В омут с головой

      Гробовая тишина, тяжело упавшая на массивный дубовый стол, чарующий своими громоздкостью и утончённостью одновременно, широкое кресло, ничуть не выбивающееся из общего настроения комнаты и ажурную люстру, свисающую с потолка, обречённо наблюдающую за всем с высоты, душила, стуча по вискам в такт скачущим стрелкам часов. Они не пытались перебить друг друга, а лишь пели дуэтом безумные песни, пропитывая каждый уголок помещения страхом. Во главе хаоса, подстать королю, сидел он - лживый хозяин игрушечного королевства, построенного на крови и слезах, самопровозглашённый босс, возомнивший себя богом, поставивший собственные законы превыше любых когда-либо существовавших, а свой достаток - важнее чужих жизней. Сейчас он вступил в схватку с самим дьяволом, намереваясь победить, вновь выйдя сухим из воды. Не жалея собственных пешек, раскидываясь ними, делая дерзкие шаги, допуская неоправданные жертвы. Пустые жертвы. А что ему стоит? Пешек в кармане ещё много, а коль кончаться - не беда, ведь в мире столько деревьев, можно настругать ещё, верно? Псевдо-босс, давясь собственными слюнями в неистовом желании отобрать не принадлежащее ему, будет тянуть свои дряхлые ручонки до самой последней фигурки, а те, подобно безмозглому стаду, будут следовать за ним, меняя поверженных пешек и так же как и те, падая в пропасть, выстраивая своими трупами безопасные тропинки диктатору, что даже не взглянет на опоясывающие его реки крови. Об этом и сочиняет песнь тишина, об этом и подпевает ей время, что рано или поздно станет свидетелем краха диктатуры, сметая и нанизывая на трезубец правосудия как «лидера», так и слепо шагающего за ним скота, даруя возмездие.              Только сейчас, в этом самом кресле этот самый человек сидит, лютым взглядом рассматривая представших пред ним агнцов, что, склонив головы, ожидают очередного вопроса от главы.              —Маршруты были подготовлены и обезопасены заранее, для операции выбраны лучшие из лучших, а поставленная задача - простейшая, — тяжко опустив руки на подлокотники и подавшись всем телом вперёд, мужчина на вид становился всё мрачнее, а голос всё твёрже, — так почему документы всё ещё не у меня?              Под тяжёлым взглядом седовласого, мужчины, чья жизнь шла на мгновения, не могли произнести и слова, лишь негромко сглатывали подступившую к горлу горечь и мельком переглядывались. Вот-вот старик рявкнет, снося бедолаг, сбивая тех с ног в бездонную пропасть. Что ж, они сами избрали эту участь, последовали за ним, вступив в тьму обеими ногами. Такие сделки подписывают кровью, но лишь самые пропащие души делают из себя рабов, так что и жалости питать никто не станет, однажды наткнувшись на одно из таких тел.              Не смотря на ожидаемый гнев «лидера», тот довольно тихо задал очередной вопрос:              —Что же вы молчите? Или предыдущее обращение не было услышано?       —От группы, что была ответственна за выполнение миссии нет никаких новостей. Они не выходят на связь и определить место положения нельзя.              И вновь на плечи мужчинам свалилось тяжкое чувство опасности, подпитываемое самим боссом. Тот лишь грозно пилил подчинённых взглядом, пока те, чувствуя напряжение, старались стать меньше и незаметнее.              —То есть, десяток исполнителей из серебряного разряда отправляются на легчайшую миссию в качестве обычных перевозчиков, прибываю на место, о чём отчитываются, и вскоре пропадают без вести, словно стёрты с лица Земли, так? А мои разведчики, которые обязаны знать расположение каждой мухи в этом городе, стоят как истуканы, ничего не в силах мне сказать, вместо того, чтоб отправиться на место встречи, узнать все детали произошедшего, привести людей той паскуды, что обещал мне бумаги, допросить и явиться хоть с какой-то информацией?       —Мы решили что...       —Ай-яй-яй... Разве можно так пренебрежительно относиться к собственной жизни, господа?       —...       —Я так и думал.              

***

      —...ни на что не годный... лучше бы ты прикончила его ещё в лоне, грязная шлюха...              Холодными руками горло привычно сковал страх, а паника, кружившая голову, воспринималась словно подруга, спутница по жизни, столь часто подступающая так близко, что уж походила на собственную тень - ту, что всегда рядом, что следует по пятам, где бы ты не был. Как можно скрыться от себя? Можно ли убежать от собственной тени? Наверное, нет... Она и есть тем единственным существом, что никогда не оставит тебя, которой можно поддаться, довериться, ведь всё остальное обязательно предаст. Всё и все. Не существует более человека, который останется верен, который не причинит боль, какой бы она не была. Морально ты сломлен или физически - не важно. Ни те, ни другие раны никогда не заживают. Кожа затягивается, рубец светлеет и пропадает, но ты о нём помнишь, ведь боль от когда-то алеющего пореза остаётся в памяти. Глаза обмануть можно, сознание - никогда. Для окружающих ты цел и невредим, но стоит взору измученных глаз заглянуть в зеркало, как на коже россыпью виднеется каждая отметина, каждая дорожка от фантомной слезы, многократно прокусанная губа и чья-то пылающая на щеке ладонь. Мерзость, вылупившая раскрасневшиеся глазёнки из зеркала заставляет ёжиться, вызывая отвращение и приступ тошноты, но всё это улетучивается, стоит телу вновь почувствовать ту дрожь. Резкие звуки, громкие голоса и чувство вседозволенности осели в комнате, прилипая к стенам, потолку, полу... к нему самому. Они пахнут затхлостью, влагой и цвелью. Он пахнет так же. Сложно разобрать слова, что бурным потоком вылетают из рта, но и желания это делать нет - ничего нового услышать не получится.              —...Я предупреждал тебя... не смогла этого сделать ты - тогда хватит духу мне...              Это стало последним несвязным предложением, что разрезало густое пространство помещения. После - глухой стук, тяжёлое падение и женские рыдания. Череп медленно разрывался на части, охлаждаемые струйкой липкой жизни, стремительно покидающей ватное тело, упавшее в омут смерти. Поток разрывал плоть на части, причиняя боль и убаюкивая бедолагу, словно младенца в колыбели. Наконец тепло, спокойно... Значит можно закрыть глаза и отдаться воде, несущей столь ненужную и сковывающую волю оболочку на самое дно. Чем глубже утонет тело, тем выше вознесётся душа... ещё совсем немного и...              Что-то твёрдое поддело рубаху, вырывая бездыханную куклу из рук Водного царя, заставляя лёгкие наполниться ледяным воздухом, а сердце вновь биться. Видимо, не суждено тебе умереть так легко...              Сквозь одурманивающие разум фрагменты, внезапно всплывшие в памяти, до ушей стали доноситься голоса. Сперва приглушённые и неразборчивые, чуть позже слова чётко врезались в сознание, заставляя то вновь приходить в работу, а разум соображать.              —...В любом случае мне нужно скорее вернуться. На руках документов у нас нет, а значит и скрываться тут так просто мы не можем. Если я пропаду сразу же после покушения на его людей - сомнений у отца не останется, а у нас нет защиты в виде бумажек, что должны были прикрыть наши задницы.       —А если подозрение всё же падёт на Вас?       —Ни о каком нападении я не знаю, о документах слышу только второй раз. Выживших нет, а значит нет свидетелей, нет доказательств, указывающих на меня. В дела отца я никогда не лез, был послушным мальчиком, вопросов возникнуть не должно.       —Надеюсь так всё и будет...              Голоса мужчин были совсем близко, казалось, сейчас Юкине подыми руку и прикоснётся к одному из них, но тело не слушалось: глаза под тяжёлыми веками видели лишь темноту, а под прессом, видимо, одеяла, конечности вжимались в... кровать? Во что бы то ни было. Наверное, его придавило чем-то, или же мальчишка был поломан, словно фарфоровая кукла, разбитая капризным ребёнком и впопыхах им же склеенная во избежание родительского гнева. Смешно, наверное, было сравнивать себя с игрушкой, но, собрав по крупицам всё, что удалось вспомнить о последних нескольких днях, Юки чувствовал себя вещью, что теперь лежала, затерявшись в простынях. Как носок или заколка - брошены и забыты. И всё равно он цеплялся за жизнь, пытаясь не отбросить коньки. Сколько себя помнил. Или ему предначертаны все эти страдания, а может, это наказание за какие-нибудь грехи, совершённый в той, прошлой жизни. Жизни, которую паренёк забыл, уже как два года скитаясь по трущобах и сводя концы с концами, воюя с бродячими псами за брошенный кем-то кусок хлеба.              Но сейчас это всё мутно проскакивает в светлой головушке, ведь важно вовсе не прошлое, а настоящее. Дышать было сложно - грудь сдавливало что-то тугое и, как казалось тогда, ненужное, мешающее, руки практически не чувствовались, как и всё остальное тело. Проблески собственного Я то появлялись, а после, словно вспышка фотоапарата, пропадали. Даже отчаянно хватаясь за нитки рассудка долго держать их не получилось: была ли это усталость или же что-то другое, но Юкине больше не соображал, проваливаясь в глубокий сон. Было чувство, что тело обволакивает вода, укрывая собой, заживляя все раны, даруя покой. Этому спокойствию хотелось полностью отдаться, откинуть сковывающую душу цепь, забыться и утонуть, но что-то не отпускало паренька...              —Что мы будем делать с мальчишкой? — Окликая уходящего брюнета, спросил подчинённый.       —Пока ждать. Есть шанс, что парниша очнётся. Нужно разузнать, что с ним стряслось и зачем его решили прихватить с собой псы отца.       —Вы думаете, он может это знать.       —Я думаю, что от нас не убудет, если спросим. В конце концов, его жопа спасена нами, а чувство благодарности присутствует у любой дворняги. — Вскользь кинув отключившегося Юкине взглядом, Ято направился к выходу, добавив напоследок: — Если он всё же оклемается, мне плевать, что ты будешь с ним делать, но он должен быть в состоянии трезво соображать, ну и, собственно, говорить.       —А если не выкарабкается?       —Не спеши избавляться от тела, оно может нам ещё пригодиться. Я скоро вернусь.              Входная дверь захлопнулась, оставляя за спиной голубоглазого относительно спокойное место. Всё больше отдаляясь от дома, он подступался к самому сердцу тревоги, что узлом окрутила огромное поместье их... семьи. Наверное ни у кого в мире это слово не вызывает столько отвращения и смеха одновременно. Этот сброд с натяжкой можно было назвать людьми, ни то что роднёй, хотя таковой они и не являлись, к счастью.              Дверца машины захлопнулась, мотор завёл привычную песнь, а в руки послушно лёг руль. Хоть машину Ятогами мог назвать родной: всегда покорна, быстра и манёврена. А сколько раз она выручала парня из различных передряг, сколько раз спасала от смерти... Правда, сейчас казалось, что везёт она его в самую преисподнюю, о чём гласил сбивчивый рёв обычно тихой ласточки.              —Да, я тоже не охотно туда возвращаюсь, но раз уж начали - отступать нельзя. Нужно продумать наши шаги наперёд. Противник опытный и крайне опасный, стоит оступиться и... — Замявшись всего на мгновение, Ято ухмыльнулся, — ну вот, я разговариваю с машиной... Нужно собраться.              Он ехал вперёд, позади оставляя старенький район поселения, что, наверное, и городом назвать нельзя было. Но это же прекрасно, ведь чем меньше и неприметнее местность, тем она безопаснее как для мальчишки, который сейчас оставался чуть ли не единственной надеждой брюнета, как и для него самого. Сейчас по прибытию нужно вернуться в свою комнату и стараться быть как можно неприметнее. Чуть позже обязательно стоит собрать своих людей и разузнать о положении вещей с их стороны. Возможно всплывут новые факторы, что могут сыграть на руку Ято и стать ключом к победе, или же наоборот, возникнут проблемы, требующие немедленного решения. Как бы там что не оказалось, но ко всему быть готовым невозможно, поэтому мужчина решил сейчас просто расслабиться и наслаждаться вождением.              В окне мелькали машины, люди, деревья и столбы. Весь мир погрузился в спокойствие, обернувшись спиной к тьме, коей и являлась так называемая «семья», к которой относился голубоглазый. Все вокруг кажутся мужчине беззаботными, их не тронул вкус крови, огонь, что сжигает каждого, хоть единожды нажавшего на курок, ощутившего вседозволенность. Мгновение и она поглотит тебя с головой, превратив из хозяина в раба, из короля в пешку. Этот танец сводит с ума, меняя паркет на острое лезвие, а тихий вальс в страстное танго, кровь вскипает, адреналин сжимает руки в смертельной хватке на рукояти ножа. Теперь либо ты, либо тебя - правило, что превращает самых доблестных людей в тварей, не ведающих более человеческого. Потеряв голову невозможно выйти победителем из сражения, будь то дуэли с поставленными на кон жизнями или обычные шахматы. Не стоит недооценивать деву, что способна удушить той же рукой, которой и накормила... Ято хорошо усвоил эту сторону мира, подчиняясь её законам, танцуя, ведомый лёгкой рукой Судьбы, отнюдь не против склониться пред её могуществом и властолюбием. Впрочем, он, как и каждый мужчина в этой вселенной, держится подле женщины, выжидая, подчиняя, делая её полностью зависимой от холодных, подобно реки зимой, глаз и жгучих, словно летний костёр, уст, мимолётно касающихся бархатной кожи пальцев и сводящих с ума речей. За каждым могущественным мужчиной стоит сильная женщина, однажды позволившая коснуться к своей душе, раз и навсегда впустив в своё сердце, и капризная Судьба не исключение, а ещё одно доказательство.              «Надеюсь, я достаточно искусный любовник, чтобы заслужить её благосклонность...»              Довольно самонадеянные, но такие сладкие мысли, завоевавшие тёмную головушку и подчинившие молодое сердце. Похоже, что пока Ятогами не потерял свою покровительницу, так как без проблем добрался до дому и, выдохнув с облегчением, тяжело упал на кровать, с удовольствием поддаваясь скользящим по лопаткам рукам Дремоты. Интересно, сколько шагов нужно сделать, чтоб из страстного любовника превратиться в жиголо , как нащупать эту тонкую грань меж доминантом и подчинённым? Что сказать, кротостью этот любимец Судьбы никогда не отличался, а значит, пока над головой ощущается Её покров, он пойдёт вперёд, пусть даже следы будут кровавыми, а путь устилается трупами.              «Победителей не судят! — Истинна, что слетает из уст девы, указывающей путь.»              —...победителей не судят... — Тихо повторяет мужчина, прикрывая глаза, отдавая своё тело и сознание сну. И только тот протянул ручонки, желая вкусить молодой плоти, как его отгоняет настырный стук в дверь, возвращая Ято в реальность. Сквозь раздражение и вопреки усталости он поднимается, аккуратно усаживаясь на край кровати. Тяжёлый вздох, попытка взять эмоции под контроль, окончательно прогнав несостоявшихся спутников, и наконец фраза, ответно ударяющаяся о двери спальни: — Войдите.              Пробираясь внутрь, словно страшась спугнуть хлипкое спокойствие, подчинённый остановился у порога. Сперва махнул головой в знак приветствия, а может почтения, во что слабо верилось самому Ято, ведь эти безмозглые пешки волочатся только за своим хозяином, ожидая очередной подачки, радостно прыгая к единственной брошенной косточке, виляя хвостом. Ну ничего, они будут уважают его так же, как и предшественника. Рабам вообще плевать, кому служить, лишь бы слепо выполнять приказы, чтобы не пришлось включать голову и нести ответственность за что-либо - такой груз не каждому под силу. Как бы там ни было, но в этих стенах чтят существующую иерархию, поэтому, не смея высказать хоть малейшее неуважение, «слуга» начал:              —Глава зовёт Вас к себе. Просил немедленно сообщить.       —По какому поводу? — Как можно спокойнее и непринуждённее, выровняв тон, спросил Ято. Любопытство, а ещё больше волнение съедали мужчину. Никто же не заметил его отсутствие, верно? Поместье покидалось в строжайшем секрете, всё было продумано до мельчайших деталей и самых невероятных поворотов, а осуществлялось крайне осторожно, тогда по какой именно причине отец пожелал видеть пасынка у себя? Вряд ли соскучился: это невозможно, так же, как если бы тот решил поведать сынишке о происшествии, ну или, на худой конец, рассказать о содержимом тех злосчастных бумажек, что теперь, казалось, на слуху у всего мира... — Откуда такая срочность?       —Мне не сообщали, лишь послали за Вами. — После, не дожидаясь новых вопросов, подчинённый, всё так же кротко склонив голову, поспешил удалиться, оставляя Ятогами наедине с собственными мыслями и считанными минутами для сбора.              Конечно прихорашиваться никто не собирался, но вот банально замазать мешки под глазами, так любезно оставленные недосыпом, не мешало бы. Вместо этого мужчина устало подошёл к зеркалу, с неким интересом заглянув туда. Интересно, кого он ожидал там увидеть, ведь совершенно точно, с какой стороны к нему не подбирайся, всё равно на тебя будут смотреть твои глаза, знакомые черты лица и силуэт. Глупо пытаться разглядеть там что-то другое. Да, как и ожидалось: те же голубые глаза, немного бледная кожа лица, скулы, нос, чуть взъерошенные смоляные волосы и шрам на правой щеке, о происхождении которого не известно даже самому Ято. Всё.              «Даже немного забавно...»              Собрав хвост, всё же позволяя нескольким прядям выбиться из общего потока, голубоглазый отметил про себя, на сколько же быстро они выросли.              «Или это я стал старше? Ну, видимо, заплаканного мальчишку в этом зеркале мне более не увидеть. — Ещё раз скользнув взглядом по всему росту, мысли Ятогами стали звучать в разы увереннее: — Я определённо не буду за ним скучать.»              Проверив напоследок самое главное - наличие пистолета за поясом, он направился прочь из комнаты. Наверное никогда прежде коридоры их поместья не были на столько длинными, а может сам Ято впервые так медленно шёл, смакуя каждый шаг, будто тот был последним. Теперь всё происходящее казалось детским лепетом: сопляк выступил против родителя, пытаясь сломать годами выстроенную на крови систему, без малейшего представления, что делать с обретённой властью.              Яркий свет слепит глаза, застилая взор и обращая тот лишь на шахматную доску, где скрестили клинки чёрные и белые, воюя под руководством возвышающихся над ними, подобно богам, игроков. С одной из сторон уже есть потери: оступившись, пешка со свистом была выброшена с поля, растоптана и тут же забыта. Когда именно шахматист допустил ошибку? Где? А может, противник, всего на всего, искуснее тебя, поэтому с лёгкостью сметает фигуры с доски, не давая возможности передохнуть, уничтожая морально в несколько ходов. Рука тянется к ладье и будто ошпаренная отдёргивается, несмело метясь на ферзя или пешку, но не смеет более касаться ни к чему, возвращается. Потупившийся взгляд осматривает поле, безумно мечась от лошади к королю и обратно, огибая каждую фигуру, продумывая ход, что в любом случае заканчивается поражением. Кто бы мог подумать, что единственных провал напрочь собьёт с толку, опустив занавес на всём.              —Сообщите отцу, что я прибыл. — Стоя у самых дверей, Ято обратился к подчинённым, что поспешили исполнить приказ незамедлительно, оставляя наследника наедине с самим собой. Всё ещё пылающее жаждой перемен сердце кричало остаться, дабы продолжить сражение, в то время как разум твердил отступить, бросить всё и смиренно плыть по течению, и именно сейчас душа разрывалась, одинаково поддерживая обе стороны, а тело смиренно стояло, не смея и шелохнуться. Наконец терзания окончились: злосчастная дверь отворилась, не смея более преграждать мужчине путь, давая немое разрешение на вход. Яркий свет ламп, пробиваясь из-под ажура люстры, боролся с ночным мраком, пока что с завидным успехом освещая помещение, правда, в тот самый момент Ятогами захотелось вырубить свет и погрузиться в неведенье.              Стоило переступить порог, как в нос врезался едкий запах железа, на языке разлился вкус крови, вечным партнёром которого является смерть, что не желала долго скрывать своё присутствие. Осматривать комнату долго не пришлось, потому как картина предстала пред мужчиной в полной мере: два по-животному истерзанных тела - дело рук настоящего мясника. Бедолаги застыли в жутко неестественных позах, наверняка благодаря многим переломанным костям рук и ног, одежда некогда белого цвета теперь окрасилась алым, в некоторых местах взявшись бурыми пятнами. Даже с виду ткань казалась жутко липкой и насквозь пропахшей металлом, хотя, в целом, не то чтобы рубашки или брюки были порваны. Ято, нервно глотая, ловит себя на мысли, что убийца до жути опрятен, и даже находит силы похвалить того за это... Ну а потом взгляд, скользивший по телах мертвецов, останавливается на их лицах: серая кожа, усыпана тёмными пятнами-синяками, за несколько часов успевшие впасть щёки, делающие выпирающие скулы ещё острее, а лицо всё более походящее на речной камень. Гримасу запечатлевшегося навеки ужаса дополняли сильно выпученные глаза, заглядывающие Ято прямиком в душу и выжимающие из неё все соки, с головы до пят меняя их на лёд, кусками ставший в жилах, разрывая те, ускоряя неминуемую кончину владельца. О синих, близко к чёрному, губах, почти полностью впавших в застывших в немом крике ртах, о стёртых до кости бородах, изогнутых в удивительные фигуры носах и о выбитых напрочь челюстях, что, если бы не с трудом держащая их кожа, свисали бы словно брелок на ключах будет сложно забыть, как и полностью разбухшие от собственной крови мертвецы, теперь больше походящие на куски мяса, с которыми уже изрядно поиграли злые псы.              Безмолвный спектакль избиения и доведения бедолаг до такого состояния, воспроизводящийся в тёмной голове, прервал менее хриплый чем раньше голос, что, льющийся по комнате, нёс явное удовлетворение и возвышенность. Босс всё это время находился напротив Ято, немного оперевшись о стол, улавливая каждое изменение в мимике пасынка. Крепкая статура, широкая спина и острые плечи, с виду сильные руки и ноги, седые словно пепел волосы - всё это говорило о явном не совпадении цифр с реальностью. Возраст выдавали ещё разве что морщины, показывающиеся только если внимательно присмотреться, и мудрые глаза, что могли отражать ярость, кровожадность, безразличие, что угодно, только не доброту. Старик, так любил в своих мыслях называть его Ятогами, проворно вертел в руках что-то небольшое, играя им, крутя и подбрасывая, словно монетку, но игрушка оказалась куда серьёзнее. Явно не получая более утехи, глава выбросил её прочь, и та, чуть отскакивая от земли, попадая в лужу крови, разрезая ту кругами, остановилась у тел, около самих кисть рук. Беспалых рук. Выброшенная штучка оказалась мизинцем одного из бедняг и теперь валялась недалеко от кучки остальных пальцев.              —Они им уже не пригодятся, верно, сын? — Некое озорство в голосе не скрылось от ушей Ято. Тот не счёл нужным отвечать на очевидную насмешку, что, в целом, не стало сюрпризом для старшего. Вслед прозвучала лишь сухая фраза, что сделало акцент на явной не заинтересованности развивать эту тему:       —Мне сказали, ты хотел меня видеть. — Ни разу более не взглянув на убитых, голубоглазый, демонстративно переступая трупы, уселся в одно из излюбленных кожаных кресел почти около самого отца, одаряя того чуть властным взглядом. Такую дерзость Ято мог себе позволить лишь в отсутствие других подчинённых рядом - это развязывало брюнету руки и, видимо, язык. Сей раз не стал исключением, а учитывая общую обстановку в кабинете, эта колкость добавляла некой пикантности разговору, создавая иллюзию равенства меж собеседниками. Не желая оставаться у седовласого в долгу, Ятогами добавил: — Я вообще хотел уже ложиться, но коль папочка изъявил желание со мной поговорить, я не мог не прийти.       —Нужно отдать тебе должное, я уже начал было забывать, что имею сына, а не двух дочерей. — Довольный, словно объевшийся сметаны кот, босс вернулся на своё место, гордо произнося каждое слово, но стоило ему усесться, как черты лица исказились, показывая серьёзность и пока ещё дремлющую злость. — Не ворковать со мной ты был вызван. Что тебе известно о пропавших документах?       —Документах? — С удивлением, прибавив заинтересованности в голос, переспросил Ято. — О чём речь?       —О тех бумажках, что мой дорогой партнёр отдал в обмен на завод, припоминаешь? — Внимательный взгляд отчима не сводился с пасынка, заглядывая прямиком в глаза, будто ища в них то, что босс хотел услышать. В такие моменты Ятогами казалось, что глава смотрит в самый разум, открывая естество брюнета и читая того, подобно книге, однако просто так сдаваться ни один из мужчин не желал, а посему спектакль, так отчаянно и осторожно разыгрываемый, продолжался:       —Хм... — Чуть потупив взгляд, изображая задумчивость, Ято сделал паузу, пуская разговор по, как казалось ему, правдоподобному сценарию. — Речь о том, что вы обсуждали после ужина? Ну тогда, должен сказать, меня удивляет заданный вопрос.       —Вот как? — Ни капли удивления в голосе, только лишь сухой сарказм. Явное недоверие разлетелось по комнате вместе со строгим голосом главы. Напряжение росло, а хорошо это было или плохо пока не мог сказать никто, даже тот, кто с таким завидным упорством его подпитывал. — Что именно тебя смутило?       —После того разговора, о документах в моём присутствии более не упоминалось, признаться, слышать что-то о них вновь - сюрприз. Конечно, капля интереса всё же была, но у меня нет привычки лезть в Ваши дела, босс, поэтому я успешно выбросил ненужное из головы. У меня наконец появился лишний выходной и хотелось потратить его на благородную лень, похоть поощрялась. — Самоуверенный смешок, в мгновение изменился на серьёзность, ведь больше не было мочи тянуть разговор. Да и терпеть, пока отец соизволит дойти до сути и всё же раскрыть причину, по которой Ято был вызван «на коврик» уже не хватало сил. Он догадался? Кто-то сдал? Тысяча и один подобный вопрос ураганом вертелись в голове, раскаляя и подпитывая самые разные эмоции. Ещё немного и мужчина просто взорвётся, а снимать маску уверенности было не с руки, потому стало ясно, что пора кончать этот спектакль. — К чему всё это вступление? Если ко мне какие-то конкретные вопросы, прошу, решим их побыстрее - я жутко хочу спать, почти так же сильно, как и снять с себя оскорбительные подозрения, что ощущались с самого первого Вашего взгляда.              Что ж, видимо, сам седовласый не спешил отвечать пасынку, так как лишь откинулся на спинку кресла, не переставая всматриваться. Комната, как и всё в ней, замерла в ожидании: теперь даже свет не мигал, очевидно боясь спугнуть остатки спокойствия, практически полностью поглощённого напряжением. Некогда хранящие в себе тишину стены пропитались смесью всего самого отвратительного, что может чувствовать человек: от паники к безрассудству, от злости к истерике, от ненависти к страху - неистовый коктейль, способный с одного глотка снести голову, предать безумию, и во всём этом, словно в липком противном омуте, тонул голубоглазый. Дыхание сбивалось, сердце заходилось в бешеном ритме, пальцы мельком подрагивали, но лицо сохраняло холод и уверенность, хотя внутри Ято горел, плавился и растекался непонятной жижей. Лишь тоненькая ниточка связывала его по рукам и ногам, не позволяя наконец вскочить, вцепиться в горло отцу и вытрясти из него всё так больно колющее брюнета. Только часы жестоко отбивали ритм по весках, пробираясь глубже, оставляя после себя воронку, в которую тоненьким ручьём стекалось время, сжимая мозг хлеще предшественника.              —Ладно. — Удушающая пауза была прервана, а узел внутри Ято в мгновение развязался, открывая лёгким доступ к свежему воздуху, невольно заставляя того ликовать, пока старик толкал свою речь: — Ты знаешь о нашей с ним сделке и, как мог уже догадаться, о её провале. Документы должны были привезти мои люди, однако никого из выше перечисленного я так и не увидел: ни бумаг, ни подчинённых, а что раздражает больше всего - ни единой зацепки, кто мог всё сорвать.       —Кроме меня... Я был единственным в твоём списке?       —Первым.       —Лестно слышать. Неужто угроз для себя ты больше не видишь? Нет никого? Совсем никого? — Игривость с каплей насмешки проскочили по комнате, не в силах скрыться от ушей старшего, а ещё мгновение назад дрожащий и пылающий внутри Ято вновь облачился в доспех самоуверенности. Тем не менее, глава терпеливо дал пасынку насладиться минутой славы, а после продолжил разговор:       —Мне всегда нравились чистота и скорость выполняемой тобой работы, и поэтому, нет сомнений в том, чтобы передать тебе это дело. — Голос мужчины стал мягче и тише. Такое не часто приходилось наблюдать, но именно эти моменты были самыми обманчивыми, а мимика - самой опасной. — Не приказ, сынок, скорее предложение. У меня много парней, что безукоризненно выполнят приказ, но хочется выделить в глазах подчинённых лидера, наследника, который сядет в кресло главы после меня и продолжит дела наших предков, даруя фамилии новую славу, коей ещё не видывали друзья и враги. У тебя в распоряжении будут люди, сможешь выбрать их сам, естественно, всё необходимое предоставлю. Что скажешь?              Что ж. честно говоря, идя к отцу, Ято ожидал многого, но о таком повороте не мог и подумать. Тут-то все диалоги, продуманные заранее, рассыпались мелкими осколками и осели где-то в горле, царапая и раздирая его. Примерно так же поступило и понимание, что игрой всё ещё руководит брюнет и ему удаётся держать босса на дистанции от полной картины происходящего, но, видимо, облапошить бывалого игрока оказалось сложно и, как результат... поражение? Неужели его раскрыли, раскусили и теперь самого водят за нос? Получается, от ответа зависит, прав был отчим, или же ошибался. Это как последний пазл, благодаря которому картинка становиться совершенной, законченной и ясной, вот только с полным осознанием возник ужасный спор самим с собой: что стоит ответить? Какое решение принять? Стоит согласиться и вести двойную игру, пуская отца по нужному Ятогами пути, тем самым внедряясь в доверие, или же отказаться и более аккуратно продолжать борьбу за этакий престол? Оба варианта казались правильными и ошибочными одновременно, ведь сложно сказать, что он ответил бы, будь действительно не замешанным, но ещё сложнее - что ожидает услышать оппонент. Как бы то ни было, но ответ нужен главе сейчас, медлить более нельзя:              —Хорошо. Я займусь этим всем, но нужно сперва уточнить, сколько у меня времени?       —Всё должно быть выполнено как можно быстрее, но дело требует внимательности, осторожности и трепетности, поэтому просчитывай всё до мельчайших деталей.       —Время неограниченно, но его в обрез... Как прекрасно, мои любимые сроки. — Чуть недовольно, продолжая играть придуманную за мгновение роль, сказал брюнет.       —Я знал, что тебе понравится. — Хмыкнув, босс откинулся на спинку кресла и, махнув рукой в неопределённом жесте, поставил точку в разговоре. — Раз мы всё решили - не смею больше задерживать. Возвращайся к себе и досыпай так цинично отнятые у тебя минуты выходного.       —Весьма благодарен.              До самого выхода из кабинета Ято ощущал устремившийся в спину взгляд отца. Тот не проронил более не слова, хотя что творилось у того в голове одному чёрту известно. Как бы там ни было, теперь нужно полностью переосмыслить ход сражения, продумать каждый следующий шаг, дабы тот не стал последним.              «Досыпай... Хах, смешно. В конце-концов, повезёт, если смогу поспать хоть немного: следующие несколько дней, а может и недель, обещают быть весёлыми. Чёртов старик...»              В карманах плотно сжались кулаки, а зубы, кажется, вот-вот раскрошатся от напряжения. Ято не знал, с чего теперь следует начать, как играть и чей ход будет следующим, но одно он знал точно - теперь воздух вокруг стал тяжелее обычного, а момента, когда прольётся кровь, осталось ждать не долго...              «...но она будет не моей.»