Я прикоснусь к тебе — и ты задрожишь

— Я прикоснусь к тебе — и ты задрожишь, — говорит Джей-Джей. Отабек думает: «Что за бред, этого не будет», — но вот Джей-Джей кладет руку ему на грудь, ведет выше, огибает плечо, касается затылка — и он в самом деле ощущает дрожь во всем теле. Отабек думает: «Ты развел меня, Джей-Джей, во второй раз я на твое внушение не поддамся». — Спорим, ты сейчас застонешь? Отабек думает: «Не в этот раз». Но все-таки издает стон, когда рука Джей-Джея оказывается у него между ногами. Он подается вперед, сжимая бедра, ловя руку, но она выскальзывает, а Джей-Джей улыбается в стиле «ты от меня без ума, не спорь». Он бы не спорил. Глаза у него искрятся, поражают молниями, и Отабек поднимает руки, чтобы накрыть их ладонями, потому что как они вообще посмели вот так в наглую гипнотизировать? Джей-Джей посмеивается каким-то своим мыслям, убирает его руки, задает важный вопрос: — Как далеко ты готов зайти, Бекс? Он не был готов ни к руке между ногами, пусть и в джинсах, ни к бешеным рукам-везде-повсюду-по-телу, ни к самому упоительному поцелую в его жизни. Это не было его сознательным решением. Отабек открывает рот, но не отвечает, а лишь облизывает губы. Джей-Джей повторяет за ним — облизывает его, Отабека, губы. На этом моменте он почти перестает осознавать происходящее. Только детали какие-то выхватывает. Руки на талии. Руки на заднице. Джинсы вдруг обнаруживаются там, где давно валялась футболка — на кровати в Джей-Джеевой спальне. Они оба вдруг обнаруживаются на той же кровати, Джей-Джей почти лежит на нем, тяжелый, слишком явно материальный, можно чуть поменьше материальности, как же много ощущений джей-джей давай ты не будешь целовать меня так жарко отабек этого не говорит и джей-джей не останавливается ладно он даже не против чтотыделаешь убери руку он этого не говорит и джей-джей не убирает раздватричетыре пять шесть, семь. Восемь… Отабек считает до десяти, пытаясь прийти в себя. Пальцы на члене от этого никуда не деваются. Губы на губах — тоже. У Джей-Джея какой-то поразительный талант целоваться плохо, но так, чтобы от этого было хорошо. Или это только ему кажется, а другим бы не понравилось? Он почти хочет эксперимента, чтобы с Джей-Джеем поцеловался кто-то еще и описал свои впечатления. Но в то же время делить его ни с кем не хочется. Эгоистичные мысли, а они ведь даже не встречаются. Тогда что они забыли здесь на одной кровати? — Ты бы, может, расслабился? — спрашивает Джей-Джей. Отабек хочет ответить, что вот он расслабился — и ему сорвало крышу. — Если я сделал что-то неприятное… Облин какойон трогательный. Отабек спешит заверить, что нет, помотав головой и потянувшись к нему, чтобы самому поцеловать. Джей-Джей тут же перехватывает инициативу. Инициатор хренов, целоваться не умеет. Но он совсем не против — он только за. За здоровье Натали и Алана, которые родили Жан-Жака Леруа. Он кончает за здоровье Натали и Алана, мысленно посылает Джей-Джея к черту, говорит себе, что не будет делать ничего в ответ. Но нет, делает, дрочит и считает до десяти, двадцати, тридцати… пока тот срывающимися пальцами гладит его затылок. Отабек не может вспомнить или осознать, той же ли рукой, что он ему мастурбировал, как будто это сейчас важно. Сейчас важнее придумать, что сказать ему потом. — Этого ничего, конечно, не было, — говорит он ему потом. — О, так ты говорить умеешь! — насмехается Джей-Джей. — Иди к черту. — А что я такого сказал? Если это твои первые слова с тех пор, как мы сюда зашли. Впрочем, язык твоего тела был довольно красноречив. Отабек уверен, что сейчас покраснел. — Этого ничего не было, да? — повторяет он. — Не было. Если этого не было для нас, то и ни для кого. В том числе для Изабеллы. — А, твоя девушка. — Да. Классная, между прочим, просто мечта. «Но дрочил ты мне, а я дрочил тебе», — думает Отабек, но ничего не говорит.