Разморозь мою душу

      Честно говоря, Антон удивлён, — учитель повёл себя снисходительно, что не могло не радовать. В то же время подросток искренне ожидает подвоха — явно этот голубоглазый мужчина хочет задобрить наивного ученика в своих корыстных целях. Шастун с лёгким подозрением щурит глаза, идя по коридору и всё не может перестать думать о новом учителе.              По окончании уроков Антон, по никому не известной кроме него самого традиции, собирается пойти с Димкой покурить, а после разойтись кривой усталой походкой по домам. Однако Позов нарушает грандиозные планы, сообщив о внезапной поездке в другой город, быстро скрывается в переулках Питера и спешит к родителям. Шастун, не успев и сказать другу пару ласковых, лишь морщит нос и привычно достаёт последнюю сигарету из пачки, топая домой. Небо хмурится даже похуже самого Шастуна. Будто кто-то назло сгоняет тучи над головой, так и заставляя пролиться холодными каплями на недовольных людишек. Свинцово-серые тучи окончательно давят скупое питерское солнце своей тяжестью, заставляя покинуть небосвод. Шаг приходится ускорить, чтобы такие ценные конверсы не промокли, как и лёгкий черный свитер, надетый на голое тело. Гром раздаётся, кажется, совсем близко, когда Шастун уже забегает в подъезд. Всю дорогу до дома большую часть мыслей Антона занимал новый учитель, которого подросток в голове ёмко прозвал «пидором». Ступеньки подъезда исчезают под ногами одна за одной. Неприятный ком подступает к горлу, но Шастун радуется своей маленькой победе — он успел доползти до дома прежде, чем дождь нарушил бы его и без того шаткую и скромную идиллию.       Дверь в квартиру оказывается открытой. Стоит пересечь порог, как тишина подъезда сменяется странными звуками. В криках голос матери узнается сразу же: как всегда, звонкий, строгий, сорванный. Голос же отца тих, сдержан, со стальными нотками, что пугает еще больше. Антон едва ли не на цыпочках проходит до кухни, о чём, честно говоря, сразу же жалеет. В момент, когда подросток застывает в проходе, кулак отца прилетает куда-то в скулу женщины. То ли не замечая сына, то ли не желая замечать, родители сыпят матами, заносят руки для удара, оставляют друг на друге пока незаметные синяки. Перед глазами всё плывёт, словно кто-то в «фотошопе» наложил на зрение блюр. Колени мелко подрагивают, хоть подросток и не до конца осознаёт происходящее. Выбегает из квартиры. Не помнит, как оказывается под козырьком подъезда, об который с бешеной скоростью разбиваются неприятные холодные капли. Он часто и судорожно вдыхает влажный воздух, а перед глазами вырисовываются с пару минут назад увиденные события. Становится страшно. Очень страшно. Родители ни разу не дрались. Никогда в жизни друг на друга руку не поднимали.              Домой нельзя.              Козырёк от ливня толком не спасает. Шастун шарит по карманам, желая хоть немного забыться в никотине. блять. Сигареты кончились. Найдя на дне рюкзака смятую купюру в двести рублей, подросток решает быстрым шагом добраться до ближайшего магазина, которым оказывается «пятёрочка». Идёт вдоль тротуара, мелко подрагивая и стараясь огибать растущие питерские лужи. Чёлка намокает, холодные капли стекают по лбу и за шиворот. Свободная ткань брюк, намокнув, липнет к свежим порезам на бёдрах. В голове лишь ссора родителей. Что теперь будет?       На улице почти никого нет — не лохи успели добежать до пунктов назначения, а лохи тоже не такие уж и лохи, ведь в руках у них имеются зонты. А шастун прям лох.       Заворачивая за угол, уже почти добравшись до магазина, Шастун едва не падает, испугавшись. Виной тому — чья-то рука, ухватившая за плечо. В шуме ливня и улицы сказать что-то не выходит, он лишь успевает свободной рукой поймать рюкзак, так стремившийся упасть с плеча в грязную лужу. Глаза резко расширяются, а осознание приходит лишь когда какой-то пидор в костюме тащит его к машине, буквально запихивая внутрь. Подросток особо не сопротивляется — сил-то и нет.       — Шастун? — Арсений раздражённо подаёт голос. Они сидят на переднем сиденье какой-то машины.       — Вы… вы чего, ахуели, что ли? — Антона словно водой окатили, хотя, судя по его внешнему виду и стекающим с него на дорогие по виду сиденья каплям, это действительно так.       — Шастун, — вымученно произносит Попов, — Уроки час назад кончились. Там ливень невероятный, тебя же снесёт, и колечка не останется, — Арсений кивает на руки подростка, после поднимая взгляд.       — Вы ахуели, — делает вывод Антон, порываясь выйти из машины, но его снова хватает сильная рука.       — Куда ты идёшь? Я подвезу, — безразлично ставит перед фактом учитель.       — Я… — Антон искренне не может вспомнить, куда направлялся. Выглянув в окно, он возвращает себе какую-никакую ориентацию — В пятёрочку за сига… — понимая, что сказал, он тяжело сглатывает и мысленно ударяет себя рукой по лбу.       Арсений отзывается тяжёлым вздохом.              — Давай-ка я тебя домой отвезу, — Попов сжимает руку на руле, поворачивая голову на хмурого подростка. — Ну? Чего молчишь?              — Не надо. Можно выйти? — будто на уроке спрашивает младший, удивляясь сам себе.       с каких пор я стал спрашивать разрешения у всяких там пидоров?              — Не выйдешь, пока не расскажешь, почему шляешься под проливным дождём, — брюнет чётко ставит условие.              Антон чувствует в машине лёгкий запах шоколада, свежей выпечки и мужского одеколона. Кинув взгляд на замыленное окно, он видит действительно сильный ливень, больше похожий на ураган в апокалипсис. Даже вывески некоторые сносит. Шастун медленно поворачивает голову в сторону мужчины, опуская взгляд.              — Не могу я домой, — бормочет парень, чувствуя на себе строгий пытливый взгляд. — Ну… родители… и нельзя мне… я пойду… пожалуйста? — ничего связного не выходит, он лишь начинает тяжело дышать, перебирая кольца на пальцах.       Спустя несколько секунд молчания Шастун чувствует движение, заторможено соображая, что машина двигается с места.       — Арсений… как вас там? Сука, вы ахуели, — в который раз оглашает факт Антон и, насколько ему позволяет сила, долбит по двери машины, сдерживаясь, чтобы не вмазать мужчине.       — Шастун, это ненормально. Шляешься под ливнем, без куртки, без зонта. А вообще, можешь расценивать это как дополнительное занятие. Подготовку к олимпиаде тебе сейчас организуем и познакомимся заодно, — Арсений уверенно управляет машиной, выводя её на главную дорогу.       В глубине души Шастун и рад сидеть сейчас в тёплой машине, как кот наблюдая за движущимися туда-сюда по лобовому стеклу дворниками, а не утопать под ледяными каплями, но всё же это пугает. Спросить, куда они едут парень не решается, всё обдумывая ситуацию с родителями и обнимая свой не менее мокрый, чем он сам рюкзак, прижимая поближе к телу. Полное осознание приходит только сейчас, потому он еле сдерживает позорные слёзы, так и рвущиеся наружу. Если мужчина их заметит, то списать это на скатившиеся с челки капли не выйдет: когда Шастун плачет — краснеет, как помидор, и сопли текут в три раза обильнее слёз.       — Слушай, если хочешь, можешь рассказать, что произошло, — Арсений говорит без заинтересованности в голосе, или просто пытается создать вид равнодушия, но, так или иначе, нарушает тишину в машине, что никак не разбавляет напряжение.       Шастун тяжело сглатывает, подавляет в себе не совсем объяснимый приступ агрессии к мужчине, взвешивая все «за» и «против» намечающегося разговора. Хоть чувства и рвутся наружу, подросток всё же решает промолчать. Кто вообще такой этот ваш Арсений Сергеевич, чтобы ему что-то говорить, тем более, настолько личное?       Антон кидает грубое «нет», продолжая прокручивать кольца на пальцах. Сиденье под ним почти просыхает, как и он сам. За окном толком ничего не разглядеть — машина едет быстро, да и ливень ничуть не унимается, кажется, становясь даже сильнее. Шастун не знает, через какое время поездки его организм решает конкретно подвести. Пока они стоят на светофоре, цвет которого едва различим в мутном потоке воды, летящей с неба, живот парня непозволительно громко урчит. Никто из присутствующих в машине этого не ожидает, а сам Антон, испугавший звуков собственного желудка, вздрагивает, роняя красноречивое «ой, блять».              — Голодный? — Арсений постукивает указательным пальцем по рулю, поворачиваясь в сторону парня. Тот лишь отрицательно машет головой, думая о том, как же заебал его этот мужчина, которого за последние два дня стало слишком много. Живот снова урчит, как бы опровергая отрицательный ответ подростка. Желудок, кажется, поумнее его обладателя, потому пытается донести до мужчины, мол: «хей, мы вообще-то с этим ушастым очень голодные. Он нихера не жрёт, я скоро загнусь тут».       Шастун не успевает и глазом моргнуть, как в его руках оказывается упаковка с круассаном, которую Попов, дотянувшись, выцепляет из пакета на заднем сиденье. Машина снова трогается, а Арсений замечает на себе взгляд двух зелёных глазёнок.       — Можешь есть, — кидает Арсений, на мгновение повернув голову.       Антон, только немного расслабившись и смирившись со своим положением, ощущает в груди странное чувство ярости. Хочется кинуть эту булку в лицо брюнету. Но он лишь сжимает её тонкими пальцами, сглатывая вязкую слюну. Всю оставшуюся дорогу он так и едет с шоколадным круассаном в руке.              — Выходим, — довольно мягко произносит старший, открывая двери иномарки. Шастун выходит следом, быстро следуя за Поповым, который уже достал пакеты с продуктами с заднего сиденья. Антон, ловя за шиворот ненавистные капли, старается хоть немного осмотреть место, в которое они приехали. Всё, что он успел увидеть — высокие здания в пастельных тонах, в одно из которых они и вошли.              — Арсений… как же вас там сука… Сергеевич! — окликает парень, быстрым шагом следуя за учителем, — вы меня че, привезли к себе домой? — Шастун до последнего отказывался в это верить, как и в наглость мужчины.       — Шастун, — Арсений вздыхает, вместе с растерянным подростком заходя в лифт, — Ты — мой ученик, с очень недавних пор. Шляешься по улице во время проливного ливня, который точно не кончится в ближайшие пару часов. Так ещё и за сигаретами идёшь. Говоришь, что тебе нельзя домой. Мне тебя в школу отвезти надо было? Я бы с радостью, но она скоро закроется, — кинув взгляд на наручные часы, разъясняет попов.       Антон лишь успел увидеть, как мужчина нажал на кнопку «8» в лифте. А еще он не мог мысленно не подметить, что подъезд кардинально отличается от того, где живет он. Всё чисто, в лифте не нассано, стены не исписаны, и окурков по углам не валяется, как и бомжей.       — Как будто я вас просил мне помогать, — бурчит себе под нос Шастун, сжимая в руке круассан.       Они выходят из лифта, и почти успешно, если бы не Антон, который, запнувшись об воздух, чуть не соприкасается носом с вполне чистым полом подъезда. Арсений больно, но очень вовремя сжимает его поперёк тела, спасая от возможного со стопроцентной вероятностью падения.       — И ты говоришь, что тебе не требуется помощь, — то ли в шутку, то ли не совсем, говорит старший, отпуская загнанно дышащего Шастуна.       Антон неуверенно проходит в квартиру вслед за Поповым. Всё это слишком странно. За пять секунд, что он стоит у двери, желание убежать появляется примерно миллион раз. Парень стоит на пороге. Весь мокрый, с булкой в руке, урчащим животом и красными щеками. Шастун так и не решается пройти, пока Арсений не говорит, что сейчас затолкает его в квартиру насильно. Спешно закинув чёртов круассан в рюкзак, он принимается расшнуровывать промокшие конверсы, чуть не разнося учителю коридор. Арсений, приподняв бровь, наблюдает за ещё малознакомым русым мальчишкой, на секунду действительно задумываясь, не зря ли привёл его в дом. Но совесть быстро отгоняет эти мысли подальше.       Шастун, наконец, справляется с кедами, выпрямляясь и переминаясь с ноги на ногу и, всё же, старается выглядеть как можно увереннее. Квартира выполнена в светлых тонах и выглядит даже почти богато. Тут жарковато, и с порога в нос бьют нотки кофе и шоколада. Запах схож с ароматом в машине. Коврик в прихожей слегка промокает, пока на нем стоит подросток.              — Заходи пока в ванную, можешь помыться, сейчас принесу тебе одежду, — Арсений кивает на дверь справа и удаляется в проходе.              Шастун действительно заходит в указанную комнату, грустным взглядом окидывая кафельные белые стены, такого же цвета коврик, раковину и большую мраморную чёрную ванну. этот пидор точно учителем работает, а не голливудской звездой?       Антон поскорее снимает одежду, очень нервничая. Он не понимает, каким чёртом тут оказался, почему сейчас сидит под теплыми струями воды, которые смешиваются с его нелепыми слезами в роскошной ванной его учителя, с которым знаком от силы третий день. Сейчас действительно лучше было оказаться в своей маленькой комнате с пожитыми плакатами на стенах, сдерживая истерику от слов матери. Он прекрасно знает, как его мама ведёт себя после ссор с отцом. От Антона не остаётся живого места в моральном плане. Обычно он сбегает из дома. Вот и сейчас сбежал. пиздец успешно сбежал              В дверь раздаётся короткий стук, и она сразу же открывается. Он знал, что придёт Арсений, поэтому, конечно, задёрнул шторку.              — Одежда на стиральной машинке. Принёс, что нашёл.       И сразу удаляется.              Шастун, дождавшись, когда мужчина точно отдалится от ванной комнаты, всё же поддаётся эмоциям. Пару раз громко всхлипывает и ударяет по кафельной стене.       В груди разливается обида. На всех и на самого себя. Он не хочет тут находиться. Он хочет домой, но дома у него нет. Дом — это там, где ты чувствуешь себя уютно, спокойно и защищённо. И почему-то ступая из ванны на красивый коврик в чужой ванне, в которой находится первый раз, он чувствует себя спокойнее, чем в квартире, в которой живёт с детства.       Мысли сильно давят на голову, потому он старается скорее что-то сделать. Как и было обещано, на машинке находятся полотенце, на удивление, тапочки, объемная чёрная футболка и серые брюки свободного кроя (или такими они кажутся только для него?).       Антон одевается и заглядывает в зеркало, сразу же мечтая написать огромную кучу жалоб на того, кто его изобрёл. На полочках над раковиной находятся разные пенки, гели и маски. Однако зубная щётка одна. действительно пидор              Шастун секунд пятнадцать, глотая вязкую слюну и не решаясь дёрнуть за ручку, стоит около двери. Всё-таки выходит из ванны, быстро теряясь в просторности этой светлой квартиры.              Арсений, услышав шум, выходит, давая знать, куда идти. Он смотрит на мальчика, не в силах отвести взгляд. Он странный. Такой слишком худющий в этой объемной одежде, с мокрыми кудрями и кусающий кровоточащие губы. Глаза потухшие, в них читается страх и непонятную ярость. Что-то нечитаемое, но напоминающее отрешённость и озлобленность на весь мир. За эти пару секунд Попов ловит себя на глупой мысли — ему было бы интересно узнать, что сделало таким взгляд этого высокого пацана, что так заметно надломило.       — И что делать с тобой будем? — уже на кухне спрашивает Арсений, пока ставит чайник. На столе стоят две чашки с еще не заваренным чаем — один зелёный, другой чёрный и оба без сахара. Подросток поднимет на учителя растерянный взгляд и пожимает плечами. Почему-то, впервые за шестнадцать лет у него, кажись, проснулось что-то, что обычно называют совестью. Учитель привел его в дом, дал одежду, возможность помыться, согреться и теперь собирается поить чаем. Антону всё больше и больше становится страшно. Лучше бы он остался мокнуть на улице.       — Шастун, я не могу толком понять, что случилось. Поэтому, хотя бы, просто скажи, когда ты примерно сможешь попасть домой? — Арсений отодвигает стул и садится напротив Антона.       — Ну, я уйду, когда закончится дождь, — подросток старается говорить уверенно и равнодушно, однако понимает, что ад в пределах его дома будет происходить как минимум неделю, пока мать немного не остынет. Он просто надеется, что всё это не приведёт к разводу, ведь тогда без раздумий можно будет бежать из дома навсегда. Есть Димка, но сейчас он есть где-то на пути Санкт-Петербург-Воронеж и неизвестно, когда будет на обратном.       — Шастун, прекрати, — учителя перебивает гром, раздавшийся с улицы. Через мгновенье яркая вспышка, а после ещё пару громких раскатов. Подросток вцепляется руками в кружку, из которой расплескивается чай и громко сглатывает, когда ловит на себе настороженный взгляд. Да, он сильно боится грозы. Очевидно, что это пошло из детства, но сейчас важно то, что нельзя показать своего страха.       Арсений прочищает горло и чуть смягчается в тоне.       — Шастун, — он бросил взгляд на часы, — шестой час. Если погода не наладится до девяти вечера, будешь ночевать здесь. Антон кивает, смотря в одну точку на столе. Попов уже успевает удивиться его смирности, как до парня доходят слова.       — Чего? Не собираюсь я! — Шастун порывается вскочить из-за стола, как за окном раздаётся очередной раскат грома, и колени начинают дрожать. Из-за шумного ветра и дождя, который с огромной силой бьется о карнизы и окна, становится не очень хорошо слышно собеседника. Зато, Шастуну очень хорошо слышен стук биения собственного сердца. Арсений уже понимает, что к чему, и как один раскат грома в мгновенье осадил разъяренного подростка. Мужчина даже на секунду растерялся — глаза Шастуна на мокром месте, в них читается неподдельный испуг, губы пересыхают, а пальцы, украшенные множеством колец, мелко подрагивают       — Ты… Испугался грома? — заинтересовано, чуть усмехнувшись, спрашивает учитель у сидящего напротив парня. Он не пытался как-то задеть или пристыдить, его действительно удивляет, что Антон, вечно матерящийся, выпускающий иголки, боится грозы, за секунду превращаясь из сумасшедшего подростка в беззащитного маленького ребёнка.       — Ничего я не испугался, — Шастун пытается спрятать свой стыдливый взгляд в кружке чая.              — Надеюсь, ты сегодня попадёшь домой, но, если что, не переживай, не выгоню, — после затянувшегося молчания Арсений разрывает тишину и делает последний глоток своего чая. — Готов сейчас заниматься?       Антон, вздохнув, кивает — делать всё равно нечего, а литература его всегда отвлекала от сложных моментов. Не удивительно, что она занимает большую часть его жизни.              Арсений выходит из кухни, оставляя подростка одного. Антон осматривает светлую кухню и задумывается о том, действительно ли Арсений простой учитель, а не грабитель инкассаторских машин, например. Возвращается мужчина через пару минут с ручками, тетрадью и чёртовым круассаном в руке.              — Я твои учебники, тетради и рюкзак положил сушиться у себя в комнате, — ещё и в моих вещах роется, — На, ты не съел, — Арсений протягивает ему булочку, от которой Антон, поджав губы, отказывается. — Почему ты не ешь? — Попов задаёт прямой вопрос, на который Антон и сам не знает ответа.       — Не хочу, — не поднимая взгляда говорит младший, желая поскорее начать занятие и прервать неприятный разговор. Голубые глаза смотрят строго, почти прожигают. Арсений просто надеется, что этот едва знакомый и слишком худой мальчишка действительно отказывается от еды из-за простого нежелания сейчас есть, а не потому, о чём думает старший. Он знаком с подобными проблемами, он помогал таким людям.       — Антон, пожалуйста, съешь эту булочку, — Шастун выгибает брови, искренне не понимая, почему этот наглый мужчина и по совместительству его учитель пытается втереться в доверие и проявляет какую-то… заботу? Так, вроде, это называется. — Тебе, возможно, не удастся поесть еще долгое время, раз ты оказался в непростой ситуации. И мы не начнём занятие, пока не съешь, — учитель ставит чёткие условия, протягивая упаковку.       Антон перебирает в голове возможные варианты действий, которых всего два, и сразу отметает истерику. Остаётся один — есть. Он перенимает булочку из пальцев, под настороженным взглядом открывает шуршащую упаковку и немного кусает на пробу. Мужчина старается пристально не смотреть, в тишине раскладывая тетради и какие-то бумажки на уже прибранном столе.       Подросток быстро запихивает в себя мучное изделие, честно говоря, даже наслаждаясь вкусом свежего шоколада и сладкого слоёного теста. Ощущает нарастающую панику и тяжесть в желудке, желает избавиться от неё искусственным методом, но в туалет не идёт — это будет проблематично.       Занятие в тёплой кухне длится пару часов, пока Шастуна буквально не вырубает. Он старается не обращать внимание ни на ноющий желудок, ни на раскаты грома и нескончаемый ливень за окном, ни на не особо приятную компанию Арсения Сергеевича, в чьём доме они и сидят. Пару раз самодовольно улыбается, получая лёгкое удивление и похвалу от учителя. Шастун действительно превосходит его ожидания, показывая знания на очень высоком уровне. Они разбирают примерные задания олимпиады, повторяют курс за девятый класс, едва не ссорятся из-за обсуждения характера и действий Печорина, но, в итоге, ёмкое «ой, да идите нахуй» от Шастуна быстро разрешает спор. Под конец Антон, не переставая зевать, опускает голову на руки, сложенные на столе и прикрывает глаза. Арсений, заметив совсем уставшего парня, откладывает ручку и переводит взгляд на окно, поджимая губы. Ливень неизменно стучит по окнам, шторы колышатся от просачивающегося в квартиру сквозняка, а на телефоны приходят нагнетающие обстановку сообщения о предупреждениях МЧС.       Антон уже не с таким, как прежде рвением стремился домой, желая лечь хоть на пол, ведь спина от долгого сидения затекла и жутко болит.              — Заканчивать пора, — голос Арсения негромкий, но Шастун вздрагивает, открывая глаза. — Спать на диване ляжешь, — Попов направляется к выходу из кухни. Шастун, немного погодя, следует за ним. Он уже знает, где гостиная, найти её несложно — она располагается между ванной и кухней, Антон через неё уже проходил. Она встречает подростка приглушенным светом, дающим глазам отдохнуть. Пока Арсений раскладывает диван и ходит в другую комнату за постельным бельём, Шастун пялится в большую плазму и жалеет, что вообще пошёл за сигаретами в «пятерочку».       Комната, в которой ему по воле случай придётся спать — действительно просторная, как и вся квартира. По всем углам расставлена растительность в горшках, какие-то картины в рамках, портрет Бродского и доска с маркерами. На полу лежит белый ковёр, по середине комнаты располагается диван, на котором и будет спать парень, а позади него различные сервизы, статуэтки и сувениры, красиво расставленные на полочках стеклянного серванта.       Попов, предложив еду, воду, чай-кофе-потанцуем и поинтересовавшись почти о всех возможных в природе потребностях ученика, покидает комнату, заходя, по всей видимости, в свою спальню.       Антон первый раз в жизни находится в таком доме. Он опускается на диван с чистым постельным бельём, который оказывается поудобнее его кровати и смотрит в потолок с потушенной люстрой. Сердце резко колет, но на это не обращается никакого внимания, ведь организм очень часто даёт какие-то недоброжелательные знаки, которые успешно игнорируются долгие годы. Думать о сегодняшнем дне не хочется, но мозг подкидывает события, а мысли сами лезут в голову. Ливень и гроза на улице утихают, и очень хочется сбежать из этого дома, ошиваясь на холодных тёмных улицах. Антон давно не ощущал себя настолько разбито. Сон откладывается на неопределённый срок, а к глубокой ночи голова сильно болит от угнетающих мыслей. Слёзы текут по щекам, пустые глаза истерично бегают по комнате в поиске спасения. Темнота давит, вырисовывая перед глазами разные силуэты. Сердце то бешено колотится, то, кажется, совсем останавливается, пуская разряды боли по телу. Руки неумолимо дрожат, а губы сохнут. Антон посильнее кутается в одеяло, стараясь унять начинающуюся панику. Такое случается, он почти привык. Дождь за окном резко усиливается, а через пару секунд вспышка молнии, за которой следует громыхающий раскат, освещает помещение. Шастун сглатывает, сжимая руки в кулаки. Воздух в лёгких предательски кончается, а доступ к нему словно перекрывают. Подросток не замечает, как громкие всхлипы начинают вырваться сами собой и кривые дорожки от слёз пролегают на лице, слегка поблескивая в лунном свете. Он зажимает рот ладонями и зажмуривает глаза, думая хоть немного унять истерику. На секунду даже забывает, где находится. Тело будто немеет, встать и включить свет кажется очень опасным. Заснуть сегодня точно не выйдет.       Всё-таки в пятом часу утра, когда первые лучи солнца уже пробиваются из-за горизонта, Шастун позволяет себе провалиться в беспокойный полуторачасовой сон.              Арсений встаёт очень рано, даже непривычно для самого себя. Ночь выдалась бессонной, как и у неожиданного гостя в его доме, который спал через стену. Честно говоря, мужчина расстроен и не знает, как должен поступать. Ночью до ушей доносились всхлипы и рыдания, кажущиеся в тишине тёмной квартиры слишком пугающими. Он порывался несколько раз встать и пройти в гостиную к подростку, но не знал, как поступить, что случилось, боялся сделать ещё хуже. Решив, что это не его проблемы, а этот пацан в его доме, к счастью, на одну ночь, он заснул под тихие всхлипы. Арсений понимал, что Шастун — простой парень переходного возраста со своими проблемами, типичными для подобных ему детей. Понимал, что Шастун такой же подросток, как и все другие, с которыми приходилось работать Попову. Но что-то неприятно ёкало внутри, когда он вспоминал глаза этого мальчика, буквально просящие о помощи, но затуманенные дымкой напускного безразличия и ненависти к миру. Мотнув головой, словно пытаясь отогнать мысли, Арсений продолжил варить свой горький кофе, в попытках хоть как-то ободриться.              На многочисленные предложения Попова довезти до школы Шастун отвечает отрицательно, придумывая аргументы, почему идти в лёгкой одежде и тряпичных кедах утром по необъятным лужам очень прикольно и интересно. Отделавшись от учителя, он закидывает учебники и тетради со слегка подмытыми и растёкшимися краями страничек в рюкзак и надевает свою неожиданно оказавшуюся постиранной и высушенной одежду. Выбегает из подъезда, строит маршрут по картам до ближайшей остановки, едва на ней же и не засыпая в ожидании автобуса до школы.              После продолжительного ливня холод заставляет ёжиться и чихать. По небу всё также угрюмо растекаются тучи и срываются последние капли, приземляясь в непросыхаемые лужи, а люди снуют туда-сюда, неживыми взглядами обводя мрачные улочки Питера. Дима отвечает на сообщения редко — в Воронеже дела. Матери написать Антон так и не решался, а она не пишет никогда. Он сам не знает, почему его строго опекают только пределах дома.              Школа встречает приглушенным светом и тишиной: Антон как можно раньше убежал из квартиры учителя, потому в учебном здании еще не было никого, помимо охранника, нескольких учителей и особо извращенных учеников, которые приходят почти за час до начала уроков. Шастун забегает в круглосуточный ларёк за сигаретами и даже думает зайти домой, но при этой мысли буквально начинает кружиться голова от страха. Он не знает, что его ждёт, он не хочет знать. Кажется, что менее, чем за сутки даже успел отвыкнуть от дома.       Дрожащими руками Антон достаёт сигареты и новую зажигалку, потому что его старая была обнаружена ровно нигде, возможно, даже, её забрал Арсений, когда стирал одежду подростка. Руки подрагивают, наверное, от холода, поэтому он спешит в школу, там одиноко и скучно, но, хотя бы, тепло.              На одной из перемен он сталкивается с Арсением Сергеевичем, кивая ему и быстро удаляясь в толпе снующих по коридорам тел учеников. Димы нет, поговорить не с кем, а это значит, что Шастун сегодня обречён на обдумывание всего произошедшего.        Его жизнь скучная, по-настоящему скучная. Без всего этого напускного, как у других подростков, которые устают от тусовок, наркотиков, путешествий и друзей. У Шастуна будни последних лет смешались в серую массу из чтения книг, резки своего тела, слёз втайне ото всех, избегания еды и попытках терпеть родителей. Для него развлечение — видеть с каждым днём на весах убывающую цифру и учиться на людях надевать маску равнодушия и хладнокровия ко всем и вся. Для него это игра. Игра, от которой он уже устал, которая начала делать больно и почти перестала спасать от внешнего мира. Поэтому пообщаться с едва знакомым учителем, побывать у него дома и окончательно потерять надежду на нормальные отношения с родителями — необычно. В самом плохом смысле этого слова.              Сегодня пять уроков, это не может не радовать. Хотя тянутся они долго, особенно, когда боль в голове не унимается, сердце тоже не прекращает болеть, а живот крутит.       После спасительного звонка он первым удаляется из класса, перебирая ногами лесенки на первый этаж, стараясь не влететь в кафель носом. Коридоры ещё пустые, из кабинетов только-только начинают выползать хмурые подростки, а многих ещё и задерживают учителя излюбленной фразой «звонок для учителя».              — Антош! — знакомый голос разрезает тишину позади подростка. Он на мгновенье пугается, но, поняв, что окликнули его, разворачивается, а на лице невольно расплывается улыбка.       Он бежит, чуть не спотыкаясь к женщине, что стоит возле двери кабинета и тепло смотрит на ученика.       — Здравствуйте! — Антон глядит сверху вниз на Анастасию Ивановну, едва сдерживаясь, чтобы её обнять, но женщина сама расставляет руки. Объятия выходят короткими, но тёплыми и очень родными.       — Тош, у вас чего, уроки кончились?       — Ага, — грусть сочится сквозь голос, хоть он и старается натянуть добрую улыбку. Он действительно рад видеть учительницу, но выжать из себя эмоции почему-то не получается.       — Если не спешишь, заходи, поболтаем, — женщина говорит негромко, оглядывая коридор, будто сейчас за дверью кабинета начальной школы будет продавать подростку наркотики или открывать военную тайну.       Но в пустом кабинете лишь пахнет чем-то тёплым и летним, будто из детства. Антон поражается, как эта святая женщина на протяжении нескольких лет может успокоить лишь одним своим присутствием. А ещё когда Анастасия Ивановна только начала преподавать у них, Антон, ещё будучи десятилетним ребёнком, всегда с интересом рассматривал её одежду, аксессуары и причёску. Учительнице чуть больше пятидесяти лет, но она совсем не меняется, от неё веет нежностью и умом. Всегда ухоженный вид, красивые аксессуары и подкрашенные каштаново-рыжие волосы, чуть ниже плеч, часто собранные в пучок.       Шастун присаживается за первую парту, почему-то смущаясь. Женщина достаёт из учительского стола коробку конфет и ставит чайник, в конце кабинета берёт две небольшие кружки, а Антон искренне удивляется, думая, что она волшебница, не иначе.              — Как дела твои? — чуть улыбаясь, тихо говорит женщина, и её слова немного трудно разобрать из-за шумящего чайника.       — Нормально всё, — также негромко говорит Антон, опуская подбородок на сложенные руки.       — Всегда у тебя всё нормально, — по-доброму журит она, — Дома всё хорошо?       Антон шумно втягивает носом воздух и мимолётно кидает взгляд за окно, по которому ещё стекают прозрачные капли. Небо всё хмурится.       — Ну… Бывало и лучше, — ему вообще сложно говорить, что что-то не так, — Родители поссорились.       Взгляд женщины меняется, кажется, грустнея.       — Ох, Антош, ты не переживай сильно. Главное за здоровьечком следи, учись. Наладится всё, — учительница гладит по волосам. Учительская парта и первая сдвинуты, потому дотянуться совсем не сложно. — Мало у кого жизнь легка, главное — верить в лучшее. Тебя любят, — такие простые, но нужные слова действительно успокаивают. Антон очень любит эту женщину и всегда будет любить. Она ему уже как бабушка. Когда Антон был в шестом классе, она разрешала сидеть в кабинете до самого вечера, пока проверяла работы, а потом доводила до дома. Родители работали до глубокой ночи, и маленький Шастун боялся быть дома один долгое время. Анастасия Ивановна всегда кормила парня, хоть и лет в четырнадцать он стал отказываться или отдавать еду бездомным животным. Всегда помогала с учёбой, даже математику пару раз они вместе разбирали, обоим было ничего не ясно, просто кому-то больше, кому-то меньше. Она всегда старалась поддержать и что-то посоветовать.       Вернее всего, это из-за того, что у Анастасии Ивановны своих детей и не было — муж погиб в молодости, через два месяца после свадьбы, и она его до сих пор любила.              — Анастасия Ивановна, — Антон делает небольшую паузу, смотря в тёплые глаза напротив, — А вы у нас больше совсем-совсем никогда вести не будете?       — Антош, — перед парнем появляется кружка с горячим сладким чаем, — Не могу я, понимаешь? Возраст, с вами не справляюсь. Арсений Сергеевич неплохой учитель, хоть и молодой. Он, вас, надеюсь, в узде держать будет. Как раз, сегодня должен зайти, мы с ним ещё не беседовали толком.       — А сколько ему лет? — Антон пользуется возможностью что-то разузнать о новом учителе, которого он уже успел возненавидеть.       — Двадцать шесть всего. Образование у него хорошее, он коренной петербуржец, но в Москве учился. Говорят, одинокий, поэтому в школу и пошёл работать. Но ненадолго, год-два, чтобы опыта набраться, а потом в университет, или частным репетитором. Особо не знаю, это я только от директора слышала, — учительница говорит непринуждённо и убирает некоторые тетради в стол. — Ты кушай конфетки, Тош, а то совсем исхудал.       Антон для вида таки берёт пару шоколадных конфет, запивая обжигающим чаем и глядя в одну точку на парте.       — А тебе чего не понравился он?       — Да… Не понравился. Чему он научить может? Мы уже занимались, кстати, с ним вчера.       — Ну ты чего так? Он же только один день преподаёт, приятный молодой человек, уверена, вы поладите.       Шастун лишь хмыкает, думая об этом Арсении-пидоре-Сергеевиче и греет руки о чашку.       Около сорока минут, пока у учительницы окно, они болтают обо всём, обсуждают некоторые произведения, говорят о погоде и вспоминают детство. Антон восхищается Анастасией Ивановной, её подкованностью практически во всех темах, умением рассказать занимательную историю. Рядом с ней он ощущает себя совсем маленьким мальчиком, не знающем ничего о жизни, хотя, по сути, таковым и является. Со звонком они медленно прощаются, Антон получает ещё пару доброжелательных наставлений, обнимает учительницу, накидывает рюкзак на плечо и покидает здание школы.       Ветер даёт пощёчину, забираясь и под свитер, и под кожу, и ероша кое-как уложенные волосы, желая, будто, добраться до самой души и навести в ней вихрь. Антон садится на лавочку в школьном дворе и закуривает, облегченно вдыхая-выдыхая дым. То, что кто-то может заметить уже не волнует, тем более, сейчас урок. Открывает на телефоне книгу, увлечённо вчитывается в текст, разваливается поудобнее на лавочке, зевает и чуть не засыпает. Холод уже не так напрягает, а тучи медленно расходятся, но этого совсем не заметно. Он не знает, сколько времени проводит на лавочке, даже забывает, где находится, пока голос откуда-то из-за спины не заставляет его вздрогнуть, широко распахнув глаза.       — Чехова читаешь? — хмыкает мужчина. Повернувшись на голос, Шастун понимает, что этот мужчина — снова наглый и бесцеремонно ворвавшийся в дрёму — Арсений. Антон закатывает глаза и кидает короткое «ага» ожидая, когда он поскорее уйдёт, потому что его компания совсем нежелательна.       — Тебя довезти сегодня до дома? — честно, Антону кажется, что таких охреневших людей он не встречал. Почему этот мужик вечно лезет, думая, что его помощь кому-то нужна?       — Нет, — подросток говорит твёрдо и с неприязнью.       Попов приподнимает бровь, стоя позади парня. Не сказать, что его обижает такое поведение, он не привык, что с ним так разговаривают. Но поделать ничего не может, он лишь видит перед собой своего с недавних пор ученика, сильно наглого и странного.       Тишину разрезает звук уведомления, и Шастун вздрагивает. Шторка объявлений на его телефоне оповещает о сообщении.       мать       «Мне в доме не нужен ни твой отец, ни такое же ничтожество в твоём лице.       Думаешь, что можешь просто убежать из дома? Я тебе это не прощу. Можешь не появляться»              Антон бегает глазами по строчкам, пытаясь понять смысл текста. Сжимает пальцами телефон и громко сглатывает. Глаза намокают, а о каком-то там учителе, стоящем за спиной, он вовсе забывает.       А Арсений поджимает губы, зависая на несколько секунд и кивает своим мыслям. Читать чужие сообщения неприлично, но сделал он это машинально. И всё более-менее встало на свои места. Ему стало жаль этого парня, и теперь он не знает, как поступить: просто уйти, пустив всё на произвол, или постараться помочь. Но как?.. Этот упрямый подросток грубит, отказывается от помощи и злится. Мужчина видит чуть дрожащие плечи подростка и кладёт на одно ладонь, стараясь как-то поддержать. Антон сидит неподвижно, пока экран телефона не погаснет.       — Антон, — Попов прочищает горло, говорит тихо, а дальше слов не находит. Он знает, как тяжело подросткам с проблемами с родителями. И понимает, что сегодня Антона до дома точно довезёт, только пока не известно, до чьего. — У тебя есть друзья или родственники, у которых ты можешь пожить? — ответа не следует, потому Арсений становится перед учеником, который ни в какую не хочет поднимать голову и сгорбившись сидит на лавочке. Попов присаживается на корточки перед парнем и видит поблёскивающие от слёз глаза. Ночью, когда подросток плакал, мужчине было его не так жаль, как сейчас, возможно, потому, что он не видел худые дрожащие плечи, обкусанные губы, покрасневшие щёки и влагу в зелёных глазах. Он помогал большому количеству подростков, видел больничные стены, впитавшие боль юных сердец, детей, с самого детства познавших жестокость мира. Чувствует, что надо помочь и ему.       — Димка… Уехал он, — шепчет и старается взять себя в руки, потому что он не должен показывать, что расстроен, это стыдно.       — Так, — Арсений вздыхает, поднимаясь на ноги. Потоком ветра раздувает чёлку, и учитель ёжится, будучи в пиджаке. Неодобрительно смотрит на Шастуна, который сидит в одном свитере, что вчера стирался в квартире Арсения. — Поехали, — Попов смотрит в глаза ученика, резко задравшего голову и собирающегося уже вставать и поскорее уходить. — Антон, не трепи нервы. Я и так стараюсь тебе помочь, ты ещё выделываешься, — Арсений старается говорить спокойно, а Антон… а что Антон? Он выбора не видит. Зная свою мать, домой его буквально не пустят или устроят великий скандал. Ночевать на улице Шастуну очень не хочется. И его затуманенный разум принимает заведомо плохое решение поехать с Арсением. Он не хочет находиться рядом с этим мужчиной, а уж тем более в его квартире, знает, что ничего хорошего ожидать не стоит, но он кажется добрым. Даже чересчур.       В машине парень оказывается неосознанно, как и в уже более-менее знакомом подъезде. Помнит только свои колени на фоне пола машины и какие-то аккуратные вопросы о своём состоянии и отношениях с родителями, на которые отвечать не собирался, да и, собственно, не отвечал. Уже даже слезы он сдержать не пытался, лишь отворачивался к окну, которое хотелось выбить к чертям, кусал губы так, что, казалось, от них ничего не останется и думал, что будет дальше. Завтра он точно должен вернуться домой, правда, не знает, как найти на это силы. Его мать уже выгоняла из дома, и не раз. Обычно, если он приходил до того, как женщина умерит свою ярость на каждую пылинку, то здоровски получал. По ощущениям, все семнадцать лет он подвергался насилию: моральное состояние это подтверждало, а физически он сам оставлял себе увечья, которые добродушно «спонсировали».              На кухне Антон неожиданно для самого себя пьёт чай. Тот же, что и вчера; на той же кухне, что и вчера. Нервно усмехается, когда понимает, куда привела его жизнь буквально за пару дней — в квартиру к новому учителю, с которым он знаком пару дней и которого неоднократно посылал очень далеко и надолго. На кухне он сидит один, даже не помня, как и откуда в его руках появилась эта кружка с почти допитым чаем.        надо покурить — всё, что успевает подумать Шастун перед тем, как по квартире раздастся громкий хлопок входной двери, заставляя вздрогнуть.