Лев, Лего и Шопен

      Парень, ожидавший Олега, не подвел, набросился на него с порога, зацеловал всего и прям в прихожей стал стягивать с Олега штаны, «Тоже видимо изголодавшийся по ласке», — подумал Олег, а потом долго вообще ни о чем не думал. Такие кренделя выделывали, и так, и эдак, сплошная гимнастика! В перерывах немного болтали и пили ром, от которого у Олега кружилась голова, и слюна становилась сла-а-а-дкой, как страстные вздохи парня под ним и над ним, и сбоку него, и сверху, и снизу, и как только они друг друга не вылизали и не оприходовали. Тело плавилось под руками, продавливалось, млело от поцелуев и восторженного придыхания: «Лего, детка, узкий какой... горячий... охххх... классный... мммм... вот так, Олежа, я тебя сейчас...»       Страстный, громкий, похотливый, то, что нужно сейчас Олегу, то, что доктор прописал. Четыре часа почти беспрерывного траха, крепкий ром, крепкий хуй, крепкий сон... стоп. Неа. Сон дома!       Чуть покачиваясь, Олег неспешно собрался, иногда поглаживая вскользь обнаженное, разморенное тело парня, вызвал машину и удовлетворенно помчался через ночной город к себе. Мелькали фонари и вывески, все тело Лего пело заласканностью, чувством наполненности, его немного штормило от излишка рома, но не до вертолетов. В самой машине было тихо, радио выключено, и Олег вдруг поймал себя на том, что напевает ту песню, пытается вспомнить мотив и слова, композиции, что пел Лев перед его уходом. Лев. Спит, наверное, уже сто раз. Странно как-то сегодня все вышло. Будто он, Олег, его бросил, оставил одного. Почему-то было совестно за свою радость и удовлетворение. Все же хорошо. Тело поет, душа спокойна, разум почти спит, и только сердце... как-то тихонечко щемит, обесценивая всю прошедшую ночь, всю сласть обладания и заполненности. «Да что тебе надо?!» — раздраженно подумал Олег сквозь алкогольный дурман и стал бездумно вглядываться в ночную развеселую жизнь выходного Петербурга. Город пульсировал, город не спал — вечно молодой задиристый сноб отбивал ритм по мостовым, дурманил зельем рек и каналов, охлаждал льдом гранита. Статный красавец, чуть меланхоличный и строгий... «Как Лёвка, — подумал Олег. — Пианист мой, селедка во фраке», — ухмыльнулся он, не замечая, что всю дорогу думал не о парне, от которого ехал, а о соседе, к которому возвращался.       Открывал дверь аккуратно, тихонько, скользнул в прихожую гигантской мышью — знакомый запах вдарил по ноздрям. Запах дома, так приятно. Усталость навалилась разом, словно сдулся Олежа. Щелкнул выключателем, скинул кроссы. Опьянение еще не выдохлось, и потому чуть шатнувшись, он бесшумно прошел в кухню взять воды. На столе громоздилась пепельница, доверху набитая окурками со следами зубов — характерный прикус Льва, он всегда курил кусая фильтр. Рядом возвышалась пустая бутылка джина, пара рюмок, нарезанное, раскисшее уже манго и разбросанные везде фисташки. Свинарник. Тут же лежали смятые листы с почеркушками Льва, набросанные криво ноты, знаки какие-то и на полях выведенное: «Ты один такой».       — Алкоголик а капелла, — усмехнулся Олег и провел пальцами по надписи. — Дурила.       Прихватив холодной минералки из холодильника, Олег ушел спать. Голова все еще противно плыла и кружилась. Подушка со всех сторон горячая — пакость. Глубоко вдыхая и выдыхая, спустя полчаса Олег все же задремал, а проснулся от ощущения чужого присутствия в комнате. Еще не до конца придя в себя, он весь похолодел, будто после ночного кошмара, но сознание быстро возвращалось, и Олег понял, что все хорошо, он дома, в своей кровати, лежит на животе, неудобно изогнув шею в сторону, рука свисает с постели... рука... Рука, к которой что-то прижималось, что-то теплое! Олег проморгался. Темно, шторы наглухо сомкнуты. Все еще ночь. Судя по тому, как трещала башка и все ссохлось во рту, проспал он от силы час. Попытавшись сфокусироваться, заметил легкое движение возле постели, как раз у своей свешенной руки, и тут же почувствовал легкое влажное касание к ладони, а потом теплую кожу, будто кто-то прижался к его пальцам щекой, терся об них и изредка целовал. Ощущения были такие натуральные, что Олег, широко раскрыв глаза, отдернул руку, и тут же заскрипела половица, мелькнуло что-то серое...       — Лев? — сонно просипел Олег, но ответа не последовало, было тихо и темно. Олег потряс головой и стал разглядывать свою ладонь. Ее очертания. Рука как рука… чего спьяну не померещится!       Утро было тяжелым. Голова трещала, будто по ней долго били половником как по кастрюле. Виски сдавило тупой болью. Во всем теле ощущалась противная похмельная слабость и… зад болел. То, что вчера чувствовалось как приятная наполненность и сладкий зуд, сегодня отдавало тянущей болью в пояснице и совсем неприятным воспалением.       — Я стар, я стар, я супер стар... — кряхтел Олег, принимая сидячее положение и морщась от болезненных ощущений. — О-оо-ййй!!! — громко простонал он — от резкого подъема голова вновь закружилась. — Синька зло. — бубнил Олег, выходя в коридор. Нужен душ и спасительный теплый завтрак, желательно жидкий. В квартире было тихо. Олег глянул на часы — матерь божья, двенадцать часов, капец! Он подошел к двери в комнату Льва и громко постучал.       — Лёвка, подъем! Вставай, ахтунг! Двенадцать часов уже. Сейчас маман придет, а ты никакой!       В ответ тишина. Олег распахнул дверь и вошел в комнату. Картина Репина «Приплыли».       — Лев, ты охренел?! Сейчас Лариса Ильясовна придет, а ты... Она же меня закопает!       Мама Лёвушки всегда приходила по субботам и пораньше. Проведать, навестить, обласкать, покормить, баночек всяких привезти с дачи в Мельничных ручьях, кабачочки, патисончики, огурчики. Вообще Лариса Ильясовна была женщиной милой, но авторитарной, с такой не поспоришь. Потомственная учительница музыки, вдова, крепкая татарка с миловидным лицом и строгими правилами. Гром-баба в общем. Олег боялся ее как чумы и уважал, как генерала новобранец. А уж Лёвушку она своего любила! Олега тока зависть брала. Ему вот родительской любви не перепало так. Не, нормальные у него отношения с предками были, мама звонила раз в месяц, иногда виделись, но все же любимчиком в семье был брат Олега, более успешный, пробивной, депутат, не хухры-мухры, и, что важно, семьянин, внуков настрогал уже деду с бабкой, не то что Лего! С ним, конечно, все смирились, деликатно не лезли, но и не поддерживали никогда особо. Так, бракованная ветвь в семейном древе. По молодости лет Олег переживал страшно, хотел добиться отеческого признания, материнского одобрения, даже ради нее пошел на архитектурный факультет, хотя всегда мечтал о путешествиях, туризме, может, дипломатии... а потом как-то успокоился. Ну не у всех же как в ситкоме про идеальную семью. Не проклинают, и на том спасибо. На праздники зовут, и то хлеб. А вот Лариса Ильясовна сына любила, приголубливала, принимала в нем активное участие, так сказать, и визиты ее всегда были как то самое нашествие ига татарского — выжженное поле после и головы недругов на пиках! Олег долго был как раз из разряда лиходеев в глазах Ларисы Ильясовны, но со временем пригляделась, что ли, или смирилась с таким соседством сына? В общем стали и на долю Олежи перепадать соленья-варенья да ласковые слова порой, беседы за чайком и даже носки шерстяные торжественно ему были вручены на новый год. Но автоматически почему-то Олег же и был, если что, повинен во всех бытовых невзгодах Лёвушки. Не высыпается? Олег шумит поди! Недоедает? Олег все сожрал! Не сочиняет? Олег отвлекает на ерунду! Нет личной жизни? Олег всех отбил наверняка! Ну или хрен его знает, что еще там она придумает. Короче, если эта супермама застанет свою кровинушку с дикого бодуна, да еще и в квартире срач — всё, Олегу лучше сразу страну покидать и искать политическое убежище в Мексике!       Лев, падла, признаков жизни не подавал. Разлегся звездой на кровати, везде окурки, белье мятое, перегаром несет в комнате, хоть топор вешай, бумаги повсюду скомканные, одежда тут же кучей, на пианинах пылища — все как по заказу!       — Лев! Ле-е-е-в!!! — отчаянно позвал Олег и пнул ворох шмоток под ногой.       — М-м-м... — промычало из подушек. Лев дернул раздраженно ногой, отпихивая душное одеяло. Взгляду Олега предстали маленькие аккуратные ягодицы, беленькие, как молоко парное, крепкие, подтянутые.       — Да ты ж!.. — зашипел Олег, отводя глаза и сглотнув слюну. — Нудист, блин, а ну подъем! — кричал он. — Ща мама придет, слышь?! МА-МА!       — Угу... — опять невнятное бурчание, и Лев перевернулся на спину, закинув руки за голову и не приходя в сознание, сладко засопел, выдыхая со свистом.       Олег вперился в него взглядом. Волосы спутались, тело длинное и такое подтянутое, будто он не музыкантишка, а фехтовальщик олимпийский и… член! Здрасте! У Льва нахально торчал стояк, ничем не прикрытый, полноценный утренний стояк. Олег обескураженно замер и заткнулся на полуслове. Можно вообще сказать про чужой член, что он красивый? По всему выходило, что да, потому что этот точно был красивым. Большой, крепкий, длинный, обрезанный, круглая головка светло-розовая, ни одной волосинки нигде — идеальный член. Олега аж в пот бросило. Херасе мы укомплектованы! Как теперь это развидеть? Он размашисто подошел к кровати Льва и, укрыв его одеялом, стал трясти того за плечо,       — Лев, Лев! Подъем, Лев. Мама!       Спящая красавица наконец-то раскрыла глаза и удивленно уставилась на возмутителя своего спокойствия.       — Ты чё тут делаешь? — испуганно дернулся он.       — Очнись, Леопольд, я тут живу! — выпучил на него глаза Олег и рассмеялся. — Допился композитор. Вставай, ща мама нагрянет. Хоть умойся и проветри.       — Чего? — тряс головой Лев, машинально потирая глаза и тут же поправляя стояк.       — Того. Вставай и умывайся. У меня у самого башка болит... — пожаловался Олег, следя за движением рук Лёвушки.       Лев, окончательно раскрыв глаза, шумно выдохнул и поежился,       — Мама не придет сегодня, — выдал он наконец-то внятно. — Я ей писал вчера, что буду занят.       — Слава тебе, госссподи, — облегченно расслабился Олег и, глядя на явное выражение такой же, как у него самого, похмельной муки на лице Льва, спросил: — Кашку будешь?       — О, да! — закатил глаза Лев. — Кашку, чай, душ, чистую одежду и сигарету, — и свесил ноги с кровати.       — Ну, остальное не обещаю, но кашку сварю, — улыбнулся Олег и вышел в кухню.       — Что отмечал? — спросил он вышедшего чуть позже из комнаты Льва, укутанного в длинный халат и уже с сигаретой в зубах.       Олег помешивал овсянку, расплавляя в ней кусочки сливочного масла. Чайник закипал. Голова болеть перестала, и аппетит разыгрался просто звериный.       — Да я просто писал, сочинял кое-что... — отмахнулся Лев и сел на стул, подогнув под себя ногу.       — Хорош дымить, — зыркнул в его сторону Олег, тут же отметив остро торчащую коленку из-под халата.       Он расставил тарелки с кашей, выложил хлеб в корзинку, налил чай и даже персик нарезал зачем-то. Лев набросился на еду как голодающий с Сомали на банку бобов. Жидкая овсяночка благословенным теплом разлилась по желудку, крепкий чай и сочный персик окончательно сняли первые самые неприятные симптомы похмелья, и оба они, и Лев, и Олег, сытые, но все еще вялые и не до конца пришедшие в себя, развалились на диване.       Олег нарезал еще один персик, а Лев щелкал пультом, ничего толком не смотря, просто листал каналы, как листал бы ленту новостей в телефоне. Олег развалился на своей части и вытянул ноги вперед, уткнувшись ступнями в бедро Льва. Тот опять уже закурил и остановил-таки свое блуждание по телеэфирам на каком-то канале, где показывали старого «Робокопа». Красота.       — Старый «Коп» самый лучший, — сказал Олег. — У тебя есть планы на сегодня?       — Неа, — покачал головой Лев и смачно так широко зевнул.       — Тогда предлагаю день овоща, — тыркнул его Олег ногой в бедро. — На обед закажем пиццу, «Робокоп» будет идти, видимо, весь день, его же сто частей. А то я, если пошевелюсь сегодня, точно сдохну.       — Поддерживаю, — опять сильно зевнув, ответил Левушка. — Свари кофе, будь другом, — попросил он и сделал жалостливое лицо. — Голова раскалывается.       — Может, ваше высочество лучше аспирином закинется тогда? — ерничал Олег, хотя его голова трещала не меньше. — Ладно, будет тебе кофе и какао, и пряники.       В итоге употребили они и кофе, и пряники, и аспирин, в ход пошли и залежалые финики — глюкозу-то надо поднимать в отравленном организме. Чудо инженерной техники из фантастического будущего крошило преступность почем зря на улицах мрачного Детройта уже третий час кряду, а Олег не мог перестать думать о том, как же хорошо дома. Все под рукой, день такой спокойный, никуда не надо, ничего не тревожит. Лев колко и остроумно комментирует подвиги чудо-полицейского, то и дело освежая кофеек, и даже непрекращающийся дымовал не раздражал Олега. Признаться, Льву даже шла эта вредная привычка, добавляла горчинки его образу благовоспитанного пай-мальчика. Вообще Олег в этот день много думал о Льве, о том, каким увидел его вчера и сегодня утром. Ничего особенного, конечно, но просто он никогда не смотрел на своего соседа как на привлекательного мужчину. Будучи абсолютно уверенным в его натуральности, даже не приглядывался к нему с этой стороны. Но теперь почему-то стали совсем по-другому восприниматься его руки, эти длинные, музыкальные пальцы и стройные ноги, его общий вид, немного томный, словно всегда мечтательный, опять же кудряшки эти задорные, а уж утренние откровения насчет его мужского достоинства совсем переменили картину восприятия.       Лев сидел в профиль к Олегу и улыбался очередному киноляпу, он обожал высматривать оплошности в фильмах. Тонкий нос, четкие скулы, острый подбородок, длинная шея и чувственные губы. Лев был красив, талантлив, умен, остроумен, и все это цвело и пахло ментоловым «Кентом» прямо под носом у Олега. Открытие было не то чтоб ошеломляющим, но смотреть на Льва вот так было непривычно и волнительно.       — Закажем еду? — вывел тот Олега из вяло текущих размышлений.       — Пиццу? — вскинулся Лего.       — И пару пива, — кивнул Лев.       — Ок.       — И десерт, — вдогонку ввинтил Левушка, видя, что Олег уже оформляет заказ.       — Грушевый, как всегда? — задумчиво переспросил тот, сосредоточенно тыкая в экран телефона.       Лев как-то странно улыбнулся и, глядя на профиль Олега, мягко ответил:       — Да, пожалуйста... Как всегда, — и вдруг сорвался с места в свою комнату, откуда тут же полился приятный нежный мотив, будто светлячки слетелись на поляну и стали танцевать и звенеть в ночи — что-то робкое, спокойное, обволакивающее. Лев сыграл несколько раз подряд и вышел вновь на кухню, улыбаясь, плюхнулся на диван. — Красиво, — одобрительно хмыкнул Олег.       — Пока не закончена, — еще шире улыбнулся Лев, задержав взгляд на губах Олега.       В дверь позвонили. Человек в ярко-желтой куртке принес дары волхвов от общепита, и кухня наполнилась запахами сырной пиццы и томатного соуса. Не накрывая на стол, они стали есть прямо из коробки. Перемазали пальцы в помидорной пасте, прихлебывая холодное пиво, что упало на старые дрожжи каплей веселья, и Робокоп стал казаться совсем клоуном, а день, плавно и незаметно переходящий в вечер, чуть ли не одним из лучших за прошедший месяц.       Они оба потянулись за последним куском пиццы, схватили его с двух сторон.       — Мой, — потянул Лев слай на себя.       — Вот еще! Я, между прочим, заплатил за этот обед, так что и кусок последний мой, — фыркнул Олег и дернул тесто на себя. — Обойдешься, меценат, — хохотнул Левушка и бросил в Олега скомканными салфетками прямо в лицо, поганец, целый ком бумаги жирной метнул.       — Да подавись! — рассмеялся Олег и швырнул последний кусок пиццы Льву в довольную физиономию.       Тесто упало, сыр остался висеть на лице.       — Ну все, качок, тебе крышка! — взвился Лев и схватился за жестяную банку с остатками пива.       Олег лихо вскочил с дивана и метнулся в ванную, у него там на крючке пульверизатор с водой висел, чтоб зеркало мыть. Вооружившись таким образом, он осторожно выглянул из-за двери. Тишина. Притаился, значит. Олег выскользнул из ванны и крадучись пошел к кухне. И тут же был схвачен из-за угла в захват за шею и с громогласным «Попался!» повален на перемазанный пиццей диван. Лев тоже был вооружен и, судя по всему, «очень опасен». Оседлав дезориентированного Олега, он смачно плюхнул тому в лицо грушевый десерт.       — Это тебе на орехи, — размазывал он пирожное по возмущенному лицу и тут же получил струю воды в моську и по волосам, в ухо и по груди, потекли струи. Олег палил из своего пластмассового пулемета и дрыгался подо Львом, пытаясь скинуть его, словно бык ковбоя во время родео.       — Ща я тебя искупаю, Паганини! — ревел он в азарте, не давая тому опомниться и прыская в него водой с удвоенной силой.       Лев прикрывался руками и трепыхался на нем, но позиций не сдавал, смеясь и укрываясь.       — Дубина, Паганини был скрипач, неуч, — изловчившись, он дернул из-под Олега диванную подушку и треснул ему по голове, пачкая тут же наволочку о грушевый крем. Брызганье прекратилось, Олег остервенело рыкнул и, резко схватив Льва за бедра, повалил его на спину, сам теперь прижимая того к дивану. Лицо у Олега было мокрое, в воде, пиве, в грушевом креме, румяное и веселое, победоносное, волосы торчали дыбом.       — Сдавайся, селедка! — смеялся он и стал щекотать Льва подмышками и наслаждаться почти девчачьим визгом. — Ага! Щекотки боимся!? — удвоил свои старания Олег.       Лев визжал и извивался, над губой у него прилип сыр, кучеряшки сбились в гнездо, из глаз брызгали слезы, он икал и смеялся без остановки.       — Лего, Лего прекрати! А-а-а-а! Ну прекрати, я помру сейчас!!!       Но Олег был неумолим, он щекотал его за бока и тыкал в живот, стискивая ногами бедра, и вдруг почувствовал, что все это стало его волновать... беспокоить... совсем не таким образом... в общем, не так, как надо. Он замер и, спрыгнув со Льва, протянул ему руку, помогая встать.       — Живой? — смущенно спросил он, покраснев внезапно как помидор.       Лев, улыбаясь, отряхнул футболку.       — Живой. Но помятый, — он икнул и поднял глаза на Олега, а тот прям залип. Черные, чернее ночи, большие, глубокие, добрые и смотрят так... ласково, словно ждут чего-то.       — Я... — Олег приподнял бровь, вглядываясь в эти абсолютно новые для себя глаза. — Я... Я в душ схожу. Прибери тут чуток, — выдал он в итоге и ретировался.       Что это было? Откуда эти глазищи? Что за викторина открытий? Но хорошо, до чего же хорошо на душе, боженька, так тепло и отчего-то радостно.       В воскресенье они устроили генеральную уборку. Мыли, чистили, стирали, двигали. Устали как два чёрта. Лев теперь часто пританцовывал под музыку, что гремела полдня, пока они корячились, уже не стесняясь двигал попой и дергал плечами, а Олег подшучивал в духе «Учишься балету, Левка?»       Вечером Олегу позвонил друг и позвал смотреть матч, но тот отказался, ему приятно было дома, уборка не утомляла, а, напротив, давала чувство отдыха и упорядоченности. Возиться вдвоем по дому было просто и весело, и хоть они и устали физически, но душа словно на спа побывала. Кристально чисто все и в квартире, и в голове. А ведь это так приятно, когда все в тебе и вокруг тебя чистое, дорогое тебе и любимое.       В понедельник после работы Олег привычно зашел в зал, и первое, что он увидел, это Борис. Его сладкий папочка вернулся! И вернулся не один, а с парнем, которого Олег хорошо знал по своему твиттеру...