыть главный секрет, признаться, что ему нравятся парни, что на самом деле он уже в отношениях. Что сейчас он счастливее, чем когда-либо был. Так и знал. Позор семьи. Как ты после такого взглянешь в глаза родной матери? Думаешь, она будет рада такой новости? Хотя от тебя только такого и стоило ожидать. Мама бы его не осудила. Она бы молча кивнула с доброй улыбкой на лице. Обняла бы его и спустя пару минут спросила, не хочет ли он чаю. Или обсудить эту тему. А потом наверняка захотела бы познакомиться с этим парнем. Ведь она точно заметила бы, как Баки говорит о Гельмуте, как сияют его глаза, как он переживает, наблюдая за реакцией мамы. Баки, едва сдерживая поток слёз, решает пойти в душ. Ему хочется спрятаться. Он знает, что Земо не скажет ничего плохого. Джеймсу нужно побыть наедине с этими мыслями, пусть они и поглощают, подобно разрушительной силе наводнения. ‒ Ты вернулся. – слышит он за спиной, ища полотенце в шкафу. – Я понимаю, если ты хотел провести время в одиночестве, это нормально. – Гельмут останавливается чуть позади, невесомо касается ладони Баки, пальцами обхватывает подрагивающий мизинец. По щеке скатывается слеза. Маленькая, горькая, вызывающая стыд. Джеймсу хотелось бы, чтобы слёзы ушли, совсем как легкий грибной дождик. Не выходит. Баки вынужденно всхлипывает. ‒ Тебя что-то беспокоит? – теперь Земо приобнимает его со спины, утыкается носом в плечо. – Что я могу для тебя сделать, mein Lieber? Баки хочется отшутиться, сказать, что всё в полном порядке, но слова застревают в горле. Он не может ответить. Голос Гельмута срабатывает как спусковой крючок, как сигнальный огонь, умоляющий выпустить всё накопившееся. Джеймс больше ничего не слышит; лишь видит, как бесшумно двигаются губы мужчины, как обеспокоенно он оглядывает парня, всё сильнее сжимая ладонь. Он будто под водой: далеко, глубоко, ничто не проникнет в его сознание. ‒ Хель, ты бы… ‒ выдавливает он из себя. Он не узнаёт собственный голос. Нет, это не он, говорит кто-то чужой, неведомый. ‒ Я бы что? – Баки чувствует прикосновение ткани к щекам. Мягкая и нежная. ‒ Ты бы смог признаться своему отцу, будь он жив, что тебе нравятся мужчины? ‒ Он бы скорее счёл это неудачной шуткой, но в конце концов смирился. Почему ты спрашиваешь? ‒ Просто представил разговор со своим отцом на эту тему. Он всегда считал, что я не от мира сего. Тут бы он не удивился. – чуть ли не каждое слово прерывается всхлипываниями. Баки еле выдавливает улыбку, которая в тот же миг исчезает без следа. – Я для него пустое место, разочарование. ‒ Как можно сказать такое о своём ребёнке? Подарить жизнь и наполнить её такими едкими, ядовитыми словами? – во взгляде янтарных глаз словно сконцентрирована вся горесть, испытываемая им за Баки. Он прижимает парня к себе. – Ребёнка нужно окружать заботой и поддержкой, вдохновлять его, радоваться успехам. ‒ Мама часто говорит об этом. Отцу наплевать, если честно. Да, он добр к сестре, но и ей пытается внушить свои устаревшие взгляды на жизнь. Я так рад, что Ребекка прислушивается ко мне в таких вопросах. – Барнс слегка отстраняется, фокусирует взор на губах Земо. Он нуждается в поцелуе, сладком и тягучем, но ни за что не произнесёт это желание вслух. ‒ Это замечательно. – Гельмут берёт лицо Баки в ладони, оставляет мимолётный поцелуй на солёной от слёз щеке, касается приоткрытых губ парня кончиком языка, вызывая целую бурю эмоций. ‒ Я, кажется, знаю, как можно провести вечер. Пересмотрим пару любимых серий Секретных материалов и будем целоваться каждый раз, когда Малдер и Скалли будут спорить о существовании потусторонних и инопланетных сил. ‒ Такой план мне по душе. ‒ Отлично, тогда закажу что-нибудь поесть. И насчёт твоего отца: вдвоём мы точно справимся с ним. ‒ В это я верю. Кстати об этом… Он не приемлет проявление эмоций у мужчин, от слова совсем. Это чтобы ты знал, что использовать против него. Хотя иронично, что в итоге я стал тем, кем мне не стоило быть. ‒ А вот это уже его проблемы. Так, ты выбирай серию пока. – набирая номер доставки, произносит Гельмут. Его тут же отвлекают губы Баки. Солоноватые, желанные, родные. – Повременим с этим. – он поддаётся очарованию парня, откладывая телефон на кровать.

***

В следующий понедельник, собственно 14 февраля, Баки проснулся в не лучшем настроении: именно этой ночью подушка была каменной; он то и дело ворочался. Он не знал, чего ожидать, боялся, что всё пойдёт не так (в этот злополучный день иначе и быть не могло). Вдруг Гельмут и вовсе забыл об этом «празднике»? Нет, Баки не расстроится, он поймёт. ‒ Guten Morgen, Bambi. – голос Земо бодрый и мягкий. Как ему это удаётся? – Hast du gut geschlafen? ‒ Доброе, Хель. – бормочет в ответ Джеймс. Почему он до сих пор не придумал какого-то милого прозвища для Гельмута? Неужели всё настолько плохо с фантазией? Он нехотя садится на кровати, потирает ладонями лицо. ‒ Fröhlichen Valentinstag, mein lieber Valentin. – Земо легко целует Баки в лоб и почти отстраняется, когда парень проводит кончиками пальцев по гладко выбритой щеке. Барнс, ещё сонный, выжидающе смотрит на него. Гельмут поддаётся на столь недолгие уговоры, прогоняет всю сонливость ласковым поцелуем, коротким, ярким, но неторопливым. Баки недовольно вздыхает в момент, когда такое необходимое прикосновение исчезает. Земо лишь ухмыляется. ‒ Первую часть подарка найдёшь в гостиной, а вторую… ‒ Гельмут протягивает таинственную коробку. – Откроешь вечером, хорошо? Увидимся в университете. – уходит. Баки быстро кивает, пытается взором просверлить красную обёртку. Терпение не было его сильной стороной. Он наскоро собирается на занятия, намеренно оттягивая момент, когда он увидит подарок Земо. И когда он надевает подготовленный заранее костюм. Баки и теперь не изменял себе: идеально-чёрный костюм и водолазка, наверх – чёрное длинное пальто. В этот день ему так и хотелось любоваться образом. Он никогда раньше не отращивал волосы настолько; они были почти до плеч. Наташа шутила, что скоро будет плести Барнсу косички; тот лишь наигранно закатывал глаза, но мысленно представлял себя с такой прической. Было бы презабавно, может, даже мило. Баки взглянул на экран телефона: ещё чуть-чуть и он опоздает на метро. Эта мысль не помешала парню на минутку заскочить в гостиную, чтобы заценить просто шикарные виниловые пластинки. Два его любимых альбома, Ziggy Stardust Дэвида Боуи и Rebel Yell Билли Айдола. Баки борется с соблазном пропустить учёбу ради прослушивания этих красоток. Побеждает.

***

‒ Опять ты оделся как на похороны. – вздыхает Наташа, смахивая несуществующие пылинки со своего чёрного пиджака. – Одобряю, но всё же тебе не хватает чего-то праздничного. – она ловко достаёт из сумочки брошь с красной розочкой, прикрепляет к пиджаку Баки. ‒ Спасибо, Нат. Так я выгляжу как идеальный Валентин? ‒ Определённо. Кстати, не забудь, что сегодня открыта почта в честь твоего самого любимого праздника. Не хочешь поучаствовать? – интонация Романофф так и пропитана сарказмом. ‒ Уже. А тебе вручу лично. – он недолго роется в сумке, затем подаёт Наташе очаровательное красное сердечко. Бархатное. ‒ Ну, спасибо, дорогой. – смеясь, отвечает девушка. – Твой русский стал лучше. ‒ Я старался, честно. И ты тысячу раз говорила про платье из «Искупления», помнишь? Гельмут помог найти местечко, где можно купить подходящую ткань, а также выбрал ателье. Вот. – следом за валентинкой он протягивает ей визитку. – Если хочешь, поедем вместе. ‒ Охуеть, Баки. – выдает Романофф на русском. – Вот такого я точно не ожидала. Это наверно очень дорого. – продолжает она, крутя карточку в руке. Мгновение спустя, не в силах больше сдерживаться, крепко-крепко обнимает друга. – Огромное спасибо. И своего прекрасному мужчине передай спасибо. ‒ Хорошо, передам. – широко улыбается, поглаживая Наташу по спине. – Давай-ка поторопимся, не хочу опоздать на пару.

***

Гельмута они замечают на следующей перемене. К нему подбегает «Купидон» с белыми крыльями и сиренево-белой тоге и вручает несколько открыток, затем убегает. Баки остаётся только наблюдать за этим со стороны. Он не может вмешаться, спросить: «Как думаешь, какая из них от меня?» От этого становится нестерпимо грустно. Баки рассматривает наряд Земо: белая рубашка, мягкий свитер пастельного голубого оттенка, синие брюки. Волосы выглядят слишком превосходно, одна только маленькая прядка выбивается, ниспадает на лоб незамысловатой волной. Баки вздыхает. ‒ Все от тебя? – кивая в сторону профессора, спрашивает подруга. Барнс качает головой. – Значит, фанатки. Знали бы они, что им не светит. – заговорщически шепчет ему на ухо. ‒ Ты – Баки Барнс? – их разговор прерывает тот самый «Купидон». В нём он узнает первокурсника Питера Паркера. Интересно, долго ли его уговаривали участвовать в этом цирке? – Это тебе. – в руках у Джеймса оказываются две открытки. Баки было хотел сказать «спасибо», но парень уже скрылся из виду. ‒ Вот эта от тебя, да? – показывая подруге открытку с надписью: «Ты Шрек для моей Фионы». Та отвечает ухмылкой. – Мне нравится. ‒ А что на второй? – Наташа вырывает открытку у него из рук, читает. – «Ты козёл, и я ни о чём не жалею». Похоже на Стива. Ты только погляди, сам Стив Роджерс опустился до нас, простых смертных, и отправил тебе валентинку. ‒ Я всё же надеюсь, что меня ненавидит кто-то другой. Не желаю знать, что это от него. – на удивление Джеймсу это настроение не испортило. Хотя где-то в глубине души он боялся, что это убьёт возникшее впервые в жизни желание отмечать этот глупый праздник. – Поскорее бы домой. Я что, произнёс это вслух? ‒ Ага, дорогой. Тебе точно не помешает отдых. Хватай под руку своего мужчину и бегите отсюда. ‒ Забавно, Нат. К слову, он подарил мне пластинки Боуи и Айдола. Всё ещё не верю. ‒ Охуеть, что? Ты обзавёлся идеальным парнем. Может, подскажешь, где такого отыскать? Нет ли у него друга? Или подруги? Мне без разницы, ты же знаешь. ‒ Вот сама и спрашивай. ‒ заканчивает он разговор, ведя подругу в аудиторию.

***

‒ Я дома. – громко произносит Барнс, снимая ботинки. Обувь и пальто Гельмута уже на месте. Земо встречает его фразой «Я соскучился» и тягучим поцелуем, не терпящим никаких отлагательств. Баки стонет меж тонких губ, блаженно прикрывает глаза. Сумка спадает с плеча, но он не обращает внимания. Есть кое-что поинтереснее. Есть кое-кто. Не отвлекаясь от поцелуя, Гельмут стягивает с парня пальто, аккуратно вешает рядом со своим. Накрывает ладонями скулы Джеймса, ведёт выше к волосам. Джеймс сдёргивает резинку с волос, настойчиво забирается ладонями под свитер, хитро улыбается в поцелуй. Земо инициирует очередной танец языков, умело проводит своим по кромке зубов Барнса, толкается глубже, мгновение спустя прикусывает нижнюю губу. Джеймс почти задыхается, мысленно просит о пощаде и о продолжении сей сладостной пытки. Губы Гельмута, как глоток свежего воздуха в оживлённом мегаполисе, так и молят не отстраняться, вкушать их, жить ими, наслаждаться бесконечно. Кажется, Баки не будет против, если они займутся сексом прямо здесь, в сранной прихожей, где-то между шкафом и подставкой для зонтов. Если Гельмут прижмёт его к стене, позволит Барнсу обвить ногами талию, сделает всё, чтобы Барнс желал большего, желал яростно, всепоглощающе, неостановимо. ‒ «Für die Welt bist du jemand. Aber für mich bist du die Welt». – произносит Гельмут неразборчиво, но Джеймс всё понимает. – Это очень красиво. ‒ Я рад. – отвечает парень, не отводя взора от губ Земо. Он тянется за новой сладостью, получает лишь отказ. – Спасибо за утренний подарок. Мне никогда не дарили что-то такое. ‒ Значит, пора привыкать, mein Lieber. Голоден? – переводит тему мужчина. ‒ Совсем нет. – Джеймс нервно облизывает губы. ‒ Тогда пойдём, Джейми. – просьба звучит таинственно; Баки пытается угадать, что у того на уме, но безуспешно. Он послушно берёт Земо за руку, позволяя делать с ним всё, что тому вздумается. Через минуту они оказываются в ванной. Барнса тут же окутывает томный мускусный аромат с нотками жасмина. Он вдыхает, прикрыв глаза. Ощущает, как спадает с плеч пиджак, за ним следует водолазка. На шее сразу же смыкаются зубы, оставляют нетерпеливый засос. Язык бережно ласкает место укуса. Баки распахивает глаза, всхлипывает от контраста температур. ‒ Так вот каков твой план. – срывается на полукрик Джеймс, чувствуя, как Земо проходится зубами по покрасневшей шее, как расстёгивает брюки на нём. Прижимается промежностью к ладони мужчины, трётся, но тот не реагирует на такой порыв, только продолжает терзать нежную шею. ‒ Будешь хорошим мальчиком, Джейми? – он резко разворачивает парня лицом к себе. – Сними всё с себя, пожалуйста, и устройся поудобнее в ванне. В голове Баки слова «хороший мальчик» и «пожалуйста» отдают эхом; он подчиняется. Ноги становятся ватными, едва поднимаются, но он садится в ванну, ожидая действий Гельмута. ‒ Умница. А теперь закрой глаза. – Баки выполняет просьбу. Или приказ. Он не решил, на что это больше похоже. – Самый чудесный мальчик. Вода довольно горячая, приятная. И все равно он чувствует не чувствует того жара, который так жаждет. Длится это пару минут, может, пару часов. Он не считает. Скучает. Скучает по прикосновениям, трепету, шёпоту. Неопределённость, бесконечность спустя Гельмут залезает в ванну, устраивается позади парня. ‒ Тш-ш-ш, не открывай пока свои прекрасные глазки. Ляг на меня. – Баки откидывает голову, прислоняется спиной к груди Земо. – Мой хороший. Баки хочет скулить, умолять. Уже хочет. Почему он такой нетерпеливый? Руки Земо любовно обводят каждый изгиб тела, сползают ниже, останавливаются у бёдер. Одного касания хватает, чтобы Барнс раздвинул ноги, позволяя мужчине ухватиться за уязвимую внутреннюю часть бёдер, осторожно провести по ней ноготками, массировать нежную кожу. Барнс всхлипывает. Непозволительно громко, вожделенно. Он толкается в ладони, ему не терпится получить хоть каплю внимания. ‒ Рано я тебя похвалил. Очень, очень нетерпеливый и некультурный мальчик. Кто же переходит к десерту вот так сразу? – ладони куда-то пропадают, вынуждая Барнса замереть. – Открой глаза. Просьба воспринимается подобно наказанию. Баки всё испортил, сейчас всё закончится. И, к счастью, он ошибается: Гельмут обнимает его за талию, мучает сладкими поцелуями мочку уха, слегка прикусывает, трётся о неё носом. ‒ Х-Хель. – имя растворяется на губах, тонет меж медовых поцелуев, тихих вздохов, всплеска воды при едва заметных движениях. – Я… забыл отдать тебе подарок. ‒ И ты вспомнил об этом сейчас? Очень несвоевременно, мой мальчик. – он сжимает между пальцев сначала один сосок, затем другой, оглаживает ореолы. – Подумаем об этом потом. Баки хочет кивнуть в подтверждение, но все мышцы сводит от возбуждения. Он вздрагивает, невольно открывая больший доступ к шее, на которой уже виднеются красноватые следы. Ещё один укус. Влажные поцелуи. Пальцы Земо, до невозможности изящные и чувственные, спускаются к низу живота, почти касаются основания члена. Барнс сдерживается, жмурится, распахивает глаза, дышит сбивчиво. Он наблюдает, как Гельмут дразнится, как касается головки, слегка нажимает на неё. Собирает на кончик пальца выступившую смазку, другой рукой размыкает губы Баки. Даёт парню попробовать себя на вкус, всматривается, как пальцы исчезают в сладком плену. ‒ Такой вкусный, да? Разрешишь? – он целует уголок раскрытых в полустоне губ, углубляет поцелуй. Барнс повинуется. Ещё пару секунд чётко чувствует привкус семени на языке; кофейный вкус Земо смешивается с ним. Послушание вознаграждается: изящные пальцы смыкаются вокруг члена, двигаются в такт поцелуя. Баки не смеет просить о большем; слишком прекрасно, чтобы что-то менять. ‒ Mein Lieber. – голос хриплый, сладостный. – Мне нужно, чтобы ты принял решение. Либо я позволю тебе кончить здесь, с моей ладонью вокруг члена, либо мы взглянем на вторую часть подарка прямо сейчас. Если выберешь первый вариант, придётся отложить подарок до лучших времён. ‒ Х-хочу подарок. – одними губами произносит Баки. На лице Земо отражается благодарная довольная улыбка. Он помогает Джеймсу вылезти, укутывает в тёплое махровое полотенце, целует в лоб. Джеймс неловко пытается накинуть другое полотенце на плечи Гельмута; со второй попытки получается. Ему комфортно, хорошо; лучше и быть не может. Гельмут подхватывает его на руки, бережно несёт в спальню. ‒ Сможешь стоять? – Баки отрицательно машет головой, но усесться на кровать получается без проблем. – Если тебе не понравится, я всё пойму. – вновь целует парня в висок. – Откроешь сам? Я выбирал на свой вкус, но... ‒ Вау. – только и может сказать Барнс. – Такое красивое. Поможешь примерить? – спрашивает с мольбой во взгляде. ‒ Конечно. Баки подрагивающими руками достаёт полупрозрачный бюстгальтер из тонкого белого кружева, продевает одну руку, другую. Земо аккуратно застёгивает, целует спину, плечо, утыкается в него носом, вдыхая аромат жасмина. ‒ Приляг, Джейми. Так будет удобнее. – и Баки опускается, опираясь на локти. Смакует каждое движение, любуется, как Гельмут натягивает такие же белоснежные подтяжки для чулок, едва ли прикрывающие низ живота. – Это нам не понадобится, я думаю. – откладывает в сторону трусики. Из губ Барнса вырывается всхлип, жалобный, нетерпеливый, понимающий. – Но, если хочешь… ‒ Нет, в другой раз. – он выжидающе приподнимает одну ногу, позволяя Гельмуту одеть чулок, проделывает то же самое с другой. Настолько сосредотачивается на процессе, что замечает наготу партнера только когда тот садится рядом на кровать, приглашающе похлопывает по бёдрам. Баки каждый раз с ума сходит, когда тот делает так. Он седлает колени Гельмута с самодовольной ухмылкой на лице, смотрит в тёмно-янтарные глаза. Земо одним резким собственническим движением прижимает парня к себе, жадно касается всего чего только можно. ‒ Я говорил, что ты самый чудесный мальчик? – выдыхает Гельмут в паре сантиметров от губ Джеймса. Тот кивает. – Отлично. ‒ А теперь мне можно получить десерт? – шепчет Баки, проводя языком по приоткрытым губам партнера. ‒ Моему мальчику дозволено всё. Слова срабатывают моментально; Барнс достаёт презервативы, Гельмут тут же забирает один из них, раскатывает по члену парня («мы же не хотим испортить такую красоту вот так сразу, Джейми?»), другой берёт для себя. Баки не теряет ни мгновения, смазанными пальцами входит в себя, слегка сгибает внутри, раздвигает ножницами. Гельмут смотрит зачарованно на округлённые губы, на подрагивающие ресницы, раскрасневшиеся щёки, вздымающуюся грудь. Взгляд Земо прожигает; Барнс сдаётся снова, насаживается на член, опускается до самого основания. Цепляется за плечи, покрытые веснушками. Гельмут проводит кончиками пальцев по кружеву, слегка поддевает ткань, касается чувствительные сосков. Покрывает поцелуями линию челюсти, шею, ключицы, кусает где-то рядом. Земо словно в беспамятстве; Баки стонет сбивчиво, громко, а когда Гельмут меняет позу, укладывая парня на кровать и нависая над ним, вскрикивает, откидывая голову на подушки. Земо закидывает его ноги себе на плечи, двигается быстро и глубоко, затем медленно и мягко, вынуждая Баки срываться то на всхлип, то на стон, то на нечленораздельные мольбы. Гельмут же целует лодыжки; сладко, трепетно. Джеймс слишком хорошо выглядит в чулках, непозволительно хорошо. ‒ Ещё немного, Хель. Прошу. – Барнс царапает плечи, умоляюще, бессильно. – Прикоснись ко мне. Я так хочу… ‒ Всё, что пожелаешь. – Земо проводит пару раз по всей длине члена, надавливает на головку, и этого достаточно. Больше, чем достаточно. Баки ослабляет хватку, замирает на несколько секунд, губы его приоткрыты. Его накрывает нега, бесконечная, тягучая. Гельмут кончает следом за ним, облегчённо падая на подушки рядом. ‒ Не забудь про подарок. – зевая, говорит Джеймс. – В моей тумбочке. Второй ящичек. Гельмут неспешно встаёт, достаёт некое подобие книжечки. Фотоальбом. В нём совсем немного снимков, на страниц пять. «Мы заполним их все и даже больше». ‒ Я верю в это, Bambi. – но Баки не отвечает. Уже спит. Гельмут ласково целует парня в щёку, укрывает пледом. Подобное случается часто, но в каждый раз Земо чувствует себя ещё более счастливым. Ведь это правильно, так и должно быть.