Профессиональная попаданка: Государственный алхимик

      Картина на месте нашего ночного рандеву при дневном свете приобрела гораздо более нелицеприятный вид. Пять тел были свалены в кучу, а рядом с ними топтались привязанные лошади, которым подобное соседство, как и слетевшиеся мухи и вороны, определённо доставляли неудобства. Военные быстро разложили тела, сверили с листами розыска, завернули в подобие брезента и скидали в кузов приехавшего вместе с нами грузовичка. Лошадей вместе с повозкой пришлось оставить в военной части, и мы приехали с довольно молодыми майором и капитаном в одной машине, а во второй было ещё трое офицеров младших чинов, которые и занимались погрузкой. Все они были довольно типичными на вид аместрийцами.              — У четырёх переломаны шеи, с этим всё ясно, — констатировал майор. — Но что произошло с пятым?              — Оу. Это сделала я, — я покосилась на ещё не просохшую лужу там, где стояла повозка. — Я отделила воду из его тела от тканей, и вот результат.              — А, так вы алхимик. Вы же не хотите сказать, что использовали человеческое преобразование? — он сурово посмотрел на меня.              — Ну что вы! — запротестовала я. — Ничего такого. Это скорее из раздела медицинской алхимии и работ по химерам.              — А разве для такого преобразования не нужен сложный заготовленный алхимический круг? — подал голос капитан.              — Как правило, да, — я кивнула. — Но у меня всё немного иначе.              — Когда на вас напали, вы знали, что они в розыске? — снова обратился ко мне майор.              — Я — нет, — призналась я, помотав головой. — Мы сидели у огня, и я собралась пойти спать, когда к нам подъехали четверо мужчин верхом. Потом меня сразу затянули под повозку. Я не хотела никого убивать, но и умирать в мучениях, как мне обещал нападавший, мне тоже не хотелось.              — Понятно, — кивнул майор и повернулся к Хараю. — Ваша версия.              — Когда док собралась идти спать, к нам подъехали четверо всадников. Я хотел подойти и спросить, что им нужно, потом услышал вскрик дока, когда её потащили под повозку, — ровным тоном говорил ишварит. — Потом двое спешились, и один из них достал нож. А дальше всё как-то пришло к этому.              — Хорошо, — кивнул майор. — В отчёте я укажу, что это была эффективная самозащита в состоянии аффекта. Однако поскольку вы расправились с ними, вам полагается вознаграждение согласно этим листам, — он помахал ориентировками. — Лошадей заберёте?              — Нам не надо, — поспешила заверить я.              — Вот и славно. В части пригодятся, — майор обернулся на грузовичок: — Вы там закончили?              — Так точно! — донеслось в ответ.              — Поехали тогда назад.              Нас с Хараем снова засунули на заднее сидение. По пути я начала клевать носом и в итоге отрубилась, приложив голову на широкое плечо ишварита. Он разбудил меня только тогда, когда мы уже вернулись в часть. Время было уже за полдень, что делало очевидным невозможность доехать до Центрального города засветло. И после прошлой ночи мне как-то резко перехотелось опять ночевать в чистом поле. В одно место молния, конечно, дважды не ударит, но вот одинаковые неприятности два раза подряд со мной случиться могут ещё как. И во второй раз всё может закончиться печальнее.              Я вылезла из машины и потянулась. Грузовичок с нами не приехал — видимо, тела отвезли в другое место, а лошади ещё не успели прийти. На их доставку отрядили двух молодых офицеров из второй машины. Майор увёл нас в здание, где мы с ним сверили показания, которые подозрительно напоминали что-то в духе: поскользнулся, упал, очнулся — гипс. В том плане, что в его записях фигурировало, что мы мирно сидели себе и пили чай около своей повозки, когда бандиты выскочили будто из-под земли. Я не успела узнать никого, так как оказалась в темноте под повозкой, а Харай, если верить записям, сразу понял, что перед ним преступники в розыске. А потом уже сразу трупы. Мы подписали бумаги, мол, с моих слов записано верно, после чего майор выписал нам квитанции в соответствии с назначенным вознаграждениями. Он сказал, что выплаты по ним можно получить в любом отделении банка в рабочее время.              — Вы ехали в наш город? — уточнил майор, когда вся бумажная волокита была завершена.              — Нет, нам дальше, — выдавила улыбку я.              — Поедете сегодня? — допрос продолжился.              — Не думаю, что это будет хорошей идеей, да, док? — повернулся ко мне Харай.              — Это точно, — кисло подтвердила я.              — Вы можете остаться у нас в казарме, — предложил майор, но ишварит резко отрицательно мотнул головой. — Или отправится на постоялый двор.              — Пожалуй, мы лучше на постоялый двор, — вяло созналась я.              — Хорошо, — кивнул майор.              Мы распрощались и покинули штаб. Я валилась с ног от усталости, так что приходилось функционировать на чистом упрямстве. Когда мы взбирались на козлы повозки, к нам подбежал сержант и сказал, что майор приказал нас проводить. Он взгромоздился на облучок сбоку, и мы наконец тронулись. Правил лошадьми Харай, сержант трудился навигатором, а я размышляла, чего хочу больше — есть или спать. «Домой?» — пискнуло что-то на краю сознания, но я встряхнула головой, отгоняя эту мысль.              До постоялого двора мы добрались минут за десять. Я вошла внутрь, чтобы договориться о комнатах и ужине, пока ишварит ушёл справиться о ночлеге для лошадей. Цена за две комнаты меня устроила — в Метсо было бы дороже примерно в полтора раза. Впрочем, меня в тот момент устроила бы практически любая цена, лишь бы мне дали помыться, поесть и поспать. В любом порядке. Ранний ужин или поздний обед хозяин был готов подать нам в общем зале, пообещав, что в комнатах будет ждать ванна. Я согласилась и села за столик. Минут через пятнадцать моей отчаянной борьбы со сном пришёл Харай. Он сел напротив и сказал, что лошадей устроил. Я смогла только кивнуть. Мне показалось, что я моргнула, но судя по очень заметно изменившемуся запаху, выморгнула я по меньшей мере минут через двадцать. Как раз к тому моменту, когда хозяин принёс седло барашка с печёной картошкой и помидорками с чесноком. Только чудо не дало мне захлебнуться слюнями, пока он нёс блюдо от кухни до стола.              В комнате имелось ростовое зеркало. А в зеркале отражалась замученная я. Самой большой проблемой были мои волосы, которые я так и не привела в порядок после того, как елозила головой по земле. Прекрасные пшеничные кудри напоминали гнездо кукушки после урагана. Хотела бы я знать, почему никто даже не обмолвился, что я похожа испорченную соломенную швабру. Но по крайней мере платье, которое я натянула трясущимися руками, вид имело вполне сносный и даже уместный, хотя и было вытащено мной наугад. Ванна, как и обещал хозяин, тоже была — стояла посреди комнаты и манила паром над горячей водой. Я разделась и залезла в неё, давая себе строгую установку не спать.              Утро я встретила всё-таки в постели. Каким-то чудом мне удалось отмыться и переместить своё тело на кровать, где оно благополучно и отрубилось. Когда я проснулась, утро ранним уже точно не было, зато я полностью выспалась. Одевшись и победив растрепавшиеся кудри, я ссыпалась с лестницы этажа жилых комнат в общий зал, где нашёлся Харай, сидящий за накрытым на двоих столом. Он улыбнулся мне, и я присоединилась к трапезе.              — Как вы, док? — спросил он, стоило мне сесть.              — Да всё со мной нормально, — отмахнулась я, вдыхая аромат пышной булочки. — Не самая жуткая ночь в моей жизни.              — Ну, как скажете, — хмыкнул он. — Давайте сразу после завтрака поедем.              — Разумеется, — кивнула я. — Франкен нас, наверное, заждался уже.              — Вы были правы, — понизил голос ишварит.              — В чём? — я вопросительно изогнула бровь. Что там я опять сморозила такое?              — Дело всегда в личности, — загадочно отозвался Харай.              Что-то я не припомню, чтобы говорила нечто подобное. Впрочем, он мог таким образом перефразировать какие-то другие мои слова. Поди разбери, что там у него в голове творится. Но если подумать, то это довольно разумная мысль, и более точно её выразить сложно. Вопрос только в том, что побудило его озвучить её сейчас. Я встряхнула головой. К несчастью лента, которой я перевязывала косу, пришла в совершенную негодность, так что волосы пришлось оставить распущенными. Понятно, почему Фредерика носила косу: я вчера не дала себе труда расчесать волосы влажными, и сегодня пришлось смочить их, чтобы они не обретали форму одуванчика. Так, первым делом по приезду с Центральный город надо будет купить ленты в косу. Или вообще шпильки с сеточкой. Или постричь пикси… Хотя нет, совсем короткие они будут торчать во все стороны совсем бесконтрольно. Пучок и коса, коса и пучок — вот моё решение этой кучерявой проблемы.              Пока я выписывалась — оплатила комнаты я авансом — Харай запряг лошадей и вывел повозку ко входу в постоялый двор. Я взобралась на козлы рядом с ним, и мы двинулись к конечному пункту нашего путешествия. Хотелось верить, что все наши злоключения не были дурными знамениями, которые как бы кричали: «Поворачивай к чёрту!!!». Выехали мы в итоге относительно рано. По крайней мере, за городом дорога была довольно пустынной. За два часа нас обогнал всего один попутный экипаж и ещё один проехал навстречу. Ни всадников, ни машин не попадалось. Лошади шагали неторопливо и вальяжно. Под гладкой блестящей шерстью было видно, как перекатывались их мощные мускулы. Но конскими задами я любовалась недолго, переведя взгляд к безупречно чистому голубому небу.              — Уж не задумались ли вы об отступлении, док? — я аж вздрогнула от внезапного вопроса Харая.              — Н-нет, — споткнулась я. — Просто подумала, что как-то не очень удачно складывается дорога. Может, это знак?              — Я бы не сказал, что неудачно, — он мотнул головой и устремил взгляд на дорогу. — Скорее даже удачно.              — Ты говоришь загадками, — насупилась я.              — Никаких загадок, — ишварит повернулся ко мне и улыбнулся. — Мы справились с плохими парнями и справедливо получили награду, а не наказание. Разве это не хороший знак?              — Ну, если так посмотреть… — протянула я.              С этого ракурса — пожалуй, да, знак хороший. Впрочем, какая разница, какие там знаки? Всё равно у меня нет выбора, что делать. Мне позарез нужна была центральная библиотека, даже если бы пришлось пробираться в неё вором в ночи. Так что о повороте назад и речи быть не могло. Больше мы не разговаривали, да и на обед останавливаться не стали. Южная окраина города показалась, когда тени уже снова начали расти. Там, примерно в полукилометре от первых строений, маячила фигура человека около припаркованной на обочине машины. Я присмотрелась и опознала Франкенштейна. Он махнул нам рукой, и Харай чуть подтянул возжи так, что лошади замедлились и вскоре остановились прямо за машиной.              — Франкен!              Я вскочила с козел и хотела было нормально спуститься, чтобы поздороваться с ним, но наступила на краешек собственного подола и полетела прямёхонько на грудь Франкенштейна. Я зажмурилась. Наши с ним отношения пока что как-то не поддавались описанию, и мне казалось, что он вполне мог отойти в сторону, позволив мне распластаться по земле в качестве мелкой мести за пребывание здесь. Но нет — я оказалась в его объятиях. Франкенштейн чуть сжал меня, как, вероятно, сделал бы брат, и поставил на ноги.              — Я ждал вас вчера, — он нахмурился. — Где вы застряли?              — Ох, ну, — я нервно поправила волосы. — Мы наткнулись на разбойников в розыске и из-за этого немного задержались.              — Вы отправили их за решётку? — Франкен сложил руки на груди.              — Мы отправили их в Вальхаллу! — я воинственно подняла кулачок.              — Ну, понятно, — он усмехнулся моему виду и переглянулся с Хараем. Тот ему, видимо, кивнул. — Я приехал позавчера утром и нашёл нам дом. Пока в аренду, но если останемся, можно будет выкупить.              — О, так у тебя было свободное время, — по моему лицу расползлась хитрая улыбка. — Успел посетить местные достопримечательности? Планетарий, серпентарий… Лупанарий, может быть?              — Ну во-первых, не очень понимаю разницу между последними двумя — там и там жестокий женский коллектив, — Франкенштейн смотрел на меня с лёгкой насмешкой. — А во-вторых, ты правда думаешь, что я посещал когда-либо подобные заведения?              — Ну, — с деланной задумчивостью протянула я, приставив палец к щеке. — Скорее уж женщины платили бы тебе за это, а не ты им.              — Что за намёки? — он сурово свёл брови и опустил подбородок.              — Боже, что ты там придумал себе? — улыбнулась я. — Я лишь имею в виду, что у тебя безупречный геном, и многие женщины хотели бы иметь такого ребёнка вплоть до того, чтобы заплатить за это.              — У тебя сейчас идентичный геном, — хмыкнул он. — Ладно, поехали. Дел ещё много.              Он сел за руль, а я вернулась на козлы. Чтобы поспевать за машиной Франкенштейна, лошадей пришлось пустить рысцой, что, впрочем, не вызвало у них никакого напряжения. По факту, в сам город мы не въехали, завернув к восточной окраине. По левую руку располагались каменные дома в один-два этажа с маленькими палисадниками. Минут через пятнадцать машина впереди начала притормаживать, пока не остановилась у одного из домов. Это было двухэтажное строение из серого камня с двускатной крышей, перед которым пышно рос шиповник. За дом вела укатанная дорожка, и там был небольшой задний дворик. Не сравнить с подворьем Фредерики, конечно, но там можно было разместить и повозку, и автомобиль. К тому же, там была конюшня на три стойла с сеновалом и летняя кухня. Здесь, казалось, давно никто не жил, хотя всё было ухоженным.              Следующие два часа были наполнены изнурительным монотонным трудом разгрузки повозки. Тяжести мне не доверяли, но там и относительно лёгких коробок было выше башки. Пока что всё перенесли в просторную комнату на первом этаже, которая должна была быть гостиной. Должна была, потому что из мебели в ней был только неубедительный квадратный стол и три разных стула. Франкенштейн провёл нам экскурсию по дому, и оказалось, что в нём вообще больше не было никакой мебели. Абсолютно. Ни единой больше табуреточки или тумбочки. Ничегошеньки. Даже на кухне одиноко торчала лишь плита, да латунная раковина тускло блестела в углу. Ну зато была крыша над головой. И да, у нас были деньги. А когда у тебя есть деньги, обстановка лишь вопрос времени.              Я и Франкен заняли «спальни» наверху, Харай же — заднюю комнату на первом этаже рядом с выходом во двор. Кое-как перетаскав свои вещи, мы собрались на кухне вокруг одинокой плиты. Хотелось есть. Идей, как без стола что-то приготовить, не было. Я постаралась убедить себя, что готовить мне приходилось и в худших условиях, что, в общем-то, было правдой, и приготовилась засучить рукава, когда Франкенштейн неожиданно произнёс:              — А давайте сегодня в кафе поужинаем? Тут есть одно поблизости. Минут десять пешком.              Я облегчённо вздохнула и охотно согласилась. Харай, впрочем, тоже. На сборы ушло около получаса, и я была единственной виновницей задержки. Потому что сначала мне пришлось выискать в чемодане шпильки, ведь ветер с моей причёской обошёлся беспощадно. А после того, как я накрутила шишку, настал черёд выбора платья. И это был очень сложный выбор. Здесь не подходило определение одежды «Не нагишом». И после долгого шевеления мозгами в моей умной голове, как у короля Джулиана, из всех своих платьев я выбрала тёмно-серый брючный костюм и бледно-голубую блузу с бантом на шее. Осенние вечера стали прохладнее, так что пришлось на свет божий достать ещё и коричневый кожаный френч. Когда я спустилась на первый этаж, Харай и Франкен говорили о чём-то, но я не успела разобрать ни слова. Возможно, ишварит рассказывал детали позапрошлой ночи, а может, они просто обсуждали, как бы чё бы, чтоб ничё бы. В любом случае, мне этого уже не узнать.              Было решено потерпеть неудобства до экзамена, однако чтобы не тратить время на выездное трёхразовое питание, мужчины перенесли единственный стол в кухню. А с помощью нехитрых алхимических преобразований деревянные ящики из-под вещей продолжили служить нам в качестве табуреток и письменных столов. На следующий же день после приезда мы с Франкенштейном поехали подавать документы на сдачу экзамена. Никакого ажиотажа там, как ни странно, не было. За вытянутым столом сидели четверо офицеров, которые принимали заявления, а больше там и не было никого. Взяв бланк, я села за отдельный стол и принялась его заполнять, а закончив, пересела к офицеру. Он внимательно просмотрел бланк, кивнул и отложил его. Я уже хотела было встать, но он вдруг схватил бумаги и поднёс к самому носу.              — Медицинская алхимия? — озадаченно спросил он.              — Да, — я чуть съёжилась.              — В таком случае ваш экзамен будет проходить в другой форме, — он кивнул как будто самому себе и достал новые бумаги. — Письменный экзамен вы будете сдавать на общих основаниях, а по боевым искусствам вам не нужен. Но вы всё равно должны будете присутствовать в качестве действующего медика. Если, конечно, пройдёте письменный. Если вы намерены представить научную работу для комиссии, это нужно сделать не менее чем за три дня до письменного экзамена. Вам всё понятно?              — Да, — я кивнула.              — Удачи на экзамене, — офицер дежурно улыбнулся мне и протянул ещё одну бумагу. — Специальный контракт. Ознакомьтесь. Вы сможете выбрать стандартную форму сдачи экзамена, если не захотите служить, как медицинский алхимик.              — Благодарю, — я улыбнулась ему в ответ и углубилась в чтение.              Специальный контракт не подразумевал ничего из ряда вон выходящего, на самом деле. В соответствии с ним армия должна была предоставлять подписавшему его алхимику годовой бюджет на исследования, который утверждался индивидуально, ежемесячное жалование майора, а также компенсировать расходы на лечение военнослужащих. Алхимик со своей стороны должен был отчитываться о своих исследованиях, обеспечивать должную медицинскую помощь и трудиться в полевых госпиталях в случае вооружённых конфликтов. Особым пунктом значилось исключение подписавшего контракт алхимика из реестра живого оружия. В общем, это было похоже на обычный найм частного врача, только для всей армии в целом. Меня это вполне устроило, как и Франкенштейна, так что мы отправились домой, готовиться к сдаче.              Я решила последовать совету и представить в качестве научной работы формулу антипохмельного средства. Написать работу, учитывая, что на это была всего неделя, задачкой было непростой, но при очень жгучей раскалённой кочерге в заднице диплом можно и за ночь написать. Франкенштейн после недолгих раздумий решил представить комиссии углепластик. И вся ближайшая неделя прошла под знамёнами недосыпа, красных глаз, чернил и бумаги и наскоро приготовленного чёрт знает чего. Но плоды трудов того стоили.              Мы везли свои работы в комиссию за день до крайнего срока. Сдача в последний день грозила толкотнёй тех, кто откладывал всё на самый край, и мне лично не хотелось попадать в это. Так что пришлось спешно заканчивать, отказавшись от сна в последние сутки.              — Как считаешь, твой алказельцер лучше оригинала? — поинтересовался Франкенштейн, когда мы оказались в небольшой очереди в кабинет приёма работ.              — Не знаю, я же не проводила ни доклинических, ни, тем более, клинических испытаний, — я пожала плечами. — Только голый расчёт. А что насчёт тебя?              — Ну, единственный образец этого готового материала находится в ноге нашего дорогого конюха, и мне бы не хотелось, чтобы это стало достоянием широкой общественности, — он вздохнул. — Кстати, я бы попросил тебя в одиночку, в тёмное время суток, по городу не болтаться.              — Как скажешь, конечно, только я вообще не вижу причин болтаться по городу ночью, — хмыкнула я. — Ни в одиночку, ни в компании.              — Вот и славно, — удовлетворённо кивнул он.              Я промолчала, озадаченно посмотрев на него. С чего бы вдруг такая забота? И вопрос ещё, чья это забота — самого Франкенштейна или Франкена. Впрочем, возможно, что их обоих. Брат заботился о Фредерике в силу обстоятельств непреодолимой силы — она его сестра, а вот для гениального учёного я важна возможностью вернуться домой. Хотя у меня почти не было сомнений, что и без меня он сможет найти отличный способ вернуться. Без членовредительства и неучтённых факторов. Типа лечь спать в позе танцующего осьминога головой на зюйд-зюйд-вест третьего дня новолуния на высоте в семьдесят три метра над уровнем моря на снегу, которому более трёх лет. Может, теперь это так работает.              Сдав свои работы, мы вернулись домой, где нас ждал довольно неожиданный сюрприз: на хлипкой табуретке, бывшей не так давно ящиком из-под я уже не помнила чего, сидел Харай с ребёнком на руках. Моя челюсть поздоровалась с полом.              — Привет, — хрипло извергла из горла я. — Что происходит?              — Я был в общине рядом с городом, — произнёс ишварит. — Этой девочке очень нужен врач. Она умрёт, если ничего не сделать.              — А что с ней? — я лихорадочно придумывала, как осмотреть ребёнка в текущих условиях.              — Вроде как врач тут вы, а не я, док, — хмуро отозвался Харай.              — Так. Давай на кухню — там хотя бы стол есть, — наконец начала соображать я. — Я сейчас принесу свежую простыню, найду белый халат и…              — Иди переоденься, — оборвал меня Франкен. Он уже был в белом халате и держал в руках простыню. Вот кто явно быстрее меня соображал.              — Да, минуту.              Я взлетела на второй этаж на третьей космической скорости. Пока мы ехали домой, единственное, о чём я думала, был сон. Пусть кровати у меня не было, зато был тонкий матрац и одеялко. А после суток химических формул большего и не надо было. Но стоило мне увидеть больного ребёнка, как сонливость как рукой сняло. Переоделась я с такой стремительностью, какой мог позавидовать среднестатистический солдат. Все инструменты и препараты у нас так и оставались в ящиках на первом этаже, так что я только тщательно вымыла руки перед тем, как спуститься.              Девочка лет десяти со смуглой кожей и белыми короткими волосами лежала на белоснежной простыне на кухонном столе. Она была без сознания и прерывисто дышала. Внешних повреждений я на ней не видела.              — У неё лихорадка, — заметил Франкен, стоило мне войти.              — Что-нибудь ещё известно? — кивнув, обратилась я к Хараю.              — Её отец сказал, что позавчера у неё заболел живот, а с прошлого вечера она в таком состоянии, — отозвался он.              — Где заболел? Что она ела? Что она делала? Бывало ли такое раньше? — засыпала я его вопросами. Ишварит только развёл руками. — Сколько займёт привести сюда её отца?              — Если верхом, за полчаса успею, — прикинул Харай.              — Тогда привези его. Нам надо понять, что именно лечить, — я нахмурилась.              Меньше, чем через пять минут я услышала стук копыт. По большей части мои лошади были животными весьма неторопливыми. Но когда это требовалось, они могли скакать галопом и развивать скорость выше, чем средненькие машины. Правда, недолго. Я начала осматривать девочку не дожидаясь её отца. По пальпации выходило, что у неё аппендицит, вот только почему она была без сознания, непонятно. Размышляя над этим, я принесла на кухню саквояж с хирургическими инструментами и препараты.              Харай и правда привёз отца девочки через полчаса. Мужчина был высоким, даже долговязым. И девочка была очень похожа на него. Наши с Франкеном лица определённо ему не понравились, и он поморщился, но никаких колкостей вслух не сказал.              — Здравствуйте. Что-то необычное было перед тем, как ей стало плохо? — предельно спокойно спросила я.              — Нет, — сухо ответил он.              — Раньше у неё боли бывали?              — Нет, — так же холодно и сухо.              — Наследственные заболевания или аллергии есть? — я вздохнула.              — Мы ничем таким не болеем, — резко ответил мужчина. — Если вы намекаете, что ишварцы…              — Я ни на что не намекаю, — перебила я. — Я собираю данные. Это нужно, чтобы лечение не навредило. Если у неё нет никаких особенностей, которые могут у абсолютно любого человека, — я дробила слова, выделив последнюю фразу. — То мы разберёмся с этой проблемой максимум за час. Да, Френки?              — Не вижу причин, по которым нам бы понадобился час, — он пожал плечами и пружинящей походкой подошёл к столу. — Незачем растягивать мучения.              — Это лучшие врачи Аместриса, — тихо проговорил Харай, подталкивая мужчину назад в гостиную. — Всё будет хорошо.              А вот очень не похоже, что всё будет хорошо, если обратить внимание только на внешнее: мы собирались оперировать девочку на кухне! И хотя реальных шансов, что что-то пойдёт не так, практически не было, выглядела наша операционная не самым презентабельным образом. Но, в конце концов, тут был яркий свет, тепло и вода. Что уже было лучше некоторых полевых условий. Я смешала наркоз, и пока он начинал действовать, продезинфицировала инструменты.              У девочки действительно был аппендицит. Лихорадка и потеря сознания были вызваны тем, что она слишком долго терпела боль. Так что после того, как операция была закончена и Франкен наложил повязку, девочка начала приходить в себя, едва стало отпускать действие наркоза. Увидев Франкенштейна, она испуганно вытаращила глаза, но не издала ни звука. Я закатила глаза и вышла в гостиную.              — Мы закончили, — сообщила я. — Она пришла в себя.              — Я сейчас же заберу её домой, — отец девочки поднялся.              — Разумеется, заберёте, — я вздохнула. — Мы только приехали в город и не успели даже обзавестись кроватями — сами спим на полу. Однако ей нужен покой. Не хотелось бы, чтобы вы растрясли её по дороге.              — Что с ней было? — мрачно посмотрел он на меня.              — Аппендицит, — констатировала я. — Встречается довольно часто. Это воспаление участка кишечника. Мы его удалили, больше он её не побеспокоит. Харай, лучше отвезти их в повозке, — он кивнул и вышел.              — Вы — алхимик? — сурово спросил меня отец девочки.              — Вообще-то, да, — я кивнула. — Но я не использовала алхимию, чтобы вылечить вашу дочь. Это была самая обычная хирургия. Я знаю, что для вас алхимия относится к неприемлемым вещам, и уважаю это. Почему вы не привезли её к врачу раньше? Нам повезло, что не было осложнений.              — У нас нет денег, а в общине нет врача, который бы взялся за такое, — он отвёл глаза. — Я не знаю, чем вам заплатить.              — Глупости, — отмахнулась я. — Меня попросил Харай. Я с вас ничего не возьму. Идите уже к ней. Мне кажется, она напугана видом аместрийца.              Мужчина коротко кивнул и ушёл в кухню. Оттуда донёсся его голос, значительно потеплевший, а затем и детский плач. Вскоре вернулся Харай с носилками в руках. Началась какая-то суета, и поскольку я никак не могла быть в ней полезной, я присела на один из наших хлипких табуретов. Я пребывала в прострации, и вялые мысли вяло вялились в моей голове. Что-то свербило на периферии сознания, но у меня не было сил сконцентрироваться на этом. Наконец, суета прекратилась, и с улицы донёсся негромкий перестук массивных копыт.              — У них нет врача, — медленно пробормотала я.              — Неудивительно, — раздался совсем рядом голос Франкенштейна. — Это же практически гетто. Ни врача, ни учителя. Здесь, рискну предположить, и волонтёров не нашлось, чтобы хоть как-то им помочь.              — Как-то это вообще не радужно, — вздохнула я.              — А должно было быть радужно? — он вопросительно изогнул бровь.              — Мгм, — отрицательно промычала я. — С чего бы было что-то радужное после гражданской войны, спровоцированной убийством ребёнка? Просто мне не нравится такое положение дел.              — Ну, я полагаю, глобально и сразу здесь ничего не изменить, — Франкен вздохнул и вдруг улыбнулся. — Но локально мы сделать кое-что можем.              — Что кое-что? — у меня случился рецидив тупости.              — Мы можем посещать их раз в неделю, например, и осматривать и лечить больных, — утвердил он.              — Если их устроят врачи-аместрийцы, — вздохнула я.              — Вопрос маркетинга, — усмехнулся Франкенштейн. — Каков бы ни был наш с тобой цвет глаз и волос, мы остаёмся лучшими специалистами в стране. И заметь, не лучшими из согласных помочь, а лучшими вообще.              — А, ну да… — протянула я. — Но давай отложим разработку рекламной кампании за завтра. Потому что сейчас мой мозг может сгенерить только что-то вроде названия детского обувного «У шлёпочек».              — Есть в твоих словах нечто рациональное, — душераздирающе зевнул Франкен. — Давай отложим это немного. А сейчас спать. Ещё немного, и я лягу прямо здесь.              — Нет уж, — я заставила себя встать. — Давай по кроватям. То есть, по матрасам.