Профессиональная попаданка: Государственный алхимик

      Утро оказалось тяжёлым. Часы в коридоре пробили семь, и мой мозг проснулся. А вот остальное моё тело, включая веки — нет. Они отказывались разлепляться и показывать мне мир. А вставать надо было, но я не могла даже пошевелиться. Мне понадобилось минут пять, чтобы открыть глаза, а потом ещё столько же, чтобы проморгать ощущение песка в них. За следующие десять минут я прошла все стадии принятия неизбежного и, наконец, спустила ногу с кровати. Пол показался мне ледяным, и я поспешно спрятала её обратно под одеяло. Пришлось усилием воли приподняться, чтобы отыскать тапки, и только после этого я смогла заставить себя подняться. И мне понадобилось полчаса, чтобы превратиться из опухшей косматой ведьмы в обаятельного доктора Штейн.              Аделина приехала под конец завтрака. Катрина впустила её в дом и проводила в гостиную, куда через пять минут вышли и мы с Франкеном. Девушка улыбалась, разложив по столу четыре белых халата из хлопка. Два мужских были совершенно идентичны, а вот женские были пошиты с выдумкой. Ну не то чтобы там была вышивка и кружево, просто были добавлены изящные детали: чуть разные пуговицы, чуть разное оформление выточек и складок… Как будто Аделина пыталась мне сказать этими халатами, что женщина остаётся женщиной и в рабочей одежде. Спасибо ей за это.              — Отец отпустил вас на весь день? — спросила я, примерив оба халата. Они сидели идеально.              — Вообще-то, мы с ним немного повздорили, — она улыбнулась. — Он попросил меня отвезти вам халаты, а я принялась бухтеть, что это мой один единственный выходной. И мы сошлись на том, что я всё-таки отвезу, но потом весь день свободна.              — Хитро, — я кивнула.              — А о чём идёт речь? — изогнул бровь Франкен. Его халаты тоже оказались безупречны.              — О, я забыла сказать тебе, — я шлёпнула ладонью по лбу. — Аделина поедет с нами в общину.              — Это ещё зачем? — удивился он.              — Я просто хочу помочь, — она опустила голову.              — У меня даже есть идея, чем именно, — я улыбнулась. — Ну, если старейшина согласится.              В гостиную вошёл Харай. Всё же его телосложение — что-то с чем-то. В какое бы помещение он ни входил, оно начинало выглядеть тесным для его роста и плеч. Ишварит сказал, что повозка уже у калитки, и я пошла в смотровую, чтобы взять оттуда халат и ящик с лекарствами. Потащить его было чисто бабским поступком: начать делать самой, а потом возмущаться, что никто не сподобился помочь. Впрочем, стоило мне выйти в коридор, как ящик практически выхватил из моих рук Харай. Он красноречиво закатил глаза и понёс его наружу. Я торопливо двинулась следом.              Внутри повозки, вообще-то, было предостаточно места, чтобы перевозить двух человек лёжа таким образом, чтобы между ними можно было ходить. Теперь, когда она не была под тент забита вещами. Я поначалу взобралась на козлы, но Харай отправил меня внутрь, сказав, что сегодня холодный ветер. Будто в подтверждение его слов порыв ледяного воздуха едва не унёс шляпку с моей головы, и я послушно забралась под тент. Полчаса тряской дороги я воскрешала в памяти всех пациентов в общине. Аделина ёрзала и казалась взволнованной, а Франкенштейн определённо не выспался. А вот нечего шататься по ночам!              В общине нас ждал неприятный сюрприз: трое ишварцев были избиты и находились в тяжёлом состоянии. Причём, избиты не только что, а уже двое суток как. Их перевязали, но… Повреждения были довольно обширны. Я-Фреди такого не видела с работы в Ишваре. В госпитальной палатке стоял тяжёлый смрад пота и крови. Из-за травм к мужчинам старались не прикасаться лишний раз, так что их никто даже не обмывал. Я втянула воздух сквозь зубы и натянула халат.              — Вы даёте разрешение на применение алхимии? — холодно спросила я старейшину общины.              — Но это…              — Да или нет? — жёстче потребовала ответа я.              — Не думаю, что это хорошая идея, — он отвёл глаза.              — Тогда я ничего не обещаю, — я глубоко вздохнула. — Попросите кого-нибудь здесь прибраться.              Я подошла к первому пациенту. Он был в полубессознательном состоянии, с его лба катился пот. Пока я снимала повязки, Харай принёс ящик с препаратами. Он мало чем мог в данный момент помочь, и всё же не желал оставаться в стороне. Я попросила принести чистой воды. Франкенштейн обычно обходил тех пациентов, которым не требовалось пребывание в госпитальной палатке, так что он пришёл, когда я уже начала промывать раны. Надо сказать, что те, кто напал на этих мужчин, были весьма усердны в стремлении нанесения увечий.              — Почему вы не послали за нами сразу? — сухо спросил Франкен.              — Мы боялись, что вы… — замялся старейшина, остававшийся здесь.              — Попросим заплатить? Откажемся ехать? — обманчиво спокойный голос Франкенштейна звенел. — Если бы вы послали за нами сразу, всё было куда легче. Но в таком состоянии без алхимии будет очень сложно.              — Я не уверена, что смогу справиться в этим, — тихо заметила я. — В лучшем случае, дело обойдётся ампутацией.              — Но вы же лучшие врачи Аместриса, — как будто возразил старейшина.              — Врачи, — повторила я, повернувшись к нему. — А не волшебники.              Франкенштейн фыркнул и присоединился ко мне. В четыре руки мы промыли раны всех троих мужчин. Надо сказать, тот факт, что они вообще были ещё живы, можно было отнести к чуду. Однако всех троих надо было оперировать. С помощью медицинской алхимии можно было бы избежать тяжёлых последствий, но старейшина не дал разрешения, и это означало, что надо было работать вручную. Более того, разум Фредерики настойчиво подсказывал отказаться от анестезии из-за риска внутренних кровотечений. Работа предстояла тяжкая.              И вот стоило мне занести скальпель над первым пациентом, как вдруг старейшина общины, по какой-то непонятной мне причине так и не ушедший, заговорил:              — Алхимия правда может их спасти?              — Да, — сухо ответила я.              — Тогда, может, всё же использовать её? — он мялся.              — Или решайтесь, или не мешайте, — холодно изрёк Франкен.              — Хух, — старейшина тяжело вздохнул. — Используйте.              Я отложила скальпель. Мне понадобилось несколько долгих секунд, чтобы унять ураганом поднявшуюся в груди ярость: мне очень хотелось высказать старейшине всё, что я думала и по поводу задержки в вызове, и про его нерешительность, и про потраченное время… Но я сдержалась. Всё это могло подождать. Почти умирающий человек на операционном столе — нет. Я снова ощупала его, чтобы определить все повреждения. Было бы лучше, конечно, будь у меня под рукой рентген с рентгенологом, но у меня имелись только руки. Я глубоко вздохнула. Осознание. Разъятие. Восстановление. Чем-то немного было похоже на протаскивание тела через ткань мироздания Роделой для исцеления. Только думать надо было больше.              Час спустя все три пациента были отмыты и переложены в чистые постели. Алхимия во многом помогла разобраться и с воспалительными процессами, и со сращиванием разорванных тканей и переломанных костей. Лихорадка у них начинала проходить. Я сняла халат и вымыла руки. Раз в двенадцатый уже. Я думала о том, сколько же всего надо сделать для врачей этого мира, ведь алхимиков среди них единицы, а на нынешнем уровне развития фармакологии и сопутствующих инструментов работать им, должно быть, крайне тяжело. Я глубоко вздохнула. Даже ругаться перехотелось.              После того, как в госпитальную палатку пришёл Франкен, Харай вышел, чтобы не мешаться. Оказалось, что он провёл Аделину по общине, и она успела узнать у жителей, что им могло бы понадобиться. Она казалась задумчивой, как будто прикидывала что-то в уме. Оставив пациентов, мы прошли в хибару старейшины общины. Я хотела поговорить насчёт идеи Франкена о празднике, но с моего языка сорвалось нечто совершенно иное:              — Что с ними произошло?              — Это из-за работы, — старейшина вздохнул. — Они нанимались грузчиками на склады в восточной части города, и хозяину они больше нравились как работники — просили меньше, работали лучше. Вот конкуренты их и…              — Понятно… — протянула я. — Кто-то сможет указать на тех, кто это сделал?              — Да, разумеется, — старейшина кивнул. — Но мы бы не хотели привлекать полицию.              — Вам и не нужно, — холодно заметил Франкен. — Вы уже привлекли армию. Мы разберёмся.              — Такое нельзя оставлять безнаказанным, — жёстко добавила я.              — Но мы вовсе не… — старейшина опустил глаза. — Мы мирный народ, и нам вовсе не нужно…              — Зато мы — воинственный, — лицо Франкена пересекла кровожадная ухмылка. — Нам будет достаточно, если нам укажут, кто это сделал. Что будет дальше, вас уже не касается.              — Но зачем вам? — старейшина посмотрел на Франкена с удивлением.              — Я просто не хочу повторения этого, — «брат» вздохнул. — Это не то, что мне хотелось бы делать часто.              После непродолжительных уговоров старейшина всё-таки поведал нам, что же произошло. Четверо мужчин из общины устроились на склады в восточной части города. В четверг они получили плату за неделю и возвращались восвояси, когда на них напали десять других рабочих с тех же складов. Одному из ишварцев удалось сбежать, и он добрался до общины за подмогой. Кому-то этот поступок мог бы показаться трусливым, а мне — рациональным. Если бы этот парень не убежал, вместо трёх пациентов было бы четыре трупа. К тому же, он смог не просто описать напавших, но и перечислить их имена, поскольку они вместе работали. Франкен записал его слова мелким летящим почерком, дал прочитать и заставил подписать. Теперь нам было с чем идти в полицию.              — Что ж, — Франкен убрал исписанный лист во внутренний карман пиджака. — Полагаю, на этом вопрос можно считать решённым. Так что я бы хотел перейти к более приятным темам.              — Приятным? — переспросил старейшина.              — Именно, — Франкен кивнул. — Приятным. Прежде всего, благодаря рабочим отсюда мы смогли открыть практику. Так что вам теперь не нужно ждать воскресенья. Если что-то случится, можете ехать сразу туда — мы с Фреди ведём приём с часу до семи каждый день кроме, собственно, воскресенья.              — Да, — я кисло улыбнулась. — Нам бы хотелось оставить себе один выходной в неделю.              — А плата? — мрачно изрёк старейшина.              — Условия для вас останутся те же, — чуть поморщился Франкенштейн. — Никто не говорил об изменениях. Вы всё равно не можете себе этого позволить.              — Почему вы это делаете? — в очередной раз спросил старейшина.              — У нас нет скрытых мотивов, — я протяжно выдохнула. — Мы это обсуждали уже сотню раз.              — Этот вопрос тоже исчерпан, — оборвал перепалку Франкен. — Есть ещё кое-что. Скоро новый год.              — Да, холодает, — кивнул старейшина.              — Я не об этом, — «брат» вздохнул. — Мы с Фреди подумали и хотим предложить вам провести праздник для детей общины.              — Но мы вряд ли сможем, — сник старейшина.              — Мы сделаем всё сами, — я подавила желание отругать его. Я понимала, что денег у общины практически не было, но зачем было напоминать об этом каждым произнесённым словом. — Сегодня с нами приехала Аделина, — я указала ладонью на девушку, тихонько просидевшую в углу до этого момента, и повернулась к ней. — Полагаю, кроме вас найдутся ещё сочувствующие?              — Да, — она чуть улыбнулась и кивнула. — Женский клуб некоторое время обсуждал помощь общине, но мы остерегались приходить. Но кое-что даже собрали.              — Женский клуб? — переспросила я. Не знала, что такой есть. — Хорошо. Старейшина, от вас нужно только согласие.              — Я… — он замялся. — Мы обсудим это с общиной и сообщим вам.              — Это подойдёт, — кивнул Франкен. — На этом мы сегодня уходим.              Обычно мы обедали в общине, после чего проводили время с детьми. Вроде как обучение в игровой форме. Это было весело, к тому же позволяло иногда подстегнуть полёт мысли. Но в этот раз у нас возникло неотложное дело. Попрощавшись с старейшиной, мы забрались в повозку и поехали в отделение военной полиции в восточной части города. Настроение у меня было мрачное, собственно, совершенно неподходящее для времяпрепровождения с детьми. А вот Аделина казалась очень довольной — она возбуждённо щебетала что-то о том, что именно она и этот женский клуб сможет сделать. Когда повозка остановилась, я выбралась наружу и попросила Харая отвезти девушку куда-нибудь в город, а потом ехать домой. Он пристально посмотрел на меня и кивнул. Лошадей он тронул, когда мы уже входили в отделение. Нас встретил капитан Фарнел, и у меня сложилось впечатления, что работал здесь он один.              — Здравия желаю, — поздоровался он. — Что привело вас к нам этим чудесным осенним днём?              — Ограбление с нанесением тяжких телесных повреждений, — мрачно констатировал Франкен.              — Ох, — капитан сник. — Это серьёзно. Нужны подробности. Идёмте в мой кабинет.              Пересказ истории старейшины занял около получаса. Потом капитан внимательно изучил список напавших и, дойдя до последнего имени, неприязненно поморщился. Он выписал имена на отдельный лист и вышел в коридор, откуда вскоре донёсся его голос. Вернувшись, он сел за стол, сцепил пальцы и мрачно на нас посмотрел.              — Их привезут за полчаса, — изрёк капитан. — Хотите поприсутствовать на допросе?              — А можно? — я несколько удивилась.              — Вы старше по званию, я не могу вам запретить, — он пожал плечами.              — Тогда мы бы предпочли остаться, — обманчиво мягко заметил Франкенштейн.              — Было здорово прижать этого парня, — капитан ткнул пальцем в лист. — Он давно привлёк наше внимание, но против него никто не давал показаний, так что он выходил сухим из воды.              Капитан вздохнул и предложил пообедать. По здравому размышлению его предложение было принято, потому что даже если каждый из тех людей сразу кинется писать чистосердечное признание, это всё равно заняло бы часов пять. А судя по лицу капитана, на такую сговорчивость рассчитывать не приходилось.              В соседнем с отделением полиции здании находилось небольшое кафе. Даже, скорее, столовая. Капитан Фарнел определённо был там завсегдатаем, поскольку у него улыбчивая разносчица даже не спросила, что подать. Большого выбора блюд, впрочем, в кафе не было, зато всё было подано быстро. Так что на всю трапезу у нас ушло около сорока минут, и когда мы вернулись в отделение, преступников уже привезли. Капитан Фарнел тяжело вдохнул, явно прощаясь с приятным воскресным днём, и попросил молодого, но весьма крепкого сержанта вести задержанных в допросную по одному.              — Мардса приведи последним, — тихо добавил он, и сержант кивнул.              В допросной комнате стоял вытянутый деревянный стол, потемневший от времени. С обеих сторон от него было по паре стульев. Под зарешеченным окном находилась тумбочка со стопкой бумаги. На гладком каменном полу были видны царапины от передвижения мебели и потемневшие тропки, по которым чаще всего ходили. Стены были выкрашены казённой серой краской. Белый холодный свет навевал на мысли об операционной, только был тусклее. Капитан сел на один из стульев, а я ушла в угол, где прислонилась спиной к стене.              — Может, ты сядешь? — изогнул бровь Франкен.              — В силу особенностей гендерного восприятия на мои вопросы всё равно никто отвечать не будет, — хмыкнула я. — Если я устану, я возьму свободный стул.              Он кивнул и сел рядом с капитаном. И буквально через минуту сержант привёл первого задержанного. Стоило капитану Фарнелу спросить, чем занимался это человек вечером в четверг, как он вздрогнул, побледнел и принялся рассказывать. С его слов выходило, что они в друзьями немного выпили в обед и пришли в ярость от того, что хозяин складов нанял ишварцев. И они решили, что надо их отвадить — ограбить и избить. А потом клялся, что они не хотели никого убивать. Ему дали лист бумаги и ручку, и он письменно изложил свою версию. Капитан Фарнел пробежал по признанию глазами и чуть поморщился.              — Чья была идея? — холодно спросил он.              — Не знаю, — мужчина отвёл взгляд. — Как будто общая.              — Понятно, — протянул Фарнел.              Точно также прошли и следующие восемь допросов. Никто не говорил им, что кто-то умер, но они все почему-то именно так и решили. Капитан Фарнел слегка недовольно морщился всякий раз, когда спрашивал, чья была идея и кто ещё участвовал. Потому что ответы были одинаковыми и неопределёнными: идея как будто витала в воздухе, а кто ещё пошёл никто не помнил, ведь все были выпивши. Но при этом они все отводили глаза вправо, из чего нетрудно было сделать вывод, что они лгали. За всё это время я не проронила ни слова. В какой-то момент я действительно устала и принесла в свой угол стул, но к приходу последнего задержанного я снова подпирала стену.              Парня привели двое: вместе с крепким сержантом был ещё один, несколько поуже в плечах. Они втолкнули его в допросную и усадили. Парень нахально задрал подбородок и развалился на стуле, широко расставив ноги. Он окинул меня с ног до головы липким, масляным взглядом и только потом обратил внимание на капитана и Франкена. Мне стало откровенно мерзко.              — Что вы делали вечером в четверг? — сухо спросил Фарнел.              — Не твоё дело, начальник, — криво усмехнулся парень, откидывая со лба чёрные, чуть вьющиеся волосы. — У тебя ничего на меня нет. Свидетельствовать некому. А я никогда не скажу, что сделал что-то. Так что ты меня отпустишь. А извинится передо мной пусть эта цыпочка.              Я втянула воздух сквозь зубы и закрыла глаза, считая до пяти. А потом, не дав капитану продолжить допрос, тихо заговорила:              — Я сегодня полдня промывала резаные, колотые и рваные раны, а потом сращивала ткани и кости троих мужчин, которых ты избил, — я повернулась к нему. — И они назвали мне твоё имя, когда я спросила, кто это сделал. Микке Мардс.              — Ну, — он чуть нахмурился, а потом просиял. — Это не показания. Мало ли что кто-то там какой-то суке сказал.              Франкенштейн молниеносно поднялся и резко приложил парня лицом о столешницу. Капитан тут же вскочил и осторожно придержал его.              — Майор Штейн, — позвал он. — Успокойтесь.              — Ха! — парень поднял голову: его нос был разбит. — Значит, выбиваете признание?              — Оно нам не нужно, — сухо произнёс Фарнел. — У нас есть показания.              — О, вот как, — Микке ухмыльнулся. — Мой отец это решит…              — На твоём месте я бы надеялся, что нет, — неожиданно улыбнулся капитан.              — Это ещё почему? — тон парня стал насмешливым.              — Потому что в тюрьме ты будешь в безопасности, — Фарнел пожал плечами. — А за её стенами военная полиция не сможет защитить тебя.              Голос капитана звучал так, что ему нельзя было не поверить. Парень как-то сник и съёжился. Признавать свою вину, меру, степень, глубину ему определённо не хотелось, но после взгляда на Франкена он почему-то побледнел и попросил бумагу. Видимо, лицо «брата» красноречиво обещало расправу настолько лютую, что итог её никто не стал бы показывать даже в квадратиках цензуры; а потом он убедил бы всех, что так и было. Ну, в принципе, Франкенштейн ведь и правда мог глаз на жопу в буквальном смысле натянуть.              Домой нас подвёз сержант. Я отказалась от ужина и заперлась в ванной, где намеревалась просидеть до тех пор, пока от меня не отмокнет ощущение этого липкого взгляда. Мне пришлось дважды подогревать воду алхимией, прежде чем… Нет, я не избавилась от мерзкого чувства — Франкенштейн постучал в дверь с вопросом, не утопла ли я там. Я пробурчала, что всё нормально и вылезла из воды. Я чувствовала себя уставшей и злой, так что не стала спускаться на кухню, а скрылась в своей спальне, где улеглась спать.              В понедельник, естественно, я встала в несусветную рань. Легла-то рано. Так что в полседьмого утра я уже приплясывала на кухне, делая себе яичницу. Пришедшая Катрина явно напряглась, и я попросила её приготовить мне кофе. Быстро поев, я спустилась с чашкой кофе в лабораторию, где ждал меня микроскоп и его подружки — чашки Петри. Мне надо было внимательно рассмотреть их содержимое, чем я и занялась, тихонько напевая под нос какую-то навязчивую мелодию. Я увлеклась и не заметила, как пришёл Франкен. Видимо, какое-то время он стоял рядом со мной в полной тишине.              — Что ты здесь делаешь? — спросил он, стоило мне отодвинуться от микроскопа.              — Я? — я вздрогнула, оборачиваясь, и мой голос дал петуха. — П-плесень развожу.              — Что, прости? — Франкен свёл брови. Он не любил грязи и тем более плесени.              — М… — я взяла одну из чашек Петри. — Здесь у нас созрела Penicillium chrysogenum. А теперь скажите-ка, дети, какое вещество можно выделить из неё?              — Хм… — он на пару мгновений задумался, а потом его лицо озарилось: — Пенициллин! Ты делаешь антибиотики.              — Умница, Франкен, возьми с полки пирожок, — кивнула я.              — Но почему вдруг ты решила этим заняться? — снова нахмурился он.              — Господин Гратц говорил о том, что на севере растёт напряжение, — я вздохнула. — А учитывая особенности Аместриса, можно не сомневаться, что это выльется в вооружённый конфликт.              — И причём здесь это? — Франкен озадаченно посмотрел на меня, потом на плесень.              — Ты же знаешь ответ, — я вздохнула. — Где вооружённый конфликт, там и раненые, а где ранения, там и заражение крови.              — А, да… — он как-то рассеяно окинул взглядом лабораторию. — А перчатки?              — Что перчатки? — не поняла я.              — Сколько раз ты вчера вымыла руки? — он внимательно на меня посмотрел, и я нахмурилась.              — Не знаю, — я пожала плечами. — Больше десяти.              — Перчатки были бы безопаснее, — кивнул Франкен. — Я ведь уже как бы изобрёл винил.              — Да, перчатки были бы к месту прямо, — я улыбнулась.              — И долго ты планируешь разводить тут плесень? — Франкенштейн снова обвёл взглядом чашки Петри.              — Она уже созрела, — я поднесла чашку к его лицу, и он чуть поморщился. — Видишь, какая зелёная? Осталось только выделить непосредственно пенициллин, написать работу и передать армии для клинических испытаний.              — То есть, через пару часов этого тут не будет? — уточнил он.              — Ага, — я кивнула.              — Хорошо, — Франкенштейн кивнул. — Сегодня приём буду вести я, а ты займись этой работой. И не забудь прибраться.              — Мы, вообще-то, для этого Катрину наняли, — скорчила я жабью морду. — Но так и быть.              Мне понадобилось некоторое время, чтобы выскрести плесень в металлический поддон, после чего я алхимическим преобразованием выделила белый порошок. Аккуратно собрав его в стеклянную пузатую колбу, я прибралась и села писать. Мне хотелось поскорее передать работу экспертному комитету, чтобы препарат опробовали и начали производить. Для страны, которая постоянно воевала, отсутствие подобного лекарства казалось даже несколько странным. Впрочем, если целью войн было исключительно умножение смертей, то это и не удивительно. Я попыталась вспомнить каноничные события, но от этого только голова разболелась. Как будто нечто мешало мне обратиться к этой области памяти. Похоже, подобные попытки по определению могли быть только бесплодными, и я решила не маяться дурью, а делать, что могла. Писать работу о пенициллине.