Профессиональная попаданка: Государственный алхимик

      Кабзда подкралась незаметно и откуда не ждали — впереди замаячил новый год. Экзамен Эдвард благополучно сдал, и мы вчетвером увлечённо занимались анатомией, химией, инженерным строением и другими прочими интересными штуками. И как это бывает в рабочем запале, мы напрочь забыли о том, что уже ноябрь. Да и чёрт бы с ним, с календарём, вот только пятого ноября, когда мы совершенно никого не ждали — а у меня начало складываться впечатление, что мы уже вообще никого никогда не ждём — к нам нагрянула делегация от Женского клуба. У госпожи Штурц артроз разрушал колени, так что она была у Франкена на приёме буквально в пятницу, и я весьма удивилась, увидев её на пороге. Но потом я заметила ещё Аделину и Рене, и некий червяк подозрения в мой разум заполз. Я пригласила дам войти и располагаться в гостиной и выглянула на кухню позвать Катрину, чтобы она принесла нам чай. И в этот самый момент Франкен и Эдвард вошли в гостиную из коридора. Франкена из присутствующих без пиджака видела только Катрина, и то, только один раз во время примерки. А надо заметить, что у себя дома нам угодно было моду игнорировать, так что я, например, ходила в старых шерстяных брюках и хлопковой сорочке. Ну, и поскольку мы были по уши в исследованиях — в лабораторном халате. И Франкен не далеко от мня ушёл — рассекал в мягких брюках и свободной рубашке-поло. И в данное время тоже в халате. А вот Эдвард ходил дома в брюках и майке. Они вошли, обсуждая минусы телескопического устройства остова конечностей. Я услышала обрывок фразы про проблему расчёта запаса роста, которая резко закончилась на полуслове.              — Дамы, — я вернулась в гостиную. — Это наш племянник, Эдвард Элрик. Френки, мы, видимо, займём гостиную на время.              — Ох, доктор Френки, это разговор к вам обоим, — улыбнулась госпожа Штурц. — Если вы не заняты, останьтесь, пожалуйста.              — Я не хотел бы показаться грубым, — отозвался он, — но мы все сейчас заняты. Впрочем, небольшой перерыв не повредит.              — Простите, а… Эдвард, верно? — обратилась Аделина. Он кивнул. — Что случилось с вашей рукой?              Эдвард посмотрел на Франкена с таким видом, будто не знал, что сказать. Ну, если подумать, при непосвящённых и посторонних он даже перчаток никогда не снимал, так что и подобных вопросов ему, скорее всего, прежде не задавали.              — Несчастный случай, — мрачно заметил Франкен и поджал губы.              Он сжал переносицу и кивнул Эдварду на коридор, где был спуск в подвал. Эд почти картинно шибанул себя левой — живой — рукой по лбу и быстро вышел. Я вопросительно изогнула бровь, но через секунду до меня дошло — там остался Ал, который мог и подняться. И вот ему бы этого лучше не делать.              — Итак? — Франкенштейн опёрся на косяк.              — Близится новый год, и мы посовещались и подумали, что было бы здорово снова провести праздник, как в прошлом году, — улыбнулась госпожа Штурц. — Но в этот раз мы хотим сделать это более широко и открыто. Сделать праздник для всех желающих.              — Типа ледовый городок открыть? — озадачилась я. — За городом.              В Аместрисе как-то не было массовых мероприятий в новый год. Ну, в смысле, они были, но это было нечто совершенно иное. Не было городских ёлок, горок, каруселей и всего вот этого вот. Город, конечно, наряжался, но такого места, где могло бы собраться много людей, чтобы что-то праздновать, за исключением плаца ставки командования, не было. Пока все обдумывали мои слова, Катрина как раз подала чай.              — Можно обратиться к Макдугалу, — произнёс Франкен. — Уверен, он сможет сделать быстро и красиво. И без перевозки льда.              — Я не уверена, что всем будет весело и комфортно, — нахмурилась я. — Мне кажется, ишварцы на такую ёлку не пойдут просто.              — Харай тоже сказал, что не стоит торопиться с этим, — заметила Рене. Бозиары временами прибегали к его посредничеству в переговорах со Старейшиной. — Однако хочется охватить всех детей.              — Можно сделать и то, и другое, — меня перекосило. — Вот только было бы неплохо найти того… э… добровольца, а лучше группу, которая бы взялась за толковую организацию.              — Рихард мог бы взять на себя работу в Общине, — изрекла госпожа Штурц. — Это займёт всё его время, Аделина. Что ты думаешь?              — Я думаю, он справится, — как-то с нежностью улыбнулась она. — А я буду ему помогать — меня там уже хорошо знают.              — Я поговорю со спецкором «Ведомостей», — я мрачно вздохнула. — Он считает, что должен мне, так что напишет небольшую статью. Это поможет привлечь меценатов и инвесторов. Если мероприятие в Общине — дело благотворительное, и кроме подвижек в отношениях народов там ничего не выиграть, то на ледовом городке можно и заработать.              — А как там заработать? — удивилась Рене.              — Да как фантазии хватит, — хмыкнул Франкен. — Прокат коньков на катке, развлечения с призами вроде тира, палатки с уличной едой, лотки со сладостями и игрушками… Там же будут дети! А дети хотят всё и прямо сейчас.              Дети плачут, а родители платят, как говорила госпожа Беладонна. Праздники несложно монетизировать, если подойти к процессу с умом. Если конец декабря будет холодным, на одной только палатке с горячим чаем можно будет озолотиться. Вот только я лично не хотела в этом году во всё это лезть. У нас и так было дел по уши: тела новые сделай, к революции подготовься, преобразование философского камня изучи, пациентов вылечи… Короче, я бы выделила время только в том случае, если бы в сутках было часов так, не знаю — тридцать два, как зубов.              — В этом году мы готовы только спонсировать, — подумав, произнёс Франкен.              — Да, времени на работу по организации у нас не будет, — кивнула я. — У нас его сейчас вообще ни на что нет.              — Очень жаль, — вздохнула госпожа Штурц.              — У вас раньше портретов не было, — внезапно изрекла Аделина. — Кому вы их заказывали? Они очень хороши.              — Никому не заказывали, — скривился Франкен. — Итак, с нас статья в «Ведомостях» и привлечение некоторых армейских специалистов. И денежный вклад. Я посмотрю, какую сумму мы сможем выделить. Что-то ещё?              — Мы надеялись на более активное участие доктора Фреди, — внимательно посмотрела на него госпожа Штурц. — В прошлом году она подала много идей, а теперь она весьма популярная личность. Сам факт её участия добавит очков любому благому делу.              — Я… — я собиралась начать лепить какие-нибудь отмазки, потому что тянуть эту тележку мне совершенно не хотелось, но меня перебил Франкен.              — Мы и так участвуем — финансово, — он оттолкнулся от косяка и подошёл к столу, уперев ладони в столешницу. — Вы читаете «Ведомости»? — госпожа Штурц чуть отпрянула и кивнула. — Тогда вам должно быть известно, что сестру едва не убили в августе.              — Да, это… — нахмурилась она. — Но вы же служите в армии.              — В армии служит пол-Аместриса, — фыркнул Франкен. — Но психопат напал именно на неё. Я не хочу, чтобы имя моей сестры, тем более с фото, трепали в газетах. Так что наше участие ограничится только тем, о чём сказал.              — А вы что скажете, доктор Фреди? — госпожа Штурц повернулась ко мне.              — Скажу, что у нас подгорают сроки по обещанным Бриггсу работам, что у нас много пациентов, что на нашем попечении теперь дети, — я вздохнула, сжимая переносицу пальцами. — Если в прошлом году у меня было пять-шесть часов свободного времени в день, то теперь, оно едва достигает тридцати минут. Если повезёт.              — Ладно, — она поджала губы. — Когда вы сможете поговорить с тем спецкором?              — Думаю, что в ближайшие дни, — я пожала плечами. — Он для меня точно готов найти время — говорить его работа. Но чтобы разговор был предметным, я бы предпочла сначала понять, какие у вас планы.              — Хорошо, — госпожа Штурц поднялась, и Рене следом за ней. — Спасибо, что уделили время.              Они вышли в прихожую, а вот Аделина задержалась, рассматривая портреты. Рене поторопила её, но она направилась не в прихожую, а решительно подошла к Франкену.              — Вы должны сказать мне, кто написал эти портреты, — заявила она.              — Зачем? — он изогнул бровь.              — У нас с Рихардом свадьба в феврале, — отозвалась Аделина. — И я хочу заказать портрет. Пока эти два лучшие, что я видела. И вряд ли это изменится.              — Я написал, — вздохнул Франкен. — И сразу нет — я не пишу портреты на заказ.              — И не подумаете? — сникла она.              — И не подумаю, — кивнул он.              Они ушли, а мы остались. Новый, блин, год. В том году было нелегко с подарком, и в этом ничуть не легче. А ещё Эд и Ал. Вряд ли можно заподозрить в них веру в деда Мороза — или кто тут за него? — но оставить детей без подарка… Родных, так сказать, прадедов… Ну, это ни в какие ворота. Надо было что-то непременно решать. Мы определённо недостаточно хорошо их знали, чтобы выбрать хороший подарок, но это не означало, что праздника не будет. Если всё пойдёт по плану, то к концу декабря мы как раз сможем установить новые тела. И подарка лучше я, откровенно говоря, придумать не могла. А праздник… Ну, в армейском клубе наверняка будет вечер и в этом году, и хотя Эд теперь был офицером, я не очень представляла себе, что им с Алом там делать. Так что надо было сообразить что-то в узком семейном кругу.              План они набросали буквально во вторник, и Аделина привезла краткую запись. Она снова предприняла попытку уговорить Франкена написать их с Рихардом портрет, но он был непреклонен. Даже за деньги. Даже в качестве подарка на свадьбу. Аделина казалась счастливой, и я подумала, что лейтенант тогда очень удачно сел играть с нами в вист. И даже взгляд на Франкена у неё стал каким-то другим — как будто она смотрела на… школьного учителя? А я вспомнила, что у мальчишек беда с гардеробом. Ну, займёмся этим позже.              Лайен примчался как на ракете земля-земля после того, как позвонила в редакцию и сказала, что хотела с ним переговорить. Мне показалось, что он начал натягивать пальто, едва мой голос в трубке услышал. Он приехал на машине, и когда я открывала ему дверь, увидела, что весь кузов в грязи. Прямо в Грязище. Видимо, торопился и ехал совершенно неаккуратно. А вот Франкенштейн, например, как бы не спешил, даже в самую лютую грязищу водил так, что ни единой лишней капельки на кузове не было. Если что, в его понимании любая капля грязи была лишней.              — Что за дело? — с порога спросил Лорни, сматывая с шеи шарф. — Новые разработки? Происшествие?              — Успокойтесь, пожалуйста, — усмехнулась я. — Ничего такого. Проходите.              Мы с ним устроились в гостиной, и журналист потянулся к объёмной сумке, где был, должно быть, диктофон, но я остановила его. Катрина принесла чай с мёдом, лимоном, корицей и имбирём. Этот запах почему-то стойко ассоциировался у меня с зимой, пухлым снегом и горнолыжными центрами. Которых тут как-то в данный момент не наблюдалось.              — Пока что интервью не будет, — я сделала небольшой глоток. — Когда комиссия закончит рассмотрение всех аттестационных работ, у нас будет кое-что, но пока никаких разработок. Это вам, так сказать, анонс.              — Я понял, — он улыбнулся и кивнул. — Так зачем я вам сегодня понадобился?              — Я хотела попросить вас написать статью о предстоящих праздниках, — я придвинула ему записи из клуба. — В прошлом году мы проводили ёлку в Общине у города, в этом они хотят провести её снова, а ещё организовать за городом подобную площадку для всех желающих.              — А статья нужна для чего? — Лайен пробежался глазами по записям.              — Для рекламы и привлечения участников и инвесторов, разумеется, — усмехнулась я. — Я не очень хочу, чтобы вы часто упоминали моё имя или имя брата, но я подозреваю, что именно это привлечёт массу внимания. Мы также рассчитываем на помощь других государственных алхимиков. Более, так сказать, профессиональную.              — А вот это уже интересно. Это акция армии? — сощурился он.              — Вообще нет. Но если будет много шума вокруг этого, думаю, они включатся, — я пожала плечами.              Лайен набросал текст статьи тут же, за нашим столом и дал взглянуть. Ну, шедевром я бы его не назвала, но мне показалось, что в нём присутствовал какой-то дух праздника. Трудно было подхватить новогоднюю лихорадку в ноябре, но Лайен старался распространить её своим текстом. С этим он и ушёл.              Над новой автобронёй и телом киборга мы работали без прорывов. Зато как по графику. Несмотря на выявленные недостатки, мы всё же остановились на телескопической системе регулировки длины остова. Правда, на несколько раз пересчитали число коленец, чтобы конструкция сохраняла жёсткость, а её увеличение могло регулироваться ростом всего тела. Впрочем, раз в два-три месяца Эду всё равно нужно было бы проходить диагностику и регулировку у Франкена. А вот вопрос с кожей встал ребром, потому что понятно почему. И эту работку радостно спихнули мне. А я подумала-подумала и решила, что раз протез биомеханический — то есть будет иметь натуральную мышечную массу, то и кожу можно сделать такой же. Тем более, что тему пересадки кожи мы весьма неплохо потрогали в работе по трансплантологии.              С новым телом для Ала всё было намного сложнее. Доспехи приводила в движение сила души. И даже при значительно большей совместимости с новым телом эта функция в действительности отнимала очень значительный её ресурс, что не есть хорошо. Значит, нам следовало найти источник энергии, чтобы душа могла его использовать. По факту, человеческое тело берёт энергию из еды, жидкости и дыхания, однако скопировать лёгкие, например, было ещё той проблемой. А вот система пищеварения имела право на жизнь. Правда, Алу пришлось бы весьма ограничиться в выборе продуктов и придерживаться строгой диеты. Однако самой большой проблемой было лицо. У Эдварда был их снимок с прошлого года, так что у нас было представление, что должно получиться внешне, но сложность была совершенно не в этом. Сложность была в том, чтобы сделать лицо подвижным. Застывшая маска в виде лица одиннадцатилетнего мальчика выглядела бы предельно кошмарно.              Часть расчётов действительно делали Эд и Ал. Но только ту часть, где не нужны были особенно специфические знания. Не то чтобы мы не доверяли их знаниям, но всё равно проверяли потом каждую цифру. Впрочем, мы и за собой проверяли — потому что никому нельзя верить. Даже себе.              В начале декабря Франкенштейн звонил Мустангу и хитрыми махинациями уговорил его прислать к нам Макдугала. Этот манипулятор убедил полковника в том, что это не он оказывает услугу, а напротив — мы ему. Ведь имя Ледяного алхимика мелькало в газетах вместе с остальными во времена ишварской кампании, и отношение к нему, как и ко всем остальным армейским псам, было, скажем так, не позитивным. Однако его работа по созданию и поддержанию ледового городка для детей переворачивала его репутацию. Я слушала, как Франкен рассуждал об этом и с трудом сдерживала хихиканье, которое очень стремилось вырваться через любую щель — ухо там, или нос. К слову об армии — поначалу официально участвовать они не планировали, но вскоре оказалось, что в ледовый городок и ёлку в Общине вложились практически все деятели Центрального города — кто деньгами, кто товарами, кто участием. Даже актёры драматического театра решили поработать там: они собирались устраивать детские представления на временной сцене. И тогда ставка сдалась и тоже выделила средства и людей. В общем, ледовый городок должен был стать весьма масштабным событием.              Двадцатого декабря в гости пришли Аделина и Рихард. Точнее, заявились без предупреждения за полчаса до ужина, когда у меня был пациент, а Франкенштейн был в своём кабинете и дрянном расположении духа. Когда я освободилась, они сидели в гостиной и лицезрели образчики живописи.              — …права, действительно прекрасный художник, — произнёс Рихард, когда я входила в комнату. Он тут же вскочил и вытянулся.              — Мы не на службе, лейтенант, садитесь, — устало отмахнулась я. — Что вас привело к нам?              — О, мы просто ехали из Общины и решили заглянуть, — прощебетала Аделина.              — Просто так? — уточнила я, садясь.              — Не совсем, — улыбнулась она. — Я хотела рассказать, как идут дела. Архитекторы уже сделали чертежи для ледового городка, там поставили сцену и палатки. Привезли и посадили ёлку. В Общине тоже подготовка полным ходом. Мы очень ждём алхимика, о котором вы говорили.              — Мы тоже его ждём, — скривилась я. — Он где-то недалеко уже должен быть.              — Хотите сказать, он прямо у вас остановится? — удивился лейтенант. — Ему же могут предоставить служебную квартиру.              — Он алхимик, а алхимикам всегда есть, о чём поговорить, — я вздохнула. — Мы договаривались, что он остановится здесь. Где сейчас чертежи?              — У нас дома, — отозвался Рихард. — Мама ещё вчера требовала довнести последние правки, потому что ей там форма чего-то не понравилась.              — Ну, посмотрим, что Исаак скажет на эту тему — делать-то ему, — усмехнулась я.              — Фреди, я тут подумал… — в гостиную зашёл Эд и резко умолк, увидев гостей. — У тебя приём?              — Нет, приём я веду только в смотровой, — я мотнула головой. — Что ты хотел?              — А это?.. — медленно изрёк Рихард.              — Эдвард Элрик, племянник наш, — представила я. — А что?              — Нет, просто… очень на вас с подполковником похож, — задумчиво свёл брови лейтенант.              — Что неудивительно, — я пожала плечами. — Эд?..              — Стальной алхимик! — воскликнул Рихард и вскочил. — Здравия желаю!              — Э? — вытаращился на него Эдвард.              — Ты государственный алхимик, Эд, — вздохнула я. — То есть, имеешь как бы звание майора. И соответственно, лейтенанту полагается вот это вот. Садитесь, Рихард. Мы не на службе, — вроде бы я это уже говорила.              — Однако, семья у вас, — как-то восхищённо выдохнул Рихард.              — Так что ты хотел? — снова спросила я.              — Я потом, — отмахнулся Эд. — Ужинать как обычно будем?              — Я думала дождаться Исаака, — я нахмурилась. — И надо достать Франкена из кабинета.              — Он не в духе, — предупредил Эдвард.              — Я знаю… Аделина, — я повернулась к ней. — Когда можно будет получить чертежи и когда по плану открытие?              — Чертежи я привезу завтра утром, — тут же вызвалась она. — А открытие запланировано на субботу, на полдень.              Стрелка серебряных часов остановилась на семи, и из-под их крышки показалась танцующая пара. Они сделали положенные им семь оборотов и уехали обратно. Рихард поднялся и заторопил Аделину. Я собиралась пожелать хорошего пути, но когда набрала в грудь воздуха, это было неверно истолковано: лейтенант не дал ничего сказать, сообщив Аделине, что её отец вряд ли будет доволен, если он привезёт её позже обещанного. Выглядело так, будто он создавал причину не оставаться на ужин, на который их никто и не приглашал. Когда они ушли, я тяжело вздохнула и поплелась на второй этаж, внутренне готовясь пережить бурю.              Плохое настроение у Франкенштейна бывало редко. И у него было два типа плохого настроения — в лёгкой и тяжёлой форме. А, и третий тип — бедствие. В лёгкой форме его плохое настроение было простым и понятным: он был мрачным, резким, недовольным и его бесило всё, что двигалось. Что не двигалось — он двигал и бесился. В тяжёлой форме о его дрянном расположении духа можно было и не догадаться с первого взгляда: он мог улыбаться, вести себя подчёркнуто вежливо, но в голосе появлялись какие-то слегонца жутковатые нотки, которые добавляли некой кровавой двусмысленности его словам. Впрочем, если он и улыбался в таком состоянии, то лично у меня от этой его гримасы кровь стыла в жилах. Ну, волосы на руках точно вставали дыбом. А вот тип бедствие был в категории «Не подходи, убьёт». И тогда комната, в которой он окапывался, была закрыта для всех, кто не хочет умереть самой страшной смертью. Сегодня был как раз такой день. И я собиралась пойти и практически вломиться в его кабинет… Ну, земля, какгрится…              Я кралась по коридору так осторожно, что вообще не издавала звуков. Я даже дышать старалась поменьше, чтобы не сопеть. Однако, когда я подошла к двери и только-только начала поднимать руку, чтобы постучать, с той стороны в дверь прилетело что-то очень тяжёлое. Я отшатнулась, призвала сьюический героизм напополам с убеждённостью, что уж любимую сестру он не прикончит, и решительно вошла. Перед самой дверью лежала толстенная раскрытая книга. Всклокоченный Франкен тяжело дышал сквозь зубы.              — Чего вы кидаетесь? — мультяшным голосом поинтересовалась я.              Франкенштейн вскинулся и посмотрел на меня. Будем честны, нормальный человек от такого взгляда предпочёл бы не просто выйти из комнаты, а переехать куда-нибудь, не знаю, в другую вселенную. Но я сделала шаг к нему, набирая воздуха, чтобы сказать что-нибудь такое, что я ещё не могла сформулировать. Но через секунду у меня не осталось ни слов, ни вообще возможности говорить. Нет, он меня не прикончил. Франкенштейн быстрым и плавным движением приблизился ко мне и обнял, скукожившись и ткнувшись лбом в плечо. Я застыла.              — Ты чего такое читал? — просипела я.              — «О мирах», — глухо отозвался он.              — И что пишут? — выдавила я.              — Какую-то дурь, — Франкен поморщился. — Очень много какой-то дури.              — Это же фантастический роман со стеклом, верно? — нахмурилась я.              — Нет, что бы это ни значило, — он определённо остывал и приходил в себя. — Это вполне научная работа.              — И она расстроила тебя потому, что?.. — я внимательно посмотрела на него.              — Потому что она утверждает о невозможности остановки времени в одном конкретном месте, — немного успокоившись, он подошёл к книге и поднял её, а затем как-то презрительно бросил на стол. — Что время остановить невозможно, но если это произойдёт, то для всей вселенной.              — Не вижу противоречий и не понимаю, зачем было меня обнимать, — я взяла книгу, открыла на произвольной странице, не поняла ни слова из излишне хитровыделанного предложения и положила её обратно. — Твой мир — одна вселенная, этот — другая. Они существуют параллельно.              — Допустим, — он кивнул. — Допустим, что мой мир можно было поставить на паузу из-за особенностей его происхождения. А твой?              — Что — мой? — не поняла я.              — Твой мир тоже стоит на паузе, пока ты здесь? — он склонил голову набок.              — Нет, — я глубоко вздохнула. — Но там время движется иначе. Я не знаю, но в отрубе там я всегда пребывала каких-то несколько минут. Я же говорила об этом.              — И тебя совсем не волнует, что тебя нет там уже сколько? Полтора года? — он сложил руки на груди.              — Я не хочу думать об этом, — я отступила на шаг. — Я не знаю, что там происходит. Я могла вообще умереть, и поэтому туда и не вернулась. Там могло пройти несколько секунд. Я могла там впасть в кому. Я не знаю!              Я вылетела из его кабинета, напрочь забыв вообще всё — чего я приходила, что хотела, где я, кто я, что, почему и зачем. Я бросилась в свою спальню, споткнулась об подол платья, потом ногой за ногу и рухнула на ковёр. Разумеется, я ударилась, но сознания не потеряла. Я лежала лицом в ворсе и пыталась не рыдать. Вставать я даже не думала — зачем? Я поняла, что реву, потому лицу стало мокро. Впрочем, я усомнилась в этом факте — жидкостью могли быть не слёзы, а кровь, я ведь весьма недурно хряснулась. Отлепив голову достаточно, чтобы что-то увидеть, за мокрым зелёным ворсом я узрела розовые тапки.              — Я не должен был этого говорить, — раздалось сверху. — Ты в порядке?              — Оставь меня одну, пожалуйста, — я опустила голову обратно на ковёр, только не лицом вниз на этот раз. — Исаак должен приехать. И скоро пора ужинать. Мне нужно найти в себе силы.              — Тебе помочь подняться? — я почувствовала, что он коснулся моей спины где-то около лопатки.              — Нет. Оставь так, — я вяло дёрнула плечом.              Я ведь и правда всё это время отказывалась даже думать о том, что там в моём родном мире. Есть ли там ещё тушка, в которую я могла вернуться, или её уже нет. Была ли там такая тушка, или я не так уж и сильно отличаюсь от Франкенштейна, как считала. Однако неконтролируемые слёзы были связаны совсем с другим — с тем, что там, в моём мире, были дорогие мне люди.