Свет нещадно бьёт Питеру прямо в глаза. Он протяжно стонет, чувствуя себя сонным и растерянным. Страм понятия не имел, почему он сейчас валяется на хирургическом столе в какой-то промёрзлой комнате, но когда он пытается встать, то обнаруживает, что к его запястьям плотно пристёгнуты наручники, которые привинчены к столу. Паника мгновенно подкатывает к горлу, беспощадно сжимая его, и мужчина не успевает её подавить. Питер отчаянно забился на столе, пытаясь высвободиться из своих оков, однако наручники были прикреплены на совесть. Последнее воспоминание о том, как он открывал дверь своей машины, чтобы уехать наконец домой, после чего наступила удушающая тьма, нисколько не успокаивало в данной ситуации.
Позади раздались шаркающие шаги, и агент напрягся всем телом, чтобы заглянуть себе за плечо. В поле зрения мелькнула крупная тёмная фигура в знакомой маске.
— Тебе обязательно каждый раз паниковать? — Хоффман насмешливо ухмыльнулся, стягивая с головы свиную маску.
— А тебе обязательно каждый раз меня похищать? — огрызнулся Страм с вызовом.
— Это нельзя назвать похищением, если тебе нравится его процесс, — Марк невинно пожимает плечами. — Как с тем же изнасилованием, к примеру.
Питер борется с желанием прокричать несколько отборных ругательств в адрес Хоффмана, но вынужден с неохотой признать, что в его изречении есть доля правды.
— Да пошёл ты к чёрту! Ты ведь знаешь, как мне не нравятся похищения. Я, блять, просил тебя просто позвонить мне, подсунуть грёбаную записку на крайняк, а не подходить со спины и совать мне ту вонючую тряпку в лицо каждый раз, когда тебе захочется присунуть мне свой член.
— Я подумаю, — лениво ответил маньяк, но даже при таком скудном освещении в комнате было видно, насколько ему плевать.
— Лживый сукин сын, — Страм стиснул зубы до неприятного скрежета. — Перестань таскать меня в свою БДСМ-темницу, я сказал!
— Это не БДСМ-темница, — кажется, Марк выглядел оскорблённым.
— Нет, чёрт возьми, это она и есть. У тебя тут и без того целая куча странностей, так ты меня ещё и наручниками к столу приковал, — Питер обвиняюще нахмурился, продолжая отчаянно лязгать оковами на руках для пущего эффекта. — Почему мы не можем просто встретиться у меня дома?
— Ты говорил, что не хочешь, чтобы я появлялся в твоём доме, — напомнил Хоффман.
— Хоть что-то ты запомнил из того, что я тебе говорю, — ворчливо согласился агент, после чего сделал задумчивую паузу. — А как насчёт твоего дома?
— Мой дом — это мой дом, — невозмутимо ответил Хоффман тоном, не терпящим возражений на эту тему.
— Да я лучше проснусь в ванной с дыркой славы, чем снова окажусь в этом месте! — рявкнул на него Питер, потеряв терпение.
— Хм, — задумчиво протягивает детектив. — Одна из ловушек была сосредоточена вокруг ванной комнаты, хотя никакой дырки славы там не было. Ты подкинул мне новую идею! Парень просыпается прикованным в ванной комнате, и на кассете говорится, что он должен отсосать член другого парня через дырку славы. И если он этого не сделает, то они оба умрут.
— Не будь таким отвратительным, боже, — брезгливо рычит Страм. — Зная тебя, они оба умрут, даже если тот парень отсосёт ему.
— Может быть. А может и нет. Я мог бы пустить кого-нибудь на пробную версию. Может быть даже Гордона с Фолкнером, что скажешь?..
— Продолжай болтать, и сегодня ночью ты будешь дрочить в одиночестве.
— О, ты сегодня ужасно болтлив, — с усмешкой комментирует Хоффман.
— Просто заткнись и трахни меня, придурок.
Марк склоняется над ним, чтобы расстегнуть ремень на брюках Страма, и тело агента мгновенно пронизывает дрожь чистейшего предвкушения. Несмотря на пререкания и ядовитость между ними, он действительно сейчас хочет член Хоффмана, и очень сильно. Марк осторожно вынимает ремень из шлёвок и стягивает с Питера брюки до самых щиколоток, чтобы затем вернуться к боксёрам.
Подготовительная работа тревожит и без этого возбуждённого Страма, заставляя его нетерпеливо метаться по твёрдой поверхности стола. Он знал, что Хоффман не хочет доставлять им обоим ненужного в данный момент дискомфорта, однако эти примедления всегда очень раздражали.
— Ох, дава-ай уже-е, — скулит Питер, с придыханием жмурясь. Твёрдый член болезненным импульсом отзывался на каждое неаккуратное трение о горячий живот. — Почему ты такой медленный?..
— Потерпи, малыш, — насмешливо поддразнивает его Марк. — Надо сделать всё правильно. Ты ведь не хочешь потом ходить с порванной задницей, верно?
Страм возмущённо пыхтит, но слышит, как мужчина что-то хватает с тумбы у ближней стены. Должно быть смазка, наконец-то… Но тут он снова видит маску свиньи.
— О, ради всего святого, — Питер чертыхается и обречённо качает головой. Когда-нибудь он точно прикончит этого идиота.
Однако вскоре он забывает о своём гневе, сто́ит только Марку вставить в него пальцы, издевательски медленно растягивая нежное нутро. Питер издаёт несколько постыдных тонких стонов, пока мужчина творит что-то невообразимое в нём своей рукой, а затем прикусывает нижнюю губу до крови, когда Марк приставляет смазанную головку к приятно ноющему отверстию. Хоффман толкается в него на удивление медленно и аккуратно, позволяя привыкнуть к бо́льшим, чем обычные пальцы, размерам. Он делает это значительно мягче, нежели ожидал Питер, и Страм на мгновение задыхается от накатившей нежности.
Каждый раз, когда они трахаются, у него возникает экзистенциальный кризис. Это не то, о чём он должен думать, когда его трахает Марк Хоффман, но он ничего не может с собой поделать. Он — агент ФБР, а мужчина, трахающий его, — серийный убийца, за которым гоняется половина вооружённых сил правопорядка города, если не все разом, и Питер не сдаст его. Да, он позор профессии, позор человечества, грязный предатель, но он правда не может переступить через себя самого.
— Сильнее, — сбито умоляет Страм на выдохе. Всё, что угодно, лишь бы отвлечься от этих ужасных мыслей. — Сильнее!
Он слышит возбуждённое рычание Марка, но оно приглушается злополучной маской свиньи.
— Эта грёбаная свиная маска… — Питер знает, что Хоффману не так уж важно сохранять статус инкогнито во время их встреч, а потому приходит к выводу, что Марк надевает её во время секса только для того, чтобы разозлить его. Под ней невыносимо жарко, Питер знает, тем более в таких условиях, что делает её ещё более бессмысленной. Может быть, если он пригрозит отменить их маленькие свидания, то Хоффман перестанет носить эту чёртову штуку…
Но в глубине души Страм знал, что так далеко дело не зайдёт. Марк легко раскроет его блеф, и Питер позабудет о своей злости, когда будет умолять о маске.
— Чёрт, боже, чёрт меня дери! — высоко вскрикивает мужчина, когда особенно грубый толчок резко задевает комочек нервов внутри, взрываясь волной запредельного наслаждения по всему телу.
— Забудь о всяких чертях, сегодня тебя деру конкретно я, — не без насмешки пропыхтел Хоффман, подбирая тот самый нужный угол и доводя Питера до исступления парой размашистых движений точно в цель.
— Я…я близко… — Страм задыхается и, наплевав на всё, кричит, достигая бурной кульминации. И снова стонет в беззастенчивом удовольствии, когда Марк изливается следом за ним прямо в растраханную дырку, объединяя их голоса.
Питеру даже не требуется напоминать о том, что он хочет этого, нуждается в этом. Хоффман и сам знает, чувствует на каком-то ментальном уровне. Страм, разумеется, не уверен, но точно знает, что в конце они оба получат то, чего желают.
Он практически проваливается в забытье, чувствительным после оргазма телом ловя последние капли спермы, извергаемые в собственный зад. Марк стоически держится ещё пару секунд, но затем обессиленно валится на него, силясь привести дыхание в норму. И в который раз Питеру совершенно не верится, что его только что трахнул маньяк в маске свиньи.
Страм так и продолжает разнеженно валяться на холодной поверхности металлического стола, дрожа от удовольствия, пока Хоффман поднимается с него и приводит одежду на себе в какой-никакой порядок, стягивая мокрую маску.
— Сними с меня наручники, — отстранённо говорит Питер, всё ещё не отойдя от жаркой гонки. Он ощущает себя слишком уязвимым (буквально) в своей нынешней позе и его это определённо не очень устраивает.
Марк мельтешит перед ним несколько раз, однако ведёт себя так, словно никакого Питера в комнате нет и в помине.
— Эй, ты слышишь меня, идиот? Я сказал, отпусти меня, чёрт возьми! — он требует на повышенных тонах, одаривая Хоффмана одним из своих злостных взглядом. Как будто бы тот намеренно испытывает его терпение сегодня, в самом деле.
Марк практически не реагирует на его крики, и Страм с искренним подозрением наблюдает, как он хватает что-то со стола и поспешно подходит к нему.
— Вот, посмотри, — Хоффман суёт под нос Питеру какие-то бумажки, выглядя запредельно довольным собой. Агент отводит голову несколько назад, фокусируя на них зрение, и с удивлением рассматривает изображённый на помятом листе рисунок.
— Это ты нарисовал? — спрашивает Страм, недоумённо хмурясь.
Хоффман с достоинством кивает, и в нём чувствуется аура гордости.
— Они выглядят дерьмово, — пакостно комментирует Питер, чтобы сбить его настрой и самооценку.
— Как будто бы у тебя получилось лучше, — Хоффман отстреливается несколько раздражённо, и Страм не может поверить, что такой незамысловатый бред смог его разозлить.
Может быть, дело в том, что он рьяно желает стать лучшим учеником Конструктора, потому и не терпит такого паршивого к себе отношения? Нет, у Питера не просыпается жалость к собственному врагу, что вы, он всего-навсего решает взглянуть на ситуацию под его углом.
— Если бы я и хотел что-то нарисовать, то это определённо были бы не ловушки, мучительно убивающие людей, — он щурится на рисунок и презрительно фыркает.
— Я просто обдумываю несколько новых. Так что ты думаешь?
— Ты действительно хочешь знать моё мнение? — недоверчиво интересуется Страм.
— Ну да.
— Я лежу на столе в твоей БДСМ-темнице, твоя сперма вытекает из моей задницы, а ты хочешь обсудить со мной чертежи своих будущих ловушек?! — вот, что должно называться настоящим криком перемешанных вместе ярости и возмущения. Неудивительно, что Хоффман не освободил его — наперёд ведь знал, что Питер не сдержится и задушит его здесь же голыми руками за такой идиотский трюк. — Ты чёртов психопат, — прямо заявляет он с многострадальческим вздохом.
— Социопат, — поправляет Марк с привычной невозмутимостью.
— Чего?
— Я социопат. Как тебя вообще взяли в ФБР, если ты не видишь разницы между психопатом и социопатом?
— Мне на самом деле наплевать, — Питер практически рычит сквозь стиснутые зубы, снова заводясь. — Это одна большая болезнь, вот и всё. Что это вообще за чертовщина? — он поворачивает рисунок обратно к Хоффману. На бумаге была изображена огромная свинья с полым пространством в брюхе и горящим костром под ногами.
Маньяк выглядел довольным, когда Страм всё-таки решил расспросить его о ловушке, хоть и в такой грубой форме.
— Ловушка будет похожа на средневекового медного быка, только в виде свиньи. Ты ведь знаешь, что такое медный бык? — Хоффман вопросительно взглянул на Питера.
— Он варит людей заживо, и их крики в агонии переливаются музыкой. Я предполагаю, что ты сделаешь ещё одну жуткую ловушку из этого исходного материала, — напряжённо ответил Питер, не переставая неодобрительно хмуриться.
— Верно. Мне осталось только сконструировать дизайн, который будет полностью функционировать и выглядеть стильно, — Марк недобро ухмыляется. — Может, у тебя есть какие-нибудь идеи?
— Сдохни поскорей, вот одна дельная идея, — шипит Страм. Он действительно должен ввести новое правило: никаких деловых разговоров во время их встреч. — Я уже высказал тебе своё мнение. А теперь. Отпусти. Меня, — рычит он, сердито выговаривая каждое слово.
— Тц, никакого уважения к искусству, — драматично вздыхает Хоффман, однако всё же достает из кармана ключ и отпирает наручники.
***
Питер одевается как можно скорее, чтобы так же быстро убраться из этого логова убийцы, пока не натворил чего-нибудь необдуманного. Завтрашним утром ему снова идти на работу, он не может столько раз отпрашиваться на больничный.
— И что, никакого прощального поцелуя? — Марк откровенно насмехается, пока Страм молча направляется к двери.
— Да пошёл ты! — на эмоциях выкрикнул он, прежде чем захлопнуть за собой дверь с такой силой, что готов был поклясться, что от него содрогнулся фундамент здания. Питер проходит три широких шага подальше от злополучной комнаты, только после чего вспоминает, что толком не знает, в какой стороне находится его дом. И снова эта унизительная прогулка до комнаты пыток, чтобы верной псиной с поджатым хвостом явиться перед Хоффманом и попросить отвезти его домой. Он бы с удовольствием пошёл пешком, если бы знал, где он, чёрт возьми, вообще находится.
— Приполз обратно за добавкой? — спрашивает Хоффман не отрываясь от своего чертежа на рабочем столе, но и не скрывая своей фирменной насмешки в выражении лица. И уже это точно последняя капля для Питера. Он выбрасывает все свои суждения в стратосферу и набрасывается на Марка во всех смыслах.
Он даже не знает, зачем это делает, но в очередной раз (он уже сбился со счёта) врезается головой прямо в нос Хоффмана, чувствуя удовлетворительный хруст и слыша крик удивления и гнева. Он стоит и глупо глядит, как Марк прижимает пальцы к разбитому носу, изучая кровь с напускным безразличием и дыша через рот, а затем смотрит на Страма в ответ самым убийственным взглядом, который Питер не видел ещё ни разу. По крайней мере, обращённым конкретно в свою сторону. Раньше он думал, что внешность Марка сама способна напугать до усрачки, но, оказывается, может быть достаточно одного только его взгляда, чтобы убить на месте.
— Мне нужно, чтобы ты отвёз меня домой, — не очень вовремя просит Питер, загипнотизированный этим зрелищем, но уже поздно, ведь Хоффман разъярённо кидается на него, и они оба падают на бетонный пол.
***
Какое-то время спустя они, повозившись на полу, устало развалились там же, тяжело дыша. У Питера ныла спина после того, насколько грубо его толкнули на землю. Ещё и от того, как был сложен Хоффман, это было почти равносильно с размаху свалившемуся на тебя быку.
— Больше никакой маски свиньи, — говорит он, отдышавшись. — Ты носишь её только для того, чтобы разозлить меня, так что прекращай, пока я не сломал тебе ещё что-нибудь вдобавок.
— Да, — кажется, Марк признаётся в том, что любит злить Страма, но соглашаться с условием не спешит, изо всех сил стараясь стереть подсохшую кровь с лица.
— Хоффман, — Питер давит на него своим фирменным хрипловатым тоном.
— Хорошо, в следующий раз выбирай всё сам, — Марк сдаётся без боя, нарочито равнодушно пожимая плечами, и это практически удивляет Питера.
— Значит, ужин и кино? — саркастически интересуется Страм, прекрасно зная, насколько сильно они не вписываются в такого рода встречи.
Хоффман фыркает, выказывая свою неприязнь и разделяя его мнение о дерьмовости этой затеи.
— Окей, тогда я просто подвешу тебя над чаном с кислотой, если тебе так больше нравится.
— Собираешься поменяться местами, хороший коп? — с дерзкой улыбкой Марк поигрывает бровями и принимает сидячее положение на полу.
— Если я поцелую тебя, ты отвезёшь меня домой? — Питер не выдерживает, тянет Хоффмана на себя за ворот тёмной рубашки, чуть не сталкиваясь с ним лбами, и буквально рычит ему в лицо.
— Сначала сделай мне минет, а там уже посмотрим, — Марк расслабленно дёргает уголки губ в издевательской ухмылке.
— Боже, заткнись, какой же ты отвратительный, — выдыхает Питер с расстроенной нежностью и прижимается губами к губам Хоффмана. Его даже не волнует, что лицо Марка в крови. В глубине души он всегда считал того ещё чуточку более сексуальным, когда на нём оставались капли крови (и не столь важно, своей или чужой). Они прижимаются друг к другу, блаженно счастливые, словно молодая пара, а не двое долбанутых на всю голову взрослых.
— Ты настоящий ублюдок, — Питер отстраняется, чтобы глотнуть воздуха, и замирает. Он детально изучает Марка вблизи, стараясь отпечатать в памяти приоткрытые пухлые губы с кровоподтёками, взъерошенные мальчишеские волосы, приоткрытые сейчас насыщенные зелёные глаза, подёрнутые пеленой какого-то странного чувства взаимного интереса. Наверное, это будет искренним враньём, если Питер скажет, что он не выглядит невероятно горячим хотя бы в данный момент.
— Да, но я твой ублюдок, — беззастенчиво воркует Хоффман, наклоняясь вперёд и пытаясь затянуть его обратно в ленивые ласки.
До этих самых слов Питер считал себя настоящим сумасшедшим за многую херню, которую он творит в последнее время, но теперь он точно психически больной, если этот глупый ответ от Марка действительно заставил его залиться румянцем.
— Ох, заткнись нахуй, я сказал, — Страм надеется скрыть эту постыдную деталь за неприязнью, с фырканьем отталкивая от себя лицо мужчины. — Теперь-то ты можешь отвезти меня домой?
— Для тебя всё, что угодно, детка, — мурлычет Марк, подхватив свой игривый настрой, и Питер готов провалиться сквозь землю прямо там от всего, что его переполняло в тот момент.
***
Да, но я твой ублюдок.
Слова Хоффмана не выходили у него из головы всю ночь, пока он безнадёжно пытался уснуть. Почему он просто не послал его, как самый нормальный человек (действительно, как будто бы к нему приемлимо понятие «нормальности»)? Вместо этого он обязан был проникнуть в голову Питера и поиметь все его сокровенные чувства. То, с какой нежностью он сказал это, было совершенно неправильно (действительно, как будто бы к ним двоим было приемлимо понятие «правильности»).
Принимаясь за работу после бессонной ночи, Страм первым делом прилипает к кофеварке.
— Похоже, у кого-то была бурная ночка сегодня, — Линдси не удерживается от сочувствующего комментария, ссылаясь на его измождённый вид.
— Поверь, тебе лучше вообще даже не думать об этом дерьме, — и тут он проливает горячий кофе прямо себе на рубашку, бодрясь совершенно иным способом.
Перез коротко вскрикивает и поспешно протягивает ему салфетки, пока Питер грязно ругается, всеми силами терпя боль в обожённом теле. Он не проклинает Хоффмана вслух, только упоминает всяких чертей, но мысленно он может сполна сотворить заклинания на каком-нибудь выдуманном языке, которые он с удовольствием направляет на этого определённого человека.
Всего лишь ещё один день из жизни Питера Страма.
