Профессиональная попаданка: Государственный алхимик

      — Иди спать.              Довольно странная фраза для того, чтобы проснуться. Голос Франкена прозвучал из коридора, и я бы не назвала его громким, но всё же он почему-то разбудил меня.              — Но разве я не должна отплатить вам? — донёсся голос Катрины.              — Ну вот уж точно не этим, — раздражённо ответил Франкенштейн. — Если действительно хочешь отплатить, позаботься, чтобы утром у нас был хороший завтрак.              Я поднялась с постели, набросила халат и поплелась к двери.              — Да и вообще, — продолжал Франкен. — О тебе позаботилась Фреди, половина денег тоже была её. Ей ты тоже хочешь так отплатить?              — Но ведь я…              — Чего вы тут орёте? — я выползла из спальни и сощурилась, когда в глаза мне ударил свет свечи, которую держала Катрина.              — Ох, я… — девушка залилась краской.              — Иди спать, — я посмотрела на неё. — Как ты вообще додумалась бродить ночью по лестнице с твоей-то ногой?              — Но ведь…              — Иди! — на этот раз мы отправили её уже хором, и она наконец сдалась и удалилась вниз.              — Вот же ж, — я широко зевнула и вдруг осознала, что мне захотелось выпить тёплого молока.              — Этого я как-то не ожидал, — тихо изрёк Франкенштейн.              — А я бы не сказала, что это прямо неожиданно, — я вздохнула. — Молока хочу теперь. Ты будешь?              — Да, пойдём, — неожиданно для меня он кивнул.              Одет Франкенштейн был так же, как и я — в халат поверх пижамы. Это я заметила, когда ещё Катрина была здесь. Однако она унесла свечу, и коридор погрузился во мрак, который лишь самую малость разгонял прикрученный газовый рожок. Глаза довольно быстро привыкли к темноте, и мы на ощупь спустились в кухню, где можно было включить нормальный свет. Я поставила молоко на водяную баню и села за стол, дожидаясь, пока оно подогреется.              — Зачем мы это сделали? — тихо изрекла я, глядя на плиту.              — Как будто это действительно требует объяснений, — хмыкнул Франкен. — Или ты забыла, как близнецы познали истину?              — Такое забудешь, — меня передёрнуло.              Плата за открытие врат была высокой. И Фреди, и Френки отнюдь не отделались лёгким испугом, повстречав Истину. Он отнял у них некую часть души и вместе с этим некую способность, которую им приходилось заменять искусственно — разумом. И такие поступки как раз были по этой части. Фреди считала, и я была с ней согласна, что лучше бы отдала часть тела, чем это. Руку или ногу можно было заменить. Это — нельзя. И если не заменять эту способность усилием разума, можно было потерять рассудок или, хуже того, душу.              На часах была половина первого ночи. Я подумала, что ни за что не встану рано утром, хотя здесь это было для меня нормой. Вот только у меня возникли планы в связи с окончанием ремонта, и надо было делать дела. Я добавила в своё молоко немного мёда. Франкен сначала отказался, а потом махнул рукой, чтобы тоже положила ложку. От этого напитка как будто пахло детством и тем временем, когда всё было прекрасно. Я протяжно выдохнула.              — Завтра надо дать объявление в газету, что мы открываем практику, — кисло произнесла я.              — А нам не надо лицензию получить или что-то вроде? — Франкен склонил голову набок.              — На кой? — я изогнула бровь. — Звания государственных алхимиков будет за глаза и за уши, если кто спросит.              — Надо будет как-то грамотно продумать текст объявления, — он повертел в руках стакан.              — Надо будет, — согласилась я. — Пусть приходит к нам лечиться и корова, и волчица, и мартышка, и олень — всех излечит доктор Штейн.              — Пф… — прыснул Франкен. — Что угодно, только не это.              — Уверен, что что угодно? — я ехидно улыбнулась. — «Вас от всяческих зараз доктор Штейн излечит враз». Или «Если ваша борода не согрела в холода…»              — Прекрати, — он улыбнулся и погладил меня по голове. — Давай подумаем об этом завтра, хорошо?              — Это ты сейчас чего это такое сделал? — я озадаченно уставилась на него.              — А что такое? — он ответил мне таким же озадаченным взглядом.              — Ам… как бы сказать… — протянула я.              — Не пытайся, — Франкенштейн пожал плечами. — Я просто подумал, что… как бы сказать…              — Лучше словами, — хмыкнула я и потянулась. — Ладно, идём спать. А то у меня ощущение, что мы тут можем до какой-нибудь дури договориться.              — По-твоему, ты ещё до дури не договорилась? — усмехнулся он и поднялся.              — Каждое моё слово наполнено бесконечной глубиной, — я с наигранно важным видом подняла палец.              — А точно глубиной, а не чем-то по Эйнштейну? — Франкен насмешливо улыбнулся и поднял меня с дивана за руку. — Всё, спать. Марш.              Я улыбнулась ему и вышла из кухни. Он погасил свет, и я замерла, привыкая к темноте. А вот надо было подумать головой и взять свечу или фонарик, чтобы не брести как слепым кротам в потёмках. Франкенштейн, видимо, подумал о том же, потому что с его стороны послышался характерный шлепок ладони о лоб.              — Ты знаешь, где у нас свечи лежат? — тихо спросил он.              — Э… — протянула я. — Нет…              — Ну, прекрасно, — хмыкнул Франкен. — Тогда как было в том пособии — идём по СКП?              — Это работает, только если можно что-то увидеть, — я пожала плечами. — Ладно, идём, как получится. Сюда же пришли.              Первостепенной задачей подъёма по лестнице в полной темноте было не хихикать. По какой-то причине у меня случился приступ веселья, причём, видимо, заразный, потому что Франкенштейн издавал примерно такие же звуки, что и я — сдавленных едва ли не хрюкающих смешков. Наконец я ввалилась в свою комнату и рухнула на кровать, даже не сняв халат. По пути с кухни я думала, что уснуть будет трудно, но я отрубилась, едва голова коснулась подушки.              Девизом следующего утра была фраза «Нам невзгоды нипочём — у нас морда кирпичом». Я спустилась к завтраку последней и застала рдеющую румянцем смущения Катрину и абсолютно невозмутимого Франкена. Он делал вид, что вообще не понимает, что с ней. Девушка же суетилась и делала массу лишних движений, и было непонятно, связано ли это с тем, что произошло ночью, или она переживала за свою работу.              — Доброе утро, — я улыбнулась ей и села за стол.              — Доброе, — кивнул Франкен.              Откровенно говоря, я с некоторым усилием сдержалась от того, чтобы начать задавать Катрине провокационные вопросы в духе «Как спалось?». Оседлай я этого конька, можно было бы наблюдать картину «Пятьдесят оттенков красного». Однако я не стала этого делать. Во-первых, потому что она уже и так ощущала себя неловко и без моей помощи, а во-вторых, потому что на столе был нормальный, вкусный завтрак. Катрина приготовила сырники и к ним некий воздушный творожный крем совершенно правильной сладости. И кофе. Она сварила крепкий, но не горький и не кислый.              — Ты молодец, — я улыбнулась ей. — Очень хороший завтрак. Как тебе удалось так приготовить кофе?              — Я использовала корицу и немного мёда, — она опустила глаза.              — Делай так, — я кивнула. — Франкен, знаешь, что мы вчера забыли?              — Что? — он поднял голову и озадаченно на меня посмотрел.              — Ленты, — я подняла косу, опять завязанную шнурком. — Придётся сегодня заехать.              — М, — Франкен чуть нахмурился, бросил короткий взгляд на Катрину и кивнул. — Давай после типографии в магазин готового платья заглянем. Там должен быть отдел.              — Ты, кстати, сам не думал собирать волосы? — я склонила голову набок. — Хотя бы во время работы.              — Никогда не думал об этом, — он вытянул пальцами прядь и посмотрел на кончики. — Я бы немного остриг.              — А могу я заплести тебе косу? — внезапная мысль сорвалась с языка прежде, чем я успела её осознать.              — Попробуй, — неожиданно спокойно согласился Франкенштейн. — Если подумать, они ведь и правда немного мешают.              Мне очень хотелось распластать длань по лбу. Вот уж точно — гении не замечают мелочей. Мне понадобилась минута, чтобы метнуться за расчёской и шнурком, пока он не передумал. Расчёсывание кудрей — процедура довольно условная, хотя волосы Франкена вились несколько меньше, чем у Фредерики. Соответственно, и коса должна была получиться аккуратнее. Я позволила себе некоторую наглость — залезла пальцами в волосы и немного помассировала кожу, отчего шевелюра его встала дыбом. Впрочем, Франкенштейн меня, как ни странно, не останавливал. Но и я не стала злоупотреблять: расправив его локоны пятернёй, я заплела его. Он провёл ладонью по косе и повернулся ко мне.              — Пойдёт? — улыбнулась я.              — Непривычно, — он пожал плечами. — Но так они не будут в лицо лезть. Научи меня потом самому собирать.              — Без проблем, — кивнула я.              — Собирайся, Катрина, — Франкен повернулся к девушке. — Тебе нужно купить какую-нибудь одежду. И вот это уже будет в долг. По частям вычтем из твоей зарплаты.              — А то, что вы заплатили? — она потупилась.              — Кажется, это мы уже обсуждали вчера, — я вздохнула. — Если тебе так хочется расстаться с такой суммой, можешь потом потратить её на какое-нибудь благое дело.              Среди вещей Фредерики пришлось отыскать сумку. В смысле, дамскую сумочку. Прежде она мне как-то не требовалось, а при сборах она вообще чудом попала в саквояж. Зато теперь у меня в руках был этот шедевр: вышитая стеклярусом чёрная сатиновая сумочка на длинной цепочке. Понадобилась она по той простой причине, что Франкенштейн решил идти в типографию без меня, потому что я могла надиктовать для объявления нечто такое, что заставило бы людей обходить наш дом дальними огородами. Я только пожала плечами и согласилась. Ну, выбора-то у меня не было, потому как взгляд Франкена говорил, что он или пойдёт один, или не пойдёт вообще, так что я просто сдалась. С другой стороны, нужду в лентах никто не отменял, так что он планировал высадить нас с Катриной у магазина готового платья и забрать на обратном пути. А чтобы я могла чувствовать себя уверенно, Франкенштейн решил выдать мне средства. В том плане, что переложить из его кошелька в мою сумку мои деньги.              Перед входом в магазин Катрина застыла, прижав руки к груди. Я подумала, что она, возможно, никогда не бывала в таком месте и у неё никогда не было платья, которое до неё никто не носил. Я подтолкнула её к двери, и мы вошли. Мелодично прозвенел дверной колокольчик, и к нам вышла женщина в строгом коричневом платье в клетку. У неё были короткие чёрные волосы и карие глаза, а губы были накрашены алой помадой, немного неуместной на мой вкус.              — Добрый день, — улыбнулась она. — Чем могу помочь?              — Нам нужно подобрать некоторые вещи вот для неё, — я выдвинула Катрину чуть вперёд. — И ещё мне нужны ленты для волос, атласные и сатиновые.              — Ленты у нас там, — женщина указала изящной кистью на вход в другой зал. — А для этой девушки… Что-то конкретное нужно?              — Платье? — Катрина неуверенно обернулась ко мне.              — А ещё ночная сорочка, юбка, брюки, домашний халат, передник, две-три блузы и пальто, — я вздохнула. — И да — платье. И постарайся быть не слишком расточительной.              Хозяйка магазина улыбнулась и предложила Катрине следовать за ней. А я удалилась в указанном направлении. Во втором зале и правда были ленты. Или, если быть точнее, ничего кроме лент там не было. Разнообразие было такое, что мне почудилось, будто мои глаза на какой-то миг разъехались в разные стороны. Я заставила себя собраться и начала их рассматривать. Прежде всего, я отыскала пару узких чёрных лент. Для Франкена. Не в том плане, что я намеревалась заплетать ему две косички, а чтобы просто запасная была. А вот дальше у меня сразу возникли трудности, потому что хотелось сгрести буквально половину ассортимента, хотя мне столько и не требовалось. В итоге мою жажду потребительства удалось унять на шести лентах: голубой атласной с вышивкой, синей атласной без вышивки, серой, голубой и чёрной сатиновых без украшений и одной тёмно-синей бархатной, расшитой жемчугом. Я подумала, что она бы подошла к вечернему платью, которое мне должны были пошить в ателье Гратца.              Я терпеливо ждала Катрину примерно час, когда она наконец вышла вместе с хозяйкой. В руках у неё был перевязанный бумагой куль, явно меньших размеров, чем следовало ожидать. Я не стала учинять допрос, а просто рассчиталась. Опять же куда меньшей суммой, чем ожидала. Мы вышли из магазина, чтобы на улице дождаться Франкенштейна. Который, впрочем, приехал совсем скоро.              — Я тут подумал, что мы вообще не обговорили твоё жалование, Катрина, — изрёк он уже на полпути домой.              — Кстати, — я кивнула. — Но я понятия не имею, сколько здесь следует платить.              — Я взглянул на предложения о найме, пока был в типографии, — хмыкнул Франкен. — Полагаю, пятнадцать крон будет чуть выше среднего.              — Так много? — спросила она.              — Ну, посмотрим, что ты скажешь после того, как пару раз отмоешь операционную, — усмехнулась я.              — Спасибо… — и Катрина расплакалась.              На следующий день в утренней газете в Центральном городе появилась заметка о том, что известные врачи Франкен и Фредерика Штейн открыли свою практику. Там же был указан адрес и часы приёма. Франкенштейн решил, что принимать пациентов мы будем после обеда и до ужина, то есть с часу дня до семи вечера, с понедельника по субботу. Решение было разумным, поскольку мозг утром более продуктивен, и это время лучше было потратить на исследования. Мы решили взять небольшой перерыв в работе над пространственной алхимией, чтобы чуть позже посмотреть на всё новым взглядом. В этой связи у нас нарисовалось два выходных. Я, откровенно говоря, не ожидала, что объявление даст мгновенный эффект, но оно-таки дало. Надо заметить, что врач в этом времени мог иметь достаточно узкую специализацию, однако по факту терапевтом был каждый. Так что к заявленному часу дня перед нашим домом топталось четверо человек. И едва я морально подготовилась вести приём, как оказалось, что это посыльные, прибывшие узнать, будем ли мы работать личными врачами и сколько это будет стоить. Франкенштейн с коварной улыбкой взял это на себя. А я решила спуститься в подвал и проверить, как там дела в лаборатории.              В субботу за завтраком Франкен очень долго и очень пристально на меня смотрел. Настолько, что мне даже было как-то неуютно, и я невольно начала искать подвох в овсянке, которую пыталась есть. Каша была в полном порядке, как и булочки с корицей, и кофе. В итоге я не выдержала.              — Ты на мне дыру протрёшь, — я поджала губы, глядя на Франкена. — Что?              — Я подумал, — сообщил он.              — Понравилось, и ты подумал ещё раз? — скептически отозвалась я. — Как Штирлиц?              — Нет, — Франкенштейн усмехнулся. — Я подумал о твоих словах про новый год. И я правда не знаю, чего бы хотел. Но мне пришло в голову, что мы можем устроить праздник в общине.              — В общине? — переспросила я. — Ты этого хочешь?              — Я просто понял, что всё, чего бы мне ни захотелось, я вполне могу купить и сам, но… — он чуть опустил голову. — Не их хорошее отношение.              — Хорошо, я тебя поняла, — я улыбнулась. — Мне нравится идея. Давай завтра переговорим со старейшиной.              — В любом случае надо, — он кивнул. — Потому что теперь, если дело срочное, они могут сюда приезжать в приёмные часы.              Я кивнула, и пристальный взгляд, не дававший мне нормально поесть, наконец исчез. После ухода посыльных Франкен сказал, что составил запись на следующую неделю так, чтобы пациентам было удобно. Пока выходило по одному человеку в день. И не то чтобы был какой-то повод жаловаться, просто это означало дни безделья в смотровой. Это натолкнуло меня на две мысли: первое — надо бы купить спицы и пряжу, чтобы занять руки, пока никого нет; вторая — надо бы провести телефон, а то будет то потоп, то засуха. Вторая мысль была встречена с энтузиазмом, и Франкенштейн уехал в город, а вернулся уже вместе с капитаном Фарнелом и ещё несколькими военными. Оказалось, что в штабе у кого-то возникла примерно такая же идея, чтобы иметь возможность связаться с нами или, по крайней мере, узнать, где нас искать. Так что военные связисты приехали сразу же устанавливать аппарат.              Телефон устанавливали в гостиной — он на удивление органично вписался в её библиотечный интерьер. Я наблюдала за работой специалистов, загораживая проход в кухню, и думала о том, что мы тут как-то очень основательно обустраивались. Ну, для тех, кто намерен как можно быстрее оставить этот мир. Впрочем, если уж искать откуда-то выход, то приятнее делать это на сытый желудок и в целых сапогах. Тем более, что и Франкенштейн, как мне показалось, начинал получать удовольствие от пребывания здесь. Например, в данный конкретный момент он пил на кухне чай с печеньем и читал беллетристику.              — Кстати, — я обернулась к нему. — А зачем приехал капитан Фарнел?              — Он сказал, что ему нужно поговорить с Катриной о чём-то, — Франкен поднял глаза над книгой. — Вроде что-то про то место, где она раньше жила.              — А… — я кивнула. — Понятно…              — А ты думала, он из-за тебя приехал? — усмехнулся он.              — Не говори глупостей, — я фыркнула. — Я бы скорее предположила, что ему нужен врач.              Франкенштейн хмыкнул, а я только вздохнула. Впрочем, приезд капитана был для меня даже удачным — я могла спросить его о том, где в городе находился нужный мне магазин. Разумеется, можно было спросить и у Франкена, но меня посетила мысль, что раз уж он не хотел подарка, который можно купить, надо сделать такой, какой купить нельзя. Так что теперь мне нужно было выяснить, где купить материалы.              Главным плюсом офицера военной полиции было то, что он прекрасно знал, где находятся даже те магазины и заведения, в которых он никогда не бывал. Благодаря этому я получила очень детальный рассказ о том, как мне доехать до лавки рукоделия, где там оставить лошадь и на что ориентироваться по пути. Более того, капитан Фарнел не только назвал все три адреса таких лавок — я не уточнила, что именно хотела купить — но и поведал, что где продавалось и кто ими владел. Я попросила оседлать мне лошадь и сказала Франкену, что поеду немного покатаюсь. Почему я не взяла машину? Ну, во-первых, с чего бы «брату» мне её давать, а во-вторых, и в-главных, Фредерика понятия не имела, как управляться с этим механическим монстром. Мне самой, возможно, потребовалось бы не так много времени и сил, чтобы разобраться, но откровенно говоря — не хотелось. Тем более, что у меня были прекрасные лошади.              Ездила верхом я преимущественно в дамском седле. И вовсе не потому что я девочка, а потому, что у моих тяжеловозов очень широкие спины. А ездить почти что в поперечном шпагате — удовольствие ниже среднего. Конь шёл лёгкой рысью, бодро перебирая мощными ногами, и я посчитала, что должна как раз успеть к обеду. Нужная мне лавка находилась в восточной части города, так что объезжать его весь мне не требовалось. Как ни странно, но там и правда была коновязь, хотя клиентами лавки были исключительно женщины, немногие из которых могли приехать на лошади.              Вязальная пряжа в лавке была исключительно из шерсти. Самой разнообразной, но только шерсти. Тонкой и толстой, гладкой и пушистой, окрашенной, отбелённой и натуральной. Я даже растерялась на мгновение. Фредерика не умела вязать — кружевные салфетки у неё дома были подарком. Но я умела. Когда Франкенштейн заговорил о подарке, я сначала подумала про свитер, но по здравом размышлении поняла, что даже самыми ударными темпами не успею связать его до нового года, особенно не имея ни образца, ни мерок. Но у меня должно было хватить времени на шарф. Из задней комнаты вышла полная женщина в зелёном платье и шали. Она мягко улыбнулась мне.              — Доброе утро. Что вам угодно?              — Здравствуйте, — я подошла к ней. — У вас есть козий пух?              — Только натурального цвета, — она склонила голову набок. — Хотя, может, остался и крашеного моток.              — Натуральный мне подойдёт, — решительно кивнула я. — И ещё мне нужны спицы.              Она кивнула и принесла мне несколько мотков разной толщины серо-бежевого оттенка. Шерсть на ощупь была мягкой и тёплой, и не должна была чесаться, как это традиционно делала овечья. Я выбрала нитки довольно тонкие и к ним металлические спицы. Мы немного поболтали, и женщина рассказала, что из-за напряжённых отношений с соседями стало сложнее ввозить товары из-за границы. Она посетовала, что, возможно, пряжи из козьего пуха теперь какое-то время будет не достать. Впрочем, она оговорилась, что этот материал почему-то не очень хорошо у неё продавался, и предложила мне выкупить его весь. Я обещала обдумать её предложение.              Остаток субботы прошёл бы совершенно бездарно, если бы не это приобретение. Я отсиживалась в смотровой и ковыряла пряжу спицами. Руки Фредерики были, безусловно, весьма умелыми, но непривычными к вязанию. Так что пришлось некоторое время потратить на то, чтобы пальцы начали двигаться правильно. А потом дело сразу пошло легче. Я не стала утруждать себя выдумыванием сложного рельефного узора для шарфа, а просто вязала его английской резинкой. Не мудрствуя, так сказать. Шарф рос очень медленно.              Поскольку подъём у нас в доме был традиционно ранним, ложиться спать слишком поздно тоже было не принято. Когда большие напольные часы в коридоре второго этажа пробили одиннадцать, дом уже утих, и я запихнула коробку с вязанием под кровать, намереваясь тоже укладываться. Я прошла через всю комнату, чтобы погасить свет, и уже протянула руку к выключателю, когда раздался стук в дверь. Три таких негромких деликатных удара. «Катрина, что ли?» — озадаченно подумала я и, поплотнее запахнув халат и завязав его пояс, открыла. На пороге моей спальни была вовсе не девушка — там стоял Франкенштейн. Как и я, он был в пижаме и халате и держал в руках ленты для волос и расчёску. В смысле, они были только у него — мои руки были свободны.              — О, у нас сегодня пижамная вечеринка с заплетанием косичек? — я изогнула бровь.              — Намекаешь, что надо было прихватить молоко и кексы? — усмехнулся он.              — Скорее спрашиваю, чего это тебе понадобилось в моей спальне в такое время, — я вздохнула. — Хотя, полагаю, ответ довольно очевиден, — я многозначительно посмотрела на предметы в его руках. — Заходи.              Я посторонилась, пропуская его внутрь. Франкен осмотрел аскетичную обстановку комнаты и вопросительно уставился на меня.              — Что? — я сложила руки на груди. — Я вообще-то не планировала принимать здесь гостей.              — Это я уже понял, — он вздохнул. — Но как ты тогда научишь меня заплетать косу?              — Эм… мы можем сесть на кровать или на ковёр, — я растянула губы в жабьей улыбке. — А ты вообще представляешь, как это делается?              — Не имею ни малейшего представления, — признался Франкенштейн. — Откуда бы мне?              — Действительно, — я усмехнулась. — Давай на ковёр.              Я уселась по-турецки так, чтобы оказаться к нему спиной. Кудри мои так или иначе всё равно надо было заплести на ночь, потому как если не сделать этого — утром у меня на голове будет взрыв на макаронной фабрике. Или брокколи. Или атомный гриб. Как ни назови, это будет катастрофа, с которой без цирюльника не сладить. Судя по шорохам, Франкен уселся за моей спиной.              — И что дальше? — спросил он.              — Разбери волосы пальцами и раздели на три примерно равные части. А потом надо будет перекладывать по очереди крайние пряди в середину, — попыталась объяснить я.              — Это как? — я как будто затылком могла видеть, как Франкен изогнул бровь и склонил голову набок.              Я подняла руки и привычными движениями заплела косу за спиной, а потом снова распустила, предложив ему попробовать. И в итоге это и превратилось в пижамную вечеринку с заплетанием косичек. Правда, самому себе Франкен смог только успешно завязывать достаточно аккуратно хвост, но и это, должна заметить, дано не каждому. К себе он ушёл, когда часы пробили час ночи, и я завалилась на кровать. Мне подумалось, что наши с ним отношения несколько изменились, хотя я всё ещё не могла дать им никакого определения. Просто одна форма непонятного эволюционировала в другую. Я грезила надеждой, что когда-нибудь она доэволюционирует до дружбы. Хотя, откровенно говоря, сама побаивалась привязываться, ведь после того, как мы разберёмся со способом вернуть его домой, мы больше никогда не увидимся: я для него просто не буду существовать, а он будет лишь изображением на экране. Эта мысль оказалась способна стереть улыбку с моего лица, и засыпая, я вновь думала о пространственной алхимии.