Клетка

Как только я сел, сразу почувствовал леденящий холод железной скамьи. Все вдруг стало тусклым, незаметным, а эта скамья завладела моим вниманием, превратив в тупое и обессиленное существо. Даже через плотные дорогие джинсы я ощущал металлические блестящие перекладины, в которые впивались мои кости на заднице и промежутки, в которые провисало мясо. Скамья, протертая тысячами испуганных и трясущихся задниц. Хочется смеяться от того, как надолго я расстался с мягким кожаным креслом в своем кабинете и теплым удобным сидением в бентли, скорее всего отправившемся в металлолом. Еще бы, весь автомобиль был всмятку, как яйцо на полу, выроненное дрожащими скользкими пальцами. Вся моя жизнь разбилась на тончайшие острые осколки лобового стекла. Зачесалась спина, но поднять руку не было возможности: действия, расцененные как угроза, лишь добавляют срок. -Встать, суд идет. Я медленно начал подниматься, пока тяжелая рука не опустилась на мое плечо. - Лучше сиди. Я покорно сел и вернулся к созерцанию кафельных коричневых плиток на полу, целых и отколотых, чистых и заплеванных; кое-где пробивались островки бетона. Надежды нет. Судья с грохотом захлопнул заднюю дверь и прошел на свое место. Откашлялся, будто того требовало следствие, и, открыв толстую тетрадь, начал читать. - Подсудимый Сержио Лоренцо Пиццорно 1980-го года рождения объявляется виновным по статье 17 Уголовного Кодекса Объединенного Королевства Великобритания и осуждается сроком на восемь лет. Отправляется в Уандсворт. Суд окончен. Вот так я и оказался в тюрьме. *** Поводов для скамьи подсудимых за всю мою жизнь было мало. Мне всегда казалось, что за решетку попадают только отъявленные бандиты, убивающие и грабящие беззащитных людей, а британский суд самый гуманный и справедливый, так что всем воздается по заслугам. Как же я ошибался. Единственными моими грешками были выпивка и женщины: я считаю, нет ничего лучше плотной дамской фигуры, которая тает от моих полупьяных прикосновений, хотя это нетрезвое летучее состояние и само по себе бывает восхитительным, не говоря уже о редких трипах в мир медленных людей и зеленого неба. Травкой я баловался редко, лсд еще реже, но эти маленькие путешествия считались для меня утешением, успокоением, а каждая затяжка - теплым пальцем, проводящим по скуле. Я богат. Очень. Денег куры не клюют, и часто меня постигает желание снять все средства в банке, услать бассейн купюрами и всласть там искупаться, наплевав на все людские моралистские ценности. Деньги эти, что довольно необычно, заработаны были честным трудом: в детстве не хватало даже на проезд, так что я поклялся стать богачом. Смешны были мои переживания по этому поводу. Я всегда считал, что будь у меня лишний фунт,то я мог бы обзавестись друзьями и пойти с ними кино или на вечеринку, выпить, покурить или дунуть. Деньги казались мне залогом людской любви и преданности, я, находясь ниже всех, под землей, смотря из погребов на богатых и счастливых людей, неистово желал быть в их компании. Друзей у меня нет до сих пор. После школы я батрачил на заводе, работал долго и упорно, откладывая каждый лишний пенни, что не уходил на оплату счетов. Каждый мой шаг подвигал меня ближе к моей сладкой и долгожданной цели. Потом оплатил учебу в Кембридже, и вот, я президент трейдерской компании. Правда счастья, ни одного лучика этого праведного чувства, не посетило меня. Зато я купил дом, машину, здоровье и собственное спокойствие. У меня есть жена и ребенок, два чудесных и милых создания, оба белокурые, с нежными улыбками, длинными пальчиками... и невыносимо скучные. Поэтому раз в неделю я посещаю Лию, любовницу, если хотите так думать, отдушину, как хочу думать я. Низенькая и плотная, с большой грудью и накаченной задницей, смуглая и темноволосая Лия поит меня виски каждую среду и трахает до изнеможения; никаких обещаний вечной любви, тоски и оставления семей, Лия со стаканом сорокаградусного пойла - моя самая любимая картина на этой планете. Думаю, моя жена очень и очень расстроится, когда узнает, что я угодил в тюрьму из-за нее. В тот вечер не было ничего особенного; темные сумерки опустились на город вместе с колючим туманом, виски обжигало горло, а руки липли к сладенькой темноватой коже. Уже возвращаясь домой я представлял лишь теплую ванну и прохладную кровать, а никак не то, что шестилетний ребенок выскочит прямо перед ярко-желтыми фарами. Сердце замерло. В долю секунды лоб покрыла испарина. Я попытался вырулить в сторону, но все равно задел его, и тоненькое тельце в синем джинсовом комбинезончике в мгновение ока оказалось под капотом, а сама машина врезалась в фонарный столб, дико вопя и огрызаясь на попытки уничтожения решетки радиатора. Нечеловеческий рев, задней мыслью понимаю, что кричит мама, но кто, кто остановит жидкую кровь, разливающуюся рекой по асфальту? Выбираюсь из машины и тупо смотрю на уже труп под колесом бентли, на пшеничные волосы, сбрызнутые красным, на слезы матери, смешивающиеся с кровью и на стеклянные, почти хрустальные глаза, прозрачные и такие... обиженные. Через две минуты приезжает полиция, через три - скорая, через час я сижу на допросе, через неделю суд и обвинение. Никто не верит, что он выпрыгнул сам, все свидетели подтверждают в голос, что я не справился с управлением и выехал на тротуар, где и находился ребенок. В крови нашли алкоголь, так что мои возражения залепили скотчем и выкинули в мусорную корзину. Моя жизнь сломана. Меня не покидает чувство того, что я, как тоненькая серебристая рыбешка, выброшен на пушистый горячий песок. В последнюю неделю меня бросила жена с ребенком после того, как следователь сообщил о Лии, сама Лия исчезла, растворилась, две трети моих накоплений выплачены бушующей и разбитой матери, а я пробуду в тюрьме следующие восемь лет.