Разморозь мою душу

      Потоки прохладного сентябрьского ветра врываются через приоткрытое окно. Мурашки пробегают по напряженной спине, зубы больно терзают кровоточащую губу. Антон сидит за столом в своей комнате, с силой сжимает тонкими пальцами ручку, мутным взглядом гипнотизируя линии в тетради. Он бьется над домашним заданием по литературе второй час, однако пока все его старания вылились лишь в дату, фразу «домашняя работа» и тему. Растреклятую тему «Основные события культурной жизни России». Очередное сочинение, заданное пожилой учительницей — Анастасией Ивановной. Как бы хорошо Шастун ни относился к преподавательнице, как бы ни любил литературу, временами мысли были совсем о другом, или банально не было сил, потому сделать домашку никак не удавалось.       Все одиннадцать лет школьных мучений, по литературе у Антона стояла твёрдая пятерка. Порой он мог не написать какое-то сочинение, не доучить тему или не сделать анализ стихотворения, но случалось это крайне редко. Но каждый раз, когда подобный случай всё же появлялся в учебной жизни Шастуна, Анастасия Ивановна давала Антону время на пересдачу, ведь была абсолютно в нём уверена. Учительница всегда была снисходительна к парню, за что тот её очень уважал и, уже можно было сказать, что любил. Действительно, любил всем сердцем эту женщину, которая многому его научила, чьи уроки были для Антона словно медитация или глоток свежего воздуха.       Шастун пытал страсть к литературе, сколько помнил себя. Ему искренне интересно творчество поэтов, рассказы, стихотворения, да даже ненавистные всеми и, будем честны, как две капли воды похожие одна на другую биографии писателей. Именно это стало поводом, из-за чего он приглянулся учительнице, которая, на самом деле довольно строга по своей натуре, за что многие ученики её недолюбливали. Но с Антоном они могли свободно поговорить о произведении, пока одноклассники, ни разу и не открывшие книгу, зевали или зависали взглядами на неприметных окнах. С Антоном они могли иногда пошутить, посмеяться или за чашечкой чая разобрать очередную тему, не до конца раскрытую автором в рассказе. Для Шастуна уроки русского и литературы стали отдушиной в непроходимой трясине двоек и троек, в которой парень стремительно утопал уже который год.        В Антоне в очередной раз разгорается страх и тревога. Скоро домой вернутся родители, что совсем не радовало. По математике Антон сегодня получил тройку, на которую усердно работал, но он уверен, что отхватит и за это. Сигареты кончаются, все деньги в который раз потрачены на энергетик без сахара, а следующие купюры на карманные расходы он сможет получить лишь через неделю и то, только в том случае, если с божьей помощью наскребет знаний на четверку по химии.       Шастун, не в силах более терпеть экзекуцию над самим собой в виде двухчасового отсиживания своей пятой точки на стуле, резко встаёт, едва не упав из-за потемнения в глазах. Сумев удержать равновесие, он кривой походкой приближается к кровати, доставая из-под подушки пачку синего Winstona, опустошенную на две трети.       Выуживая тонкими пальцами сигарету, Антон проходит на балкон, закуривая. В голове абсолютная пустота, а на лёгких уже начинает постепенно оседать никотин. О, вы, наверняка, знаете это чувство, когда уже ничего не боишься, ни о чем не думаешь, тебя ничего не беспокоит, — в голове абсолютная пустота. Мысли разбегаются, словно тараканы на свету, взгляд расфокусирован, изображение перед тобой размыто, а рука лишь на автомате подносит сигарету ко рту, дабы сделать очередную затяжку. Антон отвисает также быстро, как и вошёл в некий «транс»: с балкона видно, как родители подходят к подъезду, переговариваются о чем-то своëм и, хвала всем богам, не поднимают взгляд наверх, на незастеклённый балкон пятого этажа, где и стоит с сигаретой у рта их сын. Шастун быстренько тушит своë «успокоительное» о кирпичную стенку, выкидывая бычок в мусор. Сверху он бросает пару упаковок из-под канцелярии, дабы окурок не был заметен. Он заходит в комнату, на скорую руку застилает кровать и собирает с пола скомканные листы бумаги, оказавшиеся таковыми благодаря неудавшимся думам Антона над сочинением.       Он садится за стол и, как ни в чём и не бывало, берёт в руки шариковую ручку. Сердце начинает биться быстрее, в груди неприятно колет, а к горлу подкатывает ком страха. Это происходит почти каждый день перед появлением родителей дома. Днем Шастун уже успел прибрать всю квартиру, настолько, насколько хватило его немногочисленных сил и терпения.       Где-то в коридоре хлопает дверь, а у Антона руки словно онемели, — не то от беспокойства, не то от неожиданного звука.       Парень хотел притвориться спящим, дабы избежать лишнего не очень-то и доброжелательного разговора с родителями, но буквально пару дней назад его на этом раскусили, за что Антону знатно влетело. Поэтому он лишь садится на стуле поудобнее, насколько это возможно в его случае, подвигает поближе тетрадь и ждет, когда мать войдет в его комнату. Это был ежедневный «ритуал».       Дверь в комнату, последнюю минуту находящаяся под пристальным взглядом Антона, резко открывается. Замка на ней давно не было, ибо его родители сняли ещё несколько лет назад. На пороге стоит женщина тридцати восьми лет, со светлыми волосами, собранными в аккуратную, но очень сложную прическу. На ней надета легкая блуза молочного цвета и строгая юбка по колено кофейного оттенка. Женщина строго осматривает сына, делая шаг в комнату. — Здравствуй, Антон, — она садится на стул, параллельно делая несколько напряженных вдохов, принюхиваясь к запаху в помещении. Однако, не заметив шлейф никотинового дыма, прибывающий здесь несколько минут назад, женщина продолжает свой монолог. — Доставай дневник и показывай руки.       Эта фраза звучала в этой комнате практически каждый день, словно с большой задержкой отдаваясь эхом в голове Антона. Сначала парень вытягивает перед матерью две тонкие руки и, приподняв браслеты, показывает свои запястья. Майя их внимательно осматривает и, не заприметив порезов, ожидает дневник.       Открыв его и кинув недовольный взгляд на жирную красную тройку, она поднимает голову на сына. — Ты ведь готовился к контрольной, почему три? — женщина сразу же повышает голос. — Я… не знаю, — Антон садится обратно за стол и закусывает губу. Он говорит тихо, опустив голову и сжимая пальцами кожу на своих коленях, чтобы болью хоть немного отвлечься от происходящего. — А ты ничего не знаешь! Я уже даже не удивлена твоей тупости, Антон. И когда я с тобой разговариваю, будь добр, смотри на меня! — Шастун поднимает голову и сильно прикусывает губу изнутри, стараясь терпеть еддкие замечания матери. — Скажи, мне, пожалуйста. Это долго будет продолжаться? Мы ведь нанимали тебе репетитора, но в твою тупую башку даже он не смог ничего вдолбить! — Майя говорит холодно, четко и отрывисто, с каждым словом словно втаптывая сына поглубже в грязь. — Ты просто неисправим, Господи. — она, с раздражением кинув дневник на кровать, едва ли не попав в Антона, выходит из комнаты, оставляя открытой дверь.       Шастун промаргивается, глядя в потолок, чтобы по щекам не протекли слезы. Он вроде и привык, но обида от этого с каждым днём становится не меньше.       Мама не знает, как Антон старался, чтобы получить эту тройку. Мама не знает, что Антон не глупый и уже давно не режет запястья. Мама не видит исполосованных ног сына, его ключиц, плеч и ребер, покрытых алеющими шрамами. И мама, наверное, не понимает, что с каждым днем убивает сына морально и физически.       Шастун, поддавшись отвратным эмоциям, ударяет стену кулаком, чувствуя резкую, но даже приятную — по сравнению с моральной — боль, которая отрезвляет. Антон перемещается на кровать, сидит на ней с поджатыми под себя ногами ещё около пяти минут, в очередной раз просто залипая в одну точку. Но от этого увлекательного занятия его отрывает крик откуда-то с кухни: — Антон, ужинать! — громкий голос матери звенит в тишине квартиры, и Шастун, от отчаяния упав лицом на подушку, поднимается буквально спустя несколько секунд, плетясь на кухню и продумывая свой не очень-то и хитрый план…       Парень, войдя на кухню, наблюдает сидящего за столом отца, который даже не поднимает на него взгляда, не говоря уже о приветствии, и мать, стоящую около плиты. На столе стоят три порции пюре с котлетой, компот и жареные пирожки с капустой. Антон, замеревший в дверном проходе и все еще не севший за стол, окидывает всю эту картину слегка паникующим взглядом и решается хоть что-то сказать. — Я… не голоден, можно я пойду? — Антон говорит негромко, но четко. Мать переводит на него холодный взгляд с нотками раздражения и молча смотрит несколько секунд. — Садишься и ешь. Мне надоело каждый день заставлять тебя жрать, ты и так выглядишь, как будто тебя голодом тут морят. Весь подъезд уже заметил, мне это надо? — женщина садится за стол, швырнув кухонное полотенце на стул.       Антон также занимает своё место и все принимаются молча ужинать. Антон первые пять минут ковыряет еду вилкой, игнорируя урчание и судороги в животе, а потом, сдавшись под настойчивым взглядом матери, подносит вилку с пюре ко рту, медленно кладя еду на язык. Стараясь не разжевывать пищу, он сперва держит её во рту, а потом, прикрыв глаза, глотает. Так он осиливает несколько вилок приятного на вкус пюре. И как бы Антон не старался убедить себя, что это противно, не вкусно и просто ужасно, слюна выделяется сама по себе, а живот скручивает с двойной силой. Опустив руку под стол, парень сильно щипает себя за ногу, именно в том месте, где и так уже находятся многочисленные синяки и свежие порезы. Острая боль растекается по всему телу, а слезы сожаления о съеденной еде начинают медленно отступать. На их место приходит невероятное чувство вины и желание опустошить желудок как можно скорее. — Пока ты не съешь всë, никуда не пойдешь. — почти безразлично кидает Майя под ухмылку мужа.       Антон же, решив, что лучше отделаться побыстрее, буквально за минуту съедает котлету и большую порцию пюре, запивает это все обильным количеством воды и резко подрывается из-за стола, выходя из кухни не слишком быстро, дабы не вызвать лишнего подозрения.       Закрыв за собой дверь в кухню, Антон почти бежит в туалет, отправляет всё содержимое желудка в унитаз и попутно бьется в истерике, стараясь сделать всё это как можно тише.       Ночью Антон на удивление крепко спит, ощущая, что истерика и вечерние рыдания выжали из него все силы.       Однако утренняя боль в горле и животе после вчерашнего «изнасилования» Антоном своего организма никак не радует. Потому Шастун медленно поднимается с кровати и также не спеша закидывает тетради и половину из нужных на сегодня учебников в рюкзак. Он никогда не носил с собой все нужные книги, ибо считал, что ежедневно таскать не менее шести учебников является просто издевательством над собой. Да, кто, как ни Антон, может максимально точно и уверенно говорить про издевательства над собой…       Шастун просидел около получаса в ванной под прохладной водой, неизменно гипнотизируя взглядом белый кафель. Настроения не было абсолютно никакого. Костяшки на руке неприятно саднили, покрывшись синяками после вчерашнего отправления стены в нокаут. Наконец, достаточно обдумав последние события и вдоволь насмотревшись на бедра, усыпанные шрамами, парень выходит из ванной комнаты, сделав все свои утренние процедуры и, обойдя пустующую спальню родителей, а, уж тем более, кухню, как призрак плетется в свою комнату. Обычно Антон встает в половину восьмого — за час до начала занятий, но сегодня крепкие плети сна окутали его слишком сильно, потому проснулся он на двадцать минут позже обычного. До школы дойти было минут десять, а найти в, как казалось по утрам, бездонном шкафу одежду, которая бы, по мнению самого Антона сидела на нём не слишком по-уродски, отнимало несколько минут. Обычно Шаст мог легким тональником замазать красную точку на своём лице или темные круги под глазами, но сегодня на это времени не было.       Поэтому, надев свободные темые брюки и кофту в чёрно-белую полоску, так как начало теплого сентября позволяло ходить без верхней одежды, Шастун выходит из квартиры. Закидывает на плечо чёрный рюкзак, закрывает двери ключом и, вставив в уши наушники, включает любимую Земфиру.       В коридоре школы на первом этаже как всегда кучками стоят подростки, осматривая почти каждого прошедшего мимо взглядом «Ну ты и говнище, чувак. Более убогих людей мы не видели, лол». И Антон, естественно, не исключение. Вообще, его можно было много за что «подколоть», и обычно никто не упускал такой возможности. В основном это были однотипные шутки о высоком росте, вечно глупо краснеющих щеках Антона и, конечно, о давно перешедшей грань нормы худобе. Шастун внимания на это не обращал, каждый день проходя мимо с каменным лицом и делая вид, что чем-то очень занят в телефоне, да настолько, что и вовсе не листает меню, а читает инструкцию по, как минимум, взлому пентагона. Но все же стремительным шагом Антон направляется к кабинету на втором этаже, где у них первым уроком история и где его, наверняка, уже ждет единственный друг - Дима.       Позов. Одноклассник, давний друг Антона и по совместительству сосед по парте. Димка любит зефир, шоколад с орехами, курить проклятые сотню раз Антоном HQD, а ещё играть в футбол (в отличие от Шастуна не на плейстейшене, а в реальной жизни).       Позов Антона как и всегда встречает с распростёртыми объятиями и кидает в качестве приветствия шуточное, но уже такое привычное «Привет, полудохлик!», сказанное с таким добром, словно он не обозвал друга, а, например, увидел своего новорожденного ребенка, о котором мечтал десятки лет… Антон приобнимает друга и, выдавив из себя фальшивую улыбку, здоровается. — Чего-то случилось? — с подозрением говорит Дмитрий, поправляя очки на носу. — Не, всë заебись, как всегда, цвету и пахну, — абсолютно без эмоций промямлил Шаст. Он не пытался показаться грубым или задеть, просто желания делать вид, что все отлично, не было вовсе, а ироничные шуточки по жизни лились из Антона рекой. — Так… Обычно тут варианта два: либо родители, либо очередное пищеблядство. Извини, конечно, но лучше бы было первое, — Позов знал о проблемах Антона, и уже очень давно. — Комбо, Диман, комбо… — Антон оперся о стену и опустил взгляд в пол. — Че, мама узнала про двойку на прошлой неделе? — Нет, за ту двойку она давно уже знает. И, кстати, уже успела применить лучший способ воспитания — забрать телефон и ноут на пять дней, но я получил их обратно ещё позавчера. А за тройку по матеше вчера наорала. — Антон словно бы специально старается говорить равнодушно, но частые тяжёлые вдохи, сжатые в кулаки руки и напряженная челюсть выдают его обиду и переживания. — Пиздец, ты ж не двойку получил, — Дима, никогда особо не умевший поддерживать людей, был перебит звонком на урок и едва не снесен стадом — по другому сказать нельзя — школьников. Они с Антоном самые последние вошли в кабинет, отправившись за родненькую предпоследнюю парту среднего ряда.       Отсидеть первый урок Антону далось не очень легко. Особенно учитывая его стремление одновременно не заснуть, изрисовать пару листов тетради и ещё, на всякий случай, послушать учителя, который так усердно втирал что-то про революцию в естествознании двадцатого века.       Со звонком престарелый учитель, рявкнув, что все должны оставаться на своих местах, словно школу атакуют террористы, продолжил свою познавательную лекцию. Игнорируя недовольные лица учеников ещё пару минут, мужчина всё же записал на доске домашнее задание и, под громкий выдох подростков, выпустил их из класса. — Дмитрий! — Негромко крикнул мужчина, в силу своего возраста и осипшего голоса. — Позов! — повторил он громче, ведь в первый раз не был услышан.       Парни, направившиеся к выходу из класса, обернулись. Дима, сообразив, что зовут его, махнул рукой Антону и подошел к учителю. Шастун же решил подождать друга за дверью и спешно ретировался. — Да, Николай Андреевич? — Позов поправил очки и встал рядом с учителем, но соблюдая дистанцию. Историк был строгий и Дима его не то, чтобы боялся, мужчина ему был просто неприятен. Вечные причитания, надменное поведение, порой оскорбления в сторону учеников, неинтересные лекции и запоминающийся злобный оскал. Безусловно, любовь к Николаю Андреевичу не питал ни один ученик их школы. — Так, Дмитрий, хотел сказать, что к следующему уроку вы должны подготовить реферат на пройденную тему. Себе в помощники по желанию можешь взять кого-нибудь из класса, но чтобы бóльшую часть работы сделал ты. У тебя за первую неделю учебного года уже двойка и две тройки. Так что даю тебе шанс исправить это, воспользоваться им или нет — решать тебе. Всего доброго, Позов.       Дмитрий, сжав губы в тонкую полоску от раздражения, попрощался и покинул класс, чуть не огрев дверью Антона, стоявшего по ту сторону кабинета. Единственный предмет, по которому у парня была отметка ниже "четверки" - история. Вина за это перекладывалась на учителя, а вернее, на его подлость и озлобленность. — И что там? — Антон и Дима медленно двигаются по коридору к лестнице. — Реферат на послезавтра сделать надо. Ну ни че, хоть оценки исправлю. — Во пердун, заебет, а, — задумчиво огласил Шаст, получив толчок в бок от друга.

***

      Спустя долгие четыре урока, весь класс, столпившийся около кабинета литературы, ожидает звонок, который должен прозвенеть через пару минут. Антон, скрестив руки на груди, постукивает мысом кеда по линолеуму. Он немного переживает из-за невыполненного домашнего задания. Шастун просто не хотел лишний раз разочаровывать ни себя, ни учительницу. Но вчера у него действительно не было сил написать это сочинение, однако сейчас парень стоит, оперевшись о стену и винит себя. Просыпается желание ебнуться об эту стену башкой, особенно когда приходит осознание того, что впереди еще два урока. Два урока, которые Антон не знает, как переживет, ведь силы уже на исходе.       Со звонком все вваливаются в класс. Анастасии Ивановны в кабинете нет, но все знали, что та скоро появится, ведь учительница часто задерживалась у директора. Антон подходит к своей парте и вялым движением руки кидает рюкзак на пол. — С тобой нормально всё? А то совсем раскис, — интересуется Дима, мысленно подчеркнув понурый вид парня. — Сочинение не написал. — тихо говорит Антон, дабы не создавать лишнего шума. Хотя в классе все орут так, что вряд ли это сыграло большую роль. — Пф… Че тебе там будет? На завтра напишешь. — Дима фыркнул, удивляясь Антону. — Всё равно обидно, что не сделал. Я на перемене кстати мог написать. Во баран, — Антон плюхается на стул, но в ту же секунду в класс заходит Анастасия Ивановна, поэтому ему приходится встать обратно. Класс сразу же замолкает, и в гробовой тишине раздается лишь стук каблуков учительницы о пол. Пройдя к своему столу, женщина кивнула ребятам, указав на то, что можно садиться. — Так, здравствуйте, — учительница говорила негромко и медленно, что-то выискивая в своей тетради для записей. — На сегодня я вам задавала сочинение. Ира, будь добра, собери тетради и запиши на листик тех, кто не сдал. — девушка, сидящая за первой партой, легко подскочила со своего места, словно бы ждала этого момента и принялась проходить по классу, привычным жестом руки собирая тетради у одноклассников. Её всегда выбирали помощницей в подобных делах, ведь девушка, считай, каждый год участвовала в олимпиадах, конкурсах и школьных мероприятиях.       Кузнецова Ирина — отличница и любимица многих учителей. Её русые длинные локоны, красивые ноги, которые почти никогда не были скрыты брюками или длинными юбками, и модные наряды собирали взгляды почти всей школы. Эгоистичный характер, острый язык и хитрая улыбка всегда заставляли людей желать общаться с девушкой, а порой и подражать ей.       Шастун, с превеликим удовольствием рассматривая гладкую поверхность парты и ощущая странные спазмы в животе, не замечает, как над ухом раздается холодный и слегка грубый голос: — Ну и? — он поднимает глаза и сталкивается с надменным взглядом Ирины, которая ждет тетрадь, замечает нотки раздражения на её лице и мгновенно покрывается румянцем. — Я не написал, — негромко выдает Шастун, как и ещё пару человек в классе до него. В ответ он получает ухмылку, от которой по коже пробегаются мурашки, а за свою оплошность мгновенно становится стыдно, будто он находится не перед ничего для него незначащей одноклассницей, а является маленьким мальчиком, который нашкодил и сейчас будет слушать, как его отчитывают.       Ирина наконец отходит от их парты после недолгого молчания, проходя дальше по классу и собирая тетради. — Антон, ты всегда так расстраиваешься из-за несделанной домашки, словно тебя расстреляют за это, — Дима говорит шепотом и кладёт руку на плечо Антона, поддерживая. — Ты ведь и правда умный, просто иногда обстоятельства вынуждают тебя не сделать эти злоебучие уроки, ты ни в чем не виноват, — Шастун немного расслабляется, но в душе все равно предчувствие чего-то нехорошего. Он действительно благодарен Позову за поддержку, ведь только он и помогает парню сильно не загоняться каждый гребаный день. — Так, — раздается звонкий голос Анастасии Ивановны в тишине класса. Она опускает глаза на листик с написанными фамилиями тех, кто не выполнил домашнее задание и сжимает губы в тонкую полоску, осматривая класс. — Так. Все по классике, кроме Антона. Но у меня есть для вас новость. Вы все можете пересдать сочинение, но уже не мне. Завтра урока литературы у вас не будет, а с пятницы уроки вести будет ваш новый учитель. — По классу проносится волна шума, кто-то тихо радуется, кто-то недоумевает, а Антон сидит в шоке. Его брови хмурятся, рот невольно приоткрывается, а взгляд бегает по кабинету, словно выискивая того, кто объяснит ему, что за глупая шутка только что была.       Позов, после услышанного, сначала пару секунд втыкает в одну точку, а потом медленно поворачивает голову на Антона, заранее зная, что сейчас будет пиздец. — Ребят, тише, — угомонив класс, учительница продолжает, — Для тех, кто сильно обрадовался, — женщина кидает взгляд на парня со второй парты, который громко крикнул «юху» после слов о новом учителе, — хочу сказать, что из школы я не ухожу. Я буду вести уроки у ребят помладше. Так что, Карпов, не расслабляемся. Если кто-то захочет обратиться ко мне за помощью — я буду находиться на первом этаже.       Антон кусает губу, в этот раз особенно сильно. Во рту появляется уже привычный металлический привкус, а на глаза чуть ли слезы не наворачиваются. — Тоха, спокойно, — слова Позова проносятся мимо ушей, не оказывая и малейшего влияния на Антона. Парню действительно грустно. Грустно от того, что учительница была ему близка. Грустно от того, что Антон по-большей части старался преуспеть в предмете для того, чтобы порадовать женщину. Ведь он знал, что у неё была нелегкая судьба, и лишний раз порадовать Анастасию Ивановну тем, что её уроки не проходят даром, приносило огромную радость и самому Шастуну. Антон действительно ощущал вайб, исходящий от уроков литературы и русского. Такой уютный класс, чувство полного спокойствия, очередная пятерка, размеренный голос учительницы и учебник литературы, который, словно, даже пах как-то иначе. Казалось, от остальных книжек исходил запах дешевого клея и потасканной годами и тысячами учеников старой обложки. Но от учебника литературы пахло теми самыми библиотечными книгами, кленовыми листочками, осенью, и даже лёгкий запах пыли, смешанный с воспоминаниями, был приятен. Антону до глубины души нравились уроки русского и литературы. Он был лучшим в этих предметах, он выделялся хоть где-то, ему нравилось хоть что-то. Но теперь из его жизни исчезнет и такая, казалось бы, маленькая искра. Но ведь даже ее хватило, чтобы каждый раз разжигать в душе парня пожар, в котором горит его хобби, десятки вызубренных стихотворений, небольшие рассказики, литературные термины и, наконец, сам Антон. Осознание такого расклада дел разочаровывало, парень понял, что стараться больше не для чего. Наверняка, новым учителем у них будет злой старикашка, а подобным учителям обычно не нравятся такие, как Шастун, несмотря на знания и хорошие оценки в журнале.       Антон поднимает глаза, поймав на себе понимающий и даже слегка обеспокоенный взгляд Анастасии Ивановны. Он быстро опустил голову, ведь отчего-то становилось стыдно. Антон, как всегда, не хотел показывать свою слабость.       Как всегда не хотел выдавать свои чувства.       Весь урок парень сидел словно в воду опущенный. Старался ловить обрывки фраз учительницы, ведь на ее уроке он был последний раз, но получалось это крайне плохо. Он поежился, обведя взглядом класс. Все сидели с глупыми лицами, делая вид, что слушают. Кто-то залипал в телефон, кто-то разговаривал шепотом между собой, кто-то пускал самолетики по классу. Антону, если честно, становилось противно. Его одноклассники не могут проявить и толику уважения к женщине, которая распинается перед ними каждый урок, старается максимально раскрыть тему, готовит презентации, подробно разжевывает темы ЕГЭ. Шастуну за всю его не особо-то и длинную жизнь, ещё не попадалось учителя, который был бы так увлечён своей профессией и так старался вложить знания в еще неокрепшие умы школьников.       Звонок прозвенел неожиданно для Антона, он и со счета времени сбился. Школьники, радующиеся тому, что домашнего задания задано не было, мигом вылетели из кабинета, от греха подальше. Шастун же не торопился, хотел подойти к учительнице, но та и сама его подозвала к себе. — Антон, почему сочинение не написал? — учительница говорила негромко, даже равнодушно, ведь знала, что парень способен выполнить задание и обязательно пересдаст его на следующий урок. Вот только уже не ей. — Я… Извините, пожалуйста, плохо себя чувствовал, я напишу, — Шастун говорил быстро, с отдышкой, потому что переживал, хоть и знал, что ему ничего не будет. — Антон, мне кажется, ты и сейчас себя не очень хорошо чувствуешь. Дома что-то случилось? — Анастасия Ивановна знала об обстановке в его семье, но помочь не могла, ведь Антон всегда избегал этой темы и уверял, что все хорошо. Но порой его состояние и крик матери в трубке телефона выдавали Антона с головой. — Нет, просто… Вы же у нас вести теперь не будете, — щеки его предательски краснеют, хотя парню очень не хотелось показывать, что он расстроен. — А, ты об этом… Я подозревала, что от этой новости ты будешь не в лучшем расположении духа. Как я уже говорила, ты при любой заминке сможешь обратиться ко мне за помощью, думаю, если мы будем с тобой заниматься, тебе это поможет в подготовке к экзаменам. Да и ты парень умный, понимаешь, что я с возрастом с вами всеми не справляюсь, вот и буду малышей учить. Тем более, нового учителя уже приняли в школу.       Антон присел на край парты, опустив голову. Он уже представлял уроки без Анастасии Ивановны, с противным и строгим учителем, который Шастуна в землю втопчет. — Да чего ж ты такой хмурый, как Татьяна без Онегина, — Антон улыбнулся замечанию учительницы, немного приободрившись, — кстати, в десятых числах октября, то бишь чуть более, чем через месяц, олимпиада. Ну так, обычная: вопросы, бланки, ничего нового. Думаю, без проблем напишешь. Но все равно потихоньку материал повторяй, пригодится. — Хорошо… До свидания, — Антон оторвался от парты, грустно кивнув. Он, пару секунд помедлив, подошел к учительнице, широко расставив руки. Они обнялись, словно действительно на прощание. — Заходи ко мне, Тош, и будь умницей. Пока, — учительница, отстранившись, мягко улыбнулась. Антон, отразив её улыбку, поплелся к выходу из кабинета, ничуть не угомонив ураган из разочарования и чувства пустоты в душе.       За дверью было полно школьников, среди которых Шастун не сразу заприметил Диму, облокотившегося о стену и что-то высматривающего в своём телефоне. — Сейчас какой урок? — выдает Антон охрипшим голосом, отчего Дмитрий дернулся. Шастун старается абстрагироваться и сделать вид, что ему все равно, что ничего не было. Но его сразу же раскусили. — Сейчас информатика, и не пытайся игнорировать свои эмоции, ты ведь расстроен. — Позов старается не давить на друга. — Похер. Стремно, только, что учитель новый неадекваша какой-нибудь будет, — и опять Антон врет. Ему ни черта не похер. — Это да, — тихо и задумчиво мямлит Дима, поняв, что Шасту вся эта тема не особо приятна. Да и выглядит он максимально заебанным.       Остался один урок, да и то не особо важный. Учительница информатики была не то, чтобы строга, просто было чувство, что ей все равно. На ее уроке главное — чтобы все сидели тихо и были, или хотя бы делали вид, что чем-то заняты.       Нудные секунды складываются в минуты, и вот уже раздается громкий звон. Антон, отсидев сорок пять минут за компьютером, что-то вырисовывая в paint, встает со стула и покидает класс самым первым. Быстро перебирая ногами по лесенкам, он спускается на первый этаж и выбегает за пределы школы, делая глубокий вдох. Атакующая его до этого паника немного отступает с каждым глотком свежего воздуха. Не найдя в пачке ни единой сигареты, Антон направляется в «Пятерочку», которая находится по пути от школы до его дома. Там ему всегда продают и энергетики, и табачку и уже давно не смотрят косо, когда Шаст раз в неделю приходит за обезжиренным творогом или килограммом яблок.       Антон довольно быстрым шагом, ведь курить хотелось сильно, заходит в магазин, сразу же направляясь к кассе. Там небольшая очередь: бабулька, которая живёт по соседству с Шастуном и часто закупается в этом магазине и молодой мужчина, за которым и становится Антон.       Шаст любил разглядывать людей, даже незнакомых — это отвлекало и занимало его слегка истерзанный разум, вечно тонущий в переживаниях. Потому Антон заприметил, что мужчина был высок — ростом с него самого. От него приятно пахло, что ощущалось даже на расстоянии. Удивляло, что молодой человек, стоящий на кассе в «Пятерочке» был одет в приличный костюм, который был идеально выглажен, без единой складки или пылинки. На кассовой ленте лежали много разных видов овощей, фруктов, полезной еды и круассан, на обёртке которого было сказано, что он с шоколадной начинкой. Живот Шастуна снова отозвался неприятным урчанием.       Шастун начал постукивать ногой по полу, ведь ожидание его напрягало. Курить хотелось неимоверно. Но на других кассах очередь была в разы больше, потому вариантов, кроме как ждать, не оставалось. Антон делает шаг вперед, ведь женщина кассир уже начинает пробивать покупки мужчины, стоящего впереди, который, по идее, уже должен был пройти дальше. Но вместо этого, он, сделав не очень удачный шаг, наступает на ногу Антону, стоящему позади. Шастун прикрывает глаза, стараясь сдержать мат. Мужчина поворачивает голову. — Извините, молодой человек, — брюнет мило улыбнулся.       У Шастуна в голове сейчас лишь криком отдаётся «Блять, ёбаный рот, ты мне конверсы новенькие изговнял, я на них работал сука всё лето» — Ой, идите нахер, — сдержаться не удаётся, поэтому с губ Антона всё же слетает не самая доброжелательная фраза, да с таким раздражением, что даже кассирша поежилась. — Я извинился, можно было и поспокойнее отреагировать, — кидает слегка удивлённый мужчина холодным тоном, но Шастун это проглатывает, не желая отвечать.       Наконец, Антону пробивают его сигареты и мятную жвачку, в то время, как брюнет все еще складывает свои продукты. — А вы, кстати, женщина, лучше бы смотрели, кому что продаете, — мужчина, кинув взгляд на сигареты и на Антона, по которому действительно видно, что восемнадцати ему точно нет, делает замечание кассирше.       К «коктейлю» внутри Антона из разбитости от сегодняшнего дня, страха идти домой, дикого желания курить и озлобленности на весь мир, прибавляется ещё и желание задушить этого мужика. И Шастун, совсем прихуев от его наглости, думает, мол «Вот же пидор обнаглевший».       Однако две пары округлившихся глаз, смотрящие на него, дают понять, что сказал он это ни черта не про себя, и даже не шепотом. Щеки краснеют, а поднять взгляд на мужчину, который, чисто для галочки попрощался с кассиршей и уже удаляется с магазина, сил не хватило. Забрав свои покупки и расплатившись, Шаст также быстро ретировался с «места преступления».       Выбежав из магазина, он скорее закуривает никотиновую палочку, чувствуя облегчение. Глубокая затяжка — и вязкий дым проскальзывает в легкие, мгновенно вырываясь наружу через рот. Одной сигареты сполна хватает на дорогу до дома. Мыслей почти нет, лишь только никак не получается перестать прокручивать в голове ситуацию, произошедшую в магазине. Антону, почему-то, становится даже немного стыдно, может не стоило реагировать так импульсивно? Ему стыдно за проявленные эмоции. Лучше бы просто промолчал. Но Шаст думает о том, что ему хуево, слишком хуево, и этот мужчина был последней каплей. Это оправдывает. Сам ведь на ногу наступил, так еще и выебываться начал. «Смотрите, че кому продаёте…» Тьфу, придурочнный. Еще и в костюмах по Пятёрочкам шляется, смокинг бы еще надел и ходил права качал,— думает Антон, заходя в подъезд. Он игнорирует лифт и пешком поднимается на свой этаж.       Дома никого не оказывается, что не может не радовать, он сразу же идет в свою комнату, включая на колонках музыку, которая звучит на всю квартиру. Настроения нет, а потому он садится на пол, не найдя в себе силы и потребности забираться на кровать и прикрывает глаза, теряясь в мыслях.