Профессиональная попаданка: Государственный алхимик

      Если бы какому-нибудь суицидально настроенному идиоту пришло в голову спросить меня, сколько времени я не спала, я бы послала его к господам в переводе с немецкого. Собачьим. В ангаре, где был оборудован госпиталь, не было окон, так что я никак не могла определить даже, какое сейчас время суток, не то что понять, сколько их прошло. В общей сложности я провела семнадцать операций, и за это время раза три ела. Или четыре. Не знаю — не помню, сколько раз лейтенант приносил мне еду. Каким чудом мне удавалось стоять на ногах — без понятия. Как только я заканчивала, два приставленных сержанта укатывали прооперированного пациента обратно в зал и прикатывали следующего. Пока они были заняты этим, мы с третьим сержантом очень быстро драили операционную. Халатов у меня было всего пять, так что пришлось чистить их алхимией, а вот одноразовыми перчатками меня снабдил Франкенштейн. Править инструменты пришлось четыре раза. В общем, это было… А, к господам в переводе с немецкого.              Когда я в семнадцатый раз отмыла операционную, сержанты вернулись без каталки. До меня не сразу дошло, что я закончила работу. А когда дошло, я пошатнулась и тяжело оперлась на операционный стол. Перед глазами поплыло.              — Доктор Фреди, — шагнул ко мне один из сержантов.              — Я в норме, — я попыталась сфокусироваться. — Где мой брат или лейтенант Штурц?              — Майор у себя, а лейтенант здесь, — рапортовал сержант.              — Приведите лейтенанта, пожалуйста, — я поняла, что не только не знаю, где выделенная нам комната, но и в принципе сама никуда не дойду.              Сержант отдал честь и быстро вышел. Не более чем через минуту вошёл лейтенант. Он быстро пересёк помещение и вытянулся передо мной. Смотрел он куда-то мимо меня, держа в руках мой китель, который я бросила где-то у входа ещё по приезду.              — Рихард, вы можете проводить меня в комнату? — попросила я, очень стараясь держать глаза открытыми.              — Прошу вас, — он помог мне сменить халат на китель и подал мне локоть.              Он повёл меня коридором, который слился для меня в одну мутную серь. Дороги я почти не разбирала и понятия не имела, каким образом мои ноги вообще не заплетались друг за друга, а сама я не висла на лейтенанте. Грохот гулкого коридора бил по сознанию, чему мне стоило бы быть благодарной, потому что это не давало мне заснуть прямо на ходу. Наконец за пёс его знает каким по счёту поворотом нашлась та самая нужная дверь, в которую постучал Рихард. Оттуда донеслось короткое «войдите», и он открыл дверь. Я отцепилась от его локтя, прошла два шага и рухнула на кровать лицом вниз.              — Это моя кровать, — послышался голос Франкенштейна.              — Мне плевать, — пробормотала я. Звучало больше похожим на «Бве-бве-бва».              — А мне — нет, — отозвался он.              — Я не встану, — «Вя-бве-ба-ву». Дикция — уровень «бог».              — Ладно.              Послышался шорох — это он поднялся и приблизился. Потом буквально сволок меня со своей кровати и перетащил на вторую. И если сама я смогла уложить только половину своего туловища, Франкен заботливо запихнул меня целиком. И не лицом в подушку.              — Разбуди меня через пару часов, — попросила я, смачно зевнув. — Мне надо осмотреть их.              — Сам осмотрю, отдохни, — отозвался он.              — У тебя своих полно, — сонно отозвалась я.              — И с некоторыми из них мне понадобится твоя помощь, — сообщил он.              И тут дверь в комнату с лязгом распахнулась. Я бы, может быть, вздрогнула, если бы вообще могла пошевелиться. Но я даже глаза не могла открыть.              — Доложите обстановку, — раздался властный голос.              — Мы работаем, генерал-майор, — мягко заметил Франкен.              — И поэтому майор в кровати в два часа дня? — спросила она.              А, значит, сейчас два часа. Понятно…              — Она не ложилась с приезда, — заметил «брат».              — Вы же четыре дня назад приехали, — чуть удивлённо произнесла Армстронг. А я бы присвистнула, если бы у меня были силы.              — Три с половиной, — поправил Франкен. — Пациенты сестры… Даже самый не срочный — очень срочный. У меня в этом плане больше времени.              — И как её пациенты?              — Те, кого я видел вчера, скорее всего выкарабкаются, — отозвался «брат». — Остальных я собираюсь проведать через пару часов. Хотите сами взглянуть?              — Пожалуй, — согласилась она.              — Тогда я могу продолжить там.              Пока они разговаривали, я никак не могла выпасть из реальности. Послышались шаги и шорохи, потом и дверь за ними закрылась. И я провалилась в блаженное забытьё. Глубокое, как несознанка.              Проснулась я от грохота. Он как будто сотрясал даже кровать, на которой я спала, не говоря уже обо всей остальной комнате. Вообще, было впечатление, что по какой-то нелепой причине я уснула в котле, и теперь кто-то долбил с другой стороны по нему кувалдой. Мне удалось продрать глаза, в которых как будто был песок. Я понятия не имела, сколько проспала. Однако в комнате было темно, а я смутно помнила, что засыпала вроде бы при свете. Правда, не уверена, что в ней было окно. Послышался негромкий шорох, а затем шаги. Видимо, пока я дрыхла без задних ног, Франкенштейн успел вернуться и даже лечь спать. Он открыл дверь, а я медленно перевернулась лицом от стены. Жёлтый свет из коридора впился мне в глаза, хотя широкая спина «брата» и перегораживала проём.              — Майор Штейн, вам и майору Штейн приказано явиться к месту несения службы, — резким, как будто лающим голосом произнёс кто-то, кого я не видела.              — Что-то случилось? — несколько сонно уточнил Франкенштейн.              — Нападение, сэр, — отозвался кто-то.              — Уже практически идём, — я резко села.              Франкен закрыл дверь, включил свет и повернулся ко мне. Пару минул он всматривался в моё лицо, хмурясь.              — Сколько ты весила до приезда сюда? — наконец спросил он.              — Что за странные и неприличные вопросы? — вытаращилась на него я.              — Я тебя как врач спрашиваю, — Франкен вздохнул. — Килограмм пятьдесят?              — Пятьдесят пять, — мрачно поправила я. На самом деле, для роста Фреди вес был идеальный, а я так и вовсе за бодипозитив, но вопрос такого характера всё равно казался несколько интимным.              — Ясно, — он снова вздохнул. Глубоко так. — Ты сбросила килограмм пять. И не смей этому радоваться.              — Я и не радуюсь, — меня перекосило. — И так сил нет. Но довольно трещать. Собрались и пошли. Мои килограммы на катрининой стряпне вернутся как миленькие. Если дотяну.              — Да, идём.              Я встала и оправила форму — спала я не раздевшись. А вот сапоги Франкенштейн с меня, видимо, всё-таки стянул. И носки тоже. Впрочем, я не хотела даже думать о том, что это было за химическое оружие. Sordida soccum, что тут думать. За четверо суток непрерывного пребывания на моих ногах они должны были превратиться в бумеранги с убойным ароматом. Мне пришлось босиком проскакать к своему саквояжу и выудить оттуда смену. Я не исключала, что ту пару я больше никогда не увижу — она должна была закончить свой путь или на свалке, или вовсе на территории Драхмы. Уж не эта ли химическая атака стала причиной их нападения?              А ещё мне внезапно захотелось в душ. Прямо вот до чесотки. И видимо, моё лицо говорило об этом слишком красноречиво. Настолько, что Франкенштейн сунул мне в руки свежий комплект формы и кивнул на дверь в стене.              — Я не найду дорогу в госпиталь, — призналась я.              — Через полчаса пришлю лейтенанта за тобой. И в этот раз постарайся запомнить дорогу, — хмыкнул он.              — Всё, что в моих силах, — я поджала губы.              Он вышел, а я только теперь обратила внимание на комнату. Окна в ней действительно не было, так что непонятно, какое сейчас было время суток. Но я почему-то была уверена, что ночь. Или даже что-то ближе к утру. Комната была казённой. Вот от слова совсем. Узкие жёсткие койки, два рабочих стола из горбыля, вымазанного тёмным лаком, дышащие на ладан стулья, облупившаяся максимально невыразительного серого цвета краска… В общем, всё буквально кричало о невероятно щедром снабжении данной конкретной крепости. Я тряхнула головой и пошла в душ.                     Вооружённый конфликт на границе с Драхмой продлился почти три месяца. Это время слиплось для меня в один кошмарный комок из бесконечных операций, перевязок, расчётов медикаментозных курсов, преобразований лекарств… Я теряла пациентов. Сколь бы гениальными ни были близнецы Штейн, они не могли спасти всех. Временами приходилось исходить из логики военного врача — будем лечить того, у кого больше шансов. Число пациентов неизбежно росло, но командование Центрального штаба как-то не торопилось прислать сюда ещё хотя бы одного специалиста. Так что за три месяца мой личный рекорд продолжительности сна, если не считать тех одиннадцати после первых операций, составлял пять часов. Еда в крепости была сытной и калорийной, вот только совершенно безвкусной и абсолютно одинаковой. Иными словами, у меня часто вообще не было шанса узнать, ночь на дворе или день.              Поначалу Франкенштейн занимался только автобронёй. Ему тоже приходилось работать стахановскими темпами, ведь чем дольше откладывать установку, тем больше возникнет трудностей с нервной проводимостью. Однако он так же искал тех, кто согласится на экспериментальные протезы, которые имитировали настоящие части тела. К этой работе ему пришлось привлечь меня. На одной конечности нельзя было строить никаких утверждений, и нам действительно нужно было больше данных, так что я включилась. Он тоже стал чаще появляться в операционной. К концу первого месяца дошло до того, что мы никогда не спали в одно и то же время — кто-то из нас всё время находился в госпитале. Казалось бы, такой режим очевидно должен был установиться с первого дня, однако в действительности начали мы с разной работы, которую нужно было делать параллельно и независимо. И срочно. Так что там было не до графиков. Но когда мы немного вошли в ритм, это уже вышло как-то само собой. Так уж получилось, что и Франкену пришлось проводить операции, пока я трупом лежала на койке в нашей комнате, и мне приходилось готовить культю к установке автоброни.              А ещё спустя две недели мучений с серыми бинтами и прочими горами неотстирываемой грязи я выделила время и организовала алхимическую прачечную, такую же, как дома. Алхимиков в крепости было не очень много, однако всё же нашлись те, кому я смогла на пальцах втолковать, что делать. И — о, чудо! — у нас сократилось число осложнений.              На излёте второго месяца командировки в госпиталь доставили семерых раненых. Среди них оказался и адъютант коменданта майор Майлз. Его ранения были, пожалуй, самыми лёгкими, и по логике я бы должна была сначала заняться им. Однако он категорически отказался принимать помощь раньше остальных. Приставленные сержанты, как я выяснила ещё практически в начале, были отобраны не просто так: генерал-майор не питала иллюзий насчёт того, что в крепости будет расширен медицинский штат, так что выбрала троих парней посмышлёней, чтобы они худо-бедно научились хоть первую помощь оказывать. Перевязкам они учились у меня, а остальные основы постигали под руководством майора Зальцера — фельдшера Бриггса. Один из них, собственно, и позаботился о первичной перевязке адъютанта и попросил его подождать, пока я освобожусь, и ни в коем случае не уходить.       Надо заметить, ранения в этот раз были не тяжёлыми, так что в среднем на каждого у меня ушло что-то где-то около сорока минут. И хотя ранения были относительно лёгкими, у троих это были осколочные, так что им предстояло ещё неделю-другую пролежать в лазарете, а вот остальных я подлатала алхимией после извлечения пуль, вколола «Фредициллин» и отправила отоспаться до следующего дня, а там по состоянию возвращаться к службе.       Майор Майлз пришёл в операционную сам. У него было два ранения — в плечо и в бровь. Он сел на кушетку, а я преобразовала немного перекиси водорода, чтобы снять повязку и возможно прикипевшие рубашку и китель. Окровавленный бинт отправился в кювету, одежду удалось отклеить. Сержант справился недурно, промыв рану перед повязкой — это была неглубокая резаная рана длинной около двенадцати сантиметров. Вполне чистая.       — Можете снять китель и рубашку, майор? — спросила я, глядя на его плечо.       — Не думаю, — отозвался он.       — Ладно.       Я достала ножницы и разрезала рукав — починю алхимией потом. Одежда была залита кровью, как и рука, и сначала я отмыла её, чтобы убедиться, что других ранений там нет. Кровь ещё сочилась из плеча, и я, проверив факт отсутствия инородных предметов, затянула её алхимией, запоздало вспомнив о первых мыслях при виде адъютанта. На его коже остался тонкий светлый шрам. Я отошла развести ему антибиотик в суспензию — хотя рана и выглядела чистой, небольшая доза для профилактики всё равно была необходима.       — Снимите очки, пожалуйста, — я вернулась с шприцем в руках.       — Зачем? — майор нахмурилась и через мгновение поморщился — раненая бровь, очевидно, болела.       — Я должна убедиться, что вашему глазу ничего не угрожает, — отозвалась я, вкалывая ему препарат.       — Вы были в Ишваре? — внезапно спросил он.       — Эм, да, — я глубоко вздохнула. — Работала там хирургом, как и здесь, только без звания. А что?       — Хочу понять кое-что, — отозвался майор.       — Пациент — это человек, которому нужна помощь, — я поморщилась. — И для меня не имеет значения его пол, возраст, цвет кожи или глаз. Я сделаю всё возможное, а иногда и невозможное, чтобы спасти человека независимо от обстоятельств.       — Например, каких?       — Например, даже если до этого этот самый человек попытался меня убить, — я вспомнила Харая. Майор действительно напоминал его, а я в некотором роде скучала по этому парню. Ну, не то чтобы мне было до скуки, конечно, просто иногда я думала, что было бы неплохо, если бы он был здесь.       — При взгляде на вас не складывается впечатление, что у вас за плечами есть такой опыт, — он слабо улыбнулся и снял очки. Майор посмотрел на меня так, будто ждал какой-то определённой реакции, но с удивлением её не обнаружил. Для меня ничего удивительного в его красных глазах не было.       — О, мой жизненный опыт богаче, чем кажется, — усмехнулась я и принялась осматривать ранение.       Крови, как и всегда при рассечении брови, было много. Я не рискнула использовать алхимию для сращивания здесь именно из-за близости такого сложного органа как глаз. Рассечение было довольно большим — около пяти сантиметров, и внутри него оказался небольшой осколок стальной пластины. Он оцарапал кость черепа, но критичных повреждений я не нашла. Рану я зашила вручную и наложила повязку.       — Можете надевать очки, ваши глаза в порядке. Но если вдруг вы почувствуете боль в глазу — приходите сразу, — изрекла я, снимая перчатки.       — И вы никому ничего не скажете? — он изогнул здоровую бровь.       — Всё, что происходит в операционной, остаётся в операционной, — я пожала плечами. Это как в Вегасе, только в операционной. — Это называется врачебной тайной. Вы потеряли много крови — отдохните пару дней, если это возможно. Я бы посоветовала поесть мяса, но рацион здесь… стандартный.       — Спасибо, доктор Фреди, — он поднялся и посмотрел на кучу окровавленной ткани, которая была его рубашкой и кителем. — Мне, похоже, надо на склад.       — А, точно…       Я сложила ладони и восстановила его форму, попутно почистив. Вернув майору одежду, я заметила, что заменить её всё равно следовало бы, хотя какое-то время форма ещё прослужит. Он кивнул, ещё раз поблагодарил и вышел. Мне нужно было провести обход, так что я сменила перчатки, почистила халат и вышла следом. Майора провожал один из сержантов — уговаривал хотя бы до утра отоспаться в лазарете. Адъютант почти до выхода успешно отражал атаки, но аргумент о том, что после такой кровопотери он не сможет должным образом оказывать поддержку генерал-майору, всё-таки попал в цель. Майор Майлз пообещал, что вернётся сюда сразу после того, как доложит коменданту. Для него у нас как раз была свободна койка ближе всего к столу майора Зальцера. А я подумала, что генерал-майор, похоже, имела для него большее значение, чем его собственная жизнь. Возможно, он и ранения свои, защищая её, получил. Однако долго размышлять об этом времени у меня не было.       К концу третьего месяца я укрепилась в двух мыслях: я могла вытащить пулю из любого места с закрытыми глазами и единственным, на кого я могла положиться, был Франкенштейн. Я старалась заботиться о нём, насколько это было возможно в тех условиях, и обнаружила, что и он заботился обо мне. Наши с ним странные отношения снова эволюционировали.              Наконец, о прекращении огня удалось договориться. На самом деле, это можно было сделать намного раньше, ведь расследование с обеих сторон показало, что провокация была кем-то подстроена. Ну, очевидно, что провокация и есть нечто подстроенное, однако здесь речь шла о вмешательстве кого-то третьего. Кого-то, кому нужен был конфликт именно здесь. Потому что никто из Драхмы не был настолько идиотом, чтобы провоцировать именно Бриггс — самую укреплённую крепость Аместриса. А никто из Бриггса не полез бы на Драхму, боясь расправы коменданта. Почему-то эти итоги напомнили мне ту странную историю из Ишвара: тот офицер, который согласно свидетельствам убил ребёнка и спровоцировал войну, отрицал, что вообще находился там в тот день. Однако историю всё равно замяли.              Мы задержались на две недели после окончания огня, чтобы довести пациентов. Несмотря на весь тот ад, через который всей крепости пришлось пройти, и я, и Франкен находили и некоторое количество положительных моментов. Прежде всего, мы смогли получить обширные данные по «Фредициллину», который на поверку оказался идеально очищенным препаратом, что пусть и не исключало побочных эффектов, по крайней мере, сокращало их. Затем у нас собралась неплохая статистика по автоброне, имитирующей настоящее тело. Помимо ряда преимуществ, она также оказалась хорошим помощником для санации психических проблем, ведь не так ярко напоминала о потере родной руки или ноги. Так что Франкенштейн немного приблизился к своей идее создания киборга. Вот уж точно не та технология, которую можно было доверить нынешней армии Аместриса.              В последний день нашей службы нас вызвали в кабинет коменданта. Вообще, я бы не сказала, что мы с ней много контактировали в это время, что было совершенно не удивительно — мы пытались не захлебнуться в море своих дел, она — своих. Однако в тех редких случаях, когда мы всё-таки пересекались, у меня никогда не возникало сомнений в уважении, как с её стороны, так и со своей. Уже вечером мы должны были сесть в поезд, который увезёт нас обратно в Центральный город. Зачем бы коменданту понадобились наши замученные персоны, я не имела ни малейшего представления. Однако если ты находишься на службе в армии и тебе приказывают куда-то явиться, ты отрываешь зад и идёшь. Так что именно это мы и сделали.              — Входите, садитесь, — с порога произнесла Оливия, опустив все положенные формальности.              — Добрый день, — озадаченно и не очень к месту отозвалась я, последовав указаниям.              — Как вам Бриггс? — улыбнулась она, садясь на своё кресло, тогда как мы устроились на стульях для посетителей.              — Откровенно говоря, я буду вспоминать с содроганием последние три месяца, — признался Франкенштейн. — Хотя условия были вполне пристойными.              — Понимаю вас, — вздохнула генерал-майор. — Это суровое место, и вы попали сюда в суровое время.              — Ничего не поделаешь, — я развела руками. — И всё же, брат прав — условия здесь были ничего.              — С чем вы сравниваете? — изогнула бровь Оливия. Надо понимать, она не питала иллюзий о том, в каком состоянии находится крепость.              — С полевым госпиталем в Ишваре, — я пожала плечами. — Там… — договаривать я не стала, на пару мгновений потеряв связь с реальностью. — В общем, здесь у нас постоянно были под рукой материалы и реагенты, был «Фредициллин», были сержанты и лейтенант и даже было место для сна. Это весьма неплохо.              — Пожалуй что так, — кивнула она. — Но как пункт постоянной дислокации Бриггс, конечно…              — Суров, — кивнул Франкен. — Однако это вопрос к Центральному штабу. Потому что по части оружия и формы, как я заметил, у вас всё хорошо. Если допустить достаточное финансирование, здесь было бы либо всё, либо ничего. Не пришлось бы выбирать, на что нужно больше средств.              — Зрите в корень, — свела брови генерал-майор. — И ведь не сказать, что у армии нет денег.              — Судя по нашим гонорарам — очень даже есть, — скривилась я. — Вам бы здесь какие-нибудь исследования на пользу армии проводить — вообще проблем с финансированием бы не было.              — Как вы сами подвели к теме, — улыбнулась Оливия. — Не хотели бы вы остаться в Бриггсе?              — Это интересное предложение, — отозвался Франкен. — Однако мы не ведём никаких исследований, для которых были бы нужны такие условия. К сожалению. Хотя, я думаю, мы могли приехать сюда позднее для некоторых испытаний. Разумеется, с финансированием.              — Испытаний? — переспросила комендант. — Чего?              — Некоторым из солдат с их согласия мы с Фреди ставили автоброню, имитирующую настоящие конечности, — начал он. — Это пока экспериментальные модели, однако я рассчитываю, что они покажут себя с лучшей стороны в этих условиях. Мы собрали довольно много первичных данных за это время, однако, если вы не будете против, я бы хотел продолжать получать сведения о пациентах от майора Зальцера. Тогда мы бы смогли рассчитать оптимальный состав автоброни для низких температур.              — Конечно, — кивнула Оливия. — Я знаю, что многим приходилось думать о переводе, если они ставили автоброню, из-за того, что она могла отказать на морозе. Если вы сможете решить эту проблему, это будет прорыв.              — Экспериментальные модели показали, что частичное включение в кровеносную систему помогает терморегуляции, что сокращает износ, — подала голос я. — Однако, я думаю, мы сможем найти лучшие материалы, если хорошенько погрузимся в тему, да, Френки?              — Полагаю, что так, — он кивнул.              — Мне остаётся только пожелать вам успехов в исследованиях, — генерал-майор поднялась. — И поздравить с присвоением нового звания. За ваши заслуги перед армией вы были представлены к награде и повышены. Могу сделать это первой, — она улыбнулась. — Хотя пройдёт это всё в Центральном штабе.              — Эм, — я озадаченно покосилась на Франкена. — Спасибо?              — Вы удивлены? — Оливия вскинула брови.              — Мягко говоря, — признал Франкенштейн. — Мы вроде ничего такого особенного не сделали — работали в рамках контракта.              — Когда я увидела вашу статистику выздоровлений, я сперва не поверила. Однако я знаю в крепости каждого, и все потери подтвердила лично, — она на пару секунд мрачно свела брови. — Не могу сказать, что они такие уж скромные, но в несколько раз меньше ожидаемых. И это полностью ваша заслуга.              — Ну уж, — скривилась я. — Не могу согласиться, что полностью. Снабжение тоже играло большую роль. И гигиена. И…              — Никакое снабжение не справилось бы без вас, — перебила она меня.              — И всё же, вы приписываете нам излишние лавры, — мягко заметил Франкен.              — Как бы вы к этому не относились, приказы уже подписаны фюрером Бредли, — пожала плечами Оливия.              — Спасибо, — я постаралась улыбнуться. — Было приятно работать под вашим началом.              На этом мы попрощались. В свете работы с автобронёй здесь разработка Франкена заиграла новыми красками — её эстетическая часть отошла на второй план. И работы там было вагон и маленькая тележка. Однако здесь нам удалось не только собрать довольно много данных, но и найти и разрешить некоторые вопросы создания такой автоброни. Что, надо заметить, было весьма неплохим результатом.              В пять часов вечера был практически разгар майского дня. Хотя в Бриггсе всё равно можно было выйти на улицу только в зимнем бушлате и меховых сапогах, и май, в принципе, отличался от остальных месяцев только продолжительностью светового дня. В горах было холодно и довольно скупо на цвета: серо-чёрные камни, белый снег, голубое небо. Ну, небо, надо думать, радовало всеми оттенками синего от почти белого до почти чёрного, но мне на это посмотреть случая как-то не представилось. Машина, которая должна была доставить нас к поезду, увозила из крепости и майора Армстронга. Он не находился на службе в Бриггсе, однако, насколько мне было известно, сопровождал все грузы из Центрального города сюда. Теперь вот приехал нас домой конвоировать.              Когда мы уже довольно прилично отъехали от крепости, меня довольно внезапно посетила мысль о том, что с момента отъезда я ни разу не связывалась с домом. Никаким способом. Ну, моя тотальная занятость меня, конечно, оправдывала, но сегодня можно было бы и позвонить — сказать, что едем домой и к утру будем. Но нет — я даже не подумала об этом. И разворачивать машину было поздно — хотя военный поезд и приехал практически за нами, ждать нас никто бы не стал. Опоздали — вперёд, на гражданский и со всеми остановками. Это если не считать того факта, что этот самый поезд уже было видно, так что разворачиваться было бы странно и даже подозрительно.              Лейтенант Штурц, как и мы, ехал домой. Не могу сказать, что Рихарду пришлось легко на службе здесь. И хотя на передовой он не был, госпиталь тоже оказался ещё той школой. В первые дни, после моего марафона, он оказался вынужден исполнять функции санитара вместе с сержантами. Старшего санитара. Потому что больше всего там нужна была именно такая помощь. И тогда это давалось ему с трудом. Одно дело слышать о героизме солдат на границе, совсем другое обмывать практически собранное из кусков тело такого героя. Никакой романтики, ничего красивого. Он осунулся и похудел. Хотя за последний месяц, как мне показалось, вроде свыкся и пришёл в норму. Без понятия, звонил ли он домой за это время, однако радости возвращения не скрывал.              Как и по пути сюда, лейтенант разместился в соседнем с нами купе. И я планировала заняться тем же, что и в прошлый раз — улечься спать. Правда, теперь мне не требовалось снотворное, ведь я и так могла легко проспать сутки. Так что я сняла китель и завернулась в тонкое одеяло, отвернувшись к стене.              — А поговорить? — раздался чуть насмешливый голос Франкенштейна.              — О чём? — вяло отозвалась я.              — То есть, нам с тобой и поговорить не о чем? — усмехнулся он.              — Просто чтоб я знала, — я развернулась и посмотрела ему в глаза. — Это ты дружески подтруниваешь или ненавидяще издеваешься?              — Странный вопрос, — лицо Франкена внезапно сделалось очень серьёзным. — Ты правда думаешь, что я могу ненавидеть тебя после всего?              — А по тебе не поймёшь, — пробурчала я, пожала плечами и отвернулась. — Я буду спать. Можешь говорить, если собеседник болтливости Йорика тебя устроит.              — Не-ат, — он определённо зевнул. — Я лучше тоже посплю.              Я проснулась от толчка. Поезд резко остановился, и я по инерции дёрнулась, отчего глаза мои и распахнулись. За окном было ещё темно, но я потёрла лицо и села. Франкенштейн тоже заворочался и сел. Как и я, он оказался без кителя и бушлата, которые все четыре — и мои, и его — кучей лежали на столе. Хотелось потянуться и размяться, но купе было для этого слишком тесным. Я сунула ноги в сапоги и стала подниматься. И врезалась своим лбом в лоб Франкена, с которым мы, похоже, действовали синхронно.              — Шишка будет, — поморщилась я, потирая место удара.              — У нас же была мазь от ушибов где-то в саквояже, — отозвался Франкен. — Дай посмотрю.              — Лоб или саквояж? — озадаченно изогнула бровь я. — Впрочем, шишку я себе уже диагностировала, а вот от препаратов у нас не осталось абсолютно ничего.              — Тогда надо будет попросить льда, — усмехнулся он. — Пойдём. Надо зайти к Кессеру.              — Куда без этого, — хмыкнула я.              Центральный город в плане погоды от Бриггса отличался разительно. Здесь в начале мая уже и ночи были тёплые, так что зимние наши одеяния пришлось повесить через локоть — впихнуть их в саквояж не было никаких шансов даже с учётом освободившегося от препаратов места. Его заняли зимние сапоги. Мы вышли из купе и направились на платформу. Через пару минут нас нагнал лейтенант Штурц, которому тоже полагалось доложить о прибытии полковнику. Нас никто не задерживал, так что мы вполне свободно дошли до здания штаба, где по тихим коридорам отправились к кабинету Кессера.              А утро было ранее — ещё не рассвело, что в мае происходило около четырёх. Ко мне мысль эта пришла, когда мы уже подходили к его кабинету. Не было бы сюрпризом, на самом деле, если бы полковника на месте не оказалось. Сюрпризом было то, что он там был. После того, как Рихард постучал, полковник сам открыл дверь. Он выглядел усталым, как будто не ложился с вечера, но улыбался так широко, как будто мы ему привезли подарок, о котором он всю жизнь мечтал. Типа вертолётика на радиоуправлении. Все же такой хотят.              — Подполковник и подполковник, — Кессер сжал моё правое и Франкена левое плечо. — Ещё одна такая командировка, и вы меня догоните.              — Я бы предпочёл остаться майором и никуда больше не ездить, — мрачно хмыкнул «брат».              — Я тоже, — тихо кивнула я.              — Ерунда, — рассмеялся полковник. — Генерал-майор Армстронг очень хорошо отзывалась о вас. В её рапорте вы прямо герои Бриггса.              — Мы просто делали свою работу, — нахмурился Франкен.              — На пределе сил и лучше кого бы то ни было, — пожал плечами полковник. — Согласно приказу, вы уже в новых чинах, буквально со вчерашнего дня. Однако торжественное присвоение званий и представление к наградам будет через три дня. Чтобы здесь и в крепости это было одновременно. За это время вам пришлют парадную форму.              — Пропустить это нельзя? — скорчила кислую мину я.              — Нельзя, — строго посмотрел на меня Кессер. — Вы получаете награду, никого не убив на войне. Это будет…              — Девяносто семь, — перебил Франкен. Я закусила губу. — Мы не смогли ничего сделать для девяноста семи человек. Для двадцати одного — даже не пытались. Вы полагаете, нормально получать награду за такое?              — А скольким вы помогли, вы знаете? — сощурился полковник. — Знаете, что среди раненых в этом столкновении потери составили меньше десяти процентов? Знаете, что это в пять раз меньше лучших прогнозов?              — Скажите это родным тех, кто остался в Бриггсе навсегда, — пробормотала я в сторону.              — Я не буду убеждать вас в том, что вы совершили невозможное, — вздохнул Кессер. — Просто будьте здесь на церемонии. А потом можете поехать в отпуск. Командование дало вам месяц на отдых.              — У нас пациенты, — безэмоционально заметил Франкен.              — Они как-то прожили без вас три месяца, потерпят и ещё один, — отмахнулся полковник. — Ах да, мне ещё нужен будет ваш рапорт. О вашей работе у меня их целая пачка, а я хочу почитать о снабжении, службе лейтенанта и вообще делах в Бриггсе. И это скорее просьба, а не приказ. На этом можете идти.              — Есть, — как будто слегка насмешливо отозвался Франкен и подтолкнул меня за талию к выходу.              Мы оставили лейтенанта с его начальником и побрели по коридорам к КПП. Только-только занялся рассвет, и ясное небо начало светлеть с востока. Звёзды постепенно гасли, а цвета теряли серость и становились насыщенными. Цвета за окном — в коридорах штаба менее уныло не становилось. Нам оставался последний коридор, когда мне в голову пришла одна мысль.              — Мы домой пешком пойдём? — спросила я, не сбавляя шаг.              — Можем и пешком, — отозвался Франкенштейн. — Забыли лёд попросить, кстати.              — Ага, — я повернулась к нему и увидела ровно по центру его лба шишку. На моём, надо думать, красовалась такая же. — Точно.              Сбавить шага или развернуться ни я, ни он даже не подумали. И не то чтобы общество Кессера было неприятным, просто очень сильно хотелось наконец попасть домой. На улице нас ждал ещё один сюрприз в лице капитана Фарнела, который стоял у машины и кого-то ждал. Оказалось, что нас. Он как-то странно пожал нам руки — так их жмут кумирам каким-нибудь, типа «больше никогда не буду мыть эту ладонь». А затем без всяких комментариев отвёз нас домой.              Дома не изменилось абсолютно ничего, что не могло не радовать. Мы поднялись по своим спальням, переоделись в домашние наряды и вернулись в гостиную. Готовить самой, когда здесь была Катрина и её прекрасные сырники, я не испытывала ни малейшего желания, а вот кофе сварить — другое дело. Чтобы отвлечься и перестать думать о последних месяцах, я вытащила с полки книгу по прикладной электродинамике, предрекая себе сонливость, и уселась читать. Франкенштейн сидел напротив с термодинамикой. Откуда у нас в библиотеке такой материал и зачем было читать его? А кто его знает?              Часы наверху пробили семь. Примерно в это время Катрина обычно начинала готовить завтрак, но я не знала, сохранился ли тот же распорядок дня, пока нас дома не было. Однако вместо того, чтобы ринуться выяснять, я обратила очи к Франкенштейну.              — Почему бы нам в свой отпуск не съездить в Ксеркс?              — Ксеркс? — переспросил он.              Однако голос его утонул в грохоте — с кухни донёсся звук упавшей на пол чугунной сковороды, а затем быстрые шаги. В дверях возникла Катрина. Она внимательно посмотрела на меня, потом на Франкена, потом привалилась к косяку и медленно съехала вниз, роняя лицо на ладони.              — Харай, — взвыла она. — Харай…              У меня брови поползли к затылку, у Франкена они, как мне показалось, так далеко всё-таки не собирались, хотя тоже намеревались скрыться под волосами. Тяжёлые шаги ишварита совсем скоро донеслись с кухни.              — Что такое? — спросил он, подходя. А через мгновение заметил нас. — Док?              — Э… Доброе утро, — выдавила я. — Как вы тут?              — Док… — Катрина всё ещё рыдала на полу в проходе, а Харай пересёк гостиную ко мне и поднял на ноги.              — Я вообще не выходила из крепости, — я поджала губы. — Всё в порядке. Мы живы.              — Мы очень волновались, док, — он протяжно облегчённо выдохнул, а затем нахмурился. — Вы похудели, — он бросил взгляд на Франкенштейна. — Оба.              — Да, килограмм так на десять, — кивнула я. — Еда там и близко не дотягивает до катрининой. Вот прямо небо и земля.              — Я… — всхлипнула она. — Я сейчас. Что вам сделать?              — Сырники, — изрёк Франкен. — Столько, чтобы прямо из ушей полезли.              Она поднялась, широко улыбнулась и ушла в кухню. Оттуда вскоре стали доноситься характерные звоны и постукивания, а сама она старалась проходить так, чтобы видеть, что никуда мы не исчезли. Пришлось переместиться в кухню, чтобы шею не свернула и завтрак не сожгла. Харай в это время рассказывал, что происходило здесь, старательно обходя тему конфликта. Расспрашивать нас они оба, как мне показалось, не собирались. Как же хорошо было дома…